Глава VI. Рыцари тьмы

Марианна закричала, но грубая рука снаружи зажала ей рот. Она сразу сообразила, что всякое сопротивление бессмысленно. Полузадушенная, готовая потерять сознание от ужаса, она ощутила, как ее поднимают за ноги и за плечи. По характерному покачиванию она поняла, что ее похитители взбираются на паром.

Властный голос бросил:

— Побыстрей, пожалуйста! Какой собачий холод. Лошади замерзнут на том берегу.

Послышался звук, какой издает кошелек с серебром, если его бросить на землю, затем заискивающий голос невнятно пробормотал благодарность, и она догадалась, что кучер получил свою мзду. Впрочем, карета на паром не въехала. Раздался шум окованных железом колес по прибрежной гальке, шум, который вскоре затих. Остался только плеск воды под паромом.

Брошенная на грубообтесанные бревна и прижатая чьей-то твердой рукой, Марианна одновременно боролась и с удушьем, и с паническим ужасом. Кто были похитившие ее люди, что они хотели от нее? Думают они довезти ее до другого берега, или… При одной мысли о темной ледяной воде ее затошнило. Она хотела переменить позу, чтобы сдвинуть душившую ее ткань, но рука прижала еще крепче.

— Не шевелиться, маленькая дурочка! — приказал тот же властный голос. — Иначе я брошу вас в воду.

Хотя; он и пригрозил сделать это, очевидно, в его намерения не входило покончить с нею сейчас же. Немного собравшись с силами, Марианна попыталась бороться с удушьем, но бесплодно. Плотная ткань, возможно, плащ, совершенно не пропускала воздух.

— Я задыхаюсь! — простонала она. — Пощадите…

— Приподними плащ, — посоветовал новый голос. — Все равно уже прибыли.

Действительно, паром ударился о берег как раз в тот момент, когда объятия плаща ослабели. И вовремя! Марианна теряла сознание. Она инстинктивно вдыхала ледяной воздух, в то время как жесткая, затянутая в кожу рука энергично похлопала ее по щекам.

— Она в обмороке, — заметил обладатель резкого голоса. — Вот и хорошо.

— Беспамятство может продлиться дольше, чем желательно, — ответил другой.

Оба эти голоса выдавали людей образованных и воспитанных. Они, безусловно, не были голосами бандитов с большой дороги, отметила Марианна, чей разум еще автоматически действовал. Когда она приоткрыла глаза, то увидела склонившихся над ней двоих мужчин в черных масках, круглых шляпах и просторных плащах для верховой езды. Они находились уже на другой стороне Сены и под первыми деревьями Булонского леса, доходившего почти до берега, она смогла различить двоих всадников, ожидавших около экипажа, который показался ей знакомым.

— Черный фиакр! — невольно пробормотала она.

— Каково! — воскликнул, смеясь, один из замаскированных. — Она его заметила! Решительно, ты прав: она гораздо опасней, чем можно подумать. Вперед в дорогу!

— Одну минутку! Именно потому, что она опасна, надо соблюсти некоторые предосторожности. Дать ей возможность дышать, это одно дело…

— Но, в конце концов, — запротестовала Марианна, когда второй незнакомец ловко и быстро связал ей руки шелковым шарфом, — что я вам сделала? Почему вы меня увозите?

Гнев боролся в ней со страхом, и инстинкт самосохранения заставлял ее задавать безответные вопросы.

— Это вам скажут, мадемуазель, когда мы прибудем на место! — ответил он. — А сейчас — ни слова больше. Нам не хотелось бы самим убить женщину.

В обтянутой перчаткой руке неожиданно блеснул длинный дуэльный пистолет, и она почувствовала, как дуло коснулось ее правой груди. Угроза была действительно серьезной.

— Я буду молчать, — выдохнула она.

— Отлично! Вы позволите?

Другим шарфом ей завязали глаза так плотно, что она оказалась в абсолютной темноте. После чего похитители взяли ее под руки и повели к фиакру. Изнутри кто-то подхватил ее, помогая подняться по ступеньке. Дверца захлопнулась. Марианна присела на довольно удобное сиденье. Она слышала рядом с собой чье-то дыхание и догадалась, что это тот, кто помог ей взойти внутрь.

Снаружи донесся голос:

— Там, у самой воды, лежит муфта. Ее нельзя оставить. Начальник приказал: никаких следов!

— А почему бы и нет? Могут подумать, что она утонула.

— После чего аккуратно положила свою муфту на противоположном берегу! Идиот!

Дверца фиакра вновь отворилась, и на ее связанные руки упала муфта. Впервые Марианна услышала голос сидящего рядом с нею и едва удержала дрожь ужаса. Голос был скрипучий, металлический и беспощадный.

— Сколько хлопот из-за какой-то ренегатки!

— Мы должны были захватить ее, а не судить! — твердо отрезал первый. — Если она виновата, она умрет, но мучить ее бессмысленно. Надо доставить ее к начальнику целой и невредимой.

Наконец экипаж тронулся и помчался в гущу леса. Марианна слышала, как сзади скачут всадники. Теперь оставалось узнать, кто же этот начальник, к которому ее везут. Поездка в фиакре оказалась кратковременной, но то, что последовало за нею, длилось гораздо дольше. Два похитителя взяли Марианну за руки и не столько помогали идти, сколько тащили за собой по показавшейся ей бесконечной дороге. Похоже было, что они спускались по ужасному склону, скользкому и зловонному. Ночной холод стал сырым и пронизывающим, как на дне колодца. Отвратительный запах тления щекотал ноздри. Ни один луч света не проникал под повязку, которую удалось немного сдвинуть во время тряски в фиакре. Марианна двигалась в кромешной тьме и полной тишине, ибо ни один из ее конвоиров не проронил ни слова с тех пор, как они покинули берег Сены. Если бы не крепкая хватка, удерживающая ее, и доносившееся дыхание, она могла бы подумать, что ее увлекают призраки. Иногда во время этой апокалипсической прогулки раздавались крики кошек и плеск воды. Ее обутые в атласные бальные туфли заледеневшие ноги были изранены бесчисленными камнями, по которым пришлось идти. Она давно уже упала бы без поддержки своих призрачных спутников. Страх леденил ей кровь, останавливал дыхание. После волшебного павильона, где она познала такое счастье, это ужасное приключение казалось кошмаром, от которого, к сожалению, нельзя было пробудиться. Она чувствовала себя бьющейся о прутья клетки птицей, получающей при этом только раны.

Внезапно послышалось хлопанье двери. Они подошли к освещенному помещению, так как Марианна заметила отблески света. Под ногами зачавкала липкая грязь то ли двора, то ли сада, затем пришлось подняться по шатким ступеням. Кто-то свистнул три раза и раздался двойной стук. И вдруг стало тепло. Марианна ощутила, что стоит на полу. В нос ударил запах вареной капусты и кислого вина. Повязка упала с ее глаз.

Она с опаской посмотрела, кто ее окружал: пятеро мужчин в черных костюмах и масках, одетых с некоторым изяществом, и двое со свирепыми лицами, в грязных блузах и клеенчатых фуражках. Эта группа зловеще выделялась на фоне убогой таверны, освещенной двумя чадящими лампами. Блестящие от грязи и сажи стены, шаткие столы, стулья с продавленными сиденьями и стоящий в углу старый сундук, покрытый изъеденной молью материей, — такова была обстановка. Только стоящие на полке бутылки и стаканы имели вид новый и опрятный. Но больше всего поразила пленницу внезапно появившаяся из тени невероятная старуха, опиравшаяся на клюку. Сгорбленная, какая-то покореженная, в громадном чепчике из порванных грязных кружев и с таким же грязным муслиновым платком, завязанным на груди. Испещренное пятнами платье шилось, возможно, из голубого шелка, а с шеи свисал большой, сверкающий золотом крест. Лицо старухи являло невероятное сплетение морщин, придававших ему вид коры старого дерева, но если тонкий нос мирно соседствовал с подбородком, глаза, почти такие же зеленые, как у Марианны, блестели, словно молодые листья на сохнущей ветке.

Ковыляя на покрученных ревматизмом ногах, старуха подошла к Марианне и оглядела ее с хищной улыбкой.

— Хороша добыча, барон, очень хороша добыча! — посмеивалась она. — Вот так штучка! Черт возьми! Атлас, горностай… не считая того, что под ними! Ты действительно хочешь отправить все это с камнем на шее на дно Стены? Разве это не мотовство?

Струйка холодного пота побежала по спине молодой женщины при звуке скрипучего смеха ужасной старухи. Человек же, которого она назвала бароном, — очевидно, главарь этих людей, — пожал плечами.

— Это решит трибунал! Я только исполняю приказы, Фаншон-Королевская-Лилия! Сколько времени я потратил, подкарауливая ее! Но она выходила всегда днем и в сопровождении кого-нибудь. И только сегодняшнее ночное похождение помогло…

— А мы ничуть не жалеем, — вмешался, судя по знакомому голосу, ее страж из фиакра. — Это подтвердило наши подозрения. Именно ему была она предназначена! Ее схватили по дороге из Бютара! Бог знает, сколько пришлось ждать! Доказательство, что она пришлась ему по вкусу.

Снова скрежещущий смех старухи со странным именем напильником прошелся по нервам Марианны, и она не выдержала:

— С меня довольно, в конце концов! Довольно! Скажите же, наконец, чего вы от меня хотите? Убейте, если вам так необходимо, но не тяните с этим! Или же отпустите меня!

Ее протест завершился жалобным стоном. Старуха ударила ее по руке своей клюкой.

— Заткнись! — гневно завизжала она. — Будешь говорить, когда тебя спросят! А до тех пор, цыц! Иначе… я могу свободно прихлопнуть тебя! А потом сама же пожалею! Если суд послушается меня, он отдаст тебя мне, моя красотка, а я уж позабочусь о тебе! У меня есть небольшой домик по направлению к Ранеля, который посещают несколько состоятельных людей. Я смогла бы очень дорого продавать твои прелести! Тьфу! Императорская шлюха! А он хоть хорош в постели?

— О ком вы? — машинально спросила обескураженная Марианна.

— Да о нем же, конечно, о Корсиканском Людоеде! Не скромничай! В ремесле, которому я хочу тебя обучить, такой титул не помешает!

Очевидно, у старухи зашел ум за разум! О чем, бишь, она говорила? Что за истории с людоедом? Марианна была настолько ошеломлена, что до ее сознания не дошел смысл гнусных угроз Фаншон-Королевской-Лилии. Все это было лишено всякого смысла.

— Вы сумасшедшая! — с состраданием сказала она.

— Сумасшедшая? Я? Ну, погоди…

Клюка снова угрожающе поднялась, но теперь вмешался барон.

— Довольно с этим! Я уже говорил тебе, Фаншон, что не нам решать. Оставь ее в покое! Сейчас мы спустимся вниз!

— Может быть, может быть! — упрямо проворчала сквозь зубы старуха. — Но я поговорю с шевалье. И она узнает, какая я сумасшедшая! Я ей хорошенько выдублю шкуру, этой потаскухе, прежде чем пустить в дело.

— Неужели действительно необходимо, — закричала возмущенная Марианна, — подвергать меня оскорблениям этой женщины?

Наступило короткое молчание, прерываемое только идиотским хихиканьем блузников. Барон взял за руку пленницу.

— Нет! — сказал он глухо. — Вы правы! Идемте! Ты, Акула, открой люк… А в это время Кисляк посмотрит снаружи, не следит ли кто-нибудь за нами.

Один из людей с недовольным видом отправился в угол, где поднял за железное кольцо крышку люка над, очевидно, ведущей в погреб лестницей, в то время как его товарищ вышел. Барон развязал Марианне руки.

— Через люк можно пробраться только по одному, — заметил он, — вы непременно упали бы.

Она поблагодарила его бледной улыбкой и потерла наболевшие запястья, чтобы восстановить кровообращение в заледеневших руках.

— Вы полны внимания! — сказала она с горечью. Через прорези маски глаза незнакомца впились в нее.

— А вы, — ответил он, помедлив, — оказались более мужественной, чем я предполагал. Мне нравится это!

В то время, как он подводил ее к люку, Марианна подумала, что он заблуждается. Она совсем не была такой храброй, как он считал, и сейчас буквально умирала от страха, но изо всех сил старалась не показать этого. Врожденная гордость поддерживала ее, позволяя высоко держать голову перед лицом этих неизвестных, под масками которых она угадывала аристократов, таких же, как и она, людей ее круга, хотя по невероятному стечению обстоятельств она оказалась их пленницей и в чем-то обвиняемой. Но в чем? И почему?..

Она чувствовала настоятельную потребность оказаться поскорее перед таинственным судом, чтобы узнать, наконец, почему ее похитили и почему ей угрожают.

Почти в полной темноте, едва прорезаемой светом свечи в руке одного из замаскированных, они спустились по деревянной лестнице в подвал. Это был обычный подвал, с бочками, бутылками и сильным винным запахом, но в одном углу, под громадной бочкой, убранной с удивительной легкостью, оказался новый люк, открывший на этот раз каменные ступени.

Несмотря на напускную храбрость, Марианна почувствовала, что дрожит, спускаясь в земные недра. Ее охватило мрачное предчувствие, когда она вспомнила об угрозах, направленных в ее адрес. Возможно, эти безучастные люди вели ее к могиле! Из глубины истосковавшегося сердца она послала отчаянный призыв Шарлю. Он обещал скоро увидеть ее, возможно, именно в эту минуту он думал о ней, не подозревая, что ее навсегда разлучают с ним. Ирония судьбы, открывшей перед нею врата смерти в то время, как она познала любовь и счастье, показалась ей слишком жестокой. Ведь это просто низость! Храня молчание, Марианна поклялась себе до конца бороться за жизнь, чтобы сохранить шансы вновь увидеть Шарля.

Около двух дюжин ступенек привели ее, наконец, в громадный запущенный склеп со сводчатым потолком. Здесь был такой спертый воздух, что зажженные в первом подвале факелы начали чадить. Шаги охранников Марианны зловеще звучали под этими гробовыми сводами.

Склеп перегораживал большой черный занавес, за которым виднелся свет. Прежде чем Марианна успела спросить себя, что за ним находится, занавес приоткрылся, пропуская мужчину среднего роста, с короткими курчавыми волосами и черной бородой, с лицом, закрытым маской. Плечи и шея этого человека выдавали недюжинную силу, а серые глаза в прорезях маски были такие живые и веселые, что Марианна поразилась. С заложенными за спину руками, что позволяло видеть длинные пистолеты впереди за поясом, новоприбывший внимательно осмотрел пленницу и расхохотался, чего уж никак не ожидала Марианна.

— Кровь Господня! Какая красотка! — начал было он, но барон с недовольным восклицанием подошел к нему и заметил что-то на ухо.

Тотчас улыбка на его лице превратилась в гримасу.

— Хорошо, раз вы так считаете! Но я не люблю этого, Сен Юбер, я не люблю все это! Начнем, однако!

Сдвинутый занавес открыл покрытый ярко-красной скатертью длинный стол, за которым сидели четверо мужчин, оставляя в центре свободное место, явно для начальника. Бородач занял его и зажег шесть стоящих на столе шандалов, осветив неподвижные, словно статуи, фигуры своих компаньонов в масках. Взгляд Марианны сейчас же приковался к одному из них. Такой знакомый крепкий рот с насмешливыми складками, розовый шрам, исчезающий под маской, — сомнений не было: один из судей — барон Эрве де Керивоа, сиречь Морван, береговой пират, человек, которому Фуше так бесстыдно позволил бежать. Она даже не глянула на других, они не интересовали ее. В лице одного Морвана она имела непримиримого врага.

Он не шелохнулся, но впившиеся в лицо молодой жен-шины глаза пылали ненавистью. В ответ она только презрительно пожала плечами. Собственно, Морван не внушал ей настоящий страх. Было в нем что-то неуравновешенное, объяснявшееся слабостью, уязвимостью, может быть. Осталось узнать, что представляют собой остальные судьи. Прозвучал громкий голос начальника, в то время как четыре кавалера окружили Марианну и подвели к столу. Все пятеро остались стоять.

— Мы собрались здесь, — торжественно произнес начальник, — чтобы выслушать и судить эту женщину, обвиняемую в доносе, измене, сожительстве и убийстве одного из наших братьев. Рыцари тьмы, готовы ли вы слушать беспристрастно и справедливо?

— Мы готовы! — разом ответили судьи и стражи.

— Но я, я не готова! — отважно вскричала Марианна. — Я совершенно не готова быть судимой неизвестно кем и неизвестно за что. По какому закону, по какому праву вы выдаете себя за судей? И что я вам

сделала?

— Вы сейчас узнаете. Достаточно будет прослушать обвинительный акт.

— Не раньше, чем я узнаю, с кем имею дело! Обвинитель должен иметь смелость обвинять среди бела дня, судья — выносить приговор при ярком свете… Однако здесь я не вижу никого, кроме теней на дне погреба, слепых кротов, зарывшихся в землю. Мое лицо открыто! Покажите же ваши, если вы действительно те, за кого себя выдаете, если не судьи, то хотя бы просто люди!

Какая-то тайная сила побуждала ее бросить вызов этим людям. Она находила в этом одновременно и поддержку, и своего рода удовлетворение.

— Замолчите! — прогремел один из судей. — Вы не должны знать, кто мы. Вам это нужно только для того, чтобы выдать нас!

— Я считала, — с презрительной улыбкой сказала Марианна, — что не выйду отсюда живой. Вы боитесь меня? Боитесь женщины, одинокой пленницы среди всех вас, вот где правда!

— Черт возьми! Никто не посмеет сказать, что я испугался девчонки! — воскликнул начальник, срывая маску и открывая грубое веселое лицо, определенно повидавшее больше пятидесяти зим.

— Ну, хорошо, она права! Чего нам опасаться ее? Я — шевалье де Брюслар. Теперь ты готова отвечать мне?

— Может быть, если вы перестанете тыкать. Времена Конвента прошли! — сказала Марианна, ободренная первой победой.

Человек, имя которого ей неоднократно приходилось слышать, имел в Англии незапятнанную репутацию храбреца и честного патриота. Он был смертельным врагом, неуловимым жупелом Наполеона, и Фуше со своими шпиками долгие годы пытался его выследить, но безрезультатно. Его присутствие здесь породило в Марианне уверенность, что ее будут судить более-менее справедливо, если он действительно начальник этих людей. Она добавила, указывая пальцем на Морвана:

— Вы можете предложить и этому дворянину снять маску! Я хорошо знаю господина Керивоа. Или он здесь тоже предпочитает зваться Морваном?

Морван медленно снял маску, открыв свое ужасное покорёженное лицо. Под этими черными сводами он показался молодой женщине громадным.

— Дерзость не спасет вас, Марианна д'Ассельна. Я обвиняю вас в том, что вы обманули меня, присвоив чужое звание, благодаря украденным драгоценностям, явились причиной смерти одного из моих людей и, наконец, натравили на меня ищеек Фуше. Из-за вас мой отряд истреблен, я спасся бегством и…

— Я не повинна в ваших несчастьях! — спокойно оборвала его Марианна. — А драгоценности принадлежат мне. Но мы можем поговорить о вас и ваших делах, которые являются для меня лучшим оправданием. Это я, я обвиняю вас в том, что вы зажигали на берегу ложные огни, увлекая на скалы несчастные суда, гибнувшие ночью во время бури, грабили мертвых, добивали раненых. Я обвиняю вас в самых худших преступлениях в мире: грабеже и убийстве невинных людей! А обманула я вас для того, чтобы спасти себе жизнь. Я взываю к законной защите! Если эти люди, как я думаю, верные подданные короля, они должны испытывать отвращение к вам!

Гигантский кулак Брюслара обрушился на застонавший стол.

— Замолчите! То, что мы думаем, касается нас одних! Мы здесь не для того, чтобы разбирать ссору, а чтобы судить ваше поведение, сударыня. Отвечайте же теперь, вас, очевидно, зовут Марианна-Елизавета д'Ассельна де Вилленев, так, по крайней мере, вы представились этому человеку? — спросил он, показывая на Морвана. — Но в Париже вы живете под именем Марианны Малерусс, именем, которое дал вам Никола Малерусс, один из наиболее активных агентов Фуше. И все последнее время вы занимали место лектрисы у мадам Толстухи.

— У Ее Сиятельства княгини Беневентской! — заносчиво поправила его молодая женщина. — Вам нужно было об этом подумать, прежде чем похищать меня. Неужели вы считаете, что, обнаружив утром мое отсутствие, меня не начнут разыскивать?

— Никакой опасности! Князь получит утром краткое сообщение, из которого узнает, что вы настолько понравились… вы знаете кому, что вас решили оставить на некоторое время в лесной глуши, в том же приятном убежище, где вы провели ночь.

Марианна перенесла удар, борясь с болью, причиненной ей этим циничным напоминанием о пережитых ею восхитительных часах. Но другая мысль пришла ей в голову: Фуше! Фуше, который всегда все знал от своих вездесущих агентов, не мог не узнать, что Звезда внезапно исчезла! Возможно, ему уже сообщили, что ее отвезли в Сен-Клу, хотя не было никакого смысла наблюдать за домом простого буржуа. Но можно также предположить, что обманутый письмом Талейран подстроит так, чтобы в глазах Фуше это выглядело как любовная интрижка.

Холодный голос шевалье прервал ход ее довольно грустных мыслей.

— Готовы ли вы подтвердить, что вы действительно Марианна д'Ассельна?

— Что за глупость! Раз вы знаете мое имя, зачем же спрашивать? Разве мы в судебной палате и вы — судья?

— Итак, вы признаете ваше имя и звание. Вы признаете их, однако… — Брюслар умолк, внезапно гнев исказил его лицо и он загремел:

— …однако вы, благородная девушка, дочь двух мучеников, погибших за короля, не постыдились спутаться с самым презренным иродом этого подлого режима, вы посмели поступить на службу в полицию Фуше, стали доносчицей… и еще хуже!

Увы, он знал все! Под этим бичующим презрением Марианна почувствовала, как краска стыда непроизвольно заливает ей лицо. Она понимала, что для этих безмолвных людей, чьи взгляды скрещивались на ней, как острия кинжалов, это было самым страшным преступлением. Сотрудничество с ненавистным режимом Бонапарта. И это угнетало ее больше всего. Удастся ли ей доказать, что они ошибаются, что стечение обстоятельств оказалось против нее?

— Сударь, — сказала она кротко, — если я прибыла в эту страну и вынуждена была согласиться с ее законами и повинностями, то только потому, что у меня не было выбора, потому что мне надо было спасать жизнь! Я могу рассказать все подробно, если вы захотите выслушать меня. Но кто из вас не пытался когда-либо с помощью вымысла спасти свое существование в момент опасности? Кто из вас не скрывался в эти грудные времена под вымышленным именем?

— Да, мы лгали, — прервал ее один из судей, остававшийся в маске, — мы действительно жили по фальшивым документам, но мы никогда не отрекались от своих и не вступали в сделку с врагом.

— И я никогда не отрекалась от наших! — страстно бросила Марианна. — Это наши отрекались от меня! Когда, одинокая и беззащитная, я обратилась за помощью и содействием к одному приближенному короля Людовика XVIII, он безжалостно оттолкнул меня, сознательно предавая худшим испытаниям! Но я никогда не сотрудничала с режимом Бонапарта! Я воспитывалась в ненависти к этому человеку, чью власть признаю не больше вас. Я никогда не выдавала, хотя и много от него вытерпела, человека, называющего себя Морваном. Что же касается царствующего здесь тирана, то, клянусь памятью матери, я всегда ненавидела его и…

Она не докончила. Один из кавалеров, тот, кого назвали барон Сен Юбер, занес на нее руку, и в глазах его запылала такая убийственная ненависть, что испуганная Марианна с криком отшатнулась.

— Ренегатка! Клятвопреступница! Богохульница! За то, что вы осквернили ложью память вашей матери, вас надо сжечь на костре, предать самым страшным пыткам, мерзкое создание! И вы говорите, что ненавидите Наполеона?

Он схватил ее за плечо и повалил на пол.

— Вы посмели сказать это? И еще раз повторите? Побледнев от страха, но не желая сдаваться, Марианна прошептала:

— Да… и еще раз повторю!

Сен Юбер дал ей такую пощечину, что она упала на бок.

— Грязная маленькая шлюха! Ты так дрожишь за свою шкуру, считая ее драгоценной! Но твои басни не спасут тебя, слышишь? Ты ненавидишь Наполеона, а? А сегодня ночью в Бютаре ты так же ненавидела его?

— В… Бютаре? — едва выговорила изумленная Марианна.

— Да, в Бютаре! В этом очаровательном павильоне, где он обычно скрывает своих любовниц и где ты провела ночь! Ты, вероятно, была не в его постели? И ты не с ним прелюбодействовала, а?

Все закружилось вокруг Марианны. Ей вдруг показалось, что она сходит с ума, что мир рушится. Она закричала, как безумная:

— Нет! Нет! Это обман! Вы лжете! Человека, с которым я встречалась, зовут Шарль Дени! Он простой буржуа.

— Перестанешь ты лгать, наконец? А я еще восхищался твоим мужеством, готов был защищать тебя и помочь, может быть! Мерзавка!

Красный от гнева, барон снова поднял руку… Но вдруг вмешался Брюслар. Он загородил широкой спиной молодую женщину.

— Довольно, барон! — сказал он холодно. — Я не убийца и не палач! Она вне себя и не может отвечать за свои слова.

— Да она издевается над нами, шевалье! Предоставьте ее мне, уж я заставлю ее говорить. Подобные существа не заслуживают жалости!

— А я говорю: довольно! Здесь есть кое-что, чего я не понимаю…

Он повернулся к лежавшей в полубессознательном состоянии Марианне, помог ей подняться и усадил на табурет. В голове у Марианны словно бил большой кафедральный колокол. Она тщетно пыталась собраться с мыслями. Наверняка она сходила с ума! Или эти люди? Да, это так! Они безумцы… Тогда она стала жертвой ужасного недоразумения! Шарль!.. Шарль!.. Мой бог! Как они могли спутать его с авантюристом, который держит Европу под своим сапогом? Он был таким нежным, таким внимательным! Они его не знали, вот и все! Они не могли знать его! Простой буржуа. Боже, как болит голова!

Неожиданно Марианна ощутила у губ край стакана.

— Выпейте, — приказал шевалье. — Потом мы попытаемся выяснить правду.

— Шарль! — простонала молодая женщина. — Шарль Дени! Вы не можете знать…

— Пейте, говорят вам! Вы совсем позеленели!

Она выпила. Вино оказалось крепким и ароматным. Его тепло пробежало по телу, раздувая огонек жизни. Отведя стакан рукой, она посмотрела на шевалье таким блуждающим взглядом, что тот с состраданием покачал головой. Он пробурчал себе под нос:

— Слишком молода, чтобы быть такой пройдохой!

— Женское коварство не имеет возраста! — раздался безжалостный голос Морвана.

— Я просил вас предоставить мне возможность выяснить правду, господин Береговой Пират, — ответил резко Брюслар. — Отойдите дальше, господа, вы волнуете ее.

Барон Сен Юбер саркастически усмехнулся.

— Ваша неисправимая склонность к женщинам сыграет с вами в один прекрасный день злую шутку, шевалье! И я не уверен, что этот день не пришел.

— Если он пришел, то я уже достаточно взрослый, чтобы заметить это. Я хотел бы, чтобы мне не мешали расспросить ее.

— Пусть будет так, спрашивайте! Но мы останемся здесь! Мы послушаем.

Рыцари тьмы отошли вглубь и стали черной стеной у серой стены склепа. Марианна и Брюслар остались одни у стола.

— Вчера вечером, — начал он спокойно, — вас привезли к павильону Бютар в Сен-Клу.

— Действительно, мне называли это имя.

— Кто сопровождал вас туда?

— Князь Беневентский. Он сказал мне, что этот павильон принадлежит одному из его друзей, г-ну Дени, буржуа, человеку, перенесшему ужасное горе. Я должна была своим пением развлечь его.

— И вас не удивило, что Талейран сам взял на себя труд проводить вас к простому буржуа?

— Да, но князь объяснил, что дело идет о старом друге. Я подумала… что князь, возможно, познакомился с ним еще во время Революции, или же под этим простым именем скрывается иностранный заговорщик.

— Мы к этому вернемся после. Кто вас встретил там? Слуга?

— Нет. Я думаю — друг г-на Дени. Его зовут Дюрок. Я видела также камердинера.

— Камердинера по имени Констан, не так ли?

— Да… конечно, по-моему так!

Мощный голос шевалье стал вдруг удивительно нежным. Он нагнулся к молодой женщине и заглянул ей в глаза.

— Вы любите его?.. Этого господина Дени?

— Да… Да, я люблю его! Мне кажется, я любила его всегда. Я увидела его и затем…

— И затем, — заключил Брюслар, — вы оказались в его объятиях. Он вас обольстил, очаровал, околдовал… Идет молва, что он как никто говорит о любви, а пишет еще лучше!

Марианна сделала большие глаза.

— Но тогда… Вы знаете его? Это человек, который скрывается, не так ли? Заговорщик, как и вы? Я поняла, что он в опасности.

Впервые на губах Брюслара промелькнула улыбка.

— Я его знаю, да. Что касается того, что скрываться… Возможно, он вынужден это делать, ибо он действительно часто бывает в опасности. Хотите, милочка, чтобы я показал вам вашего мэтра Дени?

— Да. Конечно, да. Он здесь? — вскричала она, охваченная восхитительной надеждой.

— Он везде! — сказал шевалье, пожав плечами. — Держите, посмотрите на это.

Он вытащил из кармана золотую монету и вложил ее в руку Марианне, с недоумением смотревшей на него.

— Этот профиль, — настаивал Брюслар, — вы не узнаете его?

Наконец, Марианна сообразила, чего он хочет, и взглянула на монету. Кровь горячей волной ударила ей в лицо. Она поднялась, словно автомат, с расширенными глазами, прикованными к прекрасному профилю, отчеканенному в золоте, профилю, который она не могла не узнать.

— Шарль! — растерянно шепнула она.

— Нет, — строго поправил ее шевалье, — Наполеон! Это к нему доставил вас старый плут Талейран этой ночью, маленькая дурочка.

Золотая монета выскользнула из пальцев Марианны и покатилась по выщербленным плитам. Молодая женщина почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Стены заплясали в неистовой сарабанде. С душераздирающим криком Марианна упала навзничь, как подрубленное дерево.

Когда она пришла в сознание, она оказалась лежащей на соломе в глубине какого-то помещения, освещенного жаровней. Забавный человечек со свечой в руке склонился над нею с сочувственным видом. Своей остроконечной головой с залысинами, большими ушами и торчащими усами он напоминал бородатую мышь. Черные глаза, круглые и очень живые, еще больше усиливали это сходство. Увидев, что Марианна открыла глаза; он продемонстрировал широчайшую улыбку, рассекшую его лицо надвое.

— В добрый час! Мы выплыли на поверхность! И мы чувствуем себя лучше?

Марианна сделала усилие, чтобы подняться, и ей удалось опереться о локоть не без болезненного стона. Отчаянно болела голова, а поясница ныла, как после хорошей порки.

— Я… да, спасибо! Немного лучше. Но что со мною произошло? Где мы находимся?

Незнакомец с большими ушами поставил свечу на землю и уселся рядом с молодой женщиной, обхватив руками тощие колени, но не забыв при этом заботливо расправить фалды своего фрака.

Его одежда — синий фрак и ореховые панталоны — была из отличного материала и хорошо пошита. И она, очевидно, выглядела очень изящно, прежде чем тюрьма — ибо иначе нельзя было назвать место, где они находились: некая пещера с зарешеченным входом — нанесла непоправимый ущерб этому образцу хорошего вкуса.

— Что с вами произошло? — сказал он спокойно. — Я не могу ответить на этот вопрос. Господин шевалье де Брюслар, который проводит свои совещания, когда он бывает в Париже, в этом подземелье, некоторое время назад принес sac сюда с помощью своих друзей. Насколько я понял, этот эдем должен стать вашей резиденцией, а обстоятельства вашего дела не привели к согласию тех господ. Один из них настаивал на том, чтобы вас освежить в Сене с мешком булыжников на шее, но шевалье — действительно настоящий?

дворянин — очень резко заявил, что он проткнет шпагой каждого, кто поднимет на вас руку без его официального разрешения. Что касается места нашего совместного пребывания… Маленький человечек широким жестом обвел окружающие их искромсанные стены меловой пещеры.

— Могу вам сообщить, милая дама, что мы находимся в древних каменоломнях Шайо, упраздненных много лет назад. Не будь этой решетки, я показал бы вам старые печи для обжига извести еще в очень хорошем состоянии.

— Каменоломни? — удивилась Марианна. — Я потеряла сознание в каком-то склепе.

— Он находится над нами. Это все, что осталось от старинного монастыря кармелиток, где некогда кроткая Луиза де Лавальер искала убежище от греховной любви Людовика XIV, где Боссюэ произнес надгробную речь мадам Генриетте Английской, где…

Своеобразный незнакомец имел, без сомнения, блестящее образование, но мысли Марианны витали в этот час далеко от истории Франции. Она была удивлена, обнаружив себя в живых, пожалуй, даже немного разочарована. Все было бы настолько проще, если бы рыцари тьмы покончили с нею во время беспамятства! Не было бы этого пробуждения со свитой раздирающих душу воспоминаний, таких горьких! Если бы только, когда ее схватили у кареты, ее просто бросили в Сену! Она перенесла бы мучительную, но короткую агонию, и все было бы окончено. Она покинула бы мир, унося с собой волшебные воспоминания о прошедшей ночи. Она унесла бы с собой навеки жар поцелуев Шарля, ослепительную зарю расцветшей любви… Все это осталось бы с нею навсегда! Но теперь, когда она узнала, что была всего лишь игрушкой в руках сластолюбивого тирана, все ее существование рушилось. Она так верила, что, открывая ей объятия, Шарль подчинялся такому же влечению, что его поразила такая же любовь с первого взгляда, как и ее. Но нет: она разгоняла скуку самовлюбленного эгоиста, готового для основания своей иллюзорной династии изгнать с трона ту, кого сам же возвел на него, подругу юности, женщину, некогда декабрьским днем в разукрашенном Нотр Дам помазанную на царство папой. И Марианна, переполненная счастьем принадлежать Шарлю Дени, ибо этот Шарль Дени нуждался в любви и нежности, была сброшена в бездну ужаса и отчаяния при мысли, что она стала только забавой для Наполеона.

Теперь ей все стало понятно: хлопоты Талейрана, сопровождавшего ее, а также то, что полуопальный министр надеялся на компенсацию от своего хозяина за прекрасный подарок; ей стало понятно охватившее всех волнение при приближении так называемого мэтра Дени, его легкий средиземноморский акцент, слова любви на итальянском. Корсиканец! Это Корсиканцу она отдалась без колебаний, без сомнений, просто потому что он ей понравился, как ни один мужчина до сих пор. Память об их совсем недавних поцелуях и ласках жгла ее раскаленным железом. Подавленная обрушившимся на нее позором, она спрятала голову в колени и залилась слезами.

Одна рука, неловкая, но нежная, подняла ее распущенные волосы и стала вытирать мокрое лицо резко пахнущим ирисом носовым платком, в то время как другая по-братски обняла за плечи.

— Полноте, перестаньте, не надо плакать так горько! Вы же еще живы, кой черт! И поверьте мне, вы не умрете! Никогда еще шевалье де Брюслар не убивал женщину, и если он решил вам протежировать…

— А мне все равно, пусть он убьет меня! — отчаянно вскрикнула Марианна. — Я не хочу другого! Пусть он убьет меня и этим закончится мое бессмысленное существование!

— Вы хотите умереть? Вы? С таким лицом, такими глазами…

— Если вы только скажете, что я красива, я завою! — закричала молодая женщина вне себя. — Я хотела бы быть безобразной, отталкивающей, ужасной! Я тогда не попала бы сюда! Из меня не сделали бы жалкую игрушку! Вы и не догадываетесь, что со мною случилось, как я унижена, оскорблена, обесчещена…

Бессвязные слова неконтролируемым потоком срывались с ее уст. Но маленький человечек с большими ушами не проявлял особой озабоченности. Он встал, смочил платок в стоящем в углу кувшине с водой и стал добросовестно обтирать замаранное, залитое слезами лицо своей подруги по несчастью. Холодная вода успокоила Марианну, она замолчала и, как ребенок, позволила ухаживать за собой.

— Так, — сказал он с удовлетворением, когда крики и рыдания сменились легким всхлипыванием, — это уже лучше! Слезы облегчают, но, мое дорогое дитя, когда вы достигнете моего возраста, — почти в два раза больше вашего, — вы познаете, что ничто в мире не сравнимо с жизнью и что призывать смерть, если что-то не так, не только большой грех, но еще и бестактность, проявление неблагодарности. Многое, может быть, заслуживает сожаления в этом несовершенном мире, но надо признать вместе со мной, что Госпожа Природа щедро обошлась с вами, даже если и причинила вам в последнее время некоторые неприятности! Когда чувствуешь, что почва уходит из-под ног, нет лучшего утешения, как довериться кому-нибудь. Расскажите же о ваших несчастьях дядюшке Аркадиусу! У него есть чудесные средства, чтобы выйти из любого безвыходного положения.

— Дядюшка Аркадиус? — спросила удивленная Марианна.

— Господи! Неужели я забыл представиться? Какое непростительное неприличие!

Одним прыжком он вскочил на ноги, сделал пируэт и приветствовал ее в лучших традициях мушкетеров. Не хватало только шляпы с перьями.

— Всегда к вашим услугам, виконт Аркадиус де Жоливаль, революционер, обстоятельствами вынужденный предварять это слово приставской «экс», подлинный и верный поклонник Его Прославленного Величества Императора Наполеона, художник и французский литератор, наследный принц Греции, сверх всего!

— Греческий принц? — спросила Марианна, ошеломленная цветистой речью своего собеседника, вызывавшего у нее невольную симпатию.

— Моя мать-урожденная Комнин. Благодаря ей я являюсь дальним родственником очень образованной герцогини д'Абрантэ, супруги губернатора Парижа. Я бы сказал, даже очень дальним!

Марианна сразу вспомнила миниатюрную элегантную брюнетку в уборе из громадных рубинов, беседующую с графиней де Меттерних в салоне Талейрана. Совершенно невероятно, но, похоже, эти французы все знают друг друга. В Париже, даже в подземной темнице можно поговорить об общих знакомых. Стряхнув оцепенение, почти полностью парализовавшее ее, она, в свою очередь, встала и подошла погреть руки у пламени жаровни. Голова еще побаливала, но спина успокоилась. Марианна отметила, что забавный добряк с гордостью упомянул имя Наполеона, но вправе ли она упрекнуть его за это, если сама так быстро, была соблазнена мнимым Шарлем Дени?

— А почему вы здесь? — внезапно спросила она. — По причине ваших симпатий к… режиму?

Аркадиус де Жоливаль пожал плечами.

— Если Брюслар начнет заключать в тюрьму всех сочувствующих режиму, как вы говорите, ему понадобится большее помещение, чем каменоломни Шайо! Десятка провинций не хватит на это. Нет, я здесь из-за долгов!

— Из-за долгов? Кому же?

— Мадам Дезормо, иначе говоря, Фаншон-Королевской-Лилии. Я предполагаю, что в благородных кущах этого рая вы встречали такую интересную особу?

— Это страшная старуха в лохмотьях? Вы должны ей деньга? — воскликнула Марианна, удивлявшаяся все больше и больше.

— Увы, да!

Жоливаль устроился поудобнее, поправил несуществующую складку на ланталонах и продолжал тоном салонного разговора:

— Не доверяйте лохмотьям Фаншон! Она одевается судя по обстоятельствам. Мне самому приходилось видеть ее разодетой, как императрица.

— Она ужасна!

— В нравственном отношении — да, я согласен с вами! Трудно найти подобное чудовище, но в физическом… она была редкой красоты. Знаете, откуда у нее эта кличка?

— Как я могу знать? — возмутилась Марианна. — Я видела ее недавно в первый раз.

— О, сколько перемен, сколько перевоплощений. В ее лучшие времена Фаншон была прекрасна, как лилия, и ей воздавались почести в Оленьем парке. Она была одной из тех ланей, с которыми пировал знаменитый ловчий, соединявший в себе страсть охотника с тонким вкусом ценителя прекрасного, каким был Людовик XV. У нее даже родилась от него дочь, Манетт, такая же красивая, как и мать, но, в отличие от нее, щедро одаренная. И Фаншон сделала все для дочери. Она дала ей образование, как принцессе, каковой она и являлась в какой-то степени, правда под вымышленным именем… и именно в этом монастыре, среди руин которого мы находимся. Пока дочь училась, мамаша занялась разными делами, весьма прибыльными, но не соответствовавшими общепринятым нормам поведения, в результате чего она оказалась в один прекрасный день на коленях перед парижским палачом, украсившим ей правое плечо королевской лилией. Но она была далека от мысли считать себя опозоренной, наоборот, она прославилась этим. Ведь на таких же лилиях она предавалась любви на королевском ложе. Вышеупомянутый цветок помог ей пройти Революцию без единой царапины и даже упрочить ловко заработанное состояние. Только Манетт, воспитанная как знатная дама, находясь на службе у другой знатной дамы, сочла естественным поступить, как подобает знатной даме. В день, когда голова ее дочери слетела с плеч на Гревской площади, Фаншон объявила Революции и ее сторонникам войну не на жизнь, а на смерть. По сей день у короля нет более верной служанки и, само собой разумеется, она соответственно ненавидит и Императора!

— Примечательная история, — заметила Марианна, слушавшая с таким же вниманием, как когда-то читала свои любимые романы. — Но при чем здесь ваши долги?

— Среди прочих земных благ у Фаншон есть тайный игорный дом, вместе с домом свиданий. Я проиграл там все, что имел, даже больше того! После такого крушения мне оставили одну рубашку, из соображений приличия, очевидно. Но Фаншон с помощью своих людей задержала меня и препроводила сюда, где я должен оставаться, пока не рассчитаюсь.

Не похоже было, чтоб это особенно волновало его, и Марианна, невольно отвлеченная от своих проблем, не могла удержаться от улыбки.

— Как же она, держа вас взаперти, надеется, что вы рассчитаетесь когда-нибудь?

— О, очень просто! — Аркадиус сделал жалобную гримасу. — Она хочет женить меня!

— Хочет… женить вас на себе? — ужаснулась Марианна.

— Нет, не совсем! У нее есть племянница, еще безобразней, чем она, но, правда, моложе. Ужасная мегера, которой я имел несчастье понравиться. Я выйду отсюда только с кольцом на пальце.

Злоключения «греческого принца» были поистине забавны. Марианна с трудом удерживалась от смеха. Ее горе отступило на второй план. Она обнаружила, что товарищ по несчастью, особенно такого рода, является лучшим утешением, ибо он был из тех, кто философски воспринимает худшие неудачи.

— И… вы уже давно здесь? — спросила она.

— Пятнадцать дней! Но я могу держаться еще, особенно в такой приятной компании! Страстная Филомена действительно слишком безобразна!

Наступило молчание, которое литератор использовал, чтобы кусочком соломы почистить ногти. Затем, заметив, что Марианна, по-прежнему стоя у жаровни, снова погрузилась в горечь своих мыслей, он осторожно кашлянул.

— Гм… Если бы я посмел… Присядьте, пожалуйста, рядом со мной и расскажите вашу историю! Клянусь, мне иногда приходят в голову хорошие идеи и затем… всегда чувствуешь себя легче, когда можно разделить с кем-нибудь бремя забот. Мне кажется, ваши юные плечи несут слишком непосильный груз! Идите сюда… Я так хотел бы быть вам полезным!

Беззаботный вид и насмешливый тон внезапно исчезли. На его забавном лице молодая женщина увидела только искреннее участие и большое желание помочь. Она медленно подошла и опустилась рядом с ним.

— Спасибо, — прошептала она, — вы правы. Я вам все расскажу.

Когда она закончила свой рассказ, Аркадиус смотрел на нее полными восхищения глазами. Он не проронил ни слова за все время, пока она говорила, не считая редких сочувственных восклицаний в особенно трагических местах, но когда она со вздохом умолкла, он сказал только:

— Вы провели больше половины ночи с Императором и жалуетесь на существование?

Марианна немного помолчала. То, что он горячий приверженец узурпатора, — одно дело, но то, что он считает происшедшее с «нею невероятной удачей, было все-таки преувеличением.

— Вы находите, что я должна быть счастлива, став предметом развлечения калифа на час?

— Я, главным образом, нахожу, что вы совершенно неправильно оцениваете происшедшее с вами. Пленить Наполеона не так-то легко.

— И вы полагаете…

— Что вы пленили его так же, как и он вас? Голову даю на отсечение! Во-первых, вы обладаете тем, что он ценит превыше всего: прекрасным голосом. Подумайте хорошенько, ведь он долгое время удерживал при себе глупую, как пробка, Грассини, хотя еще любил тогда Жозефину. Во-вторых… но вы же запретили мне говорить о вашей красоте! Я все-таки считаю, что вы не знаете человека, которого любите. Такой пробел надо заполнить, не так ли?

Этот разговор, постепенно вызывавший у Марианны все больший интерес, был внезапно прерван. На белесых стенах пещеры, куда выходила дверь-решетка, затрепетали отблески света, и собеседники умолкли. Послышались волочащиеся шаги, и показалась со своей клюкой Фаншон-Королевская-Лилия в сопровождении детины по имени Рекен. Он нес в руке большой сверток. Громадным ключом он открыл решетку, пропустил старуху и вошел следом.

Фаншон приблизилась к жаровне и злобно посмотрела на пленников. Затем показала клюкой на Марианну.

— Встань, — грубо сказала она, — и разденься!

— Надеюсь, вы шутите, — не шевельнувшись, ответила та.

— Я так шучу, что если ты сейчас же не послушаешься, отведаешь моей палки, а Рекен сам с тебя все спустит. А ну, валяй, подымайся! Такая шикарная одежда не для того, чтобы валяться в дерьме, — я продам ее за добрую цену. Успокойся, — зло усмехнулась она, — я принесла тебе другую. В мои планы не входит, чтобы ты окочурилась от холода.

— Неужели шевалье разрешил вам ограбить ее? Это меня удивляет! На вашем месте, милая дама, я поинтересовался бы его мнением на этот счет, — вмешался Аркадиус.

— Для этого, мой господинчик, мне пришлось бы скакать за ним. Он срочно уехал в Нормандию с кавалерами. Одна дама, из его друзей в Валлоне, находится в опасности. А в таких случаях повторять ему два раза не приходится. Он будет отсутствовать не один день и на это время доверил нежного ягненка моим внимательным заботам. Я должна сохранить ее в хорошем состоянии, чтобы он смог принять решение на ее счет. И я это сделаю, ибо надеюсь, что он отдаст ее мне. Что же касается остального… Давай, живо!

Рекен бросил Марианне на колени пакет с одеждой. Молодая женщина стесненно посмотрела поочередно на всех троих.

— Оставьте ее в покое! — загремел Аркадиус. — Старая скупердяйка! Вы готовы и яйцо остричь, Фаншон, а?

— А ты, петушок, успокойся, иначе Рекен поучит тебя уму-разуму. С его силой из тебя только перья полетят, — ответила старуха, потрясая клюкой.

— Прошу вас, — вмешалась Марианна, — это бесполезно. Я отдам ей мою одежду. Только дайте мне возможность переодеться.

Ни Фаншон, ни Рекен не подумали уйти. Наоборот, детина засунул руки в карманы и с заблестевшими глазами стал перед Марианной. Тогда она сухо сказала:

— Если этот человек не удалится, я пожалуюсь шевалье.

Она правильно рассчитала. Угроза подействовала. Похоже было, что Брюслар оставил касательно ее весьма строгие наставления. Ей не особенно улыбалась мысль оставаться в этом погребе до его возвращения, но здесь, по крайней мере, она могла получить передышку. Да, выиграть время для нее сейчас было очень важно. Может быть, Талейран будет ее искать. А главное то, что шевалье Брюслар запретил причинять ей зло. Она сумеет воспользоваться этой ценной информацией. Фаншон тут же дала этому подтверждение.

— Выйди, Рекен! — распорядилась она.

Скрипнув зубами, верзила повиновался, в то время как; Аркадиус отвернулся к стене. Марианна поспешила, с сожалением, конечно, снять манто и розовое платье. Вскоре туалет сказочной феи был в когтистых руках старухи, а молодая! женщина с мнимым равнодушием облачалась в грубую одежду. Она не была ни новой, ни абсолютно чистой, но теплой и в любом случае больше соответствовала жизни в каменоломне, меблированной только соломой и мусором. Удовлетворенная своей добычей, Фаншон собралась уходить. Прежде чем покинуть подземелье, она бросила:

— Тебе будут приносить еду утром, в то же время, что и этому подобию мула, который составляет тебе компанию! В самом деле, красавчик, ты все еще помалкиваешь! Филомена уже исходит нетерпением, знаешь?

— Пусть потерпит. Я еще не готов вступить в брак!

— Подумай, мой мальчик, хорошенько подумай!.. Если через неделю ты не дашь согласие, Филомена свободно может стать вдовой, так и не побывав замужем! Мое терпение имеет предел!

— Вот именно, — умильно сказал Аркадиус, — зато мое его не имеет.

Когда ужасная старуха и ее телохранитель ушли, новый друг Марианны подошел к ней и стал сгребать руками солому, чтобы сделать более удобное ложе.

— Вы должны лечь и. постараться уснуть. У меня, к сожалению, нет возможности определить время, ибо это грациозное создание давно стащило мои часы, но рассвет уже близок. Мы-то его, конечно, не увидим, зато насладимся полнейшей тишиной. В кабаре «Железный Человек», которое содержит милейшая Фаншон, днем обычно малолюдно. Зато ночью это мрачное заведение бурлит… Спите, вы так бледны и глаза у вас запали… К тому же, вам теперь больше нечего делать.

Марианна расположилась на импровизированной постели, предложенной ее товарищем, тогда как тот подбросил в жаровню несколько сучьев, к счастью, имевшихся в избытке в одном из углов. Свернувшись калачиком под шалью, она с признательностью следила за ним. Он вернул ей мужество, он был таким дружелюбным, навевающим покой и, главное, что он вообще был здесь! Страшно подумать, что испытывала бы она, окажись в одиночестве

на дне этой заброшенной каменоломни, в темноте, отданная во власть кошмарам отчаяния и страха. Она должна заснуть и во сне найти ответ на все вопросы, которые сейчас не решалась себе задать. Как признаться, не рискуя потерять рассудок, что она по уши влюбилась в человека, которого с детства привыкла бояться и ненавидеть больше всех в мире. Она была полностью истощена. Разум отказывался служить ей. Надо спать! Надо выспаться, тогда все предстанет яснее. Завтра она поищет возможность убежать отсюда.

Date: 2015-07-10; view: 280; Нарушение авторских прав