Сновидения

Работа со сновидениями занимает особое место среди различных экспериментов, которые мы описываем. Строго говоря, сновидение является основой для эксперимента, который делает его частью терапевтического опыта. Несколько технических приемов для описания и сновидения и работы с ним разработал Перлз.

Прежде всего Перлз давал пациенту инструкцию рассказать сон так, как будто он происходит сейчас. Повествование не должно состоять из высказываний типа "Я вошел в большую комнату, где находились несколько человек...". Лучше рассказывать так: "Я вхожу в большую комнату, где находится несколько человек...". Такой простой лингвистический прием погружает пациента в его собственное сновидение с большей силой, чем если бы он рассказывал о нем в прошедшем времени.

Еще важнее то, что проработка сновидения как реального события помогает человеку разыгрывать части своего сна как аспекты своего собственного существования – это гораздо эффективнее, чем работа со сновидением как с событием прошлого или интерпретация сновидения. Сон становится отправной точкой для нового опыта.

Наверное, самый известный аспект работы Перлза со сновидениями – его трактовка сновидения как проекции. Это означает, что все компоненты сновидения, большие или маленькие, имеющие отношение к человеку или не имеющие, представляют самого человека. Перлз пишет[66]:

Я верю, что все части сновидения – это части самого человека. Не только личности, но каждого отдельного проявления, каждого настроения, всего, что касается человека. Приведу свой любимый пример:

Пациенту снится, что он покидает мой кабинет и идет в Центральный Парк. Чтобы попасть в парк, он пересекает горную тропу. Тогда я прошу его: "Сейчас побудь горной тропой". Он негодующе восклицает: "Что? И пусть каждый писает и какает на меня?" Как видите у него произошла полная идентификация.

Я дал возможность пациенту побыть всеми компонентами, потому что только реальное отыгрывание может дать полную идентификацию, а идентификация – это противодействие отчуждению.

Отчуждение означает "Это не я, это что-то еще, что-то чужеродное, не принадлежащее мне". Мы часто сталкиваемся с сильным сопротивлением при отыгрывании таких отчужденных частей. Мы не желаем приобщаться к ним, брать их назад. Мы отпихиваем такие части нашей личности – и это способ самоутверждения...Если же эти части удается вернуть к жизни, у вас появляется больше материала для работы. А мои технические приемы призывают: никогда, никогда, никогда не интерпретируй. Только обратная связь дает возможность человеку открыть самого себя".

Взгляд на сновидение как на проекцию преобладает и в более поздних работах Перлза, в большинстве его демонстраций, а также в теоретических дискуссиях, посвященных тому, как в сновидении человек проецирует самого себя.

Однако такой взгляд на сновидение – лишь один из возможных. Но он важен, когда мы хотим включить работу со сновидениями в исследование возможностей контакта, допустимых для человека, и использовать их силу для актуального общения пациента и терапевта; пациента и группы; пациента и аспектов его существования, которые не являются только проективными частями его самого. Если я вижу во сне горную тропинку, я, безусловно, могу идентифицироваться с ней, проецируя на нее часть самого себя. Но я также могу относиться к ней как к отдельному явлению, в соответствии с природой горной тропки как таковой. В действительности взаимодействие между возможностью идентифицироваться с аспектами самого себя, отраженными в горной тропке, и здоровым отношением к горной тропке как таковой – создает динамическое развитие сновидения. Если человек любит горные тропы, возможно, он не станет отвергать в себе их характерные особенности. Но если им владеет его собственная проекция – нежелание, чтобы на тебя гадили, – он будет отстраняться и от некоторых полезных качеств горной тропы: целенаправленности, свободного развития, красоты и т.п. И что еще важнее – он не сможет воплотить эти качества в своей жизни.

Хотя Перлз и настаивал на проективном рассмотрении сновидений, он был исключительным знатоком того, как достичь хорошего контакта. Он считал это очень важным аспектом своей терапевтической работы. В то время, как одни люди боятся рассматривать все проявления своих сновидений как части самих себя, другие легко отзываются на такую интригующую перспективу и ее поэтическую образность. В своей работе "Gestalt Therapy Verbatim" Перлз описывает пациентов, которые мягко подключаются к проигрыванию ситуации и знают в этом толк. Например, одна из них – Линда с готовностью отмечает связь между самой собой и частями своего сновидения, которое она проигрывает. Она видела во сне озеро, которое когда-то было полноводным и давало жизнь всему вокруг, а теперь пересохло и больше не служит живительным источником. Линда спускается на дно озера в поисках сокровища, но находит только полустертый, никому не нужный автомобильный номер и выкидывает его.

В процессе работы она обнаруживает, что обращается к собственной сущности. Озеро, которое кажется высохшим, похоже на плодотворность Линды. На самом деле оно ушло в землю и окропило водой окружающие луга, которые расцвели и создали новую жизнь. Автомобильный номер, старый и ненужный, – это ее уже отжившая потребность получать разрешение на проявление своих творческих возможностей, которые она рассматривает как ядро своей сущности.

В этой же книге описывается пример с Мэги, Она легко узнает себя в гремучей змее, которую увидела во сне. Так же, как и гремучая змея, Мэги склонна обвиваться, но одновременно испытывает амбивалентные переживания по поводу близости с людьми. Если они оказываются слишком близко, она бросается на них.

Для некоторых людей, особенно тех, кто видит во сне устрашающие пейзажи, проективное видение сновидения приносит облегчение. К примеру, человек может видеть, как его засасывает водоворот. Он – беспомощная жертва могущественной и непреклонной жизненной силы. Возможно, у него есть свои причины быть беспомощным и не пользоваться собственной энергией. Но одна лишь мысль о том, что он не только несчастная жертва сна, а может быть также и могучим водоворотом, принесет ему облегчение. Неприятности во сне, как и в жизни, можно преодолеть, когда противоречивые силы заключены в одном человеке, а не находятся между ним и враждебным миром. Утверждение власти над собственной жизнью – это ободряющая позиция перед лицом внутренних противоречий.

Кроме того, когда человек обнаруживает родство со многими аспектами своего сна, он испытывает многообразие чувств. Таким образом он расширяет опыт познания самого себя и ставит себя в центр своего мира. В противном случае происходит расщепление – "мир снаружи" и "я" – и эти двое никогда не узнают друг друга.

Новое, расширенное "я" дает энергию для развития разнообразного личностного материала. Вместо застывшего и безжизненного образа самого себя, с противоречивыми характеристиками, человек обретает свободу для поиска новых способов интеграции собственного "Я".

Проработка сновидения только как проекции – это скорее стилистическое предпочтение, нежели теоретическая догма. У гештальт-терапевта есть много вариантов, из которых он может выбирать наиболее действенные способы работы со сновидениями.

Выбор зависит от особенностей конкретного пациента, с которым лучше работать в каком-то конкретном ключе. Но может зависеть и от терапевта, который знает свои возможности и использует методы, соответствующие своему стилю работы. В широком теоретическом толковании сновидение, безусловно, не исчерпывается проекцией различных аспектов человеческой личности. Это некоторая сцена, на которой контакт можно усилить, чтобы проявить реальную сущность человека. Такие контакты принимать могут любые очертания – устрашать, вызывать страдание, восхищать, смущать, быть горькими, практичными и т.д. К примеру, если пациентка видит во сне, что она ныряет с вышки в бассейн, из которого уходит вода, пока она летит в него, – есть много направлений, по которым можно исследовать этот материал. Когда она разыгрывает этот сюжет, то говорит с коварным бассейном; изображает иссякающую воду; прыгает с вышки и сама становится бассейном, который наполняется водой и сверкает в темноте; и, наконец, становится одиноким пловцом, который свободно плавает в безлюдном бассейне под покровом ночи. Под разными личинами она узнает много нового о своей сексуальности, легкомысленной и мимолетной, но одновременно полной и сверкающей.

Описанная Перлзом проработка сновидения хорошо иллюстрирует, как проекция и последовательность контакта проявляются в настоящем. Этот пример показывает его работу с контактом и проекцией. Джин, пациентка Перлза, увидела сон. Его события начинаются в Нью Йорке, в метро. Джин видит грязную и скользкую наклонную плоскость, ведущую глубоко под землю. Мать Джин, которая уже умерла, находится вместе с ней. Джин сооружает повозку из картонного ящика и вместе с матерью спускается вниз по скользкому желобу. Мать сидит позади нее.

Перлз начинает работу с нескольких ободряющим реплик, которые одновременно ориентируют Джин на предстоящую работу: "Итак, Джин, не могла бы ты снова рассказать свой сон? Проживи его опять, как если бы это было наяву, и посмотри, не можешь ли ты узнать о свой жизни больше". Когда Джин высказала свой страх перед скольжением вниз, Перлз предлагает ей поговорить с желобом, стараясь подвести ее к контакту с миром сновидения, а не только к ее проекциям. Он использует и проективные возможности сновидения, предлагая ей сыграть роль скользкого желоба, и вскоре она принимает эту проекцию как часть себя. Джин чувствует, какая она скользкая. Безусловно, она слегка посмеивается над этим, но в целом ее как будто не беспокоит, что она скользкий человек. Пока Джин исследует свой сон, она обнаруживает картонный ящик, и Перлз просит ее изобразить ящик. Она говорит, что может быть полезной, даже если кажется, что она просто пережиток. Но тут же начинает пересматривать свое суждение, осознавая, что просто не хочет, чтобы "на нее сели так, чтобы она затрещала по швам".

Перлз просит Джин повторить это и пересказывает группе их беседу, подводя ее к контакту с другими присутствующими людьми и усиливая этим ее осознавание. Когда она говорит, то жестикулирует так, словно наносит удары, и Перлз спрашивает ее, кого она хочет ударить, обращаясь к ее ретрофлективной подавленной ярости. На это Джин отвечает, что она бьет себя, а Перлз минует ретрофлексию, еще раз спрашивая, кого она бьет помимо себя. Он приводит ее к контакту с внешней мишенью ее собственной ярости – ее матерью. Это дает ей возможность осознать ее фрустрированную потребность отвечать за свои поступки: "Мама, я трещу под тобой! Теперь я возьму тебя с собой, и ты не будешь говорить, куда мне идти, и таскать меня с собой туда, куда ты хочешь. Это я беру тебя с собо й!"

Перлз по-своему отвечает на заявление Джин, используя контакт между собой и Джин как ключевой аспект во взаимодействии: "У меня впечатление, что это было слишком, чтобы быть убедительным". Здесь, говоря о собственном восприятии, он вслух заявляет о невысказанном, но существующем страхе, который Джин все еще испытывает перед матерью. Он просит Джин поговорить со своей матерью, и она произносит: "Мам, я все еще боюсь тебя, но я собираюсь взять тебя с собой куда угодно". Это контакт основан на ее осознавании – здесь нет проекции. Она осознала свой страх, но хочет двигаться дальше. Это яркий пример того, как сосредоточенное осознавание приводит к действию.

По мере продвижения Перлз указывает Джин, что она избегает передвигаться на собственных ногах, а прибегает к помощи ящика и гравитации. Он спрашивает ее, что она имеет против ног. И Джин обнаруживает, что когда ее мать не разрешала ей стоять на своих ногах, она смирилась с тем, что сможет стать самостоятельной только после ее смерти. Перлз предлагает ей поговорить с матерью, но не как ребенок, а как взрослая женщина.

Джин: Я могу стоять на собственных ногах. Я могу делать, что хочу, и знаю, что хочу делать. Я не нуждаюсь в тебе. Ведь тебя не было со мной, когда ты была нужна мне. Так что же ты здесь околачиваешься?

Перлз: Можешь ли ты с ней попрощаться? Можешь ты ее похоронить?

Джин: Нет, сейчас не могу, потому что я спускаюсь вниз, и когда я опущусь на дно, то смогу встать. Я встану, выйду оттуда и приду туда, где будет красиво.

Перлз: Можешь ли ты сказать матери: "Прощай, мама, покойся с миром"?

Джин: Мне кажется, что я сделала это во сне. Прощай, мама, прощай.

Перлз подводит Джин к завершению незаконченной ситуации с ее матерью. Этот контакт раскрепощает ее чувства, и она начинает плакать, потому что только в контакте можно пробудить чувства.

Перлз: Говори, Джин. Ты замечательно говоришь со своей матерью.

Джин: Прощай, мам. Ты делала, что могла. Ты хотела как лучше. Ведь ты не виновата, что сначала у тебя появились три мальчишки, а потом уже я. Ты ведь хотела четвертого мальчика, ты не хотела меня. Ты очень расстроилась, когда узнала, что родилась девочка. Ты просто старалась для меня, вот и все. Ты не должна была относится ко мне по-другому. Я прощаю тебя, мам. Покойся, мама... Теперь я могу ходить. Я уверена, что могу...

Перлз: Ты все еще сдерживаешь дыхание, Джин.

Перлз обращает внимание на телесные проявления пациента, потому что сдержанное дыхание нейтрализует ощущения Джин и препятствует ее личной активности.

Джин (После паузы): "Ты действительно уверена, Джин?" Мама, отпусти меня...

Перлз: Что бы она ответила?

Джин: " Я не могу отпустить тебя".

Перлз: А теперь ты скажи это своей матери.

Сейчас Перлз помогает Джин справиться со своей проекцией и переключает с проблемы, связанной с матерью, на процесс преодоления.

Джин: Я не могу отпустить тебя.

Перлз: Держи ее – ты сохраняешь контроль.

Джин: Мама, я не могу отпустить тебя. Ты нужна мне. Нет. Ты не нужна мне.

Перлз: Но ты все еще скучаешь по ней, правда?

Джин: Да, немного. Там кто-то есть. А если там никого нет? А если там пусто? И темно? Там темно и пусто – это прекрасно. Я отпущу тебя. Я отпущу тебя, мам. (Мягко) Пожалуйста, иди...

В этой работе Джин сделала первые шаги по освобождению от проекции. Она мельком увидела собственное нежелание отпустить свою мать и обнаружила, что критический контакт с матерью – прощание с ней – пробивает брешь в ее собственной жизни, по крайней мере в ее движении. Она смогла почувствовать благоговейный, но прекрасный трепет.

Перлз искусно меняет ударение с одного момента сновидения на другой, что придает переживаниям глубину и разнообразие. Он работает то со сновидением как с проекцией, то с тем, как пациент осознает свои собственные актуальные чувства, ощущает тело. Это происходит особенно ярко, когда Джин вступает в контакт со своей матерью. За этим стоят невысказанные чувства контакта Джин с Перлзом, который поддерживает и вдохновляет ее работу со сновидением.

Одно из самых замечательных достижения гештальт-метода – изменения акцентов и гибкость, с которой терапевт может выбирать то, что нужно для него и для пациента в определенный момент. Спектр возможностей гештальт-терапевта зависит от чувственной реакции на актуальное взаимодействие; это не стереотипное использование осознавания, телесной работы или лингвистических приемов. Люди, без усилий меняющие стиль поведения, могут легко ориентироваться в ситуации эксперимента, тогда как другие бывают заторможены из-за надуманных переживаний или нерешительности выразить сокровенное. Мы не хотим помещать человека в заранее определенную схему, а ориентируемся на поиск наилучшего алгоритма работы для каждой уникальной человеческой личности. Человек, который не может развивать зрительную фантазию, возможно, сможет построить контакт непосредственно с терапевтом. Если человек плохо работает со сновидениями, он может попробовать провести эмоциональную беседу с воображаемым собеседником. Выбор терапевтических техник достаточно велик, чтобы удовлетворить все разнообразие личных стилей или предпочтений. Благодаря этому гештальт-терапевту легко переключаться с одного аспекта терапевтического опыта на другой.

Итак, мы обсудили сновидение как самобытное средство исследования человеческой натуры. До сих пор проработка сновидения предполагала только то, что человек с ним делает. Но сновидение может также быть отправной точкой для осознания актуальных взаимоотношений с другими членами группы, с терапевтом или для понимания экзистенциальной позиции, которая использует сновидение только как точку отсчета.

Возьмем, к примеру, человека, которому снится громадная лягушка, постоянно наблюдающая за ним и готовая к прыжку. Такая перспектива раздражает человека и отвлекает от остальных событий сна, которые он плохо запомнил. Ведущий может привлечь внимание пациента к неприятным ощущениям, связанным с пребыванием под наблюдением. Он может попросить описать, что человек ощущает, когда рассказывает свой сон и внимание всей группы направлено на него. Пациент говорит, что он все время начеку. Ведущий спрашивает, чтобы он хотел рассказать группе, а пациент отвечает: "Я хочу, чтобы вы не обращали на меня столь пристальное внимание". Ведущий хочет знать, почему он не хочет привлекать к себе внимание. Пациент боится, что другие могут усмотреть в нем что-то, чего бы он не хотел обнаруживать. Тогда ему можно предложить представить себе, что каждый из присутствующих видит в нем, или же он может прямо спросить их об этом.

Тем или иным способом можно начать процесс взаимодействия, проясняя чувства пациента, которые вызваны вниманием к нему и его страхом перед тем, что на него могут прыгнуть. Характер вытекающего из этого поведения непредсказуем. Пациент может выделить конкретного пучеглазого человека и пообщаться с ним каким угодно способом, пока не исчезнет чувство страха. Он может поменять роль, тщательно рассматривая каждого участника группы по очереди, исследуя свой собственный проективный вуайеризм[67] или сталкиваясь с собственным нежеланием увидеть что-то устрашающее в другом человеке. Кроме того, когда этот человек думает, что кто-то собирается прыгнуть на него, он может обнаружить какое-то незавершенное дело с группой.

Какие бы направления ни приняла работа над сновидением, она всегда будет сохранять соответствие взаимоотношениям человека с другими людьми, его осознаванию самого себя и его позиции по отношению к окружающему миру. Выработанное решение может сделать его менее восприимчивым к угрозе наблюдения и нападения. Он будет свободнее наблюдать и позволять наблюдение над собой. Проработанный сон может никогда не вернуться, но он способен рассказать о жизни человека так же, как его поступки, его истории, – как любое его выражение, которое отражает его переживание.

Джозеф Цинкер[68] расширил работу со сновидениями. Его подход также выходит за рамки простого сновидения. Он использует сновидение как театр, где участники группы разыгрывают различные части сна. Это дает им большие возможности отыгрывать разные грани сна, которые могут касаться не только того, кто его видел, но и жизни других участников группы. Главное действующее лицо вправе самостоятельно распределять роли, но и участники группы могут вызваться играть ту или иную роль. Он может задавать нужное ему направление или предоставить им свободу импровизации. Цинкер показал, каким эффективным бывает такой подход для включения участников группы по сравнению с ролью наблюдателей, которую они обычно принимают.

Вот пример групповой работы со сновидением, приведенный Цинкером. В описании сна есть такая фраза: "Я вижу, как ко мне подходит мать, и чувствую странное стеснение в груди". Два человека из группы вызвались играть части сновидения. Один выбрал роль мальчика-инвалида, который страдал от эмфиземы. Женщина средних лет согласилась сыграть доминирующую мать. Оба ясно выразили свою личную заинтересованность в работе именно с такими характеристиками. Мы приводим отрывок из этой инсценировки:

Мальчик: Ты была нужна мне всю жизнь, чтобы заботиться обо мне, но сейчас я начинаю чувствовать, что ты душишь меня... Я имею в виду мое удушье. Я чувствую, что ты можешь задушить меня до смерти.

Мать: Когда ты был еще маленьким, ты был очень болезненным, и я старалась уберечь тебя от ненужных проблем...

Мальчик (перебивая): Да, когда мне было семь лет, я боялся ходить в школу один, у меня начиналась рвота, как только я туда попадал.

Терапевт: Джон, что ты сейчас чувствуешь в животе?

Мальчик: Все в порядке, но я все еще чувствую, будто она душит меня.

Терапевт (к матери): Мира, положи руки ему на горло и сожми немного... Дай ему понять, что такое удушье.

Мать (следуя рекомендации): Я хочу только заботиться о тебе.

Мальчик (отрывая ее пальцы и кашляя): Отстань от меня! Дай мне жить! (Он выглядит так, как будто впервые за все это время вздохнул полной грудью.)

Участник группы: Она тебя не слышит.

Мальчик (громко восклицая и тяжело дыша): Отстань от меня, дай мне дышать, дай мне жить собственной жизнью!

Другой участник группы: Я хочу сыграть alter ego[69]

Мира (мальчику): А если я отпущу тебя и дам тебе жить, ты будешь всю жизнь меня ненавидеть?

Мать (дополняя): Если бы я только чувствовала, что ты будешь любить меня, когда покинешь, тогда это было бы не так тяжело.

Мальчик: Мне нужно, чтобы ты помогла мне уйти, и тогда я всегда буду любить тебя, но уже по-другому... Как мужчина, сильный мужчина, а не инвалид.

(Пара внезапно обнимается, и Мира плачет, потому что она осознала, что ей предстоит разговор с сыном, который вернулся из колледжа шесть месяцев назад.)

В этом фрагменте непосредственно участвовали лишь несколько человек, и тем не менее возможности для любого члена группы здесь очевидны. Сон может иметь много характеров, особенно когда оживают предметы – равно как оживает и сам человек.

В одной из моих групп был Бад, молодой человек, который хотел бросить учебу. Он пересказывал сон, в котором он пытался попасть в высокое здание. Когда он подходит к зданию, зловещая фигура, укутанная в плащ пытается отговорить его войти вовнутрь. Но он не подчиняется этой хитрости, проходит мимо замаскированного человека, поднимается в здание, садится в лифт и едет до последнего этажа, чтобы рассказать кому-нибудь, с кем он столкнулся при входе. Но там нет никого, кому он мог бы пожаловаться. Я попросил Бада подключить группу для представления частей своего сновидения, дать им инструкции для основных ролей, но позволить импровизировать в процессе работы. Один человек играл Бада, фокусируясь только на его желании войти в здание – это было единственное, что он знал и хотел знать. Он упорно сопротивлялся искушениям и преследованиям человека в плаще, которого играл другой участник группы. Еще один участник играл ступени, которым все равно как идти – вверх или вниз. Был и лифт, спокойный и безропотный, который двигается в заданном направлении; и последний этаж, самый высокий и безопасный в своей позиции, но совершенно безответный к тревогам Бада и т.д..

По мере того, как группа разыгрывала сон, я попросил Бада поговорить с каждым персонажем из своего сна, и в каждом он обнаружил частицу самого себя. Он узнал свое упорное стремление закончить обучение и достичь вершины профессионального мастерства. Он чувствовал, что действительно может хорошо работать в той области, которой ему хотелось заниматься. В то же время он опасался, что это не будет в полной мере соответствовать его реальным целям. Здесь было и его желание отплатить, хитро и зловеще. Присутствовала и его тревога перед механической и удобной ролью студента-выпускника, который действует в соответствии с представлениями других людей. В результате своих диалогов с частями сновидения Бад осознал, что не хочет бросать учебу и сможет отстоять свое решение двигаться по избранному пути.

Эта конкретная история интересна сама по себе, но она также обращает внимание на гибкость и теоретическую ценность перехода от простых проекций сновидения к конфронтации с реальным миром. Когда люди и вещи ведут себя непредсказуемым образом и подчас действуют по своему усмотрению, человек расширяет круг своих представлений и фантазий о природе мира и людей вокруг.

Date: 2015-07-02; view: 317; Нарушение авторских прав