Капитул Дюны 2 page

Однажды во время утренней прогулки – Тегу шел тогда девятый год и было это незадолго до сбора третьего урожая яблок – они спустились в мелкую лощину, где не росли деревья, но зато густо росли какие‑то травянистые растения. Одраде положила руку на плечо Тега и повела его по древним ступеням из черного камня. Лестница вывела их на извилистую тропинку, вьющуюся среди сочной травы и мелких полевых цветов. Наконец она заговорила:

– Очень интересен вопрос владения, – сказала она. – Владеем ли мы планетой или она владеет нами?

– Мне нравится, как здесь пахнет. – Тег не стал отвечать на риторический вопрос.

Одраде сняла руку с плеча мальчика и легонько подтолкнула его вперед.

– Здесь мы насадили растения, полезные для обоняния, Майлс. Это ароматические травы. Внимательно присмотрись к ним, а потом познакомься с их свойствами в библиотеке. Не бойся, смело наступай на них! – воскликнула она, видя, как он старательно обходит пробившиеся между камнями побеги.

Майлс с силой наступил на нежный зеленый побег, и в ноздри ему ударил крепкий возбуждающий аромат.

– Эти растения предназначены для того, чтобы на них наступали, – только тогда они отдают спрятанные в них сокровища – чудесный запах, – проговорила Одраде. – Прокторы научат тебя справляться с ностальгией. Они не говорили тебе, что ностальгия очень часто вызывается именно запахом?

– Говорили, матушка. – Он обернулся и посмотрел на растение, на которое только что наступил. – Это розмарин.

– Откуда ты знаешь? – Одраде не смогла скрыть напряжение, прозвучавшее в голосе.

Он пожал плечами.

– Просто знаю и все.

– Это говорит твоя исходная память. – Теперь в голосе Одраде звучало удовлетворение.

Они продолжили прогулку по лощине, поросшей ароматическими травами. Голос Одраде вновь стал задумчивым и печальным:

– У каждой планеты свой характер, но мы стараемся найти в них черты, присущие нашей Древней Земле. Иногда это лишь туманный намек, но на этой планете нам повезло больше.

Она опустилась на колени и сорвала побег какого‑то ядовито‑зеленого растения. Одраде растерла стебелек между пальцами и поднесла к носу Тега.

– Шалфей.

Она была права, это действительно был шалфей, но Майлс при всем желании не смог бы сказать, откуда он это знает.

– Я нюхал этот запах в пище. Это похоже на меланжу?

– Нет, шалфей просто улучшает аромат, но не изменяет состояния сознания. – Она встала и посмотрела на мальчика с высоты своего роста. – Хорошенько запомни это место, Майлс. Наш древний мир давно исчез, но здесь мы сумели воссоздать его частичку.

Он почувствовал, что сейчас она учит его чему‑то очень важному. Он спросил Одраде:

– Почему ты спросила о том, не владеют ли планеты нами?..

– Наша Община считает, что на земле мы всего лишь экономы. Ты знаешь, кто такие экономы?

– Да, это такие, как Ройтиро, отец моего друга Йорги. Йорги говорит, что его старшая сестра, когда вырастет, станет экономкой на их плантации.

– Правильно. На некоторых планетах мы живем очень долго, дольше, чем другие известные нам народы, но мы – всего лишь экономы.

– Но если не вы владеете Капитулом, то кто?

– Вероятно, никто. Я задам тебе такой вопрос: каким образом мы выделяем друг друга, Общину Сестер и эту планету?

Он посмотрел ей в глаза, потом взглянул на свои руки. Сделал ли Капитул отметины и на нем?

– Большинство таких отметин находятся в глубинах нашего существа. – Одраде взяла мальчика за руку. – Пошли.

Они покинули ароматическую лощину и углубились во владения Ройтиро. По дороге Одраде продолжала говорить:

– Община Сестер редко основывает ботанические сады, – сказала она. – Сад должен поддерживать не только зрение и обоняние.

– Он должен поставлять пищу?

– Да, он должен служить поддержанию жизни, это его первейшая задача. Сад – источник еды. В той лощине, где мы только что побывали, растут травы, которые мы используем на кухне.

Поток ее слов проникал в душу мальчика и откладывался там, заполняя пустоты и провалы памяти. Он чувствовал, что за этими словами кроется план, рассчитанный на столетия. Деревья заменят строительные конструкции для удержания водных ловушек, растения предохранят от осыпания берега рек и озер, помогут сохранить от эрозии верхний, плодородный слой почвы, сохранят побережья морей и океанов и воду, чтобы в ней могли размножаться рыбы. Сестры Бене Гессерит думали и об эстетике – деревья должны давать тень, причем деревья должны отбрасывать на лужайки красивые тени.

– Деревья и все другие растения очень важны для наших симбиотических отношений, – сказала Одраде.

– Симбиотических? – Это было новое для Майлса слово.

Она объяснила ему значение этого термина, пользуясь понятными мальчику образами. Верховная знала, что Майлс часто ходит с другими детьми за грибами.

– Грибы растут только в окружении дружественных корней. Каждый вид гриба вступает во взаимовыгодные отношения с тем или иным видом растений. Растения и грибы существуют вместе, используя для роста соки друг друга.

Она продолжала развивать мысль, но Майлс был уже утомлен уроком, ему наскучило учение, и он с силой пнул ком травы, попавшийся ему под ноги, заметив, что Одраде неодобрительно посмотрела на него. Он сделал что‑то неподобающее. Почему на одни растения наступать можно, а на другие – нельзя?

– Майлс, трава не дает ветру уносить верхний слой почвы в неподходящие места, например, на дно рек.

Майлс уже хорошо изучил этот тон. В нем чувствовался упрек. Он опустил голову и посмотрел на траву, которую обидел.

– Этой травой питается наш скот. Семена некоторых видов употребляем в пищу мы. Разные виды тростника защищают почву от выветривания.

Он знал это. Мальчик попытался отвлечь Одраде.

– Выветривания? – спросил он, произнеся это слово по буквам.

Она не улыбнулась, и Майлс понял, что ему не удалось провести Одраде. Пристыженный, он продолжал внимательно слушать урок.

– Когда придет Пустыня, – говорила между тем Одраде, – то останутся только лозы винограда, чьи корни проникают в почву на сотни метров. Сады же погибнут первыми.

– Но почему они должны погибнуть?

– Чтобы освободить место для более важных форм жизни.

– Для песчаных червей и меланжи?

Он заметил, что его вопрос понравился Верховной Матери. Хорошо, что мальчик знает о связи между песчаными червями и Пряностью, без которой не может существовать Бене Гессерит. Майлс не знал, как в точности действует Пряность, но отчетливо представлял себе цикл: песчаный червь – песчаная форель – меланжа – и снова песчаный червь. Сестры Бене Гессерит брали из этого цикла нужный им элемент.

Однако он устал от сегодняшнего урока и спросил:

– Если все эти существа так или иначе погибнут, то зачем мне идти в библиотеку и читать о них, заучивая их названия?

– Потому что ты человек, а в людях глубоко заложено стремление все разложить по полочкам, все классифицировать, всему присвоить ярлык.

– Но почему мы так любим присваивать всему имена?

– Потому что так мы заявляем свои претензии на то, что называем. Мы предполагаем, таким образом, свое право владения, которое может сбить с толку и представлять опасность.

Итак, она снова вернулась к вопросу о собственности.

– Моя улица, мой пруд, Моя планета, – говорила между тем Одраде. – Ярлык «мое» вечно преследует нас. Это этикетка, которую ты навешиваешь на место или на вещь, которая вряд ли будет иметь иной смысл, кроме дара завоевателя… или слова, которое будешь произносить, пребывая в страхе.

– Дюна, – сказал мальчик.

– Однако ты быстро соображаешь!

– Досточтимые Матроны сожгли Дюну.

– Они сделают то же самое с нами, если отыщут нас.

– Но этого не будет, если я стану вашим башаром! – никто не учил мальчика этим словам, но, произнеся их, он почувствовал, что в них есть доля истины. В библиотеке он узнал, что враги испытывали трепет, когда башар появлялся на поле брани.

Словно прочитав его мысли, Одраде сказала:

– Башар Тег славился тем, что умел создавать положения, при которых битвы становились ненужными.

– Но он сражался с вашими врагами.

– Никогда не забывай о Дюне, Майлс. Старый башар принял смерть именно там.

– Я знаю об этом.

– Твои прокторы рассказывали тебе о Каладане?

– Да, в записях он именуется Дан.

– Ярлыки, Майлс. Имена о многом могут напомнить, но люди в большинстве своем не чувствуют глубинной связи между сущностью и названием. Все это не более чем скучная история, да? Названия – но полезны они только для узнавания существ своего рода, не правда ли?

– Мы с тобой одного рода?

Этот вопрос мучил его давно, но только сегодня Майлс облек его в слова.

– Мы оба Атрейдесы – ты и я. Помни об этом, когда снова примешься за изучение Каладана.

Когда они, возвращаясь с прогулки, пересекли пастбище и сад и перед Майлсом открылся господствующий холм, на котором высились Центральные здания, Майлс с новым чувством посмотрел на эти строений. Чувство не покинуло его, когда они с Одраде пошли мимо оград, окаймляющих выход на Первую улицу.

– Живая жемчужина, – сказала Одраде, имея в виду Центральные здания.

Войдя в арку, Майлс посмотрел вверх, на название улицы, выжженное в своде затейливой галахской вязью. Сестры Бене Гессерит любили декоративность. Такие таблички украшали все улицы и здания Капитула.

Мальчик огляделся под сводами Централа. Посреди крытой площади весело плясали струи фонтана – это была еще одна изящная деталь – пусть небольшая, но она позволила Майлсу почувствовать глубину человеческого опыта. Орден сумел сделать это место надежной опорой, но ребенок не мог еще понять тот способ, каким это было достигнуто. Те вещи, которые он познавал во время прогулок по саду и занятий с прокторами, простые и сложные вещи, соединились в новом, неведомом ранее фокусе. Это был запоздалый ответ ментата, но Майлс еще не знал этого. Он лишь чувствовал, что его безошибочная память перемещает впечатления, заново организует их. Внезапно он остановился и оглянулся назад, увидев в проеме арок крытой улицы сад, из которого они только что пришли. Все связалось воедино. Трубы Централа исторгали потоки метана и удобрений. (Прокторы водили его по заводу, производящему метан и удобрения.) Метан приводил в движение насосы и использовался в холодильных установках.

– Куда ты смотришь, Майлс?

Он не знал, как ответить. Вместо этого он вспомнил, как однажды осенним утром Одраде показала ему Централ из орнитоптера, чтобы рассказать о сложном хозяйстве зданий и дать о них общее представление. Произнесенные ею тогда слова только теперь обрели свой подлинный смысл.

– Мы создали самый лучший, какой только смогли, экологический цикл, – сказала тогда Одраде. – Спутники, контролирующие погоду, следят за состоянием системы и направляют потоки в нужное русло.

– Почему ты смотришь на сад, Майлс? – не отставала Одраде. В ее голосе появились повелительные интонации, которым он был не в силах сопротивляться.

– Тогда в орнитоптере ты сказала, что это очень красиво, но и очень опасно.

Они летали на орнитоптере только однажды, и Одраде сразу поняла намек. «Экологический цикл».

Он посмотрел ей в лицо и застыл в ожидании.

– Замкнутый цикл, – сказала она. – Это очень заманчиво – воздвигнуть надежные стены и оградить себя от всяких изменений. Сгнить заживо в этом самодостаточном комфорте.

Ее слова наполнили душу мальчика беспокойством. Ему показалось, что он уже слышал их когда‑то… но это было в другом месте и произнесла их другая женщина, которая тоже держала его за руку.

– Обособленность любого рода – это прекрасная питательная среда для ненависти к чужакам, – продолжала Одраде. – Жатва бывает горькой.

Слова были другие, но смысл тот же.

Он шел рядом с Одраде, держась за ее руку. Ладонь мальчика вспотела от волнения.

– Почему ты так молчалив, Майлс?

– Вы крестьяне, – ответил он. – Вы, Сестры Бене Гессерит, занимаетесь крестьянским трудом.

Она моментально поняла, что произошло. Подготовка ментата дала себя знать, хотя сам Майлс еще этого не понимал. Но сейчас еще не время.

– Ты действительно внимательно относишься ко всему, что растет, Майлс. Ты очень умен, если сумел заметить это.

Когда они расставались – Одраде направилась в свою башню, а мальчик в школьный дортуар, – Верховная Мать сказала:

– Я скажу прокторам, чтобы они обратили особое внимание на умелое использование силы.

Он не понял ее.

– Я уже тренировался обращаться с лазерным ружьем. Говорят, что у меня хорошо получается.

– Это мне известно. Но есть оружие, которое невозможно держать в руках. Это оружие духа и разума.

***

Правила и установления строят крепостные стены, за которыми мелкие души создают сатрапии. Это очень опасное состояние в лучшие времена, но во времена бедствий такие стены ведут к катастрофе.

Кодекс Бене Гессерит

Стигийская чернота спальных покоев Великой Досточтимой Матроны. Логно, Гранд‑Дама и Старшая Помощница Высочайшей Особы, войдя в покои из неосвещенного коридора, содрогнулась при виде этого непроницаемого мрака. Консультации и разговоры в полной темноте пугали Логно, и Великая Досточтимая Матрона, зная об этом, получала немалое удовольствие от страха Гранд‑Дамы. Но, однако, это не было главной причиной темноты. Может быть, Великая Досточтимая Матрона боится нападения? Несколько Высочайших Особ действительно приняли смерть в постели. Нет… дело не в этом, хотя, может быть, опасения перед нападением повлияли на выбор.

Из темноты доносились вздохи и стоны.

Некоторые Досточтимые Матроны, хихикая, утверждали, что Великая Досточтимая Матрона осмелилась разделить ложе с футаром. Логно вполне допускала такую возможность. Эта Великая Досточтимая Матрона вообще осмеливалась делать многое. Разве не она спасла немного Оружия во время катастрофы Рассеяния? Но футары? Сестры знали, что футара невозможно обуздать с помощью секса, во всяком случае с человеком. Вероятно, это могли сделать Многоликие Враги. Кто может это знать?

В покоях висел удушливый запах меха. Логно закрыла дверь и принялась ждать. Великая Досточтимая Матрона не любила, когда ей мешают завершить любое дело, каким бы она ни занималась под покровом темноты. Но при этом она позволяет мне называть ее Дамой.

Раздался еще один стон, потом Великая Матрона заговорила:

– Сядь на пол, Логно. Да, там, возле двери.

Она что, действительно видит меня или только догадывается?

У Логно не хватило мужества проверить это. Яд. Когда‑нибудь я ее отравлю. Она очень осторожна, но ее можно отвлечь. Хотя Сестры и подсмеиваются над ней, Логно все равно считает, что яд – общепринятое орудие наследования… если, конечно, наследник имеет средства удержать власть.

– Логно, я хочу поговорить о тех иксианцах, с которыми ты встречалась сегодня. Что они говорят об Оружии?

– Они не понимают, как оно действует, а я им ничего не сказала.

– Конечно, этого нельзя делать ни в коем случае.

– Вы опять будете возражать против соединения Оружия и Заряда?

– Ты что, издеваешься надо мной, Логно?

– Дама, я никогда не стану этого делать!

– Надеюсь.

Молчание. Логно поняла, что они обе имеют в виду одно и то же. После катастрофы уцелели всего триста образцов Оружия. Каждый образец мог быть использован только один раз, если его зарядить (Заряды находились под контролем Совета, и могли использоваться только с его согласия). Великая Досточтимая. Матрона распоряжалась только самим Оружием, то есть имела только половину страшной власти. Без Заряда Оружие представляло собой лишь маленькую трубку, которую можно было носить в руках. Заряженное Оружие могло причинить мгновенную бескровную смерть любому, кто окажется в пределах досягаемости.

– Многоликие, – процедила сквозь зубы Великая Досточтимая Матрона.

Логно кивнула в темноту, туда, откуда донеслись слова Высочайшей Особы.

Может быть, она видит меня. Мне не известно, что еще ей удалось сохранить и чем снабдили ее иксианцы.

Саму же катастрофу учинили Многоликие, будь они навеки прокляты. Они и их футары! Та легкость, с какой были конфискованы Оружие и Заряды! Это же чудовищная сила! Надо как следует вооружиться, прежде чем возобновить битву. Дама права.

– Да, та планета – Баззелл, – проговорила Великая Досточтимая Матрона. – Ты уверена, что ее никто не защищает?

– Мы не смогли обнаружить там никаких признаков оборонительных систем. Контрабандисты говорят, что ее действительно никто не защищает.

– Но там так много Черного Камня!

– Здесь, в пределах Старой Империи, редко кто отваживается нападать на ведьм.

– Мне не верится, что на этой планете только горсть ведьм! Наверно, это какая‑то ловушка.

– Такое всегда возможно, Дама.

– Я не доверяю контрабандистам, Логно. Плените еще несколько человек и выпытайте больше подробностей о Баззелле. Может быть, ведьмы и слабы, но я не думаю, что они глупы.

– Слушаюсь, Дама.

– Передай иксианцам, что они очень расстроят меня, если не смогут воссоздать Оружие.

– Но без Заряда, Дама…

– Этим мы займемся, когда наступит нужный момент. А теперь иди.

Логно с преувеличенным шипением произнесла: «Слушаюсь!», и вышла. Даже темнота в коридоре показалась ей благословенной после непроглядного мрака спальных покоев. Придворная дама заспешила на свет вестибюля.

***

Мы склонны заимствовать у противников их худшие качества.

Кодекс Бене Гессерит

Опять эти образы воды!

Мы собираемся превратить эту проклятую планету в пустыню, а мне грезится вода!

Одраде сидела в своем кабинете, не обращая внимания на привычный беспорядок на рабочем столе. Ее преследовало одно видение: Дитя Моря, качающееся на омывающих его волнах. Волны были окрашены в цвет крови. Видно, ее Дитя Моря само предчувствовало наступление кровавых времен.

Верховная Мать знала, откуда берутся эти видения: все началось в те времена, когда она еще не помышляла о том, что станет Преподобной Матерью; детство проходило на Гамму, на красивейшем берегу теплого моря. Забыв о тревогах, она улыбнулась, вспомнив, как папа готовил устриц. Лично она предпочитала их в тушеном виде.

Из своего детства она лучше всего помнила морские прогулки. Плавание затрагивало самые сокровенные струны ее существа. Вздымавшиеся и падающие волны, вид необъятного, безграничного горизонта, странные и диковинные места, возникающие на этом горизонте, трепетное чувство опасности – все это поддерживало биение жизни. Эти счастливые часы подтверждали уверенность Одраде в том, что она – истинное Дитя Моря.

В море становился спокойнее и папа. Мама Сибия чувствовала себя на вершине счастья, она наслаждалась ветром, обвевавшим ее лицо и разметывавшим длинные темные волосы. Те времена отличались чувством равновесия, это убеждение высказывалось в душе на языке, который был древнее, чем язык самой старой Чужой Памяти. Этот инстинкт говорил: Это мое место, моя стихия. Я – Дитя Моря.

Именно тогда, в детстве, укрепилось в Одраде понимание того, что есть душевное здоровье. Это было умение сохранять равновесие в чуждой стихии моря. Поддерживать свое «я», невзирая на неожиданно возникающие грозные волны.

Мама Сибия передала Одраде эту способность задолго до того, как прибывшие Преподобные Матери отняли у бедной женщины «тайного отпрыска Атрейдесов». Мама Сибия, всего лишь приемная мать, только она научила Одраде любить себя.

В Общине Бене Гессерит, где само упоминание о любви вызывало лишь подозрение, чувство, внушенное Сибией, стало глубочайшей тайной Одраде.

Если копнуть поглубже, то выяснится, что я вполне счастлива сама с собой. Я не возражаю против того, чтобы быть одной. Правда, если учесть существование Чужой Памяти, то пришлось бы признать, что Преподобные Матери редко получают возможность побыть в уединении.

Но мама Сибия, да и папа тоже, это надо признать, выступая in loco parentis[1]по поручению Бене Гессерит, сумели сильно повлиять на воспитание девочки, внушив ей недюжинную силу духа. Сестрам Бене Гессерит оставалось лишь умножить эту силу.

Прокторы добросовестно пытались искоренить «глубоко заложенную страсть к личной привязанности», но потерпели неудачу. Сами учителя не были уверены в своем провале, но постоянно подозревали, что дела обстоят именно так. Одраде послали на Аль Данаб, планету, воплощавшую в себе худшие особенности Салусы Секундус. То был мир, самой природой предназначенный для испытаний. В некоторых отношениях этот мир был хуже, чем климат Дюны: высокие отвесные скалы и русла высохших рек, жаркие ветры, сменявшиеся холодными ураганами, чередование засух и обильных ливней. Сестры не без оснований считали, что на Аль Данабе могут проходить предварительную подготовку те, кто должен был после этого отправиться на Дюну. Но никакие самые суровые испытания не смогли вытравить из души Одраде ее человеческую сущность. Дитя Моря осталось неприкосновенным.

О чем предупреждает меня сейчас Дитя Моря?

Было ли это предупреждение, основанное на предзнании?

Одраде обладала редким даром, она всегда чувствовала, когда Бене Гессерит начинала угрожать какая‑то серьезная непосредственная опасность. В ее мозгу словно раздавался тихий щелчок. Гены Атрейдесов постоянно напоминали о своем существовании. Была ли сейчас какая‑то угроза Капитулу? Нет, щелчка не было. То была опасность, угрожавшая чему‑то другому, тоже очень важному.

Лампадас? На этот раз врожденный талант отказывался дать ответ.

Мастера Скрещивания пытались стереть из наследственности Атрейдесов эту способность к опасному предзнанию, но имели лишь ограниченный успех.

– Мы не можем рисковать появлением нового Квисатц Хадераха!

Они знали о странной способности Одраде, но предшественница ее на посту Верховной Матери, Тараза, советовала использовать способность Одраде, правда, с некоторой осторожностью. Покойная Верховная Мать считала, что предзнание Одраде всегда направлено на распознавание опасностей, угрожавших Ордену.

Сама Одраде полностью соглашалась с такой оценкой. Она довольно плохо начинала себя чувствовать, когда появлялись намеки на опасность. Намеки. Но в последнее время ей стали сниться сны.

Это был один и тот же сон, который в последнее время буквально преследовал ее. Она идет через пропасть по туго натянутой веревке, а кто‑то (она не смела обернуться, чтобы увидеть, кто именно) подкрадывался сзади с топором, чтобы перерубить веревку. Одраде явственно чувствовала шероховатые волокна каната под босыми ногами, слышала свист ветра, чувствовала, как он обжигает ее кожу своим знойным дыханием. И она знала, что сзади подкрадывается некто с топором.

Каждый шаг требовал от нее неимоверного мужества и напряжения всех сил. Шаг! Еще шаг! Веревка колебалась от ветра, и Одраде приходилось широко раскидывать руки, чтобы сохранить равновесие.

Если я упаду, то рухнет и Община Сестер!

Бене Гессерит рухнет в пропасть и найдет там свой конец. Как и всякий живой организм, Бене Гессерит должен рано или поздно покинуть этот мир. Преподобные Матери не смели этого отрицать.

Но это не должно произойти здесь. Только не это падение из‑за перерезанной веревки. Мы не должны допустить, чтобы ее перерубили! Я должна успеть пересечь пропасть, прежде чем подоспеет злоумышленник с топором. Я должна! Я должна!

На этом сон всегда обрывался. Одраде, холодея, просыпалась от звуков собственного голоса, который продолжал еще некоторое время звучать в ее ушах. Но закваска Бене Гессерит давала себя знать даже в такой ситуации. Никогда не было холодного пота, только чувство пронизывающего холода. Законы Бене Гессерит не допускали подобных излишеств.

Тело не нуждается в потении? Значит, тело не потеет.

Сидя за рабочим столом, Одраде полностью осознавала всю глубину метафоры, являвшейся ей во сне: образ тонкой веревки, по которой она совершает свой опасный путь. Это опасный и ненадежный путь, тонкая ниточка, по которой я несу судьбу моей Общины. Дитя Моря предчувствовало приход сна и предупреждало о нем своим купанием в кровавых волнах. Это было не тривиальное предупреждение. Оно было зловещим. Хотелось вскочить и закричать: «Прячьтесь в траве, разбегайтесь, мои куропаточки! Бегите! Спасайтесь!»

Это потрясло бы наблюдателей.

Но обязанности Верховной Матери диктовали свою модель поведения. Надо сделать непроницаемое лицо, словно ее волнуют только те формальные решения, которые она должна принять на основе документов, которыми был завален ее стол. Никакой паники! Ее надо избегать всеми доступными средствами. Нет, конечно, решения, которые ей предстояло принять, были вовсе не тривиальными. Но вести себя следовало спокойно.

Некоторые из ее цыплят уже бежали, исчезнув в неизвестности. Их жизни присоединились к Другой Памяти. Остальные цыплята находились здесь, в Капитуле, и они должны будут знать, когда бежать. Только когда их обнаружат. В таком случае их поведение будут управляться необходимостью момента. Значение будет иметь их тренировка и навыки. Это единственное, что по‑настоящему важно. В этом была их самая надежная подготовка.

Каждая ячейка Бене Гессерит, которой было суждено уйти, была подготовлена на этот случай так же, как Капитул: полное разрушение, но ни в коем случае не подчинение и сдача в плен. Ревущий огонь уничтожит плоть и драгоценные документы. Все, что найдут завоеватели, – это следы полной катастрофы: искореженные конструкции, засыпанные пеплом.

Некоторые Сестры Капитула смогут бежать. Но бегство в момент нападения? Есть ли что‑либо более бессмысленное?

Избранные люди обладают Другой Памятью. Приготовиться. Но Верховная Мать избегала обращения к Другой Памяти. Из моральных соображений!

Куда бежать, кто может спастись, кто может сдаться в плен? Это были отнюдь не праздные вопросы. Что, если они захватят Шиану, которая на краю новой Пустыни ждет появления песчаного червя, который может никогда не прийти? Шиана и песчаные черви: мощный религиозный инструмент, и Досточтимые Матроны найдут способ им воспользоваться. А что будет, если Матроны захватят гхола Айдахо и гхола Тега? У нас не останется ни одного надежного места, где можно будет спрятаться, если это произойдет.

Что, если?.. Что, если?..

Фрустрация порождала гнев. «Следует убить Айдахо, как только он попадет в наши руки! Мы не можем допустить, чтобы Тег стал взрослым».

Только члены Совета, близкие советники и некоторые из наблюдателей разделяли подозрения Верховной Матери. Это был запасной выход на всякий случай. Никто из этих людей не чувствовал себя в безопасности и не был уверен в гхола. Они не казались надежными даже несмотря на то, что был изобретен способ минирования кораблей‑невидимок, которые должны были быть уничтожены в момент атаки Досточтимых Матрон.

В те часы, предшествовавшие его смерти, обладал ли Тег способностью видеть невидимое (включая корабли‑невидимки)? Как мог он знать, где найти нас в пустынях Дюны?

Но если это мог делать Тег, то насколько же опасен был бесконечно одаренный Айдахо, в клетках которого аккумулировались гены Атрейдесов и неизвестно кого еще. Он мог случайно натолкнуться на такую же способность.

Я должна сделать это сама!

Внезапное потрясающее озарение посетило Верховную Мать. Она поняла, что Тамалейн и Беллонда наблюдают за ней с таким же страхом, с каким она сама наблюдает за обоими гхола.

Само знание того, что это возможно – что человек может приобрести чувствительность, позволяющую обнаруживать корабли‑невидимки и другие формы полевой защиты, – может потрясти основы мира. Досточтимые Матроны получат прекрасную путеводную нить. По всей Вселенной рассеяны бесчисленные потомки Дункана Айдахо. Он всегда с гневом говорил, что не желает быть племенным жеребцом на службе Бене Гессерит, но в действительности много раз исправно исполнял эту роль.

Он всегда думал, что действует самостоятельно, и иногда так оно и было на самом деле.

Любой отпрыск Атрейдесов по прямой линии мог обладать талантом, который пышным цветом обещал расцвести в Теге.

На что ушли месяцы, годы и дни? Наступил еще один сезон сбора урожая, а Община до сих пор находится в тисках страшной угрозы. Только теперь до Одраде дошло, что давно наступило утро. По коридору сновали люди. С кухни доносился запах жареных кур и тушеной капусты. Все нормально. Централ жил своей обычной жизнью.

Но что могло быть нормального для того, кто жил в воде в грезах Верховной Матери? Дитя Моря не могло забыть Гамму, головокружительные запахи, дух морских водорослей, выносимых на берег прибоем, освежающий озон, делавший каждый вдох наслаждением, и великолепную свободу в окружающих людях, прорывающуюся наружу в каждом слове и жесте. На море все разговоры приобретали необыкновенную глубину, которую Одраде никогда не сможет забыть. Даже безобидная болтовня на фоне неумолчного говора океана приобретала скрытый важный смысл.

Одраде ощутила, что должна, просто обязана напомнить себе чувство собственного тела в волнах того моря из ее детства. Надо восстановить силы, которыми она обладала тогда, черпать мощь, которой она пользовалась в то невинное время.

Date: 2015-07-17; view: 302; Нарушение авторских прав