Шакин Сергей Александрович

Перевод с английского на русский язык статьи «Красота, свобода и нравственность: лекции Канта по антропологии и разработка его эстетической теории»

из книги Пола Гайера «Значение красоты».

Нью Йорк, Кембридж Юниверсити Пресс, 2005. – с. 163-173.

Paul Guyer «Values of Beauty»,

сh. «Beauty, Freedom and Morality: Kant’s Lectures on Anthropology and the Development of His Aesthetics Theory»

New York, Cambridge University Press, 2005. – p. 163-173.

09.00.04 - Эстетика

Киров, 2012

Красота, свобода и нравственность: лекции Канта по антропологии и разработка его эстетической теории.

I.

“Критика вкуса” была одним из давнишних философских стремлений Канта. Действительно, его первое объявление в 1771 студенту Маркусу Херцу, что то, что должно было стать Критикой чистого разума, включало в себя теорию вкуса в пределах спроектированной работы: “Я, в настоящее время, занимаюсь работой, которая под влиянием Границы чувственности и разума должна решить, в некоторых деталях, отношения фундаментальных понятий и законов, предназначенных для чувственного мира вместе со схемой того, что должна содержать теория вкуса, метафизики и нравственности.” Но как оказалось, Критика чистого разума, наконец изданная в 1781, содержала лишь пренебрежительную отсылку на “неудавшуюся надежду Баумгартена” для науки "эстетики", которая будет включать то, "что другие называют критикой вкуса,” и второе издание Критики было лишь незначительно более обнадеживающим на этот счет. Тем временем, первые две главные работы Канта по этике: Основы метафизики нравственности, изданная в 1785 г., и Критика практического разума, начатая, в рамках пересмотра Кантом первой Критики для второй редакции в 1787, но выпущенная как отдельная работа в Пасху 1788, не упоминали о проекте критики вкуса вообще. Тем не менее, в декабре 1787, когда печать Критики Практического разума была только закончена, Кант внезапно объявил, в это время, своему новому ученику Карлу Леонхарду Райнхольду, что он возвращается к старому проекту “критики вкуса,” и то, что он намеревается закончить книгу к следующей Пасхе * (Фактически, ему потребуются еще два года, до конца января 1790, чтобы закончить недавно анонсированную книгу.) Было ли там что-нибудь другое, кроме очевидного факта того, что он закончил утомительную работу над Критикой метафизики и нравственности, что внезапно позволило Канту возобновить работу над этим старым проектом?

Обширные данные для развития эстетической теории Канта, которые теперь доступны в его недавно изданных лекциях по антропологии от 1772-73 до 1788-89, в которых Кант рассматривает проблемы в эстетике намного более широко, чем в своих лекциях по логике и метафизике, помещает нас в новое положение, чтобы интерпретировать письмо Райнхольду и ответить на этот вопрос. Письмо является изначально запутанным, поскольку оно предлагает две разные вещи в качестве ключа к новому проекту Канта. Во-первых, Кант показывает, что, размышляя над трехсторонним разделением ума на “познавательную способность, чувство удовольствия и неудовольствия, и способность желания”, позволили ему найти априори принцип для чувства удовольствия и неудовольствия так же, как он ранее нашел априори принципы для способностей познания и желания. Мало того, что лекции по антропологии, а также по логике и метафизике проясняют, что не было ничего нового в трехстороннем разделении Кантом силы человеческого разума, но и лекции по антропологии дают понять, как никакие другие источники не делают того, что Кант фактически рассматривал возможность и иногда даже утверждал, что есть принципы априори для чувства удовольствия и неудовольствия, в виде принципов вкуса. Но Кант предлагает иную точку, когда продолжает, что "теперь он признает три части философии, у каждой из которых есть свои принципы априори, которые может перечислить и, таким образом, определить сферу возможного знания - теоретическая философия, телеология, и практическая философия..." Сама по себе идея, что телеология могла бы быть центральной частью философии, не нова для Канта - несмотря на его отказ от традиционного теологического основания в аргументе из дизайна, он явно искал способ включить телеологию в его философию, начиная с его ранней работы на Единственной Возможной Основе для Демонстрации Существования Бога (1763). То, что является беспрецедентным в работе Канта, однако, является предположением в письме Райнхольду, что есть тесная связь между эстетикой и телеологией. Мы можем теперь видеть, что это должна быть именно та связь, что, наконец, позволила Канту написать третью Критику, для того, что лекции по антропологии показывают то, что то, что Критика способности суждения добавляет ко всем элементам его эстетической теории, которые уже были на месте к середине 1780-ых и только теми элементами теории, которые показывают телеологическое значение опыта красоты и существования и естественной и искусственной красоты. Другими словами, мы можем теперь видеть то, что все эстетическое внимание Канта сформировалось к концу 1787 за исключением его понимания фундаментального значения. Только после этого, проект “критика вкуса” был преобразован в “Критику эстетического суждения”, которое будет соединено с “Критикой телеологической способности суждения”, я предлагаю, наконец, стать Кантом, чтобы написать её.

Это утверждение, конечно, зависит от особой интерпретации зрелой телеологии Канта. Как я понимаю, цель зрелой телеологии Канта - объединить систему природы, которую Кант создал в первой Критике, с системой свободы, которую он развивал в своих письмах по нравственной философии, показывая, что мы должны и как мы можем представить природу как область, пригодную для реализации задач, поставленных перед нами этикой. Телеология третьей Критики - дополнение к аргументу с высшим благом к постулату разумного авторства природы, что Кант делал, начиная с первой критики. В том аргументе Кант утверждал, что этика ставит перед нами не просто единственную цель совершенствования добродетельности наших намерений, но также и реализацию человеческого счастья в систематической форме, состоянии, которое может быть понято только в природе, и в природе, только если естественное право было создано, чтобы быть совместимым с нравственным законом. В “Критике телеологической способности суждения” Кант добавляет, что задача самого понимания природы приводит нас к тому же самому видению единства естественного права и свободы. Кант утверждает, что мы можем понять лишь особый вид вещи в природе, а именно, организмы, как целеустремленные системы; когда мы вынуждены понять организмы как целеустремленные системы, становится естественным для нас смотреть на природу, в целом, как на целеустремленную систему: а что мы можем сделать тогда, когда можем представить себе единственную и определенную конечную цель природы, которую можем сделать, в свою очередь, только если мы понимаем единственную вещь, что является самоцелью, а именно, выращивание человеческой нравственности, как конечной цели природы. Таким образом, и этика и наука ведут нас к видению природы, как королевству с его собственным законом для реализации целей, установленных нравственным законом - это видение, которое является регулирующим идеалом, произведенным рефлективным суждением, не спекулятивным утверждением, продемонстрированным теоретической причиной, но которое тем не менее является окончательным и ведущим видением философской карьеры Канта.

На этом фоне мы можем теперь видеть, что истинная новизна зрелой эстетической теории Канта лежит в таковых из ее элементов, которые интерпретируют эстетический опыт как доказательства существования и характера человеческой свободы и существования как природной, так и художественной красоты в качестве доказательства гостеприимства природы по отношению к человеческой свободе. Лекции по антропологии показывают, что Кант долго понимал многие из отличительных особенностей эстетического опыта и суждения так же, как он проанализирует их в Критике силы суждения, но чего не хватает им так это зрелого понимания того, как сохранить своеобразие эстетического даже, показывая как она вписывается в его больше моральное и телеологическое видение.

Лекции по антропологии, для которых Кант использовал, в качестве своего текста, главы по эмпирической психологии в Баумгартенской метафизике, которая была также затронута в лекциях Канта по метафизике, но здесь рассматривается намного более широко, позволяя нам различать следующую схему развития эстетической теории Канта. В начале 1770-ых Кант уже пришел к мысли, что суждение о вкусе основано на непосредственном еще универсальном и обязательно действительном чувстве удовольствия в ответе объекта, который в некотором смысле мог даже основать суждение априори. В этот момент, однако, он понял, что такое общезначимое удовольствие возникает исключительно из гармонии между формой красивого объекта и универсальными законами человеческой чувствительности, в противоположность человеческому пониманию и причине. Однако, в середине 1770-ых, периоде, который был также решающим для развития Критики чистого разума - Кант развивал теорию, что мы обычно принимаем за характерную только для более поздней Критики силы суждения, а именно, что наше удовольствие в красоте - это продукт гармоничного взаимодействия между чувствительностью или воображением, с одной стороны, и пониманием, которое вызвано в нас красивым объектом, с другой. Из этого понимания, Кант смог начать развивать некоторые из характерных особенностей его более поздней эстетической теории, в частности, его теории искусства, включая его идею искусства как продукта гения, понятого как исключительная гармония между воображением и пониманием, и классификацией искусств, организованных вокруг различных способов, которыми могут быть связаны чувственная форма и интеллектуальное содержание. Все же одна вещь, которая отсутствует во всех этих идеях Канта в течение 1770-ых, это любые, кроме обычных комментариев к связи между эстетическим опытом и этикой. Только в лекциях Канта по антропологии 1788-9 мы, внезапно, находим его характеризующим гармонию между воображением и пониманием, что это занимает центральное место и в эстетическом опыте и в художественном творчестве как форма свободы; и только после того, как это происходит, могут появляться самые новые части эстетической теории Критики способности суждения, в частности, интерпретации динамически возвышенного и опыта красоты, как символ нравственно доброго, как доказательства свободы человечества и интерпретации интеллектуального интереса к природной красоте и гению, как источнику художественной красоты как доказательства гостеприимства природы к человеческой свободе. Это развитие, в котором свобода воображения, которая является отличительной чертой эстетического опыта и художественного производства, оказывается свидетельством соответствия между свободой и природой, то, что, в конечном счете, позволяет интеграцию эстетической теории Канта в его телеологическое видение и появление единой Критики силы суждения. В дальнейшем, я просто прослежу ход этого развития немного большее детально.

II

Основная теория суждений о вкусе Канта построена на двух различных элементах: во-первых, логико-лингвистический анализ требований эстетического суждения, согласно которому человек, который утверждает, что объект красив, утверждает, что удовольствие, которое она берет в объекте, является тем, которое, как могут разумно ожидать, произойдет в любом другом должным образом расположенном наблюдателе объекта; и, во-вторых, психологическое объяснение причин такого удовольствия, которое объясняет, почему такие ожидания разумны. Эта структура уже присутствует в ранних лекциях Канта по антропологии, транскрипции Коллинз и Пэроу от 1772-3, где она представлена таким образом, который помогает объяснить порядок изложения в “Аналитике прекрасного" более поздней Критик силы суждения. Кант начинает таким образом то, что делает влияние Фрэнсиса Хатчесона более очевидным, чем это находится в более поздней книге: первое из “условий вкуса", которые он перечисляет, - это то, что “красота немедленно нравится”, из которого он выводит, что “чистая красота, которая существует исключительно для вкуса и предоставляет определенное чистое удовольствие, пуста от всей полезности.” От этого Кант выводит, что “вкус - чувственное суждение, хотя не силой суждения о чувствах и о чувствительности, а скорее интуицией и сравнением, для того, чтобы получить удовольствие и неудовольствие через интуицию.” Просто Кант четко следует за Хатчесоном, который утверждал, что способность обнаружить и ответить на красоту “справедливо называют Смыслом, из-за его Близости к другим Чувствам в том, что удовольствие отличается от любого Знания Принципов, Пропорций, Причины, или Полноценности Объекта; мы поражены сначала с Красоты”, и что это следует из того, что никакая “собственное решение, никакая Перспектива Преимущества или Неудобства, [может] изменить Красоту или Уродство Объекта.” В документах Канта не используется термин "незаинтересованный" здесь, но он, очевидно, следует за Хатчесоном во принятии непосредственности, чтобы быть самой существенной особенностью эстетической реакции и, очевидно, эстетического суждения - который является суждением об объекте, которое мы делаем на основе нашего ответа на него - также, и в выведении объективности, в смысле, неуместности использования или другой практической ценности объекта к эстетической реакции и суждению по нему от этого факта. Кант сохраняет эту начальную точку на первом моменте “Аналитике прекрасного”, хотя там он просто начинает с утверждения об объективности суждений о вкусе вместо того, чтобы вывести ту особенность из непосредственности эстетической реакции, таким образом затеняя то, возможно, что должно быть расценено как, в конечном счете, психологическая отправная точка его целого анализа.

Далее Кант вводит свое второе “условие вкуса,” требование, что объект, который должен основать суждение о вкусе, должен понравиться универсально, то есть понравиться всем, кто находится в надлежащем положении, чтобы отреагировать на рассматриваемый объект. Поскольку он зафиксирован, чтобы сказать в одном наборе этих транскрипций 1772-3, “То, что должно быть в соответствии со вкусом, должно понравиться универсально, то есть, суждение о вкусе не должно быть сделано в соответствии с частным расположением [Beschaffenheit] моего предмета, который будет затронут с удовольствием объектом, но в соответствии с правилами универсального удовлетворения" в другом наборе примечаний того года, заявление показывает даже еще более ясно структуру его появляющейся теории: "То, что должно понравиться во вкусе, должно быть универсально, суждение, которое должно быть сделано через него, не должно быть частным, но универсальным суждением, или универсальным мотивом удовлетворения." Эта вторая формулировка предполагает более ясное, чем первая, что для такого суждения, как суждение о вкусе, чтобы быть универсально действительным это должно было быть основано на универсальном чувстве, так, чтобы в этом случае удовольствие в красивом объекте, который является предметом такого суждения и который этим должен быть оценен другими, как должно будет показано, будет чем-то, что, как можно разумно ожидать, будут универсально чувствовать, по крайней мере, при соответствующих условиях. Кант производит этот последний пункт, что суждение о вкусе касается того, что все чувствовали бы при соответствующих условиях, а не с тем, что все могли бы чувствовать при фактических условиях, характеризуя суждение о вкусе как "идеал" и априори": “ Относительно фактического вкуса, я должен сделать суждение о том, что нравится универсально на основе опыта, но, в отношении идеального вкуса, можно сделать это априорно, ранний Кант часто, кажется, предполагает, что все суждения о вкусе - просто эмпирические наблюдения о том, что, оказывается, нравится людям, поскольку действительно подразумевает его критика Баумгартена в "Трансцендентальной эстетике” первой Критике. Настоящий переход показывает, что вопросы не так просты, что Кант уже признал еще в 1772-3, что есть, по крайней мере, некоторый смысл, в котором суждения о вкусе являются априорными, и инновационность Критики силы суждения не может лежать только в этом утверждении, как поспешное чтение письма Райнхольду могло бы предположить.

Я называю тезис, что суждения о вкусе требуют всеобщую ценность в "логико-лингвистическом" аспекте теории вкуса Канта, потому что в более поздней “Аналитике прекрасного” он представит это требование обращением к логическому понятию "количества" суждения о вкусе и поддержит это обращением, как мы фактически говорим, к красоте, в частности, тем фактом, что, хотя против нас кажется правильным ослабить любое предложение всеобщей ценности, когда мы сообщаем о нашем собственном удовольствии в чем-то, мы считаем это просто приятным, явно ограничивая наше суждение нашим же собственным случаем - как тогда, когда я говорю, о чем-то вроде “вино Канарских островов приятно для меня” – это не звучит для нас не правильно, чтобы добавить такое ограничение на наши суждения красоты. В лекциях по антропологии Кант фактически не пытается поддержать это аналитическое требование, но вместо этого продолжает двигаться более непосредственно к тому, что я рассматриваю психологическим аспектом его теории, то есть, его характеристики нашей реакции на красоту, которая необходима, чтобы показать, как может быть разумно для нас требовать универсальной ценности нашего суждения о вкусе, по крайней мере, идеально и априорно. Просто то, где мы находим принципиальное различие между ранними и более поздними оценками вкуса Канта: в то время как с середины 1770-ых Кант будет утверждать, что наше удовольствие в красивом объекте вызвано гармоничной игрой между воображением и пониманием, что он вызывает суждение, которое он будет утверждать, как можно разумно ожидать, будет вызвано в любом должным образом расположенном наблюдателе, в лекциях от 1772-3 он утверждает, что наше удовольствие в красоте причиняется гармонией между объектом и законами одной только нашей чувствительности. Объект красив просто, если он соглашается с законами человеческой чувствительности, и тем самым облегчает его собственную интуицию: “Что способствует чувственному созерцанию - приятно и красиво, что в соответствии с субъективными законами чувствительности, и это способствует внутренней жизни, так как это устанавливает познавательные способности в деятельности”. Ограничение объяснения к соглашению объекта с законами человеческой чувствительности, отнюдь не небрежное упущение; напротив, это младше того, что мы находим в лекциях Канта по логике того периода и в его лекциях по метафизике с этого же периода и на некоторое время дольше. Таким образом, в его лекциях по логике в начале 1770-ых, Кант говорит, что “Эстетическое совершенство - совершенство согласно законам чувствительности”, и в логических лекциях с начала 1780-ых, хотя его обсуждение эстетики к тому времени значительно более усовершенствовано, Кант все еще настаивает, что эстетическому совершенству нечего делать с пониманием и его беспокойством, а именно, с правдой, но только с законами чувствительности; правда, он говорит, может быть это “непременное условие" эстетического совершенства, но является самым большим “отрицательным условием, так как здесь нет принципиального конца”; принципиальный конец в случае красоты – это еще только “приятность и соглашение чувствительности”. Аналогично, Кант поддерживает то же самое представление в своих лекциях по метафизике с середины 1770-ых: “Что является объектом интуиции или чувственной силы суждения, которое нравится, и объект красив... Вкус - таким образом, сила суждения о чувствах, через которое познается, что согласуется с чувствами других... Универсальное соглашение чувствительности состоит в том, что составляет мотив удовлетворения через вкус.

Прежде, чем Кант даже объясняет, чем он подразумевает под соглашением о красивом объекте с законами чувствительности, он хочет прояснить, что такое объяснение нашего опыта красоты будет достаточно, для выполнения требований, предъявленных универсальной ценностью суждения о вкусе. Он не удостаивает такой аргумент, поскольку он позже будет увлечен “дедукцией суждений о вкусе”; действительно, было бы удивительно, если бы он был, так как насколько нам известно в 1772-3 Кант, еще не ввел идею "дедукции" любой формы суждений в его появляющуюся теоретическую философию. Но основная стратегия его более позднего дедукции эстетических суждений уже присутствовала, а именно, основная стратегия показывала, что суждения о вкусе опираются на основу, которая столь же универсальна как и те обычные познавательные суждения; только в этой точке его взгляд еще не суждения о вкусе, основанные на субъективном удовлетворении условий для суждения вообще, которое составлено гармонией между воображением и пониманием, но просто законы чувствительности столь же универсальные как законы понимания, таким образом, объект, который нравится в силу его соглашения с законами чувствительности дает начало суждению, которое столь же объективно как суждение об объекте понимания, сделанного на основе понятия понимания. В словах Канта, Суждения о красоте и уродстве образуют другую цель, но не в соответствии с правилами понимания, а скорее в соответствии с таковыми из чувствительности. У чувствительности есть свои правила, так же как и у понимания. Определенные принципы вкуса должны быть универсальными и держаться универсально. Таким образом, есть определенные правила эстетики.

Детали более поздней дедукции Кантом эстетических суждений должны, конечно, измениться как и детали его объяснения эстетического изменения реакции; но идея возможности такой дедукции - это фактически не одно из главных новшеств Критики способности суждения.

Однако, мы можем теперь спросить, что Кант подразумевает под соглашением об объекте с законами чувствительности и помощью интуиции по такому соглашению. То, что он имеет в виду - это просто такие свойства формы объекта как пропорция и симметрия, которые облегчают принятие, схватывание, и запоминание объекта в целом. Разделение красивых объектов на те, которые пространственно расширены и те, которые временно расширены - различие, которое, возможно, было предложено недавно изданным Laokoön Готтолда Эфраима Лессинга (1766), но которое, конечно, будет также предложено собственным анализом Канта фундаментальных форм чувствительности в его вступительной диссертации, О формах и принципах чувственного и интеллектуального мира 1770 - Кант утверждает, что красивые объекты - пространственные или временные формы которых облегчают для нас схватывать их как целое. В его словах,

Содействие осуществляется через пространство и время. Изменение в космосе - число, вовремя это - просто игра. Игра способствует изменению через пропорцию в частях. Симметрия способствует понятности и является отношением чувствительности. В случае непропорционального дома, я могу представить целое только с трудом, в то время как в случае хорошо построенного дома, в отличие от предыдущего, я вижу равенство в этих двух сторонах. Равенство частей способствует моему чувственному представлению, помогает интуиции, увеличивает жизненную активность и одобряет это, следовательно целое должно понравиться мне, и по той же самой причине аналогично все [что является красивым], поскольку это правило - основание во всей непринужденности.

В случае объектов с временным, а не пространственным расширением, таких как музыкальная пьеса (или музыкальное представление), аналогичные свойства, такие как симметрия и пропорция в ритме и гармонии также “способствуют чувственному пониманию". Кант продолжает предлагать другие виды объектов, такие как танцы и сады, в которых это - также помогает схватывать целое постоянством соответствующих частей, которая является основанием нашего удовольствия, удовольствие, которое универсально, потому что “У всех людей есть условия, при которых они могут представить большой копию”. Эти условия состоят в том, что Кант подразумевает законами чувствительности: формальные свойства, такие как пропорция и равенство позволяют объектам соглашаться с законами нашей чувствительности. “Так как деление пропорции и равенства способствует нашей интуиции, они таким образом согласуются с субъективными законами нашей чувствительности, и это относится ко всему, что делает представление целого легким для нас, и которое способствует расширению нашего познания”.

Такие формальные свойства пространственной и временной структуры едва ли исчезнут из зрелой теории красоты Канта; напротив, кажется, что он продолжит рассматривать то, что является самыми важными свойствами надлежащих объектов чистых суждений о вкусе. Конечно, это - такие свойства, которые имеет в виду Кант, когда он спорит в Критике силы суждения, что “Вся форма объектов чувств... - или форма или игра”, и таким образом что, в то время как “Очарование цветов или приятных тонов инструментов может быть добавлено”, однако "рисование" в случае пластичных искусств и "состав" в случае с музыкой “составляют надлежащий объект чистого суждения о вкусе.” Однако, когда Кант преобразовывает свое основное объяснение нашего удовольствия в красоте из соглашения об объекте с законами одной только чувствительности к гармонии между воображением и пониманием, что объект вызывает в нас, в возможном диапазоне объектов, вкус будет значительно расширен, даже за счет "чистоты" суждений о вкусе; и именно на этом расширении диапазона и значении объектов вкуса возможное включение Кантом эстетического в его целенаправленное видение единства систем природы и свободы будет зависимо.