Кто виноват. Диссидентство

Общественное мнение, основанное на произнесении слов, опиралось, естественно, на те слова, которые произносили лидеры инакомыслия. Это были простые и внятные речи, мораль которых сводилась к позднейшей заповеди Солженицына: «Жить не по лжи». Официальная идеология владела средствами пропаганды, но умами — общественное мнение. В такой атмосфере неудивительно было, что «статья в «Известиях» изображала Синявского и Даниэля лицемерами, которые якобы в советской печати восхваляли советскую власть, а за рубежом, исподтишка, чернили. И непонятно было, что больше возмущает автора статьи — восхваление власти или ее очерне-

ние»

Ретроспективный взгляд всегда предполагает искажение и тенденциозность, и «сомнения нет, что много фантазии, как и всегда в этих случаях: кучка преувеличивает свой рост и значение»⁵⁵—но все-таки можно уверенно говорить о широком влиянии движения протеста, порой анекдотическом — когда к видным инакомыслящим приходили с жалобами на домоуправа или пьяницу-соседа. Нравственные качества диссидентов задавали тон общественной жизни. Сам факт существования академика Сахарова побуждал провинциального инженера подняться на трибуну партсобрания. С этим благоговейным отношением связана и позднейшая волна развенчания диссидентов — особенно в эмиграции, где борцы естественным образом утратили романтический ореол героев. Часто это несправедливо: грехи бывших кумиров имеют мало отношения к явлениям, которые они представляют. И диссиденты Красин и Якир повинны не в том, что много пили водки, и даже не в том, что пили ее на деньги, предназначенные семьям политзаключенных, а в том, что брали деньги от имени не только собственного, но и других⁵⁶. То есть действовали и решали за этих других. Отход от принципа личной ответственности стал первым симптомом слабости диссидентского движения. Пока человек решает сам и только за себя, он свободен и вполне может петь непристойные частушки под гитару. Когда же он становится частью некоего ряда, выступает от некоего обобщенного имени и мнения — тут не до частушек, и, незаметным образом,— не до свободы. По Пушкину: «Зависеть от царя, зависеть от народа — не все ли мне равно...» Веселые диссиденты, осознав себя обще-

ственным явлением, стали относиться к себе серьезно. Инакомыслие превращалось в профессию. Профессиональный подход неизбежно приводит к расслоению: самые способные и энергичные занимают командные посты. Иерархия, в свою очередь, как любая система, предполагает замкнутость — свои обычаи, правила, устав. Замкнутость порождает сектантство и непримиримость⁵⁷. Во время кампании петиций не раз раздавались предложения составлять не только списки подписей в защиту невинно осужденных, но и списки тех, кто отказался подписываться. Социальное мужество становилось партийностью. Через много лет Виктор Красин признавался: «Один из моих друзей как-то сказал мне: «Ты большевик наоборот. Чем, собственно, ты отличаешься от них?»⁵⁸ Размежевание по принадлежности к дворянству-диссидентству происходило независимо от желания самих участников движения. Самые терпимые и скромные из них не избежали канонизации: яркий пример — Сахаров. Наибольший интерес вызывали «звезды» инакомыслия — даже милиционеры сбегались смотреть на Якира, Литвинова, Григоренко⁵⁹. Все более важным становилось — не что написано или сказано, а кем. «Как-то Людмила Ильинична (мать А. Гинзбурга) в шутку, но с долей тщеславия сказала: «За нас подписываются профессора, а за Галан-скова—дворники»⁶⁰. Дворников что-то и не видно было среди диссидентов, во всяком случае, никто о них не знал. Да и не очень-то их принимали. Тактические соображения взяли верх над моральными. Инакомыслящие убедились, что и советские власти, и западные радиостанции, и рядовые граждане интересуются «профессорами» и реагируют только на них. Диссидентский генералитет сложился стихийно и в силу этой естественности был неколебим. В такой ситуации нетитулованные осознавали, что их протестантская деятельность уязвима, пока они не добьются известности и тем обезопасят себя насколько возможно. Существовала теория о том, что необходимо «поднять шум», зафиксировать свое имя в официальном, общественном и западном мнении. Идея нравственного противостояния встала с ног на голову: сначала следовало попасть в офицерские полки диссидентства, а потом уже нравственно совершенствоваться и способствовать совершенствованию других. Действовала парадоксальная логика Степана Трофимовича Верховенского: «Да вас-то, вас-то за что?

Date: 2015-06-11; view: 253; Нарушение авторских прав