Эмпатические отклики

Как уже отмечалось ранее, комплиментарное понимание аналитика должно, когда это возможно, доходить до эмпатического понимания и завершаться им. Понятие эмпатии детально обсуждалось в главе 3 этой книги (см. стр. 139‑143.). Хотя эмпатия определялась различными авторами несколько по‑разному и не существует общего согласия относительно ее происхождения и развития, лишь немногие аналитики (Hartraann, 1964; Shapiro, 1974) не признают ее полезности или даже незаменимости в психоаналитической работе. Фрейд (1921) описывает эмпатию как «процесс... который играет наиболее важную роль в нашем понимании того, что по своему существу чуждо нашему эго в других людях» (р. 108, курсив В. Тэхкэ). Подчеркивая значимость того в пациенте, что чуждо аналитику и таким образом является новым для него, Фрейд, по всей видимости, явно говорит об эмпатии как о творческом процессе, а не только как о сравнивании текущих переживаний пациента с прошлыми переживаниями аналитика. К этому важному различию между созидательной и сравнительной эмпатией мы вернемся позднее.

Хелен Дейч (1926) первая указала на то, что эмпатия достигается через временную идентификацию наблюдателя с переживаниями другого человека. Это наблюдение было повторено и расширено Флиссом (1942), Ракером (1957) и многими другими, что способствовало временному общему согласию относительно центральной роли временной идентификации в эмпатическом процессе. Шэфер (1959) ввел понятие «порождающей эмпатии», а Гринсон (1967) описал выстраивание аналитиком через эмпатические идентификации расширяющегося образа пациента, таким образом делая понимание последнего в ходе анализа все более точным. Кохут (1959) называл эмпатию «действующей на благо других интроспекцией» и видел в ней главное орудие для исследования и понимания психического мира переживаний другого человека. Школа психологии самости, основанная Кохутом, опирается на эмпатию не просто как на основную форму аналитического наблюдения, но также как на действительно центральный лечебный фактор (Kohut, 1977, 1984).

Последнее время эмпатии уделяется все большее внимание в психоаналитической литературе (Buie, 1981; Basch, 1983; Levy, 1985; Tansey and Burke, 1989). Включается или нет эмпатия в понятие контрпереноса зависит от конкретного автора, однако наблюдается растущая тенденция делать ее понятием более высокого класса, более или менее синонимичной аналитическому пониманию в целом (Levy, 1985; Berger, 1987).

В данной концептуализации эмпатический процесс рассматривается как объектно‑ориентированный способ использования идентификации для достижения и понимания внутренней жизни другого человека; для схватывания субъективного смысла его частного переживания. Требуя переживания себя и объекта как индивидов со своими особенными частными мирами, с сопутствующим проявлением способности к интроспекции, такое использования идентификации будет обоснованным и возможным лишь после установления константности Собственного Я и объекта.

Индивидуации неотъемлемо свойственна утрата очевидного обладания функциональным объектом, который теперь воспринимается как обладающий собственным частным миром с одновременно появляющимся осознанием собственного фундаментального одиночества и заключения в частный внутренний мир. В то время как ребенок до достижения константности Собственного Я и объекта искал и находил себя в отражающих глазах функционального объекта, теперь ему приходится искать как себя, так и индивидуальный объект в обособленном внутреннем мире последнего. Совместное использование идентификации и интроспекции, которое я назвал информативной идентификацией (см. главу 3) и которое стало возможным с установлением константности Собственного Я и объекта, будет с этого времени для ребенка основным средством для повторного нахождения объекта и обеспечения взаимного присутствия себя и объекта во внутренних мирах друг друга. Как было сказано в части 1, информативные идентификации, которые используют все вербальные и невербальные сигналы и послания, указывающие на эмоциональное переживание объекта, постепенно ведут к более точному разделению этого переживания. Через такое разделение меняющихся потенциалов чувств взрослого человека ребенок будет постепенно приобретать способность к оттеночным и разносторонним эмоциям и развивать представления о Собственном Я, которые придают личную наполненность смыслом и специфичность его индивидуальной идентичности. Главным образом объектно‑поисковая цель этих идентификаций побуждает Собственное Я ребенка использовать его недавно приобретенную способность к интроспекции, чтобы прийти к осознанию разделяемого переживания как порождаемого объектом и ему принадлежащего. Это осознание, совместно с разделяемой эмоциональной наполненностью смыслом, приводит к феномену, называемому эмпатическим пониманием, а также к последующему выстраиванию психического образа частного мира переживаний объекта с его качественно и количественно уникальным распределением личного смысла. Таким образом, особенно в период детства и юности, информативные идентификации являются не только формой наблюдения, но также структурообразующими процессами первостепенной значимости.

Специфически представляя способность, достигнутую в процессе поиска и нахождения объекта, эмпатиядает особый инструмент для понимания субъективного эмоционального переживания другого человека. Однажды установившись, эмпатические процессы на всем протяжении жизни будут оставаться главным средством для понимания людьми друг друга с возрастающей независимостью от аффективной природы их побуждения. Такое повсеместное использование эмпатии как инструмента для наблюдения побудило нескольких авторов утверждать, что эмпатия побуждается единственно целями понимания (Racker, 1957), представляя объективную и свободную от оценочных суждений форму наблюдения, которая не имеет ничего общего с любовью или какими‑либо другими эмоциями (Goldberg, 1983; Basch, 1983). Однако такие обобщения, по всей видимости, не принимают в расчет ни связанное с развитием начало эмпатии, ни ее другие важные функции в субъективно крайне важных человеческих взаимоотношениях.

В отличие от более ранних форм идентификаций, информативные идентификации главным образом объектно ориентированы и служат нахождению индивидуального объекта любви. Они порождают информативные репрезентации индивидуальных внутренних миров как Собственного Я, так и объекта, и обеспечивают мост для нахождения друг друга в разделяемом эмоциональном переживании. Первичная мотивация эмпатии для удостоверения любящего присутствия ребенка и его матери во внутреннем мире друг друга и будет оставаться главной для всех последующих любовных отношений. Она будет обеспечивать основу для глубокого удовлетворения, проистекающего от повторного воссоединения двух в противном случае безнадежно разъединенных смертных индивидов, а также от непрерывно продолжающегося обогащения репрезентативного мира индивида вследствие этих переживаний. Даже если позднее мотивы для достижения эмпатического понимания могут быть диаметрально противоположны любовным чаяниям, по существу объектно‑поисковый характер будет оставаться клеймом эмпатических процессов на всем протяжении жизни. Мы проявляем эмпатию, когда пытаемся постичь частное переживание объекта, который нас интересует и о котором мы хотим знать, будет ли это объект любви, друг, пациент или враг. Независимо от того, мотивируется ли эмпатия позитивными намерениями или нет, нахождение объекта через разделяемое эмоциональное переживание всегда будет приносить удовлетворение, по крайней мере самому испытывающему эмпатию лицу, даже когда она превращается в преимущественно нарциссическое удовольствие от своей одаренности как наблюдателя. Позднее мы поговорим об особом типе удовольствия, неотъемлемо присутствующем в «генеративной эмпатии» (Schafe'r, 1959), испытываемой развивающим объектом, независимо оттого, является ли он родителем или аналитиком.

Многие авторы считают эмпатические отклики реакциями разделенной судьбы, основанными на индивидуальных и универсально человеческих жизненных переживаниях наблюдателя, достаточно сходных или аналогичных переживаниям другого человека. Относительная близость текущего переживания другого человека по сравнению с собственными хранимыми переживаниями наблюдателя будет затем позволять пробную идентификацию последнего со способом переживания другого лица. Это ведет через временное разделение аффективной значимости переживания другого человека к лучшему его пониманию (Racker, 1957; Berger, 1987). Моделл (1984) открыто говорит, что знание посредством эмпатии является приятным повторным нахождением аспектов Собственного Я в другом человеке.

По‑моему, важно осознать, что репрезентации собственных эмоционально значимых прошлых переживаний, которые используются в таких сравнениях, сами во многом являются результатами информативных идентификаций с постигаемыми эмоциональными переживаниями собственных первичных объектов. Те ранние эмпатические переживания, которые создали оснастку и способность к эмпатии посредством сравнения, сами не могли быть результатами таких сравнений. In statu nacsendi (по состоянию зарождения) они возникли как новые эмпирические и репрезентативные достижения через творческое использование идентификаций. Мне представляется, что даже если крайне эмпатическое понимание в повседневной жизни происходит на основе сравнения, имеются взаимоотношения, в которых первоначальная творческая форма эмпатии остается активной и даже может быть существенно важной для конечных целей этих особых взаимодействий.

Хотя простые обобщения (Novick and Kelly, 1970) на основании собственных прошлых переживаний не включают в себя информативные идентификации с субъективным переживанием объекта и поэтому могут приводить лишь к псевдопониманию, эмпатия, основанная на разделенном прошлом, обеспечивает почву и способствует целям большей части эмоционального понимания между людьми в целом.

Наблюдается общая тенденция к драматическому уменьшению структурообразующих интернализаций после подросткового кризиса и возрастающая склонность к использованию уже достигнутых структур. Представляется, что независимо от мотивации это также может быть справедливым для структур понимания. Такая особая мотивация может в большей или меньшей степени обеспечиваться эмоционально особенно интенсивными и важными взаимоотношениями, где крайне важно достижение и понимание объекта. Такие взаимоотношения наблюдаются между зрелыми любовниками, преданным отношением родителя к своему растущему ребенку, а также в отношении аналитика к пациенту.

Следует подчеркнуть, что наличие и разделение творческой эмпатии в этих взаимоотношениях относительно и каждое из них может функционировать и протекать вполне адекватно даже в ее отсутствие. Но также справедливо, что творческая эмпатия постоянно присутствует в любовных взаимоотношениях, для которых характерна способность оставаться свежими и обновляющимися, а также во взаимоотношениях между родителями и детьми, где она творчески и детски‑специфическим образом помогает развертыванию индивидуальных потенциальных возможностей последних. Если рассматривать психоаналитическое лечение как попытку реактивации и максимальной помощи пациенту при задержке психического развития, все, что было сказано о преданном родителе, будет также, с соответствующими необходимыми изменениями, относиться к аналитику в его функции в качестве нового связанного с развитием объекта для пациента. Зрелые любовники, подлинно «генеративные» родители и особенно успешные аналитики различаются по длительности мотивации и способности оставаться открытыми и подвергать себя новым эмоциональным переживаниям через творческое использование информативной идентификации с субъективными переживаниями своих объектов. Удовлетворение, испытываемое аналитиком в таком эмпатическом переживании, проистекает не только от приятного узнавания прошлого Собственного Я, не только от узнавания объекта своего прошлого, но также от творческого переживания объекта, изменившегося вследствие существенно нового данного в опыте аспекта.

Наряду с различием между сравнительной и творческой эмпатией у них имеются точки соприкосновения, но их исследование нельзя сводить к вопросу о том, способен ли аналитик чувствовать и переживать вместо пациента, когда у последнего отсутствует способность или желание делать это самому. Мнения аналитиков в данном вопросе разделились. В то время как некоторые из них полагают, что аффекты пациента не могут быть пережиты аналитиком, если они не представлены в осознанном виде в психике пациента, Кохут (1959), например, открыто называет эмпатию «замещающейинтроспекцией», которая позволяет аналитику ощущать и переживать состояние пациента в его функции в качестве объекта Собственного Я для последнего.

Разделение текущего аффективного состояния Собственного Я другого человека существенно важно в эмпа‑тии. Как неоднократно утверждалось, эмпатия возможна, лишь когда существует дифференцированное Собственное Я как объект для информативных идентификаций. С другой стороны, эмпатия всегда возможна в принципе, когда имеется в наличии такое Собственное Я, даже в его наиболее примитивных формах. Хотя нельзя эмпатизироваться с младенцами до тех пор, пока они не достигли переживания дифференцированного Собственного Я, и с пациентами, регрессировавшими к недифференцированности, ситуация драматически меняется, когда сталкиваешься с человеком, живущим в мире, независимо от того, сколь элементарными или искаженными могут быть его представления о себе и своих объектах.

Если имеется переживающее Собственное Я, оно будет испытывать аффективные переживания, в которые можно в принципе проникнуть посредством информативных переживаний. Эмпатическое понимание, достигнутое через этот процесс, может обнаружить пробелы и искажения в аффективном переживании пациента по сравнению с его хронологическим возрастом и с переживаниями аналитика как взрослого человека, эмпатизирующего с ситуацией и внутренним переживанием пациента. Может оказаться, что аффективные потенциальные возможности пациента в большой степени остались психически непредставленными или представленными лишь недостаточным и искаженным образом. В то время как такие важнейшие недостатки и искажения психической структуры как правило свойственны пациентам с психотическими и пограничными состояниями, вторичная недоступность определенных репрезентаций и эмпирических способностей из‑за их отражения вследствие вытеснения в основном отличает пациентов с преимущественно невротическими патологиями.

Это базисное различие между первичным отсутствием и вторичной утратой определенных способностей эмоционального переживания будет выдвигаться на первый план и пониматься посредством правильного использования эмпатических и комплиментарных откликов аналитика на своего пациента. Правильная оценка пропорции между отсутствием и утратой структуры в эмпирическом мире пациента существенно важна при определении того, как должно быть использовано «замещающее» эмоциональное переживание аналитика в терапевтических взаимодействиях с пациентом. Как будет сказано в последующих главах, такие хорошо известные способствующие инсайту инструменты классической техники, как генетические интерпретации и их проработка, полезны преимущественно в том случае, когда имеешь дело со вторичными структурными утратами, тогда как создание новых репрезентативных структур требует заново активированных процессов интернализации между пациентом и аналитиком.

«Заместительное» переживание аналитиком тех чувств и эмоций, которые пациент не способен испытывать вследствие первичного отсутствия или вторичной утраты структуры, может в принципе быть результатом какой‑либо смеси сравнительной и созидательной эмпатии. Однако имеет место ясно выраженная тенденция к возрастанию созидательной эмпатии со стороны аналитика совместно с возрастанием уровня структурализации пациента. Когда аналитик выслушивает секретаршу средних лет, у которой после необоснованного выговора босса развиваются мигреневые головные боли, но нет чувства гнева, заместительные чувства гнева аналитика могут главным образом основываться на сравнительной эмпатии, указывающей на отсутствие у пациентки способностей чувствования, которые принадлежат к фундаментальной психической оснастке взрослого человека. С другой пациенткой, описывающей текущую болезненно противоречивую ситуацию со своим любовником, аналитик может внезапно испытать эмоциональное переживание, которое он будет осознавать и как переживание пациентки, и как собственное переживание, которое для него абсолютно ново, но которое с этого времени будет включено в его совокупную способность схватывания эмоционального смысла в переживаниях как объекта, так и своих собственных. При работе с пациентами, представляющими переменные уровни структурализации, у аналитика как правило наблюдается такая последовательность в эмпатических откликах. В то время как нельзя эмпатизироваться с людьми, регрессировавшими к недифференцированности и таким образом к утрате переживания Собственного Я, сравнительная эмпатия склонна быть преобладающей формой эмпа‑тии у пациентов, представляющих недостаточности и искажения в менее личных, универсально человеческих способностях к эмоциональному переживанию. Чем в большей мере пациенты представляют индивидуально дифференцированные и оттеночно эмоциональные нюансы и способности чувствования, тем более значимой будет доля творческой эмпатии в правильном понимании аналитиком своего пациента какуникального индивида.

В то время как пациентам с сохраненным переживанием Собственного Я можно и следует все время эмпати‑зировать, сами пациенты будут приобретать способность эмпатизироваться с аналитиком установленным образом лишь постепенно, после достижения константности Собственного Я и объекта во взаимоотношениях с ним. В лечении пациентов с более серьезными нарушениями, чем неврозы, это знаменует главное достижение, обычно сопровождаемое драматическими изменениями в их аналитических взаимоотношениях. Развивающаяся константность Собственного Я и объекта пациента во время анализа будет характерным образом инициировать интенсивный поиск аналитика как индивида, а также потребность быть найденным аналитиком, понятым и охарактеризованным как личность. Возросшее предложение пациентом себя в качестве объекта будет не только стимулировать активность аналитика в качестве эмпатизи‑рующего субъекта, но также будет пробуждать в нем комплиментарные отклики эмпатизирующего объекта для пациента.

При описании нарушений в эмпатических процессах Гринсон (1960) проводил различие между торможением эмпатии и продолжением идентификации, неотъемлемо присутствующей в эмпатии. Гринсон, считающий главной причиной первого феномена то, что аналитик боится своих чувств, по‑видимому, сам не полностью свободен от такой боязни, когда утверждает, что в ходе эмпатизи‑рования аналитик лишь разделяет качество, но не количество чувств своего пациента. Такое утверждение, по‑видимому, предполагает, что интенсивные чувства, разделяемые с пациентом в эмпатической идентификации, могут быть чрезмерно ошеломляющими для того, чтобы быть информативными, но вместо этого потенциально способствующими неконтролируемому контрпереносу и отыгрыванию.

На деле все обстоит совершенно противоположным образом. При том условии, что интенсивность разделяемого чувства соответствует интенсивности чувства пациента, она представляет собой необходимый аспект в корректном понимании переживания пациента. Оценка значимости переживания включает в себя представление не только о его качестве, но также и о его уровне интенсивности (количестве). Полное понимание значимости чего‑либо для другого человека требует, помимо знания того, каким образом это важно, также знания того, насколько это важно для него. Конечно, если за идентификацией не следует интроспекция и идентификация не контролируется ею, она не будет равнозначна эмпирическому разделению эмоционального переживания другого человека и, таким образом, не будет вести к эмпатическому пониманию. Вместо этого она может вести к вторичному расстройству эмпатии, упоминаемому Гринсоном, то есть к длительной идентификации с переживанием другого человека. Результатом будет не заместительная интроспекция, а заместительное удовлетворение, в котором эмоциональное переживание остается главным образом собственным переживанием, а не переживанием объекта. В этих случаях первичной или вторичной недоступности для аналитика определенных самостных репрезентаций пациента никогда не достигалось эмпатическое переживание, и интенсивность вовлеченных чувств более вероятно имеет отношение к скрытой сфере смыслов аналитика, а не пациента.

То, что было сказано в предыдущем параграфе о большом значении полного переживания аналитиком своих комплиментарных откликов на пациентов, относится также к полному осознанию его эмпатических откликов на них. Это включает в себя удовольствие и удовлетворение, вовлеченные в неоднократное нахождение объекта, неотъемлемо присутствующее в эмпатии, приятную близость, связанную с разделяемым эмоциональным переживанием, а также нар‑циссическое удовольствие, обусловленное особыми удовлетворениями, которые аналитик разделяет с преданным родителем. Будут ли это переживания родителя в связи с его растущим ребенком или переживания аналитика по поводу своего пациента на различных стадиях анализа, это удовольствие, которое вовлекает в себя аффект нежности, основывается на эмпатическом схватывании фазово‑специфических удовольствий ребенка или родителя с сопутствующей радостью по поводу их постепенных эволюционных сдвигов. Удовольствие, испытываемое родителями и аналитиками, представляет собой «генеративное удовольствие» (см. также «генеративную эмпатию» Шэфера, 1959) эволюционного объекта, которое представляется специфически основывающимся на идентификациях с удовольствиями их собственных «достаточно хороших» родителей, а не с преобладающим инфантильным удовлетворением ребенка или пациента. Это генеративное удовольствие и нежность — существенно важные аспекты в зрелом родительстве и, аналогично, в информативных эмоциональных переживаниях аналитика по поводу своего пациента, в то время как бессознательное заместительное удовлетворение постоянно находится в услужении собственных инфантильных стремлений родителя или аналитика, содействуя фиксациям и задержкам в развитии ребенка или в аналитическом прогрессе пациента.

Эмпатия аналитика через информативные идентификации с пациентом является активно объектно‑поисковой и главным источником понимания аналитиком соответствующего эмоционального переживания пациента. Она также является главным средством для построения все более точного и осмысленного представления о субъективном мире переживаний пациента. Те способы, которыми эмпатичес‑кое понимание и его сообщение пациенту используются в психоаналитическом лечении, зависят от структурализации психики пациента и от уровня его привязанности к объектам. Об этом будет более детально рассказано в последующих главах.

Date: 2015-07-17; view: 1006; Нарушение авторских прав