Письмо подруге усопшей Матери

Здравствуйте, наша милая добрая тетя Наташенька!

Промыслом Божиим просматривая недавно мамины фотографии, я нашел два ваших старинных письма к нам, написанные после маминой смерти в 1984 и 1985 г.г. Они были преисполнены любви и сострадания. Очень был тронут. Ведь я знал Вас лично маленьким мальчиком. Когда же Вы гостили у нас, а я был постарше, то, охваченный своими юношескими эгоистичными заботами, не уделил Вам должного внимания и не потрудился поближе узнать и полюбить Вашу душу. Как хорошо, что Господь сохранил свидетельства, Вашей искренней любви к нашей семье, которая не погасла от нашего долгого безмолвия и продолжает согревать при чтении Ваших писем. Благодарю Вас, запоздало, милая тетя Наташа, да спасет Вас Бог.

Одно из упомянутых мною писем Вы заканчиваете словами: «Когда достанет сил, напишите мне о последних днях ее (маминой) жизни". Теперь, благословясь, поведаю Вам некоторые подробности последних дней и кончины моих дорогих родителей: печальные, обнадеживающие и душеполезные.

12 октября 1984 года на следующий день после даты моего рождения мне позвонил с дачи папа и попросил срочно приехать, т.к. мама очень плоха. Я сердцем почувствовал серьезность ситуации и, оставив все дела, сразу приехал.

После операции, которую маме сделали летом того года, болезнь стала прогрессировать. Я поменял строительную работу на преподавательскую, чтобы иметь больше времени, если бы понадобилась помощь отцу, т.к. врачи предполагали "тяжелую зиму".

Мама до последних дней пыталась никому не показывать своих страданий, но последние две недели уже не могла вставать. Когда это произошло в первый раз, она откинулась на подушки и заплакала. С той минуты она совершенно переменилась, ушла внутрь себя и оставалась безучастной к внешнему миру.

Что происходило с ней, с ее душой в это время знает один Бог, но сейчас я понимаю, что это было важное время. После смерти мамы я нашел в ее шкафу в уголочке икону Божией Матери "Всех скорбящих радость". Да простит нас Господь. Мы ничем тогда не помогли ей: ни молитвами, ни возможностью покаяться и исповедать грехи, причаститься, ни даже просто словами христианского утешения и надежды на милость Божию и жизнь за гробом. Бедная мамочка испила чашу внешней атеистической пустоты до дна.

Я сидел в ту последнюю ночь на ее постели. Мамины руки лежали поверх моих рук. Уставшего от многодневных бдений отца я отправил хоть немного поспать.

В окно светила луна. Мамина грудь вздымалась неровно глубоко и отрывисто, как бы решая: остановиться сейчас или вздохнуть еще. Мне было не по себе. Очень не хотелось, чтобы мама ушла ночью, поэтому, держа ее руки по локоть на своих, я желал передать ей хоть немного своих сил. Это единственное, что пришло тогда в мой непросвещенный Истиной ум. И с мыслью, что и мне было бы легче так умирать, если бы мои дети держали меня за руки, мы провели с мамой полночи в абсолютном безмолвии.

Глаза мамы были открыты, она была в сознании, но ничего не говорила. Вдруг, где-то около трех часов ночи половина ее тела от поясницы стала медленно приподниматься. Спина была совершенно прямая, как будто от головы до окончания спины под ее тело была подложена доска за верхний конец которой тянула невидимая сила. Никакого напряжения мышц. Она не опиралась руками о кровать. Совершенно невозможное движение даже для здорового сильного человека.

Когда ее спина медленно приподнялась градусов на 60-70, движение прекратилось. В таком положении ее лицо хорошо осветилось лунным светом, и я ясно - в упор увидел ее глаза. Все происходящее было настолько неожиданно и противоестественно, что я не успел испугаться. Не знаю, сколько прошло секунд или минута. Я не мог оторваться от ее широко раскрытых глаз и вдруг, я увидел в какой-то момент, что все - мамы нет, или нет жизни в ее глазах, или души нет. Не знаю, как это выразить или объяснить. Странно, при этом тело ее не рухнуло, не расслабилось, не упало, а продолжало удерживаться неведомой силой в таком же неестественном, невозможном положении.

Мне стало страшно, и я закричал: "Нееет". Не голосом, душой. И в ту же секунду как кричала моя душа, я снова увидел изменение в ее глазах - «она вернулась». После этого приподнятую часть маминого тела плавно и медленно, с такой же прямой спиной, «опустили» на постель. Возможно, кто-то после моего рассказа возразил бы мне. Ну мало ли что привидится ночью сыну у одра умирающей матери.

Однако как только ее голова коснулась подушки, она, с трудом шевеля губами, но достаточно громко и с выдохом облегчения сказала: "Юрочка, ты меня вытаскиваешь"! Значит, ее душа действительно покидала тело, перемещалась куда-то туда, откуда ее нужно было вытаскивать…

Видно это было не очень "хорошее" место, куда попадала ее душа, если ее оттуда я "вытаскивал". Но мысль эта пришла ко мне уже много лет спустя. Тогда же я радовался, что мы дотянули с ней до рассвета.

Утром мне на смену пришел отец. Я уже не имел никаких сил и пошел в соседнюю комнату отдохнуть. Заснуть не успел. Около девяти часов утра папа заскочил в мою комнату с горьким всхлипом: «Юра, Юра наша мама умерла!"

Все, что я описал Вам, милая тетя Наташенька, глубоко потрясло мою душу и изменило мировоззрение. Спустя восемь лет Отец привел меня к Сыну, и я крестился, но, увы, тогда еще не по вере, а по совету одного человека. Только спустя 10 лет после крещения, в результате многих метаний, поисков, заблуждений, обольщений, демонических нападений и божественных откровений, я, наконец, постепенно стал воцерковляться, исцеляться и Господь дал мне намек на возможность прощения меня как блудного сына и наигрешнейшего из всех людей.

Нет греха, которого бы я не совершил, и нет покаянных слез у меня, какие должно проливать человеку в моем состоянии. Одна надежда, что пучина милосердия Божиего, не может поглотиться никакими, самыми великими грехами человеков. В это верю, на это уповаю, об этом молюсь с раскаянием.

После маминой смерти папа влюбляется в женщину, оставленную мужем, капитаном атомной подлодки. На все воля Божия. Папа относился к тому типу мужчин, которые не выживают в одиночестве. Она продлила ему годы жизни и смирила его. Да спасет и ее, Господь.

У нас с папой отношения складывались по-разному. До самой своей кончины он меня очень любил, но я не оправдал его многих надежд. В расцвете карьеры я оставляю профессиональную деятельность и более не самоутверждаюсь. Гордиться мне и о мне было нечем.

Обычным неверующим людям не понятно такое поведение и они начинают строить гипотезы одна причудливей другой. Слово "отрекись от себя, возьми крест свой и иди за Мной", не вмещается до времени и многими верующими. Нужно распяться, перенести осуждение, многие скорби, возопить со слезами к Богу и только тогда в голове начнет чуть-чуть проясняться.

Со своей стороны я желал, чтобы папа примирился с Богом, воцерковился. Но он был человек уверенный в себе и всегда на себя надеявшийся. Он не возражал против нашего с Тамарой моления в церкви, но сам хотел жить по своим правилам. Это, к сожалению, не способствовало нашим душевно (не говорю духовно) теплым отношениям. Большая вина за это на мне. Каюсь! Да простит Господь мои немощи.

Сестра Тамара все время поддерживала с отцом хорошие отношения, часто бывала у него в гостях и смягчала периодами обострявшиеся между нами противоречия. Так среди скорбей и обстояний, усилившихся из-за общего хаоса в стране, прошло около 15 лет.

Осенью 1997 года на 78-м году жизни у папы начался прогрессирующий атеросклероз сосудов. Сначала начали болеть ноги. Он лег на обследование в 1-й медицинский институт, прошел поддерживающий курс лечения, но ситуация ухудшалась. К весне 1998 года он стал почти обездвижен (по-церковному расслаблен) и с огромным трудом только при посторонней поддержке мог семенить до туалета.

Отец очень скорбел о своей немощи. Он всегда был «всемогущим» человеком, а тут такое смирение… "Ничего не радует, не хочется жить" говорил он в последние времена.

Однако, чем дальше, тем хуже. Он уже не узнавал некоторых людей. Отказывала память. По своим финансовым возможностям, Вы понимаете, тетя Наташа, папа мог себе позволить любое лечение, любые самые дорогие лекарства, но врачи сказали, что разрушенные сосуды и структуры мозга восстановлению не подлежат. Медицина здесь безсильна.

Существовавшие дорогие импортные препараты могли лишь заморозить процесс разрушения сосудов и надолго оставить его в таком страдальческом состоянии. Как-то раз мачеха стала давать ему какое-то лекарство для улучшения мозговой деятельности. В результате он стал агрессивным, перестал ее узнавать, говорил, чтобы выгнали эту женщину из дома. Мы с сестрой попросили ее более никаких психотропных лекарств не давать. Она согласилась. Агрессия ушла и далее до самой кончины ему давались лекарства только поддерживающие сердце и подкрепляющие силы.

В это время жена моя была на последних месяцах второй беременности. К нам приехала ее мама из Иркутска. По желанию мачехи они с отцом также переехали к нам, т.к. в нашей двухкомнатной квартире одна комната всегда оставалась отцовской и была у него под ключом.

Духовная жизнь наша, слава Богу, к этому времени пришла в некоторый порядок. Господь привел нас в неповрежденную церковь, где Богослужения сохранили как у наших благочестивых предков. У сестры в Псковской области милостью Божией появился духовный наставник - святой Старец - иеромонах.

К нему в молодые его годы являлась св. мученица Параскева, она привела его потом в монашество. В годы войны на фронте ему являлся, благословлял и спасал святой преподобный Серафим Саровский.

Сила благословения была такова, что он не только дошел до Берлина неповрежденный, но однажды поднимаясь по крутому склону р. Одер с двумя ведрами воды, попал под обстрел немецкого снайпера. Снайпер как в мишень расстрелял в него всю обойму патронов, но ни одна пуля не попала в будущего монаха. Он не бросил ведер, так как воду просил принести приехавший к ним в часть важный офицер. Только говорил вслед фонтанчикам песка от пролетавших мимо пуль: «Не моя».

В Берлине уже после окончания войны он зашел, по любопытству, в Рейхстаг и увидел, видимо духовным зрением, нашего святого мученика государя Николая П, прославление которого состоялось зарубежной православной церковью только в 80-х г.г.. Сразу до него не дошло кто это стоит на ступеньках в кителе с эполетами и шашкой на перевязи и осматривает здание. Он пошел дальше на второй этаж, но в этот момент вспомнил портрет царя, висевший у него дома в деревне на стене у Боголюбивой прозорливой тетки – девицы. Когда он вернулся, к его сожалению там никого уже не было. Всю жизнь он скорбел, что по духовной незрелости не бросился к Царю в ноги для благословения.

Батюшка чтил нашего Государя-мученика до самой своей смерти, выстроил в его имя небольшую деревянную церковь в Псковской губернии - первый храм благочестивому царю-мученику на Родине еще до его прославления российской православной церковью. Благодаря батюшке у меня открылись глаза на царскую власть - как власть угодную Богу. И я обрел любовь к царственным мученикам как самым дорогим и родным людям.

После войны перед самым уходом в монашество он совершил паломничество в Сергиев посад под Москвой. Там ему явился преподобный Сергий Радонежский и наставлял его для будущей жизни.

Этот старец иеромонах оказал большое душеполезное влияние на сестру, меня и мою семью. И так как он прошлым летом представился ко Господу, я могу кое-что о нем открывать.

Мы с сестрой много молились о папе: Не дай, Господи, отцу нашему смерти без покаяния". Что стоят молитвы нас грешных, не знаю? Вот наши благочестивые батюшки и, конечно, в первую очередь приснопамятный блаженный отец Феодорит, имея молитву горячую и веру неповрежденную, истинно вымаливали у Бога спасение отца...

Как сейчас помню этот вечер. Я на кухне. Вбегает теща. Лица на ней нет. "Иди тебя отец зовет". Папа расслабленный и уже частично поврежденный умом лежал в соседней с кухней комнате. Мне никто не сказал, что он двое суток находился в коме и только что из нее вышел. Я захожу в комнату и спрашиваю: «Что папа?"

Он посмотрел на меня каким-то необыкновенным взглядом и начал непрестанно, безутешно рыдать. Сквозь слезы говорит: «Бог есть! Я должен умереть. Позовите скорее священника. Унесите отсюда все картины. Принесите иконы. Научите меня молиться.

Я остолбенел. Чудо! Еще накануне я просил сестру, имевшую лучший контакт с отцом, поговорить с ним и убедить пройти Таинство Елеопомазания. За два дня до описываемых событий Тамара побеседовала с ним и, огорченная разговором, пришла ко мне, сказав: Знаешь, не будем безпокоить отца такими разговорами. Он сказал, что уважительно относится к тому, что мы с тобой ходим молиться в церковь, но он будет доживать как жил и больше на эту тему просил с ним никогда не говорить.

И вот спустя пару дней я слышу невозможное. Я понял, что произошли, какие-то сверхъестественные, чрезвычайные, чудесные события, произведшие моментальный переворот в душе моего отца. Но я ничего не спросил у него о причинах. Радовался и боялся каким-либо своим неосторожным словом вернуть все в обратное русло.

Я позвонил сестре, и она пришла к нам. Ее дом по соседству. Мы выполнили папины просьбы. Унесли старинные картины в золоченых рамах и лукавые абстракции современных художников. Поставили перед кроватью икону Божией Матери "Казанской" в день прославления которой родился отец. Затеплили лампаду. Показали, как нужно осенять себя крестным знамением. Позвонили священнику. Хотя был 1 час ночи, отец Александр согласился приехать.

Видя состояние отца, его проблемы с памятью и узнав, что он никогда не исповедовался, он попросил всех нас написать, какие мы знаем его грехи и передать ему. Взяв наши листы, он ушел к отцу и спустя значительное время вышел потный со словами: "Исповедался как разбойник на кресте". Милость Божия - не дал отцу конца прежде покаяния.

Одно нас огорчило. У батюшки закончились Святые Дары и он не мог причастить папу Плоти и Крови Господа нашего Иисуса Христа по Слову Его: "Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же который Я дам, есть Плоть Моя, которую я отдам за жизнь мира. Тогда иудеи стали спорить между собою говоря: как Он может дать нам есть Плоть свою?

Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей-то есть хлеб, сшедший с небес. Не так, как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек (Евангелие от Iоанна Гл.6, стихи 49-58).

Также и в другом месте: ..."И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый завет в Моей крови, которая за вас проливается (Ев. от Луки Гл. 22, ст. 19-20).

На следующий день, когда я зашел к папе, он продолжал непрестанно плакать, говоря, что должен умереть. Попросил у меня за все прощение, и я просил его простить мне все, чем огорчал его в жизни. Мы простили все друг другу, да простит нас Господь! Так в течение двух недель, когда бы я ни заходил к отцу он непрестанно плакал.

Хотя отец ожидал смерть - она, почему-то, не приходила. Через некоторое время папу причастили Святых Христовых Тайн, а через месяц совершили над ним и мачехой Таинство Елеопомазания (прощения христианину грехов, забытых им и нераскаянных или совершенных по незнанию, что это грех - невольно).

В один из майских дней отцу стало плохо, и мачеха вызвала скорую помощь. Приехал фельдшер, т.к. все врачи были на вызовах. Я был дома и, услышав какой-то спор в комнате отца, зашел к нему. Фельдшер был взволнован, никак не мог найти вену, чтобы сделать отцу укол и на какой-то вопрос мачехи вдруг взорвался: "Что, что? Не видите разве? У него давление 60 на 20". И бросив шприц побежал к телефону вызывать реанимационную бригаду.

Приехали два врача женщины и санитар мужчина. Старший врач - высокая женщина средних лет с выразительными умными глазами подключила кардиограф. Сердце папы останавливалось. Сбился ритм. Электрошок применять было нельзя, т.к. у него была аневризма брюшной аорты. От применения электрошока она могла разорваться и вызвать внутреннее кровоизлияние.

Папе поставили капельницу и врач ювелирно, буквально по каплям стала варьировать лекарствами, одновременно наблюдая показания кардиографа.

Сердечный ритм не восстанавливался. Отец был в сознании, но как-то совершенно спокоен. Прошел час. Ситуация не менялась. Врачи многозначительно переглядывались между собой, и мне стало тревожно, я позвонил сестре. Она с мамой не успела проститься. Слава Богу, сестра была дома. В двух словах я объяснил критичность ситуации, и она тут же прибежала.

Прошло три часа - ситуация не менялась. Врачи израсходовали суточный запас какого-то важного редкого лекарства и вышли на лестницу покурить. Когда они вернулись, я поблагодарил их и сказал, что они сделали все, что смогли, но теперь жизнь отца в руках Божиих. Затем я зашел в ванну и поплакал о его душе, которая так мало побыла в Истине, и о возможной ее страшной участи за гробом. Потом умылся и вернулся к отцу.

Сестра сидела слева от отца и держала кисть его левой руки в своих руках, склонив голову. Врач стояла у самописцев кардиографа справа от него и, смотря на их неровное подергивание, периодически повторяла: "Не выходит, не выходит". Я встал у спинки кровати и смотрел на лицо отца.

Отец был в сознании, разговаривал с нами и врачами, но на его лице почивало благостное выражение какого-то особенного состояния. Как будто он касался уже и иного мира, где покой.

Вдруг выражение его лица стало меняться. Взгляд его устремился поверх моего правого плеча на стену или за стену и на нем стало появляться постепенно усиливающееся выражение страха. Как будто что-то грозное, не видимое для нас, издалека приближалось к нему. Через некоторое время на лице его уже было выражение благоговейного ужаса от лицезрения чего-то сверхъестественного, поразившего все его существо и стоявшего видимо совсем близко рядом со мной. Губы его затряслись, и он безсильно закричал, так что это услышал или скорее понял по артикуляции только я - "Поощаадии!!!"

Через секунду, а может быть и одновременно с этим, врач, непрерывно смотревшая на самописец кардиографа, радостно воскликнула: "Все. Пошло! Пошло!", и начала отстегивать присоски кардиографа.

Через несколько дней, когда папа немножко укрепился, мы вывезли его на дачу. Здесь с ним были проявления действий демонических сил, не желавших так просто отдавать душу, которую они (как я выяснил впоследствии) уже считали своей. Повествование об этом я по ряду духовных причин опускаю.

Хотя милостью Господа отец и получил отсрочку, но относительно его физического состояния улучшений не наступило. Он по-прежнему был расслаблен, перестал узнавать свою жену и многих людей. На сестру говорил мне: "Как эта женщина похожа на мою дочь". Иногда он и меня принимал за своего друга.

В начале июня того года я поехал в деревню в Псковскую область сделать посадки и продолжить строительство своего маленького деревенского домика на участке подаренном мне моим духовным отцом. В этот год в связи с рождением младшего сына семья моя осталась в Петербурге и я должен был вскоре возвратиться назад.

Закончив все деревенские дела, я как обычно перед дорогой пошел за благословением к старцу Феодориту. Он кроме прочих душеполезных наставлений спросил у меня, почему я не привожу в деревню своего отца. Здесь, мол, озера красивые, благодать. Я по духовной слепоте своей, не имея духа послушания, ответил, что он очень болен и уже, наверное, никогда не сможет посетить деревню. Отец Феодорит промолчал. С этим я и приехал в Петроград.

Сестра первым делом спросила как батюшка. Я ответил, что он спрашивал у меня, почему отца не привозим к нему на озера посмотреть. "Знал бы он, в каком состоянии отец, то, конечно же, не приглашал бы его" - со вздохом неразумно сказал я.

Тамара посмотрела на меня внимательно, как будто я сообщил ей какую-то громовую весть. Затем хлопнула себя по голове и воскликнула: «Дура я, дура! Мне же батюшка тоже несколько раз говорил - почему не привозишь отца. Все. Если отец согласится, собираемся и завтра едем".

Что только мы не выслушали. Что мы ненормальные. Пятьсот километров по жаре отец не выдержит. Умрет в дороге. И все в таком роде. Мы никого не слушаем. Спрашиваем отца, хочет ли он с нами поехать в монастырь. Он согласен, мол, поедем. Я беру его на руки, несу в «Жигули» на переднее сидение. И с упованием на Господа и молитвы святого старца мы безпреткновенно проехали эти пятьсот километров по жаре. Отец чувствовал себя лучше, чем обычно, нормально общался с нами.

Вечером подъезжаем к храму Святой Троицы, где жил и служил батюшка. Он уже ждал нас, хотя о своём приезде мы ему не сообщали. Выходит навстречу. Мы поддерживаем папу и он, с трудом переступая, семеня ногами, продвигается под благословение. На лице у отца благостная смиренная улыбка. Я счастлив. Семья вместе в святом месте. Отец Феодорит благословил ходить с отцом вокруг церкви Святой троицы и молиться.

В этот же день, захватив, стул мы пошли с молитвою вокруг храма. Отец присаживался отдохнуть три раза. На следующий день он присел отдохнуть два раза. На третий - один раз. Когда я приехал через неделю из своей, находящейся по соседству деревушки, навестить сестру с отцом и потрудиться во Славу Божию, батюшка Феодорит благословил меня срубить несколько деревьев, которые росли в опасной близости к храму.

Через пару часов моей работы, я увидел отца, который самостоятельно вышел из сторожки, где они жили с сестрой, подошел ко мне и стал помогать таскать обрубленные ветки деревьев.

Господь прикрыл мои глаза и ум, в тот день и в продолжение почти двух месяцев до меня не дошло случившееся чудо полного исцеления. Я занялся строительством своего деревенского домика и в следующий раз увиделся с Тамарой и папой, только когда через две недели они, возвращаясь в Петроград, заехали попрощаться со мной.

Все лето я пробыл в деревне и приехал в город в начале сентября. Папа совершенно исцелился. Пришел в то состояние, в котором он был ровно год назад, когда у него только начала прогрессировать болезнь. Как будто Господь вырезал год из его жизни.

Когда он самостоятельно пришел в поликлинику на прием врачи предрекавшие нам, что он не переживет летние месяцы, сказали - этого не может быть, это невозможно, это не его история болезни. Сосуды не могут восстанавливаться. Тем более, что ему не было назначено никакое лечение.

Теща моя была неверующая. Потом она рассказывала всем: "Когда Александра Михайловича увозили к священнику - на руках в машину отнесли, а когда через 14 дней они возвратились, он вышел из машины сам, подошел к багажнику, открыл его, достал две тяжеленные сумки и внес их в дом". После этого теща сразу воцерковилась.

Когда я осенью вернулся из деревни, и мы как-то оказались с тещей наедине, я спросил, не рассказывал ли что-нибудь отец, что было с ним во время комы. Они с ним были в хороших отношениях. И вот о чем она мне поведала.

Отец рассказал ей, что когда они воспринимали его как находящегося в коме, он умер, т.е. душа его отделилась от тела и перешла в другое небесное состояние.

"Когда я оказался вне тела то видел своё тело, видел и слышал вас, но вы меня не видели. Там нам сразу суд, Клавдия Алексеевна, и мы там уже ничего не можем сказать всвоё оправдание. Меня Господь осудил в ад. Я оказался у большой пропасти. На другой стороне сиял в облаках ослепительный свет. Мне из сияющего облака был голос: «Ты много согрешил» и в этот момент как на экране кинотеатра мне были показаны все мои земные согрешения перед Богом. Затем из пропасти появилась железная лестница. Земля разверзлась. Вышли страшные черные существа и поволокли меня по лестнице вглубь.

Там много усопших душ. С одной стороны православные грешники вроде нас. У них еще надежда есть - за них Церковь молится. А с другой инославные, иноверные и безбожники - у них нет надежды. Свет там был красноватый огненного оттенка и как бы в полумраке. Муки там разные, т.к. и у людей по жизни грехи разные. Чем глубже, тем страдания ужаснее. А меня все глубже и глубже вели. Вдруг сверху я услышал голос - "тебя вымолили". И вот я вернулся, но должен вскоре умереть. Сначала я, а уже потом Вы". Сказал и заплакал.

Теща моя к тому времени перенесла операцию - рак груди, и была тоже под Божиим судом, но воцерквилась и получила продление лет для покаяния. Благодарение Господу - жива по сей день.

Когда по возвращению из деревни я встретился с отцом, и мы поговорили, я с удивлением обнаружил, что вместе с выздоровлением телесным он вернулся и к прежнему безверному мировоззрению. Крест на себя не полагал, не молился и не помнил ничего из того, что я описал вам выше. Единственное о чем он помнил: то, что его возили в какой-то монастырь и там был добрый, ласковый монах.

Мы сидели на кухне за столом. Я сказал ему: «Папа. Ты знаешь, что мы сейчас вот сидим с тобой и разговариваем, только по милости Божией. А так, тебя уже рядом не должно было быть" - и рассказал ему все, что произошло с ним за этот год.

Он внимательно слушал меня, а в конце спросил: "Это все правда? А я думал, что Ира (моя мачеха) все придумала".

"Да, это все, правда, папа" - ответил я. «Но, я не могу взять тебя за руку и отвести в церковь. Это ты должен сделать сам». На этом наш разговор окончился, а через неделю он попросил мою сестру отвезти его в храм.

В Великом посту он попостился, как мог. На большой праздник прославления 40 воинов мучеников Севастийских его пособоровали и на праздник Благовещения он тихо отошел к Господу.

Хоронили его на второй день после Пасхи на светлой седмице. Как говорили наши бабушки: "Кто на Пасху умирает, того Ангел забирает". Перед кончиной у него расстроился желудок и его положили в Боткинскую инфекционную больницу. Я собрался навестить его, но мачеха, побывавшая там в этот день, отговаривала меня, т.к. больница инфекционная и доступ к больным исключительно с разрешения главврача.

Я не послушался ее и, уповая на Бога, после работы поехал в больницу. У входа на территорию охрана почему-то в это время отсутствовала. Я подошел к больничному корпусу, где находился отец, зашел в дверь и прошел мимо окна охранника. Он в этот момент говорил по телефону и стоял спиной к проходу. Поднявшись на второй этаж, надел сменную обувь и прошел в отделение. Медицинской сестры на посту не оказалось.

Я прошел к палате отца открыл дверь и встретился с удивленным взглядом соседа по палате. "Как вы попали к нам" - воскликнул он.

"Это разве трудно" - ответил я, не понимая тогда причины удивления.

На все милость Божия. Я хорошо посидел с отцом. Он говорил, что устал от жизни и, что скоро уже конец. Я возразил, что не нам судить о сроках. Как Бог даст.

Тут сосед по палате, человек преклонных лет, задал нам с вызовом вопрос:

"А кто-нибудь был там, чтобы рассуждать об этом". Я по обычной своей ревности хотел было распалиться, но отец приложил свой палец к губам, давая мне понять, чтобы я не вступал в спор и, вдруг, заговорил с болящим соседом сам.

"Дорогой Юрий Михайлович. Знаете, дети очень любят своих бабушек и очень долго помнят их. Это понятно. У бабушек есть время заниматься с детьми не спеша. Вот и у меня была бабушка Олимпиада Матвеевна. Я любил ее, и она много мне рассказывала из Библии. Такие рассказы врезаются в детскую память.

Особенно мне запомнилось, как однажды люди захотели самостоятельно без Бога забраться на небо и стали строить башню. Они подняли ее на громадную высоту и, в какой-то момент, перестали понимать друг друга". Здесь отец сделал небольшую паузу и чуть более тихим голосом продолжил: «Вот и теперь многие хотят «залезть на небо» и не понимают друг друга".

Я укрыл папу одеялом, поцеловал и ушел. В 7 утра мне позвонили из больницы и сообщили, что он умер. Как мне рассказал потом его сосед по палате, папа захотел пойти в туалет, встал с постели и медленно опустился около нее, навсегда. Потом на проводах его друг, Владимир Михайлович, рассказал, как отец несколько раз признавался ему, что страшиться тяжелой, затяжной болезни со страданиями и мучительной смертью. Милостивый Бог дал, очистившейся покаянием, папиной душе легкий и светлый уход.

Для меня обстоятельства ухода из мира моего отца дали еще один важный урок. Никого, даже неверующих, стараться не осуждать. Ненавидеть злые дела и грехи человека, но проявлять терпение и иметь снисхождение к человеку, как начальные проявления Любви. Отец мой был крещен в детстве своей благочестивой бабушкой-дворянкой, но повзрослев, в храм никогда не ходил, не молился, детей своих не крестил и жил до указанных выше событий как хотел. И все же перед самой кончиной Бог по одному ему ведомым обстоятельствам и причинам привел его к покаянию, а затем и дал возможность выбрать Веру и по своему свободному воли произволению.

(Институтская подруга моей родительницы Наташа Коровина проживала в Баку и в смутные времена распада страны привлеклась в церковь адвентистов седьмого дня, хотя в детстве была крещена. Адвентисты много изучают писание, но не почитают Дух, поэтому в конце я уделил внимание этому моменту, пытаясь восстановить ее в православии Примечание для газеты).

На этом, дорогая тетя Наташа, я заканчиваю свое длинное письмо. Надеюсь, что вы из него увидите, что Господь познается не столько по букве, сколько деятельно – духом, молитвой, жизнью по Вере, по Евангелию. О чем и Святой Серафим Саровский писал, что целью христианской жизни и признаком Богоугождения является стяжание Духа Святаго, а не богатства. Хотя последнее не грех, если его использовать на дело спасение.

И Апостол Павел предупреждает: "Такую уверенность мы имеем в Боге через Христа, не потому что от себя, как бы от себя, но способность наша от Бога. Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит (2е послание Ап.Павла Коринфянам гл.3,ст.4-6).

Как понятно всякому хорошо знакомому с Библией, неисполненное пророчество есть лжепророчество(адвентисты много пророчествуют о близком конце света и постоянно посрамляются в своих пророчествах), так как "способность от Бога", а Бог не бывает посрамлен.

Тетя Наташа Вы прекрасно написали: "Слово Божие дороже серебра и золота". Вот Слово из книги пророка IEPEMIИ: "Так говорит Господь Саваофъ: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывают мечты сердца своего, а не от уст Господних (Гл.23-16).

Не буду далее продолжать, уповая на милость Божию, Духа Святаго, и Ангела хранителя. Да спасут нас всех. Как жаль дорогая Тетя Наташенька, что мы разделены огромным расстоянием и я не могу ничем послужить вам, никакими плодами любви.

Тяжело быть оторванным от корней. Я представляю, в какой непростой, во многом чуждой русскому духу, среде вы находились всю вашу долгую жизнь и находитесь и теперь. Хотя и есть друзья, но все не просто. Что ж, у Господа обителей много. Хотелось бы верить, что есть у него обители и для адвентистов, но наши святые угодники, познавшие Бога, не дают такой надежды.

Сегодня у нас прощеное воскресение. Православные входят в Великий пост для очищения плоти и души через покаяние, смиренномудрие, терпение и любовь. Я прошу у Вас прощения, в чем согрешил или чем обидел, и от всей души желаю Вам - телу здравия, а душе спасения.

Святые отцы учат - без покаяния нет спасения. Вот и у нас пришло особое время. Духовная десятина. Просим у Господа увидеть свои грехи.

Спаси и сохрани Вас Господь. Благословение Господа Иисуса Христа да будет с вами! Печатаю на машинке жалея Ваши глаза. Юра