Превратить «сырье» во что–нибудь полезное, достойное того, чтобы сохраниться в памяти людской, способно управляемое поведение

В психологии возможность регулировать свои потребности и направлять свои ресурсы на достижение цели называется «произвольностью». Именно произвольность делает человека целеустремленным. А если уровень произвольности в характере очень низкий? Что тогда? Тогда – истерия, а то и нарциссические неврозы – депрессия, шизофрения, паранойя.

Бывает и так, что человек сам уверенно «идет на конфликт». Причем без каких бы то ни было объективных причин. Неизбежность конфликтов осознают все, а вот о потребности в конфликте представление имеют немногие. И тем более о психологической зависимости от конфликтов. Широкой публике мало известен такой психологический термин, как гневоголизм – в отличие от другого распространенного явления, тоже служащего причиной конфликтов, – трудоголизма. Притом, что гневоголиков – людей, снимающих напряжение с помощью скандалов и регулярно «разряжающихся» в кругу родных и близких – в наше время очень много. Почему–то принято считать гневоголиков совершенно нормальными людьми – вспыльчивыми, но отходчивыми. Хотя их «вспыльчивость» отражается на окружающих практически так же скверно, как и любая другая психологическая зависимость. Пусть финансовую сторону жизни эта патология не разрушает, зато куда сильнее страдает эмоциональная сторона взаимоотношений. Есть и другие формы девиантного поведения, при котором из глубин подсознания «всплывают» комплексы, ослабляющие контроль сознания над личностью. Человек становится «спонтанным», чересчур непосредственным, инфантильным и неуправляемым. И в наши опасность «распоясаться» все возрастает – из–за повышения уровня тревожности в человеческой психике.

Произвольность как умение ставить рамки и пределы свои эмоциям и желаниям – плод своего рода «психологической тренировки». А непроизвольность, спонтанность и прочий «беспредел» проявлений эмоциональной сферы – это, в свою очередь, «растренированность» психики. Или неверная ориентированность. Как, например, у многих представителей поколения шестидесятых. Здесь, очевидно, у многих читателей возникнет вопрос: что, нарциссические неврозы у целого поколения? Как это вообще возможно? Конечно, не у поколения, а у многих представителей. Массовое распространение эмоциональной «растренированности» в 1960–е годы было плодом соответствующего восприятия «чувственных порывов». Рационализм и утилитаризм, «державшие» в жестких рамках сознание военного поколения, младшему поколению казались форменными кандалами – этаким остаточным явлением тоталитаризма, воспоминаем о его насквозь проржавевших цепях и узах.

И, перепутав свободу с волей, чувства вырвались на волю. После чего в сознании шестидесятников начались самые безответственные вакханалии и дионисии – что, впрочем, одно и то же. Происходил своеобразный «откат» от полюса тоталитаризма к полюсу волюнтаризма – явление, многократно наблюдавшееся в разные моменты истории: массовое сознание словно бы прорывает плотину и ведет себя по образу и подобию стихии. Чтобы представить результат, достаточно вспомнить кадры наводнения в Новом Орлеане: много мусора, жертв и проблем. Примерно того же эффекта «половодье чувств» добилось в менталитете.

К тому же эмоциональные оргии, столь высоко ценившиеся в субкультуре этого периода, в повседневной жизни выглядели, мягко говоря, неоднозначно. Истерические реакции, почти несвойственные поведению наших бабушек и дедушек, надо признаться, немало поработали над нашими папами и мамами. И многих изменили не в лучшую сторону. Они становились капризными, злопамятными, мелочными и часто прибегали к шантажу и манипуляции. Равнодушное отношение к детям время от времени сменялось повышенным вниманием, когда родители ни с того, ни с сего принимались за «промывку и прополку мозгов» отпрыска: где шляешься, с кем общаешься, не так стоишь, не так сидишь, не так уши держишь. И чем более формальными оказывались «воспитательные акты», тем более подробными были расспросы и тем более бестолковыми – принятые меры. Родители точно пытались «оживить» сферу взаимоотношений в семье с помощью «эмоциональных вливаний». Но, как правило, безрезультатно.

Как же случилось это «перерождение» родительской тактики? А его и не было. Тактика оставалась прежней. Просто ее рамки настолько расширились, что изменили весь воспитательный эффект.

Категорический запрет, наложенный на разрушительные действия, свойственные инфантильному поведению, дает совершенно иной результат, нежели попытка контролировать всю личность путем категорических запретов.

Благодаря такому подходу развивается комплекс силы[83]у родителей – и, как противодействие, комплекс власти у детей. Или комплекс неполноценности, об обладателях которого основатель «индивидуальной психологии» А. Адлер писал: «существует… тип людей, которым человечество и все его проблемы кажутся чужими и далекими. Слишком много занимаясь собой и стремясь к личной власти, но находясь все же в зависимости от людей, они считают их личными врагами, желающими им только худого… Поэтому для нас нет ничего удивительного в том, что многие из этих людей испытывают растущее чувство неполноценности». Так формируется четкая закономерность: авторитарное поведение родителей вызывает протестное поведение детей, но ориентация на авторитарность закрепляется и проявляет себя позднее, когда выросшим детям приходится воспитывать собственных отпрысков. Страшноватая эстафета комплекса неполноценности. Как, спрашивается, такое могло произойти? Да еще на массовом уровне?

Когда выживание в самом примитивном, почти биологическом виде перестало быть основной задачей, возникли – а точнее, вышли из тени – новые механизмы психологической разрядки[84]. И, конечно же, новые сферы интересов и новые формы общения. Но и устаревшие шаблоны поведения, укоренившиеся в сознании – а главное, в подсознании, – никто за ненадобностью «не выкорчевал». Вот почему у поколения 60–х, когда–то беспрекословно выполнявших родительские наказы, сохранилось соответствующее представление об «азах воспитательной науки». И они всерьез рассчитывали на готовность своих детей – то есть нашего поколения – уважать и слушаться без возражений. Причем в любой сфере, которой папа с мамой вознамерились руководить лично – будь то учеба, карьера, дружба или любовь. Но, как выяснилось, многие папы и мамы, обуреваемые жаждой тотального контроля, изрядно просчитались.

Выполнять наказы и приказы, когда кругом война и земля горит под ногами, гораздо проще, чем, как писал М. Жванецкий, «в еще более трудное мирное время. В мирное время возникают самые разные искушения и соблазны, главный из которых – индивидуация. При улучшении условий существования человек всегда усложняет личностные формы мышления и поведения – это исторический факт. То же произошло и в описанном случае. Для самореализации молодым понадобилась свобода. Родителей требование свободы растревожило. И они, под влиянием тревожного состояния, припомнили свое базовое представление о расстановке сил – то есть психологических ролей – в семейных отношениях. А оно, как вы помните, недалеко ушло от «военного образца», гласившего: «хозяин в доме» по сути своей не что иное, как деспот. Тем более, что в первой половине прошлого века смысловое наполнение этого понятия звучало как «полководец и спасатель, единолично вершащий судьбы, координирующий ход событий и отвечающий за результат»; зато во второй половине столетия многих устроило другое наполнение – «капризный истерик–манипулятор, уповающий на любовь родственную, в богатстве и в бедности, покуда смерть не разлучит нас». Его–то старшее поколение, чаще всего, и демонстрировало. Без какого бы то ни было успеха.

Те, кто родился и вырос в «предперестроечное» время, уже не видели практического смысла в тотальном контроле и категорических запретах со стороны старших. Но за наше подсознание ручаться сложно: вполне вероятно, что авторитарную манеру обращения с младшим поколением оно где–нибудь в уголку памяти «заныкало». И бережет для особо болезненного выяснения отношений, чтобы выплеснуть «мамочкину вариацию в стиле бабуля–блюз» на самом пике конфликта. И не корысти ради, а токмо волею пославшей мя потребности в психологической разрядке. А там хоть трава не расти. И потому мы, авторы этой книги, советуем вам, нашим читателям, прервать эстафету комплексов.