Глава 7 машина бога услуга отговорка

Ощущение холода, скользнувшего в голове, было для Кассара чем-то вроде дружеского пожатия, придающего уверенность. Для большинства людей металлическая ласка «Дня ярости», когда глубинный интерфейс машины подключается к человеческому сознанию, могла бы показаться жуткой, но для модератора Титуса Кассара это было одним из самых привычных ощущений в Галактике.

Связь с машиной и Божественное Откровение…

Командная рубка титана была освещена лишь неярким светом, струящимся от панели управления и контрольных приборов, окрашивающим все помещение синими и зелеными полосами. Механикумы были заняты своими делами, а их адепты, надвинув капюшоны, трудились в недрах титана. Рабочая команда, регулирующая плазменный реактор в самом сердце военной машины, готовила «Диес ире» к сражениям с того момента, как «Дух мщения» вынырнул из варпа в системе Истваан, и приборы сообщали, что основные системы титана готовы к работе.

Кассар радовался любому улучшению в боевой машине, но где-то в глубине души возникало негодование при мысли, что кто-то другой прикасается к его титану. Нитевидные датчики интерфейса глубже проникли в его мозг и послали внезапную волну холода. Системы титана словно стали частью тела модератора. Плазменный реактор тихонько тикал на холостом ходу, и по команде посредника его сдерживаемая мощь была готова излиться в боевой ярости.

– Двигательные системы немного ослабли, – сказал Кассар самому себе и добавил давления в колоссальные гидравлические узлы корпуса и ног титана. – Орудия разогреты, боезапас загружен, – продолжал он, сознавая, что может привести в действие все орудия одним лишь мысленным приказом.

Он уважал мощь и величие «Диес ире» как воплощение силы самого Императора. Сначала он не воспринимал всерьез утверждения Ионы Арукена и насмехался над его предположением, что титан обладает душой, но со временем это становилось все более и более очевидным, и не зря выбор святой пал именно на него.

Божественное Откровение оказалось под угрозой, и верующим приходится себя защищать. Кассар едва не засмеялся, едва эта мысль оформилась в голове, но то, что произошло на медицинской палубе, лишь укрепило его убежденность в правильности выбранного пути.

Титан был воплощением силы, олицетворением божественной ярости, машиной Бога, которая несла справедливый суд Императора грешникам Истваана.

– Император защищает, – прошептал Кассар, и его голос проплыл перед глазами, как еще одна полоса неяркого света. – И разрушает.

– И сейчас тоже?

Кассар вздрогнул, и системы титана отступили вглубь его сознания. Неожиданно испугавшись, Титус приподнял голову, но тотчас облегченно выдохнул, увидев напарника, Иону Арукена.

Арукен щелкнул выключателем, и в рубке стало светло.

– Титус, тебе надо быть осторожнее, неизвестно, кто может тебя услышать.

– Я осуществлял проверку систем перед сражением, – заявил Кассар.

– Ну конечно, Титус. Если бы принцепс Турнет услышал, что ты высказываешь такие мысли, тебе бы здорово досталось.

– Мои мысли касаются только меня, Иона. Даже принцепс не может запретить мне думать.

– Ты в самом деле в это веришь? Брось, Титус. Ты прекрасно знаешь, что пропаганда нашей веры не приветствуется на корабле. На медицинской палубе нам повезло, но угроза никуда не делась. Наоборот, опасность становится все ближе.

– Теперь мы не можем повернуть назад, – сказал Кассар. – Особенно после того, что мы увидели.

– Я уже не уверен, что я что-то видел, – уклончиво заметил Арукен.

– Ты шутишь?

– Нет, – буркнул Арукен, – я не шучу. Послушай, я говорю это тебе, потому что ты хороший человек и «Диес ире» пострадает, если тебя здесь не будет. Машине нужна хорошая команда, а ты – ее часть.

– Не увиливай от темы, – одернул его Кассар. – Мы оба понимаем, что на медицинской палубе произошло чудо. Ты должен принять это, прежде чем Император войдет в твое сердце.

– Титус, я слышал кое-какие сплетни на палубе, – сказал Арукен, наклоняясь к Кассару. – Турнет задает вопросы. Касающиеся нас. Он расспрашивает, насколько серьезно мы увлеклись, он подозревает, что мы стали членами тайной организации.

– Ну и пусть подозревает.

– Ты не понимаешь. В бою мы всегда были отличной командой, а если мы… ну, не знаю… попадем под замок или, еще хуже, команда распадется, а для «Диес ире» не может быть лучшего экипажа, чем мы. Нельзя, чтобы вера мешала нам работать. От этого может пострадать Великий Крестовый Поход.

– Моя вера не позволяет мне идти на компромисс, Иона.

– Ну, вот опять. Твоя вера.

– Нет, – решительно тряхнул головой Титус. – Это и твоя вера, Иона, только ты сам этого еще не понимаешь.

Арукен ничего не ответил и плюхнулся в свое кресло, а затем кивнул на приборную панель:

– Как она себя чувствует?

– Хорошо. Реактор работает ровно, а система наведения реагирует быстрее, чем когда бы то ни было. Механикумы кое-что доработали, так что появилось несколько дополнительных звонков и свистков, чтобы не скучать.

– Титус, ты так говоришь, будто это плохо. Механикумы знают, что делают. В любом случае, я слышал, что до спуска на поверхность осталось двенадцать часов. Мы будем поддерживать Гвардию Смерти. Принцепс Турнет соберет нас на инструктаж через несколько часов, но, похоже, опять предстоит провести предварительную бомбардировку, чтобы напустить страху на врагов. Как тебе это нравится?

– Мне вообще нравится сражаться.

– «Диес ире» тоже любит, когда вокруг порхают снаряды, – сказал Арукен.

– Это напоминает мне, почему я был так горд собой, – сказал Локен, окидывая взглядом воинов штурмовой группы, собравшихся на пусковой палубе «Духа мщения». – Я гордился принадлежностью к Морнивалю и тем, что я – часть всего этого.

– А я и сейчас горжусь, – отозвался Торгаддон. – Это мой Легион. Это не изменилось.

Локен и Торгаддон, полностью экипированные и готовые к высадке, стояли во главе отряда Астартес. Здесь присутствовало более трети Легиона, тысячи воинов, готовые к битве. Рядом с ветеранами Локен видел и недавно принятых новичков, штурмовиков с цепными мечами и громоздкими прыжковыми ранцами, и воинов отряда огневой поддержки, несущих тяжелые болтеры и лазганы.

Сержант Лахост продолжал инструктировать команду связистов, в очередной раз объясняя важность сохранения связи с «Духом мщения» в тот момент, когда они приземлятся в Хорале.

Апотекарий Ваддон проверял и перепроверял медицинское оборудование, нартециум со связкой щупов и редуктор для забора геносемени у павших воинов.

Йактон Круз, занимавший должность капитана так долго, что достиг невиданного для Астартес возраста, и до сих пор считавший себя воином, назидательным тоном вещал группе новичков о былой славе Легиона, которую они должны поддерживать.

– И все же я бы чувствовал себя увереннее с Десятой, – произнес Локен, снова обращаясь к своему другу.

– А я – со Второй, – ответил Торгаддон, – но мы не всегда получаем то, что хотим.

– Гарви! – раздался рядом знакомый голос.

Локен, обернувшись, увидел подошедшего Неро Випуса, который предоставил ветеранам Локасты самим заканчивать подготовку к высадке.

– Неро, – откликнулся Локен, – я рад, что ты с нами.

Випус хлопнул Локена по наплечнику механической рукой, сменившей живую после ранения на Шестьдесят Три Девятнадцать.

– Я бы ни за что не пропустил такое событие.

– Я тебя понимаю, – ответил Локен.

Много времени прошло с тех пор, как они получили назначение на «Дух мщения» и стали считать себя братьями, всегда готовыми сражаться по приказу Императора. Неро Випус и Гарвель Локен дружили еще с тех незапамятных времен, когда были выбраны кандидатами в Легион Лунных Волков, и каждый был рад видеть друга рядом.

– Ты слышал донесения с истваанского Экстрануса? – возбужденно сверкая глазами, спросил Випус.

– Кое-что слышал.

– Говорят, что во главе вражеских войск стоит какая-то каста псайкеров и все солдаты – сплошные фанатики. Не могу даже подумать об этом без злости.

– Не беспокойся, – вступил в разговор Торгаддон. – Я уверен, ты всех их перебьешь.

– Неужели опять будет как на Давине? – проворчал Випус, недовольно скаля зубы.

– Это не похоже на Давин, – заверил его Локен. – Совсем не похоже.

– Что ты имеешь в виду?

– Для начала, там нет этих проклятых болот, – вмешался Торгаддон.

– Гарви, для отделения Локасты было бы большой честью, если бы ты шел в бой с нами, – с надеждой произнес Випус. – У меня в десантной капсуле есть свободное место.

– И для меня это будет честью, – ответил Локен, пожимая руку друга и обдумывая неожиданно возникшую мысль. – Рассчитывай на меня.

Он кивнул друзьям и стал пробираться сквозь суету пусковой палубы к одинокой фигуре Йактона Круза. Астартес, которого в Легионе прозвали Вполуха, с нескрываемой завистью наблюдал за подготовкой к высадке на планету, и Локен посочувствовал почтенному воину. Круз на собственном примере демонстрировал, как мало даже апотекарии Легиона знают о физиологии Астартес. Его лицо было покрыто шрамами и морщинами, как кора старого дуба, зато тело до сих пор оставалось по-волчьи поджарым и закаленным годами сражений и с возрастом ничуть не ослабело. Астартес считались функционально бессмертными, а это означало, что их служба заканчивается гибелью в бою, и от этой мимолетной мысли по спине Локена пробежал холодок.

– Локен, – приветствовал его Круз.

– А ты не собираешься десантироваться вместе с нами, чтобы полюбоваться видами Храма Искушения? – спросил Локен.

– Увы, нет, – ответил Круз. – Мне приказано остаться и ждать приказов. Мне даже не досталось места в корпусе сил умиротворения.

– Йактон, если у Воителя нет на тебя никаких планов, то, может быть, ты окажешь мне небольшую услугу? – спросил Локен. – Я был бы тебе весьма признателен.

Круз прищурился:

– А что за услуга?

– Ничего невозможного, это я могу тебе обещать.

– Тогда говори.

– На борту остаются летописцы, возможно, ты о них слышал: Мерсади Олитон, Эуфратия Киилер и Кирилл Зиндерманн.

– Да, я их знаю, – подтвердил Круз. – И что с ними?

– Они… мои друзья, и я счел бы за честь, если бы ты их разыскал и присмотрел за ними. Просто убедись, что они в порядке.

– А почему ты заботишься об этих смертных, капитан?

– Они заставляют меня быть честным, – улыбнулся Локен, – и напоминают о том, что значит быть Астартес.

– Тогда я могу тебя понять, Локен, – кивнул Круз. – Наш Легион меняется, мой мальчик. Знаю, я уже наскучил тебе этими разговорами, но я костями чувствую, что на горизонте собираются тучи, которых мы не видим. Если эти люди помогают нам оставаться честными, для меня этого достаточно. Считай, что дело сделано, капитан Локен.

– Спасибо, Йактон, – сказал Локен. – Для меня это очень много значит.

– Не стоит благодарности, мальчик, – усмехнулся Круз. – А теперь иди и убивай ради живых.

– Я так и сделаю, – пообещал Локен и сжал запястье Круза в воинском приветствии.

– Хорошей тебе охоты в Храме Искушения, – сказал на прощание Круз. – Луперкаль!

– Луперкаль! – ответил Локен.

Локен направился к десантной капсуле Локасты, и на мгновение ему показалось, что все события Давина забыты, а он снова стал просто воином. Ему предстояло сражение, которое необходимо выиграть, и встреча с врагами, которых надо уничтожить.

Локену потребовалась новая война, чтобы снова ощутить себя одним из Сынов Хоруса.

– За победу! – крикнул Люций.

Дети Императора были настолько уверены в совершенстве своих способов ведения войны, что провозглашать тосты за победу до того, как она была выиграна, стало для них традицией. И то, что Люций устроил праздник, не удивило Тарвица. К застолью присоединились многие из старших офицеров, а Люций больше всего хотел, чтобы его заметили. Сидящие за столом поддержали его тост, и их радостные крики эхо отразило от белых алебастровых стен банкетного зала. Зал был украшен трофейными знаменами, парадным оружием избранников Фулгрима и живописными полотнами, на которых герои Легиона расправлялись с ксеносами. Все это должно было напоминать воинам о славных победах.

Сам примарх не присутствовал на торжестве, и его место во главе стола занял Эйдолон. Люций явно был в ударе, сыпал шутками, произносил тосты, и золотые кубки с прекрасным вином звенели почти непрерывно.

Тарвиц отставил свой кубок и поднялся из-за стола.

– Уже уходишь, Тарвиц? – насмешливо спросил Эйдолон.

– Ты что! – вмешался Люций. – Мы же только начали праздновать!

– Я уверен, ты отпразднуешь за нас обоих, Люций, – сказал Тарвиц. – У меня перед высадкой на поверхность еще есть кое-какие дела.

– Чепуха! – возразил Люций. – Ты должен остаться и попотчевать нас воспоминаниями об Убийце, рассказать, как я помог тебе отразить нашествие мегарахнидов.

– Почему бы тебе самому не рассказать эту историю, Люций? – спросил Тарвиц. – Мне кажется, я недостаточно полно отражал твое участие в этом деле.

– Это верно, – усмехнулся Люций. – Ну, хорошо, я обо всем расскажу сам.

– Лорд-командир, – поклонился Тарвиц и вышел из банкетного зала через раззолоченные двери.

Затронуть тщеславие Люция – лучший способ отвлечь его внимание. Тарвиц решил пропустить веселую братскую пирушку, поскольку сейчас его мысли занимали совсем другие дела.

Когда он закрывал за собой дверь в банкетный зал, Люций уже начал повествование о неудачной экспедиции на Убийцу, удручающее начало которой обратилось великим триумфом, главным образом благодаря Люцию, конечно.

В великолепных помещениях «Андрониуса» царила тишина, а ровное гудение двигателей усиливало ощущение надежности корабля. «Андрониус», как и многие другие суда Детей Императора, был оформлен в стиле древних дворцов Терры, что отражало желание примарха окружить своих воинов царственным величием.

Тарвиц шагал по палубам корабля, минуя такие чудесные покои, при виде которых кораблестроители Юпитера зарыдали бы от восторга, пока не достиг дверей Ритуального зала, где Дети Императора давали клятвы и совершали обряды, связывающие их с Легионом. По сравнению с другими помещениями Ритуальный зал выглядел сумрачным, но не уступал ни одному из них в великолепии: мраморные колонны поддерживали высокий сводчатый потолок, а ритуальные алтари поблескивали в темноте.

Здесь Дети Императора приносили клятвы верности примарху, и здесь перед Воинским алтарем Саул Тарвиц был возведен в чин капитана. Торжественность Ритуального зала компенсировала недостаточную пышность его убранства. Убранство помещения наводило на мысли о строгой тайне, скрытой от всех, кроме высших офицеров.

Возле алтаря Обрядов громоздилась бронированная фигура, в которой Тарвиц без труда узнал Древнего Риланора. Капитан остановился на пороге.

– Входи, – раздался механический голос Риланора.

Тарвиц осторожно приблизился к Древнему. При ближайшем рассмотрении темный прямоугольник, напоминающий очертаниями танк, оказался почти квадратным саркофагом, взгромоздившимся на пару поршневых ног. На широких плечах дредноута с одной стороны была установлена скорострельная пушка, а с другой – могучий таран с гидравлическим усилителем. Корпус Риланора медленно повернулся по центральной оси фронтальной броней к Тарвицу, оставив «Книгу Церемоний» открытой на алтаре.

– Капитан Тарвиц, почему ты не остался со своими воинами? – спросил Риланор.

Смотровая щель в корпусе не могла выразить никаких эмоций.

– Они и без меня хорошо отпразднуют, – ответил Тарвиц. – Кроме того, я слишком часто слышал рассказы о былых сражениях в изложении Люция, чтобы узнать из них что-то новенькое.

– Да, мне это тоже не по вкусу, – сказал Риланор, и из его вокс-узла раздался грохочущий кашель.

Сначала Тарвиц решил, что система Риланора дала сбой и канал вокса воспроизвел помехи, но затем понял, что так прозвучал смех Риланора.

Риланор был в Легионе распорядителем обрядов и в промежутках между боями проводил церемонии, отмечающие постепенное продвижение Астартес от новичка до избранника Фулгрима. Несколько десятилетий назад, в сражении с коварным эльдаром, Риланор получил тяжелое ранение, с которым не смогли справиться апотекарии Легиона, и тогда воина заключили в корпус дредноута, чтобы он мог продолжать службу. Наряду с Люцием и Тарвицем он был одним из старших офицеров, назначенных штурмовать дворцовый комплекс в Хорале.

– Я бы хотел поговорить с тобой, уважаемый Риланор, – сказал Тарвиц. – Поговорить о высадке.

– Операция начнется через несколько часов, – ответил Риланор. – Осталось не так уж много времени.

– Да, я слишком задержался на празднестве и приношу за это свои извинения. Но я хотел поговорить о капитане Одовокаре.

– Капитан Одовокар мертв, он погиб на истваанском Экстранусе.

– И в этот день Легион лишился великого воина, – кивнул Тарвиц. – И не только воина, поскольку он был старшим офицером штаба Эйдолона на борту «Андрониуса» и передавал приказы командира на поверхность. После его гибели некому выполнять эту обязанность.

– Эйдолон осведомлен о смерти Одовокара. Он найдет ему замену.

– Я прошу оказать мне честь и назначить на эту должность, – торжественно произнес Тарвиц. – Я хорошо знал Одовокара и хотел бы отдать должное его памяти, закончив ту работу, которую он начал в этой кампании.

Бронированный корпус склонился к Тарвицу, холодная поверхность металла не выражала никаких эмоций, как не выражал их и находящийся внутри покалеченный воин, который сейчас решал судьбу капитана.

– И ты согласен отказаться от чести занять место в штурмовой группе ради выполнения его обязанностей?

Тарвиц смотрел в прорезь корпуса Риланора и старался сохранить безучастное выражение лица. Риланор видел все, что пришлось пережить Легиону с самого начала Великого Крестового Похода, и, как говорили, был способен распознать ложь в тот самый момент, когда ее произносили.

Желание остаться на борту «Андрониуса» было слишком необычным, и Риланор, несомненно, мог заподозрить Тарвица в неискренности относительно причин, по которым он отказывался участвовать в битве. Но когда Тарвиц узнал, что Эйдолон не намерен лично руководить высадкой штурмгруппы, он понял, что этому должны быть серьезные основания. Лорд-командир никогда не упускал возможности продемонстрировать свое воинское искусство, а чтобы он позволил кому-то другому занять его место – это было просто невероятно.

Кроме того, приказ о формировании штурмовой группы, оглашенный Эйдолоном, выглядел совершенно абсурдно.

Вместо досконально продуманного боевого порядка, характерного для Детей Императора, для первой атаки были выбраны случайные подразделения – так могло показаться с первого взгляда. Только одно обстоятельство было для них общим: среди них не было ни одного отряда, которым командовали бы офицеры, пользующиеся благосклонностью Эйдолона. Но для них это было бы величайшим оскорблением со стороны лорда-командира.

Что-то в планировании этой операции казалось Тарвицу ужасно неправильным, и он никак не мог отделаться от ощущения, что необычный выбор подразделений преследует какую-то мрачную цель. Он должен был узнать, в чем дело.

Наконец Риланор выпрямился.

– Я прослежу, чтобы тебе нашли замену. Ты решился на великую жертву, капитан Тарвиц, и этим оказываешь достойные почести погибшему Одовокару.

Тарвиц с трудом сдержал вздох облегчения, сознавая, что сильно рисковал, отважившись солгать Риланору.

– Прими мою благодарность, Древний, – произнес он.

– А я пойду к воинам штурмгруппы, – сказал Риланор. – Их праздник уже скоро закончится, и я должен удостовериться, что все готовы к сражению.

– Покажите совершенство горожанам Хорала, – пожелал ему Тарвиц.

– Хорошенько направляйте нас, – ответил Риланор, и в его тоне послышался непонятный намек.

Внезапно Тарвиц почувствовал уверенность в том, что Риланор хотел оставить его на корабле.

– Выполняй волю Императора, капитан Тарвиц, – напутствовал его Риланор.

– Слушаюсь, – ответил Тарвиц и отдал честь. Древний Риланор, тяжело и громко ступая, пересек Ритуальный зал и направился на банкет.

Тарвиц проводил его взглядом, гадая, увидит ли Древнего снова.

В крошечных закутках, прячущихся в толстых стенах вдоль сигнального мостика, было темно и душно. От самого входа Мерсади видела расположенное ниже машинное отделение, где блестящие от пота рабочие трудились в адской жаре и красноватых отсветах плазменного реактора. Они сновали по мосткам, перекинутым между гигантскими машинами, и карабкались в зловещем полумраке по массивным трубопроводам, напоминавшим огромную паутину.

Мерсади смахнула с бровей капельки пота. В пересушенном неподвижном воздухе с непривычки трудно было дышать, а к горлу подкатывала тошнота.

– Мерсади! – окликнул ее знакомый голос.

Кирилл Зиндерманн выглядел сильно исхудавшим, грязное одеяние свободно болталось на его узких плечах, но взгляд лучился радостью при виде старой знакомой. Они дружески обнялись и долго не могли найти слов. У Мерсади при виде старика защипало глаза, и только тогда она поняла, как сильно по нему скучала.

– Кирилл, как я рада видеть вас снова, – всхлипнула она. – Вы так неожиданно исчезли, я уже подумала, что они добрались и до вас. Я не знала, что произошло.

– Ну-ну, Мерсади, – постарался успокоить ее Зиндерманн. – Все в порядке. Мне очень жаль, что я не сумел послать тебе тогда весточку. Только пойми, если бы у меня был выбор, я бы сделал все что угодно, лишь бы не втягивать тебя в это дело, но я уже не знаю, что еще предпринять. Мы не можем вечно прятать ее здесь.

Мерсади заглянула за дверь спаленки, возле которой они стояли. Она очень хотела бы набраться смелости и поверить, как верил Кирилл.

– Итератор, не говорите глупостей. Я рада, что вы со мной связались. Я думала… Я думала, что Малогарст или Маггард вас убили.

– Маггард был очень близок к этому, – сказал Зиндерманн. – Но святая спасла нас.

– Она спасла вас? – удивилась Мерсади. – Как?

– Я точно не знаю, но это выглядело примерно так же, как в третьем зале Архива. В ней была сила Императора. Мерсади, я видел это так ясно, как сейчас вижу тебя! Как бы я хотел, чтобы ты тоже это видела!

– И я бы этого хотела, – неожиданно для себя искренне ответила Мерсади.

Она вошла в спальню и посмотрела на неподвижное тело Эуфратии Киилер, лежащее на узкой кровати. Любой, кто ее увидел бы, решил, что она просто спит. Маленькая комната выглядела тесной и грязной, а рядом с кроватью было расстелено тонкое одеяло.

Через небольшой иллюминатор падал мерцающий звездный свет. Иллюминатор был большой редкостью для нижних палуб огромного корабля. Мерсади поняла, что кто-то с радостью отдал эту привилегию святой и ее спутнику.

Даже здесь, в темных и затхлых отсеках, вера процветала.

– Я бы хотела поверить, – сказала Мерсади, наблюдая, как ритмично поднимается и опускается грудь Эуфратии.

– А ты не веришь? – спросил Зиндерманн.

– Не знаю, – призналась она, качнув головой. – Скажите, почему я должна верить? Что вам дает вера, Кирилл?

Он улыбнулся и взял ее за руку.

– Она дает нечто, за что я могу держаться. На корабле есть люди, которые хотели бы ее убить… и я как-то, только не спрашивай, как именно, понял, что должен ее спасти.

– Разве вам не страшно? – снова спросила она.

– Страшно? – переспросил он. – Я еще никогда в жизни не был так перепуган, моя милая, но у меня есть надежда, что Император заботится обо мне. Это дает мне силы и волю преодолевать страх.

– Вы замечательный человек, Кирилл.

– Я вовсе не замечательный, Мерсади, – сказал он, покачивая головой. – Просто мне повезло. Я видел, что сделала святая, так что вера легко пришла ко мне. Ты не видела ничего, так что тебе придется труднее. Ты должна просто принять тот факт, что Император действует через Эуфратию, но ведь ты не веришь, не так ли?

Мерсади отвернулась от Зиндерманна, высвободила свою ладонь из его пальцев и посмотрела сквозь иллюминатор в темноту космоса.

– Нет. Я не могу. Пока еще не могу.

Белая полоска света мелькнула в темноте, словно падающая звезда.

– Что это? – спросила Мерсади. Зиндерманн склонился к иллюминатору, чтобы лучше видеть.

Несмотря на очевидные признаки истощения, старик-итератор излучал прежнюю силу, которую раньше Мерсади принимала как должное, и она не удержалась, чтобы не моргнуть, запечатлевая в ячейке памяти решимость и смелость в выражении его лица.

– Десантные капсулы, – сказал Зиндерманн, указав на сверкающую серебряную каплю, недвижно висящую в бархатной тьме космоса рядом с голубоватой кромкой атмосферы Истваана III. От капли к поверхности планеты устремлялись крохотные искорки.

– Я думаю, что это «Андрониус», флагманский корабль Фулгрима, – добавил Зиндерманн. – Похоже, началось вторжение, о котором мы столько слышали. Представь, как было бы здорово, если бы мы могли за ним наблюдать…

Но тут Эуфратия застонала, и атака на Истваан III была мгновенно забыта. Итератор и Мерсади одновременно шагнули к кровати и присели на краешек. Мерсади наблюдала, каким заботливым жестом Зиндерманн промокнул испарину со лба Эуфратии. Кожа ее была такой чистой, что, казалось, светилась изнутри.

На краткий миг Мерсади поняла, почему люди смогли посчитать Эуфратию святой: ее тела, такого бледного и хрупкого, окружающий мир совершенно не касался. Мерсади знала Эуфратию – бесстрашную женщину, которая никогда не боялась высказывать свои мысли и нарушала любые правила ради потрясающих пиктов, которые прославили ее как летописца. Но теперь она стала совсем другой.

– Она приходит в себя? – спросила Мерсади.

– Нет, – печально ответил Зиндерманн. – Она порой произносит какие-нибудь звуки, но никогда не открывает глаза. Так жаль! Порой я могу поклясться, что она вот-вот очнется, но затем она снова погружается в это состояние, и кто знает, что творится в ее голове.

Мерсади вздохнула и снова посмотрела в космос. Сотни сияющих огоньков неслись в сторону Истваана III.

Затем корабль стал отдаляться от планеты.

– Локен… – прошептала она.

Город Хорал был великолепен.

Он являл собой шедевр зодчества, светлый и просторный, такой гармоничный, что Питер Эгон Момус умолял Воителя штурмовать его как можно бережнее. Город был построен за целое тысячелетие до того, как Империум присягнул на верность Императору, а теперь его проспектам и улицам предстояло превратиться в поля кровавых сражений.

И Хорал до сих пор оставался городом богов, словно и не был никогда приведен к Согласию.

Дворец Регента – головокружительное сооружение из сверкающих мраморных плит и арок, отражающих солнце, – разворачивался к небу, словно гигантская орхидея, и особняки из полированного гранита в богатых городских кварталах толпились вокруг, как преданные поклонники. Момус называл город гимном власти и славе, символом божественного права, которое вскоре воцарится на Истваане.

Вдали от дворца и архитектурных красот центра раскинулись многоэтажные жилые комплексы. Бесчисленные мосты и путепроводы из стекла и стали пролегли над широкими зелеными бульварами и кварталами, где проживала большая часть горожан.

Промышленный район взбирался на восточный склон горного хребта, и дым высоких труб сигнализировал о готовности многочисленных оружейных фабрик обеспечить всем необходимым армию планеты. Война дышала в затылок, и каждый истваанец готовился принять участие в сражениях.

Но никакие красоты Хорала не могли сравниться с Храмом Искушения.

Даже роскошь дворца не могла затмить великолепие Храма Искушения, а его высокие массивные стены доминировали над всем городом. Грандиозный комплекс зданий своей массивностью подавлял все постройки вокруг, и священные башни Храма Искушения могли соперничать даже с покрытыми снегом горными вершинами. Облака царапали брюхо о шпили мавзолеев, стены которых были украшены монументальными скульптурными композициями, рассказывающими о легендарном прошлом Истваана.

А легенды гласили, что Истваан своей песней пробудил мир к жизни, и эту музыку до сих пор могут слышать Девы Битвы. Из музыки Истваана родились бесчисленные дети, которые и населяли мир в ранние века. Так же возникли день и ночь, океан и горы, тысячи легенд, дыхание которых каждое мгновение слышится в городе Хорал.

Темные барельефы повествовали об Утраченных Детях – сыновьях и дочерях, отвергших своего родителя и в наказание изгнанных на бесплодные просторы пятой планеты. Там Утраченные превратились в чудовищ, сгорающих от зависти и тоскующих о потерянном рае.

Война, предательство, разрушение и смерть – все они оплетали Храм Искушения в бесконечных витках мифов, их тяжесть привязывала город Хорал к земле Истваана и вселяла священное чувство долга в каждого его жителя. Говорили, что боги Истваана спят в Храме Искушения и нашептывают свои кровожадные песни в кошмарных снах детей и стариков.

Долгое время легенды и мифы оставались далекими, как и положено мифам, но сейчас они овладели мыслями жителей Хорала, и каждое дуновение ветра пронзительно возвещало о возвращении Утраченных Детей.

Не задаваясь никакими вопросами, население Истваана III стало усиленно вооружаться и под командованием Вардуса Праала готовилось защитить свой город. Армия отлично экипированных солдат ожидала появления захватчиков на западных подступах к городу, где Девы Битвы своим пением возвели целую сеть земляных укреплений.

Артиллерийские позиции обосновались в сверкающих городских каньонах и направили дула орудий на запад, чтобы вбить захватчиков в землю еще до того, как они достигнут линии укреплений. Затем воины Хорала уничтожат всех, кто уцелеет, тщательно выверенным перекрестным огнем.

Все оборонительные рубежи сооружались на западе – единственном направлении, откуда было возможно вражеское вторжение.

По крайней мере, так говорили людям, строившим укрепления.

Огонь в небе, появившийся перед рассветом, стал первым знамением.

В кроваво-красных лучах поднимавшегося солнца вспыхнула россыпь падающих звезд, оставлявших на небосклоне светящиеся дорожки огненных слез.

Часовые в окопах видели, как падают пылающие копья, и первая объятая пламенем десантная капсула рухнула на землю, подняв фонтан грязи.

Едва ли не со скоростью молнии по городу распространился слух о возвращении Утраченных Детей и о свершении древнего пророчества.

Слухи полностью подтвердились, когда десантные капсулы раскрылись и оттуда вышли Астартес Легиона Гвардии Смерти.

И началась резня.

Date: 2015-07-10; view: 288; Нарушение авторских прав