Глава 11. И вот жаровни без огней снова далеко позади

И вот жаровни без огней снова далеко позади.

Мы с Рэндомом расцепились и встали с земли, но я тут же сел на нижнюю из трех каменных ступеней и оторвал от плеча металлическую руку. Крови не было, а вот синяки наверняка появятся. Даже в лучах ласкового утреннего солнца рука выглядела зловеще и отвратительно.

Ганелон и Рэндом стояли рядом.

— С тобой все в порядке, Корвин?

— Да. Дайте только отдышаться.

— Я еды захватил, — сообщил Рэндом. — Можно позавтракать прямо здесь.

— Неплохая мысль.

Рэндом принялся распаковывать провизию, а Ганелон носком ботинка пнул металлическую руку.

— Это что еще за мерзость? — спросил он.

Я покачал головой и ответил:

— Отчекрыжил у призрака-Бенедикта. Сам не пойму как, но она ухитрилась в меня вцепиться.

Ганелон подобрал руку с земли и стал ее разглядывать.

— А она намного легче, чем я думал, — сообщил он и взмахнул металлическим протезом. — Да, такой рукой можно дел наделать — о-го-го!

— Знаю.

Ганелон повертел стальную кисть, согнул и разогнул пальцы.

— А может, она настоящему Бенедикту сгодится?

— Может быть, — согласился я. — Правда, как подумаю о том, чтобы предложить ему эту штуку… просто не знаю… Хотя, наверное, ты прав.

— А твоя-то рана как?

Я осторожно прикоснулся ко шву.

— Да не так уж паршиво. Могло быть и хуже. После завтрака смогу ехать верхом, но не очень быстро.

— Ладно. Слушай, Корвин, пока Рэндом там с едой возится, мне бы хотелось тебя спросить кое о чем. Может, и не стоит спрашивать, да только мне это покоя не дает.

— Спрашивай.

— Ага. Я тебе, Корвин, вот что скажу: я душой и телом за тебя, иначе бы только меня здесь и видели. Я буду биться за тебя, чтобы ты получил свой трон и все такое прочее. Только… всякий раз, как заходит разговор о наследовании, все злятся и начинают говорить о другом. Вот ты сейчас там был, наверху, а я с Рэндомом попробовал на эту тему потолковать — дохлый номер. Не могу сказать, что мне до смерти необходимо узнать, чего это ты так стремишься сесть на трон и какие у тебя для этого основания, просто любопытно, почему вы всю дорогу грызетесь из-за этого.

Я тяжело вздохнул и некоторое время сидел молча.

— Ладно, — проговорил я. — Ладно. Коли уж мы сами в этом разобраться не можем, чужому, пожалуй, и вовсе тяжко придется. Значит, так: Бенедикт — старший. Его матерью была Кимнея. Она родила отцу еще двоих сыновей — Озрика и Финндо. Потом… как бы так выразиться… в общем, Файелла родила Эрика. После этого отец усмотрел в своем супружестве с Кимнеей какие-то недостатки и развелся с ней — ab initio note 20, как сказали бы древние в той Тени, где я жил так долго. То бишь объявил брак недействительным. Ловко сработано. Но он как-никак был королем.

— Выходит, все дети от этого брака считаются незаконнорожденными?

— Ну, скажем так: их положение стало менее определенным. Озрик и Финндо, как я понял, не на шутку рассердились, но они вскоре погибли. А Бенедикт не то меньше сердился, не то повел себя более дипломатично. Шума, во всяком случае, не поднял. А потом отец женился на Файелле.

— И Эрик стал законнорожденным?

— Стал бы, если бы отец признал его своим сыном. Относился-то он к нему, словно так оно и было, но никаких формальных шагов по этому поводу не предпринимал. Тут еще требовалось улаживать отношения с семейством Кимнеи, а они как раз тогда были достаточно сильны…

— И все-таки, если он относился к Эрику как к своему…

— Угу. Но он потом взял да и признал Ллевеллу. Родилась она вне брака, но он все равно признал бедняжку. Как же ее за это ненавидели все дружки Эрика, ведь его статус стал еще менее ясен! Как бы там ни было, Файелла вскоре снова должна была родить, и родился я. Меня отец признал, так что я стал первым законным престолонаследником. Поговори об этом с кем угодно из остальных и услышишь самые разные мнения. Но факт есть факт. Сейчас, правда, это не так уж важно, поскольку Эрик мертв, а Бенедикт, похоже, не слишком интересуется… Ну, словом, таково мое положение.

— Ясно, — кивнул Ганелон. — Более или менее. Но тогда еще одно…

— Что?

— Кто следующий? Ну, если с тобой что-то случится?..

— Вот тут все намного сложнее. Следующим должен быть Каин, но он мертв, и следующие на очереди дети Клариссы, рыжие: Блейз, потом Бранд.

— Что еще за Кларисса? А с твоей матерью что стало?

— Умерла родами. Дейдра. Отец после смерти матери долго не женился. Но в конце концов вступил в брак с рыжеволосой красоткой из какой-то далекой южной Тени. Мне она никогда не нравилась. Отцу она скоро тоже разонравилась, и он начал погуливать. Правда, они как-то сошлись вскоре после того, как в Ребме родилась Ллевелла, и в итоге на свет появился Бранд. Когда же отец наконец развелся с Клариссой, то признал Ллевеллу — наверное, для того, чтобы Клариссу уязвить. По крайней мере, я так думаю.

— А женщины, значит, в наследовании не учитываются?

— Нет. Они этим не интересуются, да и не подходят. Но если их учитывать, то перед Блейзом должна идти Фиона, а за ним — Ллевелла. А после Клариссиных отпрысков наследование переходит к Джулиану, потом — к Джерарду, а потом — к Рэндому. Вот так. О, прости, перед Джулианом надо поставить Флору. Тут, конечно, еще надо бы учесть даты женитьбы отца, но очередность никто не оспаривает. Так что вот так все обстоит. Доволен?

— Вполне, — кивнул Ганелон. — Значит, теперь, если ты умрешь, трон достанется Бранду?

— Ну… Бранд — предатель и сам в этом сознался. К тому же он ни с кем не умеет ладить. Я не верю, что остальные захотят видеть его королем — таким, каков он сейчас. Но я точно так же не верю, что он отказался от мысли о престоле.

— Тогда, значит, Джулиан?

Я пожал плечами:

— Мне лично он не по сердцу, однако это вовсе не означает, что он никуда не годится. На самом деле из него мог бы выйти весьма деятельный монарх.

— Вот он-то тебя кинжальчиком и пырнул, чтобы доказать, какой он деятельный, — встрял в нашу беседу Рэндом. — Идите-ка есть.

— Нет, вряд ли, — сказал я, поднимаясь с камня и ковыляя к тому месту, где Рэндом разложил на земле еду. — Во-первых, непонятно, как он мог попасть ко мне в комнату. Во-вторых, это уж как-то больно очевидно. В-третьих, если мне суждено отправиться на тот свет в ближайшем будущем, наследника выберет Бенедикт. И это всем известно. Он самый старший, умен, и сил у него предостаточно. Венедикт может запросто заявить: «Пошли вы все к чертям собачьим со своими интригами, я за Джерарда». И все. И будет так.

— А что, если он решит пересмотреть свою позицию и сам заявит права на престол? — спросил Ганелон.

Мы уселись на землю и разобрали оловянные тарелки, которые Рэндом наполнил едой.

— Он бы давно уже это сделал, если бы хотел, — сказал я. — Положение сына от расторгнутого и признанного недействительным брака можно рассматривать по-разному, но чаще всего оно однозначно. Озрик и Финндо потребовали справедливости и поплатились за это. Бенедикт лучше знал, как себя вести, он просто ждал. Так что… Не исключено. Но — маловероятно.

— Значит, при условии, что с тобой что-то случится, вопрос снова повиснет в воздухе?

— Еще как повиснет.

— Но Каина-то зачем убрали? — задумчиво проговорил Рэндом. Проглотив кусок, он сам же и ответил на свой вопрос: — А затем, чтобы после того, как разделаются с тобой, власть перешла бы к детям Клариссы. Знаешь, я вдруг подумал, что Блейз, может быть, еще жив, а он-то по очередности следующий. Ведь его тело так и не нашли. Я вот что думаю: во время твоей атаки на Амбер он перескочил по Козырю к Фионе и принялся снова собирать войско в Тени, будучи уверенным в том, что ты непременно падешь от руки Эрика. В конце концов он приготовился к очередному шагу. Его союзники убили Эрика и совершили покушение на тебя. И если эта компашка действительно сговорилась с тварями с черной дороги, то самое разумное сейчас для них — готовить оттуда новую атаку. Блейз мог бы поступить точно так же, как в свое время ты, — явиться в последний миг, отбить нападающих и войти в Амбер. Вот и все: и очередность соблюдена, и сила доказана. Все просто. Только… ты уцелел, и Бранд вернулся. Если верить тому, в чем Бранд винит Фиону, все сходится, все укладывается в их первоначальный план.

— Может быть. Я спрашивал Бранда насчет Блейза. Он не исключает такой возможности, но сказать наверняка не может. Или не хочет. Лично я думаю, что он врет.

— Почему?

— Понимаешь, Бранд, может быть, подумывает отомстить за свой плен и покушение на него. Ведь убери он Блейза, он двух зайцев разом убивает: отомстит за себя да еще избавится от соперника. Видимо, он рассчитывает на то, что я приму обрисованную им картину черной дороги. Уничтожение бывших приспешников и победа над тварями с черной дороги выставят Бранда в неплохом свете, особенно если учесть его добровольное признание. Наверное, он надеется, что тогда у него появится шанс.

— Значит, тебе тоже кажется, что Блейз еще жив?

— Есть такое. Да, — кивнул я, — пожалуй.

— А в чем они сильны, кстати?

— У них образование получше. Что-то вроде аспирантуры. Фиона и Бранд вертелись около Дворкина, в то время как мы, все остальные, предавались полному набору страстей в Тени. Как следствие, в применении первооснов они всех нас переплюнули. Эта компашка больше нас знает о Тенях и о том, что лежит за их пределами, и об Образе, и о Козырях. Потому-то Бранду и удалось вызвать тебя без карты.

— Интересная мысль… — задумчиво проговорил Рэндом. — А как ты думаешь, они могли потом избавиться от Дворкина, когда решили, что узнали от него достаточно? Если бы что стряслось с отцом, они бы стали хозяевами положения, так ведь?

— Я об этом не думал, — произнес я.

А подумал я вот о чем: не могли ли Бранд с Фионой сотворить что-то с сознанием Дворкина и превратить его в того безумного старикашку, каким я видел его в последний раз? Если так, известно ли им, что он еще жив? И где он теперь? Или они в конце концов разделались с Дворкином?

— Да, мысль интересная, — сказал я вслух. — Это весьма вероятно.

Солнце поднималось все выше над морем. Завтрак придал мне сил. Утренний свет рассеял все воспоминания о Тир-на Ног-те, осталось только что-то вроде отражения в пыльном зеркале. Ганелон отдал Рэндому единственное свидетельство моего визита в небесный город — металлическую руку, и Рэндом уложил ее в мешок вместе с посудой. В свете дня ступени на вершине горы стали больше похожи на самую обычную груду камней.

— Вернемся той же дорогой? — спросил Рэндом.

— Да, — сказал я, и мы взобрались в седла.

Сюда мы добирались по тропе, завивающейся вокруг Колвира к югу, — не самый ближний путь, зато ровный. Можно было бы поехать через перевал, но бок у меня побаливал и истязать себя тряской не хотелось.

В общем, мы поехали направо, друг за другом: впереди — Рэндом, позади — Ганелон. Тропа поначалу делала плавный подъем, потом шла на спуск. В прохладном утреннем воздухе витали ароматы свежей зелени и сырой земли — довольно странные запахи для такой высоты и таких суровых мест. Прикинув, откуда дует ветер, я решил, что ароматы доносятся снизу, из далекого леса.

Мы пустили лошадей медленным шагом вниз и на подъем. Взяв подъем, конь Рэндома громко заржал и попятился. Рэндом довольно быстро управился с конем, а я, оглядевшись по сторонам, не заметил ничего такого, что могло бы напугать животное.

Рэндом натянул поводья, обернулся и крикнул:

— Восход-то каков, а?! Нет, ты посмотри!

С чего бы это Рэндому так сентиментальничать? Красоты природы никогда на него особо не действовали.

Однако, одолев подъем, я придержал и Стара, и себя самого: в небесах стоял фантастический золотой шар солнца, в несколько раз больше, чем обычно, и совершенно невообразимого цвета. Его лучи играли и переливались на полоске океана, открывшейся на горизонте за следующим подъемом, а небо и облака поражали тончайшими оттенками красок. Смотреть наэту картину долго я не смог — яркий свет до боли слепил глаза.

— Потрясающе! — крикнул я в спину Рэндому, направляя Стара вниз по откосу. Позади что-то восхищенно пробурчал Ганелон.

Проморгавшись, я обратил внимание на то, что, пожалуй, растительность кругом почему-то стала гуще — я в этих местах такой не помнил. В памяти у меня сохранилось всего лишь несколько суковатых деревьев да пятна сухих лишайников на камнях. Теперь же тут росло несколько десятков деревьев, они были выше, и гуще, и зеленее, чем мне помнилось. Тут и там пестрели лужайки, скалы поросли лозами дикого винограда, сглаживающими их острые выступы. Правда, после моего возвращения в Амбер я по этим местам ездил только в темноте. Наверное, подумал я, отсюда и исходили те самые ароматы.

Мы ехали по дну лощины, и она казалась мне шире и просторнее, чем та, что я вроде бы помнил. К тому времени как мы пересекли ее и пустили коней вверх по склону, я уже перестал сомневаться.

— Рэндом! — окликнул я брата. — Тебе не кажется, что здесь все изменилось?

— Трудно сказать, — отозвался Рэндом. — Эрик меня на прогулки не пускал. Но, похоже, подзаросло тут, это точно.

— И лощина шире стала.

— Верно. Только я подумал, что это мне лишь кажется.

Кони одолели новый подъем, но теперь солнце не ударило по глазам, как в прошлый раз. Его затянуло легкой дымкой. Впереди, внизу, тянулся овраг, еще гуще поросший деревьями, чем та лощина, из которой мы только что выбрались. Деревья росли сплошной стеной — высокие, ветвистые. Мы натянули поводья.

— Не помню такого места, — пробормотал Рэндом. — Правда, мы ночью ехали, но все равно… тут мы не проезжали. Я бы запомнил. Наверное, мы не там свернули.

— Как это можно было не там свернуть? — удивился я. — Мы же представляем, где мы. Я бы предпочел ехать вперед, а не возвращаться наверх и начинать все по новой. Правда, нельзя забывать о том, что творится вокруг Амбера.

— Верно.

Рэндом пришпорил коня и пустил его по склону вниз, к лесу. Мы с Ганелоном последовали за ним.

— Странно как все-таки, — промолвил Рэндом, обернувшись. — На такой высоте — такая растительность.

Как только мы въехали под деревья, тропа повернула влево. Откуда взялся этот поворот, я в толк взять не мог. Вскоре тропа снова повернула — на этот раз вправо. Возвращаться назад хотелось все меньше. Деревья, вблизи оказавшиеся еще более высокими, чем выглядели сверху, росли теперь так густо, что порой между ними нельзя было проехать.

Повернув еще раз, тропа стала шире и пошла прямо. Пожалуй, она стала слишком широкой — настоящая дорога, а не тропа.

Рэндом снова придержал коня.

— Проклятье, Корвин! — воскликнул он. — Ты, часом, не играешь в какие-нибудь игры, а?

— Не смог бы, даже если бы захотел, — ответил я. — Играть с Тенями на Колвире мне никогда не удавалось. Их тут и быть не должно, по идее.

— Я тоже всегда так думал. Амбер отбрасывает Тени, но сам из них не состоит. Слушай, не нравится мне все это. Что скажешь? Может, вернуться?

— У меня такое чувство, что обратной дороги мы не найдем, — ответил я. — Похоже, у происходящего есть какая-то причина, и я хочу узнать какая.

— А мне кажется, что это ловушка.

— Не исключено, — кивнул я.

Рэндом пришпорил коня, и мы поехали шагом по тенистой дороге под деревьями, что стали теперь еще выше и гуще. Было тихо. Тропа ровно, не изгибаясь, шла вперед. Почти бессознательно мы пустили коней в галоп.

Прошло минут пять, прежде чем мы снова заговорили.

— Корвин, это не Тень, — сказал Рэндом. — Этого не может быть.

— Почему «не может быть»?

— А я попробовал поработать с ней, но ничего не вышло. А ты не пытался?

— Нет.

— Ну, попробуй.

— Хорошо.

«Пускай за деревом возникнет острая скала… Пускай луч солнца оживит вот те колючие кусты… Над ними пусть блеснет полоска синяя небес с прозрачным облачком на ней… А дальше поперек тропы пусть ляжет мхом поросший ствол… и по нему пускай бежит сырая лесенка грибов… ну, лужица еще, а в ней лягушка на дне… Корявый сук… и листопад… шум ветра… щелканье семян… Нависший над тропою сук… но не над этою тропою, над другой, что ляжет перед нами… вот на нее, вертясь, ложится легкое перо…»

— Без толку, — вздохнув, проговорил я.

— Но если это не Тень, что же это тогда такое?

— Что-то другое, естественно.

Рэндом помотал головой и прикоснулся к рукояти меча. Я тоже инстинктивно проверил, легко ли вынимается из ножен Грейсвандир. Позади меня звякнуло оружие Ганелона.

Тропа впереди стала сужаться и вскоре начала петлять. Мы вынуждены были пустить коней шагом. Деревья подступали к тропе все ближе, ветви их свисали все ниже. Тропа извивалась и извивалась… вот она повернула в последний раз и… исчезла.

Рэндом пригнулся под нависшей веткой, поднял руку и остановил коня. Мы с Ганелоном тоже остановили коней. Все. Никакой тропы впереди. Я оглянулся. Позади тропы тоже не было.

— Так… — сказал Рэндом. — Давайте думать. Теперь мы не знаем, ни откуда приехали, ни куда едем, и, разумеется, понятия не имеем, где находимся. Я вот что предлагаю: к чертям всякое любопытство. Давайте мотать отсюда и побыстрее. Единственно возможным способом.

— Козырь? — уточнил Ганелон.

— Да. Что скажешь, Корвин?

— Ладно. Мне этот вариант, честно говоря, не очень нравится, но ничего другого я придумать не могу. Давай.

— Кого вызвать? — спросил Рэндом, вынимая из кармана коробку. — Может, Джерарда?

— Да.

Он вытащил колоду, нашел карту Джерарда и стал на нее смотреть. А мы с Ганелоном смотрели на Рэндома. Время шло.

— Ничего не выходит, — признался Рэндом через некоторое время.

— Попробуй вызвать Бенедикта, — посоветовал я.

— Ладно.

Все то же самое. Связи не было.

— Попытайся вызвать Дейдру, — сказал я и вынул свою колоду. — А я к тебе присоединюсь. Может, вдвоем лучше получится.

И снова то же самое. В ответ на все наши усилия — тишина.

Рэндом недовольно пробурчал что-то.

— У тебя с Козырями все в порядке? — спросил он.

— Нет. Но что с ними, не пойму. Они… какие-то другие.

— Мои вроде бы не такие холодные, как обычно, — сказал Рэндом.

— И мои тоже, — согласился я. — Точно. Но давай все-таки еще разок попробуем. Ну, скажем, Флору.

— Давай.

Результат тот же. Не отвечали ни Флора, ни Ллевелла, ни Бранд.

— Понимаешь что-нибудь? — спросил Рэндом. — Что может быть не в порядке?

— Ни малейшей идеи! Не могли же они все заблокироваться. И умереть все разом не могли… То есть нет, в принципе, конечно, могли. Но это весьма и весьма маловероятно. Похоже, что-то подействовало на сами Козыри. Я даже не представлял, что такое возможно.

— Ну, судя по инструкции производителя, гарантия качества не стопроцентная, — произнес Рэндом.

— Значит, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я.

Рэндом усмехнулся.

— Всем нам памятен день совершеннолетия и первого прохода по Пути, — сказал он. — Я все помню так отчетливо, словно это было в прошлом году. Когда я сделал свое дело и весь просто горел от восторга, Дворкин вручил мне мою первую колоду карт и проинструктировал насчет пользования. Я хорошо помню, что спросил его, везде ли они работают одинаково. И помню его совет. «Нет, — вот что он мне ответил. — Но тебе они послужат в любом месте, куда бы ты ни попал», — добавил он. Ты знаешь, он меня никогда особо не жаловал.

— А ты спросил у него, что он под этим подразумевал?

— Спросил. А Дворкин ответил: «Сомневаюсь, чтобы ты когда-либо дожил до такого состояния, чтобы карты отказались служить тебе. Почему бы тебе прямо сейчас не поиграть?» И, естественно, я последовал его совету. Мне не терпелось как можно скорее побаловаться с картами.

— «Дожить до состояния» — так и сказал? Не «добраться до места»?

— Да, так и сказал. У меня на такие вещи память отменная.

— Забавно… хотя не вижу, чем бы это могло нам помочь. Какая-то метафизика.

— А вот Бранд, наверное, знает, что тут к чему.

— Очень может быть, но нам это тоже ничего не дает.

— Надо что-то делать, а не философией заниматься, — вступил в разговор Ганелон. — Раз вы лишились способности управлять Тенями, раз Козыри отказываются вам служить, значит, первым делом надо определить, где мы находимся. А потом искать помощи.

— Ну, если мы не в Амбере, — сказал я, — то логично предположить, что мы где-то еще, в какой-то Тени, например, в каком-то особенном месте, и притом совсем недалеко от Амбера — ведь изменения произошли очень резко, почти внезапно. Перенеслись мы сюда без сколь-либо активного участия с нашей стороны, значит, кто-то это сделал и имеет в отношении нас какие-то намерения. Если этот кто-то собирается напасть на нас, сейчас самое подходящее время. Если этот кто-то хочет чего-то другого, значит, он собирается нам что-то показать, но вот что — догадаться невозможно.— Значит, ты предлагаешь ничего не делать?

— Я предлагаю подождать. Не вижу смысла в том, чтобы бродить наугад. Мы только еще сильнее заблудимся.

— Послушай… — проговорил Ганелон. — А помнишь, ты мне как-то говорил, что соседствующие Тени вроде бы способны проникать одна в другую или что-то в этом роде?

— Говорил, наверное. И что?

— Тогда, если мы действительно недалеко от Амбера, нам надо ехать на восток, чтобы добраться до той параллели, на которой находится город.

— Не думаю, чтобы все было так просто. Ну, допустим, это у нас получится. Что тогда?

— Может быть, в точке максимального приближения Козыри снова заработают?

Рэндом посмотрел на Ганелона и перевел взгляд на меня.

— Попробовать невредно, — произнес он. — Что нам терять?

— У нас не так много ориентиров, — сказал я. — А вообще мысль неплохая. Если здесь с нами ничего не случится, можно попробовать. Правда, как оглянешься… Такое впечатление, что дорога позади сокращается в прямой пропорции по отношению к пройденному нами расстоянию. Мы не просто перемещаемся в пространстве — тропа словно сматывается. В таких обстоятельствах я бы предпочел ехать до тех пор, пока не пойму, что дальше ехать некуда. Если кому-то нужно, чтобы мы попали в какое-то определенное место, то это уж его дело — выразить приглашение в более понятной форме. Давайте немного подождем.

Оба мои спутника кивнули. Рэндом уже начал было спешиваться, да так и замер: одна нога на земле, другая — в стремени.

— Столько лет прошло… — проговорил он. — Ведь никогда в это по-настоящему не верил…

— Что это? — прошептал я.

— Наша цель, — ответил Рэндом и взлетел в седло.

Он пустил коня шагом. Я последовал за ним и через несколько мгновений увидел то, что видел Рэндом.

Это был он — такой же ослепительно белый, как тогда, в роще. Единорог стоял, наполовину скрытый от глаз густыми зарослями кустарника.

Услышав поступь коней, единорог обернулся и поскакал прочь, но вскоре снова остановился за стволами деревьев.

— Вижу! — взволнованно прошептал Ганелон. — Подумать только… Чтобы такой зверь на самом деле существовал! Это же ваш семейный герб, верно?

— Да.

— Ну, тогда это, наверное, добрый знак.

Я промолчал. Мы медленно ехали вперед, стараясь не терять единорога из виду. Я не сомневался: он хочет, чтобы мы следовали за ним.

Он бежал и останавливался, но никак не показывался целиком — откуда-то выглядывал, перебегал от укрытия к укрытию, мчался вперед легко и быстро, избегал открытых участков, предпочитая заросли и тень. А мы ехали и ехали за ним, забираясь все глубже в лес, который с каждым шагом все меньше напоминал местность на склонах Колвира. Уж если это и было на что похоже, так скорее на Арденский лес.

Мы ехали, по моим подсчетам, уже примерно час и вскоре приблизились к неширокому прозрачному ручейку. Единорог обернулся и помчался по его берегу против течения.

Рэндом отметил:

— А ведь как будто что-то знакомое..

— Да, — подтвердил я. — Но только «как будто». А почему — никак не пойму.

Дорога пошла на подъем. Коням стало трудно поспевать, но единорог словно почувствовал это и сбавил прыть. Под копытами коней попадались камни, деревья стали ниже. Ручей шумел и плескался, непрерывно петляя. Я уже устал считать его коленца, когда мы приблизились к вершине небольшого холма.

Дальше дорога пошла по ровному лесу, из которого вытекал ручей. Краешком глаза я заметил через просвет среди деревьев нечто, что меня сильно удивило: ослепительно голубую гладь океана — далеко внизу. Наверное, то же самое увидел и Ганелон, поскольку проговорил:

— Ну и высоко же мы забрались. Вроде бы все по низинам ехали, а тут…

— Роща Единорога! — прервал его Рэндом. — Вот на что это похоже! Смотрите!

И он не ошибся. Впереди лежала ровная площадка, усеянная валунами. Посреди них из земли бил ключ, дававший начало ручью, по берегу которого мы ехали. Мой внутренний компас говорил мне, что поляна на самом деле должна быть не столь широкой и расположена иначе, но сходство было поистине потрясающее. Простое совпадение? Вряд ли.

Единорог взбежал на невысокую скалу около ручья, посмотрел на нас и отвернулся. Может быть, он смотрел вниз, на океан?

И стоило нам только тронуться вперед, как и камень, и единорог, и деревья вокруг, и ручеек позади — все приобрело какую-то необычную ясность, резкость очертаний, словно стало испускать свой собственный свет, и способность заставлять все кругом светиться исходила от нас. А на границе зрения свет дрожал и колебался — так плывет мимо тебя все, когда с бешеной скоростью скачешь на коне.

Моя лошадь шагал вперед, и с каждым его шагом что-то исчезало из окружающего мира. Внезапно между нами и окружающими нас объектами началась перестройка взаимосвязей, исчезало чувство объемности, нарушались перспектива и оценка расстояния. Все стало каким-то плоским, одномерным, лишилось площади. Конь Рэндома встал на дыбы и громко заржал. Зрелище вышло поистине апокалипсическое: я вспомнил «Гернику» note 21. Увы, я заметил, что странные кубистические изменения коснулись и нас самих: и Рэндом, пытавшийся обуздать обезумевшего коня, и Ганелон, не давший своему Дракону вздыбиться, выглядели по меньшей мере странно — все из прямых линий и углов.

Впрочем, Звезда во многих передрягах побывала, да и Дракон был бравым жеребцом. Мы с Ганелоном покрепче прижались к коням и почувствовали, что земля движется… Что же это такое? Рэндому наконец удалось справиться со своей лошадью. А перспектива все искажалась и искажалась…

А потом вдруг резко изменилось освещение. Небо почернело, как ночью, но стало похоже на плоскую, не отражающую света поверхность. Точно такими же стали и пустые участки между объектами. Свет теперь исходил от самих объектов. Все плоскости испускали белое свечение разной интенсивности, и, горя ярче всего вокруг, ставший вдруг громадным и странным, единорог поднялся на дыбы, ударил передними копытами по воздуху… Казалось, он уничтожит нас, если мы сделаем хоть один шаг.

А потом был только свет.

А потом все замерло.

А потом свет исчез и не осталось совсем ничего — даже черноты. Какой-то разрыв существования, длившийся не то краткий миг, не то целую вечность…

А потом и мрак и свет вернулись. Но только… поменялись местами. Свет заполнил внутренние объемы предметов.

Первое, что я услыхал, — был звук бегущей воды, и понял, что мы все еще у родника. Первое, что я почувствовал, — дрожь, бьющая мою чалую. А потом до меня донесся запах моря.

А потом у меня перед глазами возник Образ… или нет: его искаженный негатив.

Я наклонился вперед — и края предметов осветились более ярко. Откинулся назад — и свет исчез. Снова склонил голову, сильнее, чем в первый раз…

Свет рассеивался. В картине мира появились оттенки серого цвета. Осторожно, почти нежно я сжал коленями бока Звезды, понуждая лошадь шагнуть вперед.

Мир вокруг оживал, обретал привычные цвета, очертания, формы…

Я слышал — мои товарищи тронулись в путь позади меня. Далеко внизу виднелся Образ, совсем не таинственный, сам становящийся объяснением той удивительной трансформации, что произошла с миром вокруг нас.

Мы спускались по склону, и вот уже вернулось ощущение перспективы… Море, отчетливо видимое справа, зримо отделялось от неба — всего мгновение назад это был единый Urmee note 22 вод вверху и вод внизу. Отражение отражения – но незаметное, пока оно длилось.

Мы ехали по каменистому гребню — вероятно, он начинался от дальнего конца рощи, в том месте, куда нас подвел единорог. Приблизительно в ста метрах внизу лежала удивительно ровная площадка — громадный монолитный каменный овал, по длинной оси что-то около двухсот метров. Гребень, по которому мы ехали, падал влево и снова вздымался, описывая высокую дугу, обнимающую площадку внизу. По левую сторону дуги ничего не было — то есть, вернее сказать, она полого спускалась к незнакомому морю.

Все вокруг стало еще более объемным. Солнце превратилось в величественный золотой шар — такой, какой мы уже видели раньше. Небо обрело такую глубокую синеву, какой никогда не бывало над Амбером, и ни единой тучки не плыло по нему. Таким же синим-пресиним было море, и на нем — ни паруса, ни островка. Не летали птицы. Стояла тишина, которую не нарушали никакие звуки, кроме тех, что производили мы сами. Удивительная, всепоглощающая тишина. И наконец сознание мое прояснилось окончательно, и на лежащий внизу каменный овал легли линии Образа.

Поначалу мне показалось, что он как бы нарисовался на камне, но, когда мы спустились пониже, я увидел, что линии лежат внутри — золотисто-розовый узор, похожий на прожилки экзотического мрамора. Несмотря на очевидную искусственность, линии Образа казались совершенно естественными.

Я натянул поводья Звезды, мои спутники тоже придержали коней. Рэндом стал справа от меня, Ганелон — слева.

И мы долго молча смотрели вниз. Черное пятно с резкими грубыми краями рассекало овал от центра до края.

— Знаешь, — наконец вырвалось у Рэндома, — такое ощущение, словно кто-то срезал верхушку Колвира — всю гору до самых подземелий.

— Точно, — отозвался я.

— Значит, если так, то там и должен лежать Образ.

— Верно, — согласился я.— А это черное пятно уходит к югу, откуда идет черная дорога.

Я медленно кивнул, обретая понимание, которое постепенно переходило в уверенность.

— Но что же это значит? — потрясенно проговорил Рэндом. — Все соответствует истине, но… Ничего не понимаю. Зачем мы попали сюда, зачем нам показывают все это?

— «Соответствует истине» — не те слова, — сказал я. — Это и есть истина.

Ганелон повернул к нам голову.

— В той Тени, на Земле, где ты прожил так долго, Корвин, — сказал он, — я слыхал стихотворение о дороге в лесу, о развилке дорог, точнее. Кончалось оно так: «…развилка двух дорог — я выбрал ту, где путников обходишь за версту. Все остальное не играет роли» note 23. Когда я услыхал его, это стихотворение, мне припомнилось то, что ты однажды мне сказал: «Все дороги ведут в Амбер». Я думал об этом потом… да и теперь думаю… Для вас-то играет роль, какую из двух дорог выбрать? Для вас, людей одной крови, которых в конце должно ждать одно и то же?

— Понимаешь? — спросил я. — Понимаешь, Ганелон?

— Думаю, да, — кивнул он и вытянул руку. — Значит, там внизу — и есть настоящий Амбер?

— Да, — ответил я. — Да, настоящий.