Тринадцатью годами раньше. – Мне надо пописать, – хихикает она

– Мне надо пописать, – хихикает она.

Мы сидим, скорчившись под крыльцом, ожидая, когда Дин придет нас искать. Я люблю играть в прятки, но мне больше нравится, когда прячусь я сама. Незачем им догадываться, что я еще не умею считать. Когда они идут прятаться, Дин всегда велит мне досчитать до двадцати, но я не умею. Поэтому я просто стою с закрытыми глазами и притворяюсь, будто считаю. Оба они уже ходят в школу, а я пойду только в следующем году.

– Идет, – сообщает она, немного отползая назад.

Земля под крыльцом холодная, и я стараюсь руками не дотрагиваться до нее, но ногам неприятно.

– Лесс! – кричит он. Подходит к крыльцу. Мы уже долго играем, и ему, похоже, надоело рыскать. Он садится на ступени, прямо перед нашими глазами. Если изогнуть шею, мне видно его лицо. – Я устал вас искать!

Я оборачиваюсь к Лесли и знаками спрашиваю, готова ли та бежать в «домик». Она качает головой и подносит палец к губам.

– Хоуп! – вопит он, не вставая. – Сдаюсь!

Он оглядывает двор, потом тихо вздыхает. Что-то бормоча себе под нос, он пинает гравий под ногами, и это смешит меня. Лесли пихается в плечо и велит не шуметь.

Он начинает смеяться, и поначалу я думаю, что он слышит нас, но потом до меня доходит, что он просто разговаривает с собой.

– Хоуп и Лесс, – тихо произносит он. – Хоуплесс. – Он снова смеется и встает. – Вы слышали? – сложив руки чашечкой, кричит Дин. – Вы безнадежны!

Когда до Лесли доходит, что он составил из наших имен слово, она хохочет и вылезает из-под крыльца. Я выбираюсь следом. Дин оборачивается и с улыбкой смотрит на нас – колени испачканы, в волосах паутина. Качая головой, повторяет:

– Хоуплесс.

Суббота, 27 октября 2012 года

23 часа 20 минут

Картина такая яркая. Не имею понятия, почему она вспыхнула только сейчас. Как я могла изо дня в день видеть его татуировку, слышать в его устах имя Хоуп и разговоры о Лесс – и не вспомнить? Я тянусь и поднимаю его рукав. Я знаю, она там. Знаю, что там написано. Но впервые понимаю истинный смысл.

– Зачем ты сделал эту татуировку?

Он уже объяснял, но теперь я хочу знать подлинную причину. Он отводит взгляд от дороги и смотрит на меня:

– Я уже говорил. Это напоминание о людях, которых я подвел.

Я закрываю глаза и, качая головой, откидываюсь на спинку. Он утверждал, будто не любит неопределенности, но объяснение татуировки вышло настолько невнятным, что дальше некуда. В чем он меня подвел? В столь юном возрасте это невозможно. А то, что сожаления на сей счет заставили его сделать некую загадочную татуировку, вообще не укладывается ни в какие рамки. Не знаю, что еще надо сказать или сделать, чтобы он отвез меня домой. Он не ответил ни на один вопрос, а теперь пытается манипулировать мной, отделываясь недомолвками. Я просто хочу домой.

Он съезжает на обочину, и я решаю, что сейчас развернется. Вместо этого он выключает зажигание и открывает дверь. Я выглядываю в окно и вижу, что мы снова около аэропорта. Я злюсь. Мне не хочется идти туда и смотреть, как он глазеет на звезды и размышляет. Мне нужны ответы – или я поеду домой.

Я распахиваю дверь и нехотя бреду за ним к забору в надежде, что последняя уступка приведет к объяснениям. Он снова помогает мне перелезть, мы идем к нашему месту на взлетно-посадочной полосе и ложимся.

Я поднимаю взгляд на небо, рассчитывая увидеть падающую звезду. Хорошо бы загадать пару желаний: перенестись на два месяца назад и не входить в тот день в магазин.

– Ты готова услышать ответы? – спрашивает Холдер.

– Готова, если по-честному, – отвечаю я.

Он перекатывается на бок и смотрит на меня сверху вниз. Снова проделывает этот трюк: молча глазеет на меня. Сейчас темнее, чем в прошлый раз, и мне трудно разглядеть выражение его лица. Но я вижу, что ему грустно. Его глаза вообще не в состоянии скрыть печаль. Наклонившись вперед, он протягивает руку к моей щеке:

– Я хочу тебя поцеловать.

Я с трудом сдерживаю приступ смеха. Решит, что я спятила, и это ужасает меня, потому что мне и так кажется, будто я схожу с ума. Качаю головой, шокированная его надеждой на поцелуй. После того как я узнала, что он лгал мне целых два месяца! Гневно отказываю:

– Нет!

Его лицо очень близко от моего, и он нежно касается рукой моей щеки. Я ненавижу себя за то, что, несмотря на его обман, мое тело по-прежнему отзывается. Во мне происходит странная внутренняя борьба, когда не можешь решить, то ли врезать по роже, то ли поцеловать.

– Мне надо тебя поцеловать, – снова произносит он, уже с отчаянной мольбой. – Прошу тебя, Скай. Я боюсь, что после того рассказа… мне больше не удастся. – Он придвигается ближе, поглаживая мою щеку большим пальцем и не отрывая от меня взгляда. – Ну, пожалуйста.

Я еле киваю, недоумевая, почему мое безволие одерживает верх. Он приближает губы к моим и целует. Я закрываю глаза и отдаюсь ощущениям, потому что не меньше его напугана тем, что это, может быть, наш последний поцелуй. Я боюсь, что это последний раз, когда я смогу что-то почувствовать, ибо Холдер единственный, с кем мне хотелось что-то чувствовать.

Он поднимается на колени, одной рукой прикасаясь к моему лицу, а другой опираясь на бетон. Я запускаю пальцы ему в волосы и крепче прижимаюсь к губам. Чувствуя его дыхание, я моментально забываю о недавних событиях. В этот миг я сосредоточена только на нем. Мое сердце наполнено до краев и в то же время изнывает от тоски. Мысль о том, что чувство к нему может оказаться невостребованным, неимоверно мучительна. У меня все болит: голова, живот, грудь, сердце, душа. Поначалу я думала, что поцелуй исцелит. Теперь мне кажется, что он ввергает в агонию.

Меня начинают душить рыдания, и Холдер улавливает мою тоску. Он дотрагивается губами до моей щеки, потом до уха.

– Мне так жаль, – прижимаясь ко мне, говорит он. – Прости меня. Я не хотел, чтобы ты узнала.

Закрыв глаза, я отталкиваю его, сажусь и делаю глубокий вдох. Я вытираю слезы и, подтянув к себе колени, прячу в них лицо, чтобы не видеть Холдера.

– Я всего лишь хочу, чтобы ты все рассказал, Холдер. По дороге сюда я спросила обо всем, что можно. Ответь – и я поеду домой.

Все это звучит подавленно.

Обдумывая ответ, он кладет ладонь мне на затылок и перебирает волосы. Потом откашливается:

– В первый раз я не был уверен, что ты Хоуп. Она мерещилась мне в каждой девчонке нашего возраста, и несколько лет назад я перестал искать. Но когда я увидел тебя в магазине и заглянул в глаза, то мне показалось, что ты – это действительно она. Когда же ты сунула мне под нос свои права и я понял, что ошибся, у меня было странное чувство. Словно прозвучал сигнал-напоминание, чтобы я выбросил из головы память о ней.

Он умолкает, и его рука медленно гладит меня по волосам, застывает на спине, но палец вычерчивает маленькие кружки. Мне хочется оттолкнуть ее, но еще больше – чтобы она осталась где есть.

– В течение года мы жили по соседству с тобой и твоим отцом. Ты, я и Лесс… были закадычными друзьями. Правда, очень трудно вспомнить лица из прошлого. Я принял тебя за Хоуп, но при этом подумал, что, будь ты ею, я бы не сомневался. Наверное, если бы я снова ее увидел, то знал бы наверняка. В тот день я сразу стал искать в Интернете твое имя, но ничего не нашел, даже в Facebook. Рылся целый час и так разволновался, что отправился на пробежку, чтобы отвлечься. Завернув за угол, увидел, что ты стоишь перед моим домом, и у меня перехватило дыхание. Ты просто стояла там, отдыхала от бега, но… Господи, Скай, ты была так красива! Я все еще сомневался, Хоуп ты или нет, но в тот момент вообще об этом не думал. Мне было наплевать, кто ты такая, – главное, узнать тебя. Проведя с тобой неделю, я не удержался и в пятницу пришел к тебе домой. Я не собирался копаться в твоем прошлом и даже не надеялся, что между нами что-то произойдет. Я пришел, чтобы ты узнала меня настоящего, а не того, о котором слышала. Проведя с тобой вечер, я не мог думать ни о чем другом, как только о новых свиданиях. Никто и никогда не действовал на меня так. Я гадал, возможно ли… чтобы ты была ею. Я сразу насторожился, узнав, что ты приемный ребенок, но это опять-таки могло быть совпадением. Но когда увидел браслет… – Он умолкает и убирает руку с моей спины. Потом приподнимает мне лицо, заглядывая в глаза. – Сердце мое разбилось, Скай. Я не хотел, чтобы ты была ею. Я ждал слов, что браслет подарила подруга или что ты нашла его или купила. Все эти годы я искал тебя в каждой девочке и наконец нашел… И был опустошен. Я не хотел, чтобы ты была Хоуп. Я хотел, чтобы ты была собой.

Я качаю головой, пребывая в прежнем смятении:

– Но почему ты не сказал? Что плохого в том, что мы знали друг друга? Не понимаю, почему ты лгал!

Подыскивая слова, он смотрит на меня, потом отводит волосы от моего лица:

– Что ты помнишь о своем удочерении?

– Немного. Я знаю, что, после того как отец отказался от меня, я жила в приемной семье. Меня удочерила Карен, и когда мне было пять, мы переехали сюда из нашего штата. Больше ничего не помню. Так, какие-то обрывки.

Он выпрямляется и кладет руки мне на плечи:

– Всю эту чушь рассказала тебе Карен. Я хочу знать, что помнишь ты сама. Что ты помнишь, Скай?

– Ничего. Самые ранние воспоминания связаны с Карен. Единственное, что я помню до нее, – это как мне подарили браслет, но только потому, что он у меня сохранился. Я даже не знаю точно, кто мне его подарил.

Холдер берет мое лицо в ладони и надолго прижимается губами ко лбу, словно боится отлипнуть, потому что не желает говорить. Он не хочет делиться тем, что знает.

– Ну, расскажи, – шепчу я. – Что там такое?

Теперь он прижимается к моему лбу своим. Глаза у него закрыты, и он продолжает держать мое лицо в ладонях. У него такой грустный вид, что так и подмывает обнять, несмотря на все разочарование. Я обвиваю его руками и прижимаю к себе. Он отвечает на мое объятие и сажает к себе на колени. Я обхватываю его ногами за талию, а наши лбы по-прежнему соприкасаются. Он еще крепче обнимает меня, но на этот раз кажется, будто он делает это потому, что его планета соскочила с оси и теперь его осью стала я.

– Ну, скажи, Холдер.

Он открывает глаза и отстраняется, чтобы видеть меня:

– В тот день, когда Лесс подарила тебе браслет, ты плакала. Я помню каждую мелочь, будто это было вчера. Ты была во дворе своего дома. Мы с Лесс долго сидели с тобой, но ты никак не могла успокоиться. Отдав тебе браслет, Лесс пошла домой, но я не мог уйти. Мне было стыдно оставлять тебя одну, потому что я думал, ты опять сердишься на своего отца. Ты всегда плакала из-за него, и я ненавидел его. Не помню ничего про этого мужика, кроме того, что ненавидел его за твои слезы. Мне было всего шесть, и я не знал, как тебя утешить. Кажется, в тот день я сказал что-то вроде: «Не беспокойся…»

– «Он не будет жить вечно», – закончила я. – Я помню тот день. Как Лесс подарила мне браслет, а ты сказал, что отец не будет жить вечно. Эти две вещи я помнила всегда. Просто не знала, что это был ты.

– Ага, так я и выразился. – Он подносит руки к моим щекам и продолжает: – А потом сделал вещь, о которой жалею всю жизнь.

– Холдер, ты ничего не сделал. Ты просто ушел.

– Именно, – подхватывает он. – Я пошел к себе, хотя понимал, что должен быть рядом с тобой. Я стоял у себя во дворе и смотрел, как ты плачешь, закрыв лицо руками, хотя должна была плакать у меня на плече. Я просто стоял… и глядел, как к обочине подъезжает машина. Я увидел, как с пассажирской стороны опустилось стекло, и услышал, как кто-то тебя позвал. Я смотрел, как ты поднимаешь взгляд на машину и вытираешь глаза. Ты встала, отряхнула шорты и пошла к ней. Я смотрел, как ты залезаешь внутрь, понимая: что бы ни случилось, мне не следовало стоять столбом. Но я лишь смотрел, хотя должен был быть с тобой. Если бы я остался, ничего не случилось бы.

Страх и сожаление в его голосе заставляют мое сердце частить. Несмотря на охвативший меня страх, я нахожу в себе силы спросить:

– Чего не случилось бы?

Он снова целует меня в лоб, нежно поглаживая большими пальцами скулы. Он смотрит на меня так, будто боится разбить мне сердце:

– Они забрали тебя. Те, кто был в машине, похитили тебя у отца, у меня и у Лесс. Ты пропадала тринадцать лет, Хоуп.

Суббота, 27 октября 2012 года

23 часа 57 минут

Среди прочего в книгах мне нравится то, что там можно спрессовать в главы определенные отрезки жизни персонажа. И это весьма увлекательно. Ведь в действительности так не бывает. Нельзя просто закончить главу, потом пропустить события, которые не хочешь проживать, расчищая путь для другой, больше соответствующей настроению. Жизнь нельзя разделить на главы… только на минуты. События твоей жизни меняются с каждой минутой, без перерывов, пустых страниц и пропусков в главе, ибо что бы ни происходило, жизнь продолжается и движется вперед. Нравится тебе это или нет, произносятся слова, изрекаются истины, и жизнь не дает помедлить и перевести дух.

Мне нужен пропуск в главе. Я хочу отдышаться, но не представляю, как это сделать.

– Ну, скажи что-нибудь, – говорит Холдер. Я по-прежнему сижу у него на коленях, обвив ногами. Голова на его плече, глаза закрыты. Крепче прижимая меня к себе, он шепчет в ухо: – Пожалуйста. Скажи что-нибудь.

Не знаю, каких слов он ждет. Удивления? Шока? Или слез? Может быть, воплей? Я не в состоянии сделать ничего подобного, потому что пытаюсь осмыслить услышанное.

«Ты пропадала тринадцать лет, Хоуп».

Его слова, как испорченная пластинка, снова и снова прокручиваются у меня в голове.

Мы оба были совсем маленькими, и он, возможно, неправильно запомнил последовательность событий. Но у меня перед глазами мелькают события двух последних месяцев, и все скачки в его настроении и загадочные речи становятся понятными. Например, тот вечер, когда он стоял на пороге и говорил, что искал меня всю жизнь, и это были не пустые слова.

Или наша первая ночь на взлетно-посадочной полосе, когда он спросил, хорошо ли я живу. Он тринадцать лет гадал, что со мной произошло. И действительно хотел знать, счастлива ли я в теперешней жизни.

Или день, когда он отказался извиниться за свое поведение в кафетерии, объяснив, что знает причину, но пока не может мне сказать. Я не стала расспрашивать, потому что он казался искренним в своем желании однажды все объяснить. Ни за что на свете не смогла бы я догадаться, почему он так опешил при виде браслета. Он не хотел, чтобы я была Хоуп, поскольку понимал, что правда разобьет мне сердце.

И был прав.

«Ты пропадала тринадцать лет, Хоуп».

Последнее слово в этой фразе заставляет меня вздрогнуть. Я медленно поднимаю лицо и смотрю на него.

– Ты назвал меня Хоуп. Не называй меня так. Это не мое имя.

– Прости, Скай, – кивает он.

Но я содрогаюсь и от этого имени. Отрываюсь от Холдера и встаю.

– Так тоже не называй, – решительно требую я.

Не хочу, чтобы меня называли ни Хоуп, ни Скай^[7], ни Принцессой, ни любым другим словом, разъединяющим меня с прочими составляющими моего существа. У меня вдруг возникает ощущение, что во мне заключено несколько разных людей. Словно я не знаю, кто я такая и откуда взялась, и от этого очень тревожно. Никогда в жизни не ощущала себя такой обособленной. Как будто во всем мире нет никого, кому я могу доверять. Даже себе. Я не могу положиться даже на личные воспоминания.

Холдер поднимается и берет меня за руки, глядя сверху вниз. Он наблюдает, ожидая реакции. Он будет разочарован, потому что я не собираюсь реагировать. Не здесь и не сейчас. Когда он обнимает меня и шепчет на ухо: «Не волнуйся», какая-то часть моего существа готова разрыдаться. А другая готова завопить и ударить его за обман. Что-то во мне настаивает, чтобы он продолжал винить себя в событиях тринадцатилетней давности. Но в целом я хочу, чтобы все исчезло. Вернуться в состояние, когда ничего не чувствуешь и пребываешь в оцепенении.

Я иду к машине.

– Мне нужен пропуск в главе, – говорю я больше себе, чем ему.

Он идет на шаг позади:

– Не понимаю.

Его голос звучит подавленно и потрясенно. Он хватает меня за руку, чтобы спросить о чем-то, но я отталкиваю его и поворачиваюсь к нему лицом. Не хочу, чтобы он спрашивал, как я себя чувствую, потому что не имею об этом понятия. Я испытываю всю гамму чувств, причем о существовании некоторых я раньше и знать не знала. Во мне нарастают ярость, страх, печаль и недоверие, и я хочу, чтобы это прекратилось. Хочу избавиться от всех теперешних ощущений, поэтому я сжимаю в ладонях его лицо и впиваюсь в его губы. Целую поспешно и яростно, ожидая ответа, но он не отвечает на поцелуй. Он отказывается помочь мне избавиться от боли, поэтому гнев берет верх и я наотмашь бью его по лицу.

Он даже не вздрагивает, и это еще больше выводит меня из себя. Я хочу, чтобы ему было так же больно, как и мне. Пусть знает, что сделали со мной его слова. Я снова бью, и он не уклоняется. Тогда я принимаюсь пихать его в грудь, пытаясь вернуть всю боль, которой он затопил мою душу. Я сжимаю кулаки и колочу его по груди, но это не действует, и я начинаю визжать и вырываться из его объятий. Он разворачивает меня и прижимает к себе спиной, а наши руки стиснуты в замок на моем животе.

– Дыши, – шепчет он на ухо. – Успокойся, Скай. Я знаю, ты шокирована и напугана, но я с тобой. Я здесь. Просто дыши.

Его голос отлично успокаивает, я закрываю глаза и вслушиваюсь. Холдер изображает усиленное дыхание, заставляя меня делать глубокие вдохи вслед за ним, и его грудь движется в такт с моей. Мы дышим медленно и в полную силу. Когда я перестаю брыкаться в его руках, он медленно снова разворачивает меня и притягивает к груди.

– Я не хотел тебя расстраивать, – шепчет он, бережно держа мою голову. – Потому и молчал.

Тут до меня доходит, что я даже не реву. Я не плакала с того момента, как с его уст слетели слова правды, и изо всех сил стараюсь сдержать подступающие слезы. Они не помогут, только ослабят.

Я кладу ладони ему на грудь и слегка отталкиваю. Когда он обнимает и утешает меня, я чувствую себя более уязвимой для слез. Мне не нужно ничье участие. Мне надо научиться полагаться на себя, потому что я могу доверять лишь себе, хотя уже сомневаюсь даже в собственной надежности. Все, что я знала, оказалось ложью. Не знаю, кто за этим стоит и кто знает правду, но во мне не осталось ни капли веры. Ни Холдеру, ни Карен… ни даже себе.

Я отступаю от него и заглядываю ему в глаза.

– А собирался ли ты вообще говорить, кто я такая? – спрашиваю я, негодуя. – А вдруг я бы так и не вспомнила? Сказал бы хоть когда-нибудь? Ты, наверное, боялся, что я брошу тебя и тебе не представится случай меня трахнуть? Ты поэтому постоянно лгал?

По глазам видно, что мои слова задели его.

– Нет. Дело не в этом. Я молчал, потому что боялся последствий. Если я сообщу об этом, тебя заберут у Карен. Вполне вероятно, что ее арестуют, а тебя отправят до восемнадцатилетия к отцу. Тебе это нужно? Ты любишь Карен и счастлива. Не хочу усложнять тебе жизнь.

Посмеиваясь, я качаю головой. Его доводы лишены смысла.

– Во-первых, – возражаю я, – Карен не тронут, потому что она ничего об этом не знает. Я уверена. Во-вторых, мне уже исполнилось восемнадцать в сентябре. Смущай тебя мой возраст, ты бы уже все выложил.

Он потирает затылок и смотрит под ноги. Мне не нравится его нервозность. Похоже, исповедь еще не окончена.

– Скай, мне еще много надо тебе объяснить. – Он опять поднимает на меня взгляд. – Твой день рождения не в сентябре, а седьмого мая. Восемнадцать тебе исполнится через полгода. А Карен? – Он делает шаг и берет меня за руки. – Она должна знать, Скай. Должна. Подумай об этом. Кто еще мог это сделать?

Я моментально вырываюсь и отступаю. Понятно, как он мучился с этой тайной. По его глазам видно, как он страдает от надобности рассказывать. Но он позволил себе сомневаться в моей личности с момента знакомства, и мое сочувствие улетучивается, ибо он намекает, что в это дело замешана моя мать.

– Отвези меня домой, – требую я. – Я больше ничего не хочу слышать, никаких откровений.

Он снова пытается придержать меня, но я бью его по рукам.

– ОТВЕЗИ МЕНЯ ДОМОЙ! – кричу.

Я направляюсь к машине. Я услышала достаточно. Мне нужна моя мама. Мне необходимо увидеть ее, обнять и увериться, что я не одинока, потому что сейчас я себя чувствую совершенно потерянной.

Я дохожу до забора раньше Холдера и пытаюсь подтянуться, но не могу. Руки ослабли и дрожат. Я продолжаю попытки, когда он проворно подходит сзади и подталкивает. Я спрыгиваю с другой стороны и иду к машине.

Он садится, захлопывает дверь, но не заводит двигатель, а упирается взглядом в руль. Я со смешанными чувствами смотрю на его руки, потому что очень хочу, чтобы они обнимали меня. Обнимали и гладили по спине и волосам. Но в то же время я гляжу на них с отвращением, думая об интимных ласках, которыми он меня одаривал, зная, что обманывает. Как мог он быть со мной, зная всю подноготную, и дать мне поверить лжи? Не знаю, прощу ли я его.

– Я понимаю, на тебя многое навалилось, – тихо произносит Холдер. – Я отвезу тебя домой, но завтра нам надо будет поговорить. – Он поворачивается ко мне, его взор непроницаем. – Скай, нельзя говорить об этом с Карен. Понимаешь? Сначала давай сами разберемся.

Я киваю, лишь бы угомонился. Не может же он всерьез рассчитывать, что я промолчу.

Он разворачивается ко мне всем корпусом и наклоняется вперед, кладя руку на мой подголовник:

– Я серьезно, детка. Знаю, ты не веришь, что она способна на нечто подобное, но пока мы не выясним окончательно, тебе следует держать это при себе. Если проговоришься, изменится вся твоя жизнь. Обдумай все хорошенько. Пожалуйста. Обещай, что подождешь до завтра и мы снова поговорим.

Намек пугает меня до глубины души, и я снова киваю.

Несколько мгновений он смотрит на меня, потом медленно отворачивается, заводит машину и выезжает на дорогу. За весь путь до моего дома мы не произносим ни слова. Я уже собираюсь выйти, когда он берет меня за руку.

– Подожди, – просит Холдер. Я жду, но не поворачиваюсь к нему. Одной ногой в машине, другой – на дорожке. Он заправляет мне за ухо прядь волос. – Ночь выдержишь? Все будет хорошо?

Я вздыхаю над наивностью его вопроса.

– Как? – Я откидываюсь на спинку и смотрю на него. – Как может быть хорошо после сегодняшнего?

Не отрывая взгляда, он продолжает гладить меня по волосам:

– Это ужасно… отпускать тебя в таком состоянии. Не хочу оставлять тебя одну. Можно, я вернусь через час?

Я знаю, он просит разрешения залезть в окно и лечь со мной, но сразу мотаю головой.

– Не надо, – срывающимся голосом отвечаю я. – Слишком тяжело сейчас быть с тобой. Мне надо подумать. Увидимся завтра, ладно?

Он кивает и смотрит, как я выхожу из машины и иду прочь.

Воскресенье, 28 октября 2012 года

0 часов 37 минут

Я вхожу в гостиную в ожидании покоя, в котором отчаянно нуждаюсь. Чувство принадлежности к этому родному дому – именно то, что мне нужно, чтобы успокоиться и забыть о слезах. Это мой дом, где я живу с Карен… женщиной, которая любит меня и сделает для меня что угодно, – и не важно, что думает Холдер.

Я стою в темной гостиной и жду, когда меня охватит покой: ничего не случилось. Я оглядываюсь по сторонам с подозрением и сомнением, и меня бесит, что теперь я рассматриваю свою жизнь с совершенно иной точки зрения.

Прохожу через гостиную, задержавшись у двери в спальню Карен. Я подумываю залезть к ней в постель, но свет у нее не горит. Ее присутствие еще никогда не было нужно так остро, но я не в силах заставить себя отворить дверь. Может быть, я еще не готова увидеться с ней. И я иду по коридору к своей спальне.

Под дверью видна полоска света. Я медленно открываю. На моей кровати сидит Карен. Она мигом встает:

– Где ты была?

У нее встревоженный вид, но в голосе слышится гнев. Или досада.

– Встречалась с Холдером. Ты не оговаривала время.

Она указывает на кровать:

– Садись. Нам надо поговорить.

Теперь в ней все кажется другим. Я настороженно наблюдаю за ней. Киваю, но словно разыгрываю из себя послушную дочь. Как будто играю сцену из драмы «Целая жизнь». Я подхожу и сажусь, не понимая, с чего она взъелась. Я даже надеюсь, что она знает все. Тогда мне будет намного проще.

Она садится рядом и поворачивается.

– Я запрещаю тебе встречаться с ним, – твердо произносит Карен.

Я моргаю, поскольку не ожидала, что разговор пойдет о Холдере.

– Что? – Я в смятении. – Почему?

Она достает из кармана мой сотовый.

– Что это? – цедит она.

Я смотрю на телефон. Она нажимает на клавишу и показывает на дисплей.

– И что это за дурацкие сообщения, Скай? Они ужасны. Он пишет тебе отвратительные вещи. – Она бросает мобильник на кровать и хватает меня за руки. – Как ты можешь встречаться с человеком, который плохо с тобой обращается? Я воспитывала тебя в другом духе. – Она больше не повышает голоса. Она просто играет роль озабоченной матери.

Желая утешить, я сжимаю ее руки. Знаю, из-за телефона у меня будут неприятности, но пусть поймет, что эти сообщения совсем не то, что она думает. На самом деле мне немного неловко из-за этого разговора. По сравнению с новыми проблемами это какое-то ребячество.

– Мама, это несерьезно. Эти эсэмэски – просто шутки.

Она невесело смеется и недоверчиво качает головой:

– В нем есть какая-то грубость, Скай. Мне не нравится, как он смотрит на тебя. Мне не нравится, как он смотрит на меня. А то, что он купил тебе телефон, совершенно не считаясь с моими правилами, показывает, насколько он не уважает других людей. Шутливые эти сообщения или нет, а я ему не доверяю. По-моему, и тебе не стоит.

Я пристально смотрю на нее. Она продолжает говорить, но, вытесняя слова, которые она пытается мне вдолбить, в моей голове все громче звучит иное. У меня моментально потеют ладони, в ушах стучит кровь. Я мигом припоминаю все ее убеждения, альтернативы и правила, пытаясь отделить одно от другого и разложить по главам, но все они сходятся вместе. Из кипы вопросов я извлекаю первый попавшийся и спрашиваю напрямик:

– Почему мне нельзя иметь телефон?

Я не уверена даже, услышала ли она меня, но, поскольку Карен перестает шевелить губами, понимаю, что да.

– А Интернет? – добавляю я. – Почему ты не разрешаешь мне пользоваться Интернетом?

Эти вопросы отравляют душу, мне хочется освободиться от них. Картинка начинает складываться, но я надеюсь, что это совпадение. Наверное, она ограждала меня от всего из любви и стремления защитить. Но в глубине души я начинаю осознавать, что нет, она меня прятала.

– Почему ты перевела меня на домашнее обучение? – спрашиваю я, на сей раз гораздо громче.

Она распахивает глаза, явно не понимая, с чего я вдруг проявляю любопытство. Потом встает и смотрит на меня сверху вниз:

– Не надо валить на меня, Скай. Пока живешь под моей крышей, придется следовать моим правилам. – Схватив мой телефон, она идет к двери. – Ты наказана. Больше никаких мобильников. Никаких бойфрендов. Поговорим завтра.

Она захлопывает за собой дверь, и я сразу же падаю на постель в еще большем отчаянии.

Не может быть, чтобы я была права. Это просто совпадение. Она не сделала бы ничего подобного. Сдерживая слезы, я отказываюсь верить. Должно найтись какое-то другое объяснение. Может быть, Холдера сбили с толку. Может, Карен сбили с толку.

Я знаю, что сама сбита с толку.

Я снимаю платье, надеваю футболку, выключаю свет и залезаю под одеяло. Пусть это окажется дурным сном. Если нет, то не знаю, насколько еще меня хватит. Я всматриваюсь в звезды на потолке и начинаю считать. Отбрасывая посторонние мысли прочь, я все больше сосредоточиваюсь на звездах.

Date: 2015-07-10; view: 312; Нарушение авторских прав