Глава 17. К тому времени когда наконец приехал адвокат, Томас уже почти час томился в узкой камере полицейского участка

К тому времени когда наконец приехал адвокат, Томас уже почти час томился в узкой камере полицейского участка. Свое новое унижение он переживал меньше часа, а первым было то, что пришлось выдержать взгляды соседей, когда его вывели из собственного дома в наручниках, в сопровождении двух полицейских, как обыкновенного преступника – кем он, возможно, и являлся. Как знать?

Он встретил доктора Джеймса Робертсона с явным облегчением. Они знали друг друга уже на протяжении двадцати лет, вместе кутили, учились в одном университете и, даже если они виделись нечасто, им всегда было приятно снова встретиться. За исключением, конечно, встреч при обстоятельствах, подобным нынешним.

Доктор Робертсон сразу же отозвался на зов друга о помощи, улизнув с крайне важного заседания в своей адвокатской конторе.

Очень энергичный, всегда загорелый, с густой, аккуратно подстриженной бородой и веселым взглядом, этот мужчина излучал сияние. И только почти лысая голова выдавала, что ему уже сорок пять.

– Спасибо, что приехал так быстро, – сказал Томас, облегченно вздохнув.

– Пустяки, старина!

Полицейский проводил Томаса и адвоката в маленькую комнату, чью скудную меблировку составляли деревянный стол и два стула без спинки. Ну по крайней мере они могли поговорить без свидетелей. Мужчины сели.

Помолчав минуту, в течение которой они смотрели друг на друга улыбаясь, с явной теплотой, Томас сказал:

– Ты хорошо выглядишь.

– Да я защищаюсь! Я пока еще не встретил женщину, на которой захотел бы жениться. Не тороплюсь. Сначала долго присматриваюсь, изучаю… – ответил Робертсон шутливым тоном.

– Да, так надежнее, так надежнее, – повторился Томас, зная о том, какой успех у женщин имеет его друг, потрепанный недавним разводом, который оказался для него разорительным, хоть он и являлся адвокатом: сапожник всегда без сапог? В его оправдание следовало сказать, что он допустил ошибку – по крайней мере в этом смысле, – женившись на коллеге.

– А ты как, уже не переживаешь так из‑за Луизы?

– Да, я думаю о ней теперь не больше ста раз в день.

– Это прогресс, – сказал с нотой симпатии его друг. – Время лечит.

На мгновение оба замолчали.

– Мы можем спокойно поговорить, не опасаясь, что нас потревожат? – спросил Томас своего адвоката. – Есть вероятность, что они подслушивают?

– Нет, тем не менее я никогда не полагаюсь на честность полиции, – объявил адвокат, с этими словами он достал из своего портфеля желтый плеер марки SONY и две маленькие колонки. Он поставил все это на стол между собой и Томасом и нажал на пуск. Тут же зазвучал дьявольский рок в исполнении одного из кумиров их молодости, причем с такой силой, какую нельзя было и предположить, судя по размерам проигрывателя.

– Это должно уладить проблему, – сказал доктор Робертсон, в то время как Джимми Хендрикс чувственным голосом пел: «'Scuse me, while I kiss the sky!»[1]

– Allright! – сказал Томас, в который раз пораженный оригинальностью и изобретательностью своего старого школьного друга.

– Ты помнишь Вудсток? – спросил Томас. – У меня тогда были волосы до самых плеч!

– А у меня вовсе не было волос! – сказал адвокат, коснувшись рукой своей гладкой лысины.

Мужчины разразились смехом. Затем, успокоившись, доктор Робертсон достал блокнот. Время для забав истекло. Ситуация была серьезной. Адвокат достал из внутреннего кармана шикарную позолоченную ручку «Монблан», подаренную богатым клиентом.

– Ну рассказывай, что же произошло на самом деле?

Томас широко раскрыл глаза и сжал губы.

– Я ничего не помню! Я только знаю, что меня обвиняют в изнасиловании одной из моих пациенток. Этим утром ее нашли в моей машине в конце пляжа, прямо перед моим домом. Изнасилованную и избитую…

– О! Какая прелесть… Но что могло произойти? Как так получилось, что ты ничего не помнишь?

– Та же самая проблема, что и с Джимми Хендриксом…

– Нар…

Адвокат не осмеливался полностью озвучить свою мысль. К тому же он был удивлен, так как даже в университете, во времена когда практически все принимали или по крайней мере пробовали наркотики и травку, Томас даже слышать о них не хотел. Он был слишком добропорядочным, слишком дисциплинированным и почти не поддавался модным веяниям.

– Наркотики? Ты? – закончил вопрос адвокат, нервно проводя рукой по лысому черепу, будто по воображаемым волосам.

– Да…

– Я не знал, что ты начал… Это из‑за Луизы, ты страдал?

Томас догадался, что неправильно понят.

– Да нет же, я принял экспериментальный препарат, мнемониум. Он… как бы попроще объяснить… он действует на главный центр памяти. Иными словами, это лекарство заставляет тебя забыть о том, что ты пережил в течение предыдущих двенадцати часов и, по всей вероятности, нескольких часов, которые следуют за его приемом. Если дело обстоит именно так, то, возможно, вчера вечером я принял этот препарат. Но я ничего не помню. Ни когда, ни зачем – ничего. Я только заметил вскрытую упаковку у себя дома сегодня утром и сделал вывод, что именно так и было.

Доктор Робертсон нахмурил брови:

– Это глупо, очень глупо! Не представляю, как мы обеспечим тебе алиби, если ты ничего не помнишь!

– Я тоже не представляю, поэтому и позвал тебя.

– В таком случае нужно, чтобы ты ничего не говорил полиции. Ничего и ни при каких компрометирующих обстоятельствах. Я останусь с тобой на предварительный допрос, который не следует откладывать надолго.

– А если они решат, что я хочу что‑то скрыть?

– Они могут думать все, что им взбредет в голову! Главное – не скомпрометировать себя. Просто говори, что не помнишь. Впрочем, это самое правдивое признание из того, в чем ты меня уверяешь.

– Я ничего не делал, я уверен! – возразил Томас.

– Ты, может, ничего и не сделал, но на суде будут иметь значение впечатления, образы, которые перевесят твое заявление.

– На суде? Ты думаешь, что дело дойдет до суда?

– Знаешь, мой бедный Томас, необходимо, чтобы ты спустился на землю, в противном случае я начну и вправду думать, что ты наслушался Джимми Хендрикса! Ты в полицейском участке. Тебя арестовали. У них очень серьезные обвинения против тебя. Я могу попытаться добиться твоего условного освобождения на предварительном допросе, но суда тебе в любом случае не избежать.

Явно подавленный, Томас не произнес больше ни слова. То, что Джеймс только что ему объяснил, было, безусловно, логично. Просто он действительно еще не воспринимал ситуацию всерьез. Его мыслительные способности, похоже, все еще были парализованы действием мнемониума. До этого момента он не осознавал всей сложности ситуации. Он почувствовал, как к лицу прилила кровь. На лбу выступили капельки пота.

– Зачем на самом деле ты принял это лекарство?

– Я не помню!

– Конечно! – сказал Джеймс, улыбаясь. – Этот препарат стирает память! И я полагаю, ты также не помнишь, как заставил принять его свою пациентку?

– Нет…

– Я надеюсь, он не обнаружится в крови девушки, иначе…

Он не закончил фразу, предпочитая пока не анализировать эту возможность, иначе сценарий случившегося напрашивается сам собой: врач предписывает пациентке лекарство, стирающее память, и принимает его сам, чтобы домогаться ее… Это наиболее очевидная версия.

Джеймс Робертсон снова заговорил:

– Нельзя, чтобы полиция думала, что ты регулярно принимаешь наркотики или лекарства. Ты не можешь… не знаю, ты не можешь сказать им, что хотел провести тестирование лекарства на себе, перед тем как выписывать его пациентам?

– Крайне редко случается, чтобы врач проводил подобные эксперименты на себе, но мне кажется, что именно это и произошло.

– Вот и хорошо. В любом случае просто скажи, что ты ничего не помнишь, по крайней мере из того, что касается вчерашнего дня и вечера. Посмотрим, как можно избежать суда. Кто знает, может, память к тебе вернется и ты вспомнишь, что провел ночь с парой старинных друзей, которые смогут обеспечить тебе железное алиби!