Дневник Невилла Лонгботтома. Даже грустно. Нет, правда, я смотрю на свои комнаты и уже начинаю тосковать

25 октября 2018 г.

Даже грустно. Нет, правда, я смотрю на свои комнаты и уже начинаю тосковать. Вроде, не так много привнес в мою жизнь Северус Снейп, но его отсутствие ощущается как потеря. Не буду скрывать, я к нему привязался. Отвык от одиночества. Пустота – не то, к чему хочется возвращаться. Его ненавязчивое присутствие что-то изменило в моей жизни – я понял, что устал быть один. Мне хочется, как, наверное, всем нормальным людям, делить с кем-то горести и радости. Наверное, оттого мое настроение этим утром, когда я еще до рассвета проводил Северуса до ворот, было таким печальным, а наше расставание вышло скомканным и скованным. Он немного нервничал, придирчиво изучал новую волшебную палочку и что-то говорил о том, что не любит писать письма. Я кивал, невнятно мычал, что имею привычку по субботам переложить свои обязанности на Ханну и пропустить стаканчик-другой в «Дырявом котле», но могу выбрать и менее популярное место, если он не очень хочет часто появляться в Косом переулке. Мы так ни до чего и не договорились. Он не знал, что будет, а я – что делать. В итоге все ограничилось рукопожатием. Сильным оттого, что, как мне кажется, честным, и он сказал: «Увидимся, Невилл». Я ответил: «Конечно», хотя вместо этого на самом деле хотел спросить: «Когда?». Да, в моем возрасте уже сложно заводить друзей.

– Ты какой-то скучный, – сказала Пэнси за завтраком.

Я сделал глоток чая.

– А бываю другим?

Она кивнула.

– Бываешь.

Что тут можно было сказать? Я рад за Паркинсон. Она похожа на ходячий девиз: «Я счастлива!». Рядом с человеком, которому так хорошо, приятно находиться, но вынужден признать, что только тогда, когда ты сам не чувствуешь горечи, поэтому, сменив тему, я быстро допил чай и сбежал готовиться к урокам, но в коридоре натолкнулся на Ханну. Она преградила мне дорогу, гневно скрестив руки на груди.

– Невилл, надо поговорить.

– Что-то срочное?

– Да. Я вчера хотела застать тебя в учительской, но не смогла.

Вчера я помогал Снейпу со сборами. Не то чтобы он меня об этом просил, просто мне было приятно с ним немного побыть.

– У меня были дела.

Ханна кивнула.

– Я понимаю, но эта проблема требует немедленного решения. Роза Уизли вчера чуть не сорвала мне тест.

Я не мог поверить своим ушам.

– Роза?

– Да. Она болтала на уроке с Малфоем. Я сделала ей замечание, в ответ на что она заявила, что погода слишком хорошая, чтобы тратить ее на занятия, порвала пергамент с вопросами и самовольно ушла из класса, – Ханна немного смягчилась. – Я хочу, чтобы ты как декан разобрался с этой ситуацией. На девочку это не похоже, обычно она очень прилежна. Если для такого поведения есть причины, назначь ей не слишком строгое взыскание.

Я кивнул.

– Хорошо, Ханна, я разберусь.

По стечению обстоятельств, первый урок у меня как раз был у вторых курсов Гриффиндора и Равенкло. Я оставил Розу для разговора, попросив ее одноклассников передать профессору Слагхорну, что она немного опоздает. Девочка ерзала, сидя на пустом ящике из-под рассады, краснела и, судя по всему, прекрасно знала, за что ее собираются бранить.

– Рассказывай, почему ты вчера так безобразно вела себя на уроке?

Она сжала кулаки.

– Это не важно. Наверное, вы меня накажете и напишете родителям, что я плохо себя веду?

Что-то в ее тоне мне не понравилось. Дети лгали часто, иногда пытались манипулировать преподавателями, так что эти заискивающие нотки были мне знакомы. Я покачал головой.

– Накажу, но я не стану писать твоим родителям.

Она раздосадованно на меня взглянула.

– Но почему? Вы же их друг и наш декан. Вы должны ставить их в известность о моем поведении. Разве в ваши обязанности не входит…

Я ее резко перебил.

– Что является моими обязанностями – не вам решать, мисс Уизли. Я буду предпринимать в отношении вашего поведения те меры, которые сочту нужным.

Она упрямо посмотрела на свои сжатые кулаки.

– Ну и принимайте. Все равно не вы – так кто-то другой им сообщит.

Было очевидно, что она именно этого и добивается, но я никак не мог понять ее мотив. Прямыми вопросами тут было не получить ответа.

– Хорошо. Я им напишу. А заодно порекомендую за плохое поведение оставить тебя в школе на все каникулы.

Удар попал в цель, у нее задрожали губы.

– Нет, вы не можете! Тогда все сорвется!

Я сел рядом.

– Сорвется что, Рози?

Она заплакала.

– Я не смогу их помирить... Мама с папой разводятся.

Я обнял ее за плечи.

– Кто тебе сказал такую глупость?

Она уткнулась лицом в мою мантию.

– Это не глупость. Скорпиус все точно узнал. Они не могут поступить так со мной и Хью. Не могут нас бросить. Я думала, что если стану вести себя скверно, они помирятся, чтобы заняться моим воспитанием.

– Роза, – я пытался подобрать слова. Не знаю, что произошло у Рона с Гермионой, так что делать какие-то выводы я счел преждевременным. – Не плачь. В жизни бывают самые странные ошибки, но даже если то, что ты говоришь, правда, родители не бросают своих детей просто потому, что перестают любить друг друга.

Она всхлипнула.

– Бросают. Они отправляют их к бабушкам и дедушкам, а сами начинают налаживать свою личную жизнь.

– Кто тебе такое сказал?

– Виктория Уиткин. Ее родители недавно развелись.

– Послушай, во всех семьях все происходит по-разному. Вот Скорпиус…

Она кивнула.

– Еще хуже! Его любит только папа, а мама вообще ему почти не пишет, только с праздниками поздравляет. Он делает вид, что не обижается, но я же вижу… Я не хочу, чтобы меня любила только мама, а папа забыл обо мне и любил этого противного Фредди.

Фреда Уизли? Рон ушел от Гермионы к Яне? Все это казалось мне несколько странным.

– Роза, не у всех все так плохо складывается. А своим непослушанием ты ничего не изменишь.

Она покачала головой.

– Изменю. Стоило мне написать про татуировки и Скорпиуса – они сразу же вместе ответили.

Я невольно улыбнулся.

– Татуировки и Скорпиус?

Она покраснела, как маленький помидорчик, и даже перестала плакать.

– Я им написала, что он мой парень.

Мне кажется, эту информацию Роза изложила родителям не без удовольствия. Я нащупал нужную ниточку и, притворившись, что ни о чем не догадался, постарался ее вразумить.

– Рози, а ты представь, что, когда вырастешь, влюбишься в кого-то по-настоящему. Что если этот человек не понравится твоим родителям, друзьям или брату Хью? Всем им покажется, что ты бросаешь их, променяв на кого-то, кто не нравится близким? Ты откажешься от своего чувства? Тебе не будет больно не найти поддержки у тех, кем ты дорожишь?

Она удивленно на меня взглянула.

– Думаете, мама с папой влюблены в других людей и поэтому расстаются?

– Я не могу ничего предполагать, потому что не знаю правды. Просто не поступай с родителями так, как ты бы не хотела, чтобы обошлись с тобой. Веди себя так, как раньше, подожди до начала каникул и честно расскажи маме с папой о своих сомнениях. Я уверен, они смогут их развеять.

Она сказала, что подумает над моими словами. Наказание я ей пока решил не назначать, обещав, что если она продолжит делать глупости, тогда я заставлю ее в полной мере пожалеть о своих выходках. Вечером, обдумывая, что написать Гермионе, я задумался о том, как там ужились Гарри со Снейпом. Все же идея Ала была оригинальной. Я улыбнулся первый раз за день. Жизнь полна неожиданностей. Приятные они не всегда, но можно продолжать надеяться.

* * *

– Доброе утро.

Было, вообще-то, только шесть часов. Когда он написал «рано», Гарри не думал, что настолько. Снейп выглядел так, словно он совершенно не виноват в случившемся. Поттер сделал вид, что ему верит. В конце концов, может, профессор и настроил его сына, но вряд ли заставил восемь раз повторить в письме словосочетание «Папочка, пожалуйста!».

– Доброе, – буркнул он себе под нос и посторонился. – Входите, осматривайтесь. На втором этаже аккуратнее – там не закончен ремонт. Ваша комната – первая по коридору.

Снейп изобразил подобие улыбки.

– Может, покажете мне дом?

– Нет. Мне надо приготовить дочери завтрак и отвести ее к Молли.

– Конечно. Не буду вам мешать. Спасибо за гостеприимство.

Гарри все-таки не сдержался.

– Лучшее, что вы можете сделать из благодарности, – это скорее найти работу и съехать.

Профессор кивнул.

– Я постараюсь, – и ушел на поиски своей комнаты, а Поттер так и остался стоять столбом посреди комнаты. Он предвидел проблемы. Еще абстрактные, они уже атаковали его сотней наточенных пик. Что же будет, когда они до конца сформируются? Даже маленькая заметка вызвала кучу вопросов у его знакомых. Его не доставали своим удивлением только Уизли, которым, похоже, что-то соврали Гермиона и Рон. Но дальше могло быть только хуже. Как он объяснит, почему поселил таинственного сына профессора в своем доме? Он вообще должен кому-то что-то объяснять?

– Что же мне со всем этим делать?

Ответа не было.

* * *

– Ты что-нибудь, об этом знаешь? – Люциус медленно отставил чашку кофе и только потом взял у Уизли газету. Пробежал глазами статью и соврал:

– Нет. Я был недостаточно осведомлен о личной жизни Северуса Снейпа, чтобы быть в курсе его отцовства.

Джордж кивнул, забирая у него газету.

– Все это немного странно, но мне, в общем-то, совершенно не интересно.

Малфой кивнул и вернулся к созерцанию салата в своей тарелке. Так было проще. С момента события, которое он именовал как «эпизод», его чувства пребывали в некотором смятении. Он не мог разобраться в них, как ни старался, и это смущало больше, чем что-либо другое. Уизли полностью изменил свое к нему отношение. Изменил так кардинально, что Люциус его спокойствием и добротой сначала с непривычки даже захлебнулся. Из раба он превратился в господина. Роль для него привычная, но, как выяснилось, в данных обстоятельствах почти шокирующая. Он мог делать что угодно. Был свободен в своих действиях. От него ничего больше не требовали, только просили. Все эти перемены ужасно сочетались с его планами на будущее, вернее, на его отсутствие. Малфой просто заболевал от постоянно преследовавшего его ощущения, что жизнь, в общем и целом, прекрасна. Джордж выделил ему машину и открыл еще один счет для свободных покупок. Он мог в любой момент увидеться с сыном. Если Уизли требовалось сопровождение, он спрашивал: «Люциус, не хочешь пойти со мной?» Он отвечал: «Не хочу», – и оставался дома, где повар согласовывал с ним меню, а управляющий делами Уизли узнавал, снять ли ему номер в отеле, если в квартире Уизли планировалась вечеринка, на которой он не хотел присутствовать.

Ему дарили подарки. Не дорогие безделушки, от которых он мог бы с легкостью отказаться. Ему дарили то, что имело для него значение. «Я купил тебе лошадь. Она, конечно, уже старая и ни на что не годна, но…» Он удивился и согласился поехать в конюшни, куда Уизли определил подарок за неимением собственных стойл. Это был его Арно, арабский скакун, которого Люциус купил еще жеребенком. Он вырастил его, любил этого коня, как друга, как брата, но он его продал, когда не смог содержать. Это было одно из самых болезненных решений. Гладя рукой в перчатке чувствительные ноздри, прижимаясь щекой к гладкой шее коня, он впервые улыбнулся Джорджу и честно сказал: «Спасибо». Уизли смутился и оставил их одних. Люциус стал ездить в конюшни каждое утро. Арно радовался ему, не понимая, как противоречива судьба его хозяина. Как ненадолго они снова нашли друг друга. Из благодарности он снова стал выходить с Уизли в свет. Тот радовался, как ребенок, каждому его согласию и прилагал еще больше усилий его порадовать. Он скупал когда-то распроданные Люциусом книги. Всякие мелочи, вроде серебряных фляжек или коллекции редких нот. Все эти вещи не имели отношения к Нарциссе или Малфоям. Это были предметы, которые принадлежали только ему. Люциус не мог этого не заметить. Не мог не задать себе вопрос: «Зачем?». Актуальные сомнения. Он решил, что надоел Уизли. Тот больше не ложился с ним в постель, не играл на его нервах, не предлагал его, как надоевшую игрушку, кому-то другому. Это радовало, но вызывало сомнения. Если все эти многочисленные подарки – странная манера Уизли прощаться, то зачем с этим тянуть? Вопросов он не задавал, это означало бы проявить излишнюю заинтересованность. Малфой спокойно ждал, когда же его попросят покинуть этот дом, но предложения все не следовало, и он чувствовал себя запутавшимся.

– Какие у тебя планы на сегодня? – он задал вопрос раньше, чем успел его обдумать. С ним такое случалось в последнее время.

– Все как обычно. Сплошные дела.

– Ладно, – но он опоздал. Уизли уже заметил его интерес и зацепился за него.

– Ты хотел что-то?

На самом деле ничего он не хотел, кроме как узнать о планах того, с кем жил, и это по-настоящему пугало. Ну не должно было ему быть интересно, чем занят Уизли.

– Нет. Ничего.

Казалось, его ответ Джорджа расстроил.

– Ладно. Но вообще я освобожусь часов в шесть. Если что-то надумаешь…

– Ничего, спасибо.

Его собеседник собирался что-то гневно высказать, но сдержался, сжав челюсти так сильно, что заиграли желваки.

– Что ж, тогда хорошего тебе дня, – Уизли встал и, оставив на столе газету, пошел к двери.

– Спасибо. – Люциус сказал это уже тогда, когда дверь за ним закрылась. – И тебе.

Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Какого черта с ним происходит? Неужели за годы вынужденной заботы о Нарциссе он так истосковался по тому, чтобы заботились о нем самом? По ласке, по предугаданным капризам? Он всегда был эгоистичен. Ему нравилось внушать к себе любовь. Нравилось то, как Цисси, стоило ему переступить порог дома, окружала его теплым коконом своей нежности, в котором растворялись все печали и заботы минувшего дня, и новый день он встречал уже свежим и обновленным. Странное поведение Уизли находило в его уставшей душе больший отклик, чем Люциус когда-либо мог бы пожелать. Мнения, сомнения… Иногда он терял контроль над своим «я», и оно просто наслаждалось глупостями вроде любимой лошади или пожелтевших страниц старых нот. Это было неправильно. Это были оковы куда более надежные, чем любые контракты. Они наполняли его существование мгновениями, которые в своей яркости могли поспорить с холодным светом звезд.

* * *