Третий масштаб: район

Третий масштаб в мегаполисной урбанизации:

Начиная с данного масштаба и на всех последующих, концепция мегаполисной урбанизации похоже исчерпала свой творческий потенциал и подошла к своему порогу чувствительности, необходимому для адекватной постановки вопросов и решения последующих задач, т.е. на этом масштабе снова используется алгоритмика прямоугольной матрицы и её всевозможные вариации.

В городской модификации при решении районов, также как и при решении формы участка, нарезка сети районов и кварталов производится по прямоугольной матрице; и если бы не диктат законов перемещения материи, то эта монотонная прямоугольная матрица так и не прерывалась бы кварталами, вынужденно нарезаемыми сетью дорог и автострадами.

Испания, Барселона. Плотность населения — 16 095 чел./км²

В мегаполисе главными свойствами района при определении его качества являются: прежде всего, — его престижность и инвестиционная привлекательность.

В загородной модификации мегаполисной урбанизации наблюдается та же картина. Казалось бы, вот они, так желанные всеми малоэтажные домики с приусадебными участками, но нарушение мѣры в их взаимном расположении[59] не позволяет им обладать необходимыми качествами. В результате вместо малоэтажного поселения получаются «малоэтажные тесноты» из малоэтажных бункеров и тропинки, что вокруг них, выдаваемые менегерами за полноценный участки земли, на деле подмятые под себя целиком фундаментами антисоциальных бункеров. В районном масштабе это происходит из-за того, что участки смежны меж собой: они лишь условно разделяются забором. Такое разделение участков абсолютно искусственно и идёт в разрез со всей практикой жизни. Возникает порой предположение, что современная концепция мегаполисной урбанизации создана юристами, т.к. поделить участки между собой таким образом способен только юрист. Потому что только в законах и на бумаге можно прописать подобный способ смежного деления, когда предлагается людям принять в практику применения деление земли абстрактной линий[60], по левую и по правую стороны от которой располагаются участки разных хозяев. А как тогда быть с практикой жизни?: когда дерево, посаженное даже с соблюдением необходимого расстояния от забора, через несколько лет хорошего ухода покрывает тенью почти половину любимой поляны соседа на другом участке, и это приводит к недовольству, спорам, розни, и другой социальной напряжённости между жителями поселения. И пример с деревом, один из самых безобидных; ещё сложнее, когда плодородный слой почвы со всеми удобрениями после паводка унесло к соседу, или когда невежество при обращении с минеральными удобрениями одного, после ливней повредило корни деревьев на данном и прилегающих участках; и таких примеров можно привести массу. Говорит это о том, что земля не может подчиняться прихотям юристов и их законам, если они не согласуются с практикой жизни: «14 сентября 1970 года правительство приняло постановление о коллективном садоводстве и огородничестве, потом приняли новую редакцию Земельного кодекса РСФСР, согласно которому те, кто хотел, получали участки для ведения личного подсобного хозяйства. Миллионы советских людей тут же обзавелись наделами земли под огороды и стали строиться… Классический размер дачного участка составлял 0,06 гектара (в просторечии — шесть соток), или 600 квадратных метров, в то же время для номенклатуры, профессоров, писателей участки могли составлять гектар и более …

Размеры дачных построек в садоводческих товариществах жёстко регламентировали. Жилая площадь дачного домика (прозванного после показа по телевидению бразильского сериала «фазендой») не могла превышать тридцати квадратных метров. Возводить дома из кирпича запрещалось, как запрещалось строить их выше установленной нормы (например, двухэтажные — непозволительная роскошь). Не позволялось иметь печь (деревянные дома стояли близко друг от друга). Даже самодельные и ненадёжные отопительные устройства, вроде буржуйки, которая, будучи оставленной без внимания, могла стать причиной грандиозного пожара, объявили вне закона. Это и понятно, ведь между большинством домов садоводческого товарищества нет проезда для пожарных машин…

Дача, таким образом, становилась улучшенным вариантом коммунальной квартиры. Со свежим воздухом и своей зеленью. » [61]

Логика юристов и менегеров в данном вопросе понятна: их пристрастие к наделам по прямоугольным лекалам, объясняется свойствами прямоугольной формы, дающей наименьшее количество обрезков на полотне земли при переносе поселения на местность. Если бы они начали оперировать формами с углами, отличными от 90° или того пуще с криволинейными формами, они бы понесли большие потери и недополучали бы свою выгоду. А то, что прямоугольная матрица нечувствительна ко многим факторам среды, и участок может оказаться на сыром или болотистом месте, решается обычно снижением цены и при помощи «талантов» менегеров, способных впарить участок хоть в преисподней.

Это не чудеса «Фотошопа», это снимок из космоса типичного жилого района в Англии.

Это также снимок из космоса другого жилого района в Англии [62]

Третий масштаб в ландшафтно-усадебной урбанизации:

Теперь перейдём к рассмотрению особенностей района в рамках ландшафтно-усадебной урбанизации. Что очень важно, зачатки формирования образа района заложены уже при определении свойств и качеств участка: в частности, форма и размер участков, которые определяют матрицу форм и принципы организации участков между собой. В рассматриваемой в этой записке модели малоэтажного поселения в качестве формы участков выбрана трапециевидная форма, рассмотрим тогда, как разворачивается матрица данной формы при образовании районов.

Трапеция, в отличие от прямоугольника, сама стремится к разнообразию в самоорганизации и складывается в более живые криволинейные модули.

Этот процесс очень схож с техникой выкладывания мозаичных композиций из кусочков смальты или камня. Многие думают, что форма модуля[63] в мозаике строго прямоугольная, это действительно так только на прямых и ровных участков (обычно это фон и дальний план в композиции), но при решении «живых» фигур и сложных объектов появляется необходимость в модулях трапециевидной формы, которые и позволяют достичь той гармоничной пластики, которой так привлекательна мозаика.

Этот необходимый трапециевидной модуль представляет большую сложность при его подготовке (ведь наколоть из камня или смальты кусочки трапециевидной формы, намного сложнее, чем прямоугольные), а особенно при выкладывании мозаики, когда каждый модуль требует к себе отдельного внимания, чтобы он гармонично встраивался в общую картину и составлял с ней единое целое. Именно благодаря, больше всего, трапециевидному модулю в мозаике появляются, так называемые, графьи - пластические криволинейные линии, составленные из модулей и придающее мозаике её неповторимое качество: когда даже при значительных утратах в мозаичном полотне, мозаика не теряет своей информационной ёмкости, позволяя достроить утерянные фрагменты путём мысленного прорисовывания, возможного лишь только на основе подсказок, исходящих от сохранившихся фрагментов мозаики. Благодаря этому качеству мозаика обладает несравненным визуальным иммунитетом, стойким ко времени и всяким разночтениям при декодировании несомой ей информации.

Модель малоэтажного поселения, построенная на основе трапециевидных участков также вобрала в себя некоторые преимущества мозаики. Конечно, в отличие от мозаики, мы не можем использовать модули разного размера (в данном случае, разные размеры участков), т.к. это будет несправедливо по отношению к жителям поселения; но зато поселение обогащается другими положительными качествами. Пластической основой рисунка района становятся разнообразные криволинейные формы – мы это называем пластической матрицей трапеции. То есть, сама форма трапеции при взаимном сопоставлении элементов-участков подталкивает, настраивает на образование более живых силуэтов районов и улиц поселения, и даже приходится прилагать усилия над собой, чтобы противостоять творческой генерации, заложенной в самой природе трапеции.

Сделаем небольшое пояснение, про которое мы упоминали при рассмотрении второго масштаба. Участки, составляются друг с другом в общий район не в их голом виде, а сперва обрамляются буферным поясом из деревьев и кустарников шириной 10-15 метров. В свою очередь буферные пояса при составлении участков смыкаются не вплотную, а на расстоянии 10-20 метров друг от друга. Таким образом, заведомо упреждается та социальная напряжённость, которая была описана выше при рассмотрении второго масштаба. Также буферные пояса из насаждений привносят в поселение сопутствующие качества. Во-первых, участки, как с земли, так и с воздуха тоже, будут выглядеть как островки естественного леса криволинейной формы, т.к. кроны деревьев образуют всякий раз неповторимый живой силуэт; участки будут взирать друг на друга не через амбразуры в заборах[64], а живописным взором кустов и деревьев; буферные пояса могут быть образованы также из плодовых деревьев, что позволит снять «урожайную нагрузку» с площади самого участка; буферные пояса также как и участок передаются хозяевам в вечное владение, что автоматически увеличивает потенциальную площадь в распоряжении хозяев и будет составлять уже около 50 соток; но в отличие от площади участка, в буферных поясах будет запрещено возведение различных зданий и придомовых построек; буферный пояс не будет требовать к себе повышенного внимания со стороны хозяев, т.к. это заложено в режиме самоорганизации деревьев и кустарников, которые совсем неприхотливы, в отличие от растений на грядках; расстояние между самими буферными поясами со временем могут превратиться в живописные тропы или скверы в поселении, или в место для бесед между жителями участков, или вовсе зарасти кустами и деревьями, если по ним не будут пролегать тропинки и место для бесед образуется в другом месте; а какое это будет раздолье для различных птиц и всякого зверья[65];

Но вернёмся снова к масштабу района: рассмотрим какие потенциальные возможности формообразования заложены в трапециевидных участках с буферными поясами. Если составить определённое количество участков вместе, то образуется круг, притом его радиусом лучше управлять не изменением угла наклона между боковой стороной и основанием трапеции, а вариацией взаимного расположения трапеций в общей линии круга: если некоторые из трапеций обращать в центр круга не малым основанием, а бо́льшим, то через это можно опосредовано управлять радиусом получаемой формы[66]. Соответственно этим способом можно получить радиус с изменяющейся кривизной, что-то вроде клотоиды[67] или спирали. Получившуюся замкнутость форм можно исправить простым изъятием из контура нескольких участков, чтобы освободить пространство для прокладки дорог и проездов, соединяющих районы в единую сеть.

Четвёртый масштаб: рисунок поселения, его план

Четвёртый масштаб в мегаполисной урбанизации:

В мегаполисной урбанизации город формируется большей частью под властью стихии; эта стихия применяет метод обычного приращения домов, кварталов, районов к уже сложившимся; притом матрица приращения выстроена также на прямоугольной основе. И было бы ошибочно думать, что это градостроители задают образ развития города, они всего лишь подчиняются данной тенденции и покорно следуют за ней, остепеняясь[68], онаучивая данную стихию и стараясь своими решениями лишь только снизить долю ущерба и разрушения от непредсказуемого процесса разрастания города[69]. Для остальных это подаётся как профессиональный процесс управления развитием мегаполиса.

Подтверждение предположению, что этот процесс[70] не такой уж и стихийный и управляется в определённых интересах в режиме самоуправления, можно найти в истории становления мегаполиса. Вот как описывает это один из действительных исследователей сущности мегаполиса Макс Вебер[71] в своей работе «Город»[72]: «Французские и английские короли были часто настроены по отношению к городам очень доброжелательно, как по причинам политическим — вследствие их борьбы против баронов, — так и из-за финансового значения городов… Как политические, так и земельные сеньоры были крайне заинтересованы не столько в барщине и в натуральных оброках своих крестьян, сколько в денежных с них доходах, которые обусловливались наличием городского рынка, где крестьяне получали возможность продавать за деньги свои продукты… Во-первых, сеньоры стали требовать уплаты налогов деньгами, а во-вторых, заинтересовав крестьян возможностью сбыта на рынке и подняв тем самым продуктивность их труда, сеньоры перешли к созданию больших хозяйственных единиц, дававших больше натуральных продуктов, избыток которых сеньоры опять-таки превращали в деньги. А чем больше развивалась местная и межрегиональная торговля, тем больше доходов получал сеньор с разного рода торговых пошлин, как это, например, имело место в течение Средневековья на западе Германии. Поэтому основание городов со всеми вытекавшими отсюда последствиями было для сеньора доходным предприятием. Из таких экономических соображений, еще во времена преследования евреев на востоке, особенно в Польше, знать основывала, часто неудачно, многочисленные «города», население которых, насчитывавшее едва несколько сот человек, иногда еще в XIX в. состояло на 90% из евреев. Такой особый средневековый способ основания городов в Северной Европе был фактически «доходным предприятием» в противоположность основанию имевших военное значение городов-крепостей, каковыми были античные полисы… Кроме того, изменение требований, предъявлявшихся сеньором, объясняется и тем, что как сам сеньор, так — хотя и в меньшей степени, — зависимые от него люди перешли в удовлетворении большей части своих потребностей к денежному хозяйству.» — этот отрывок прекрасно иллюстрирует то, что город как тогда, так и сейчас является для некоторых лиц агрегатом, искусственной фабрикой для спекуляции от чрезмерной концентрации человеческого ресурса для повышения своего финансового положения. Притом это может быть осуществлено как в масштабе мегаполиса, так и целой региональной цивилизации, что было ярко продемонстрировано в своё время проектом «оцивилизовывания Америки»[73].

Следует также признать, что одной из причин формирования городов и создания благоприятных условий для этого было ростовщичество: «Всё же, как в Голландии в средние века, так и ранее в Вавилоне, источником экономической мощи типичной городской знати служило непосредственное или косвенное ее участие в торговле и в заморских предприятиях, что долгое время считалось обычным для этого сословия занятием и только впоследствии в Риме было запрещено сенаторам. Ради возможности подобной наживы знать стремилась к жизни в городах. Собранные таким образом капиталы предоставлялись за ростовщические проценты как средство создания задолженности отстраненных от политической власти крестьян. Во власти знати оказывается масса рабов, потерявших свободу за долги, и лучшие, наиболее доходные земли в сравнении с неплодородными горными откосами, занятыми «диакриями», остававшимися во владении крестьян. Таким образом, сеньориальная власть городской знати основывалась в значительной степени на возможности иметь городские доходы. Задолжавшие крестьяне использовались в хозяйстве господина на барщине вместе с поземельно и лично зависимыми. Постепенно развивается и торговля рабами.» [74]

Получается, мегаполис [75] опосредованно проектируют спекулянт, банкир-ростовщик, менегер, но никак не градостроитель, последний только получает задание на проектирование, онаучивает и согласовывает через отредактированные СНиПы конечный результат. Образно, мегаполис можно представить как растянутую во времени акцию по выгодной продаже наделов земли, вместе с трудовыми ресурсами, которые в свою поверили, что могут обрести в мегаполисе счастье.

О проблемах города ещё в середине 20 века предупреждал в своих произведениях писатель и социолог Иван Ефремов, вот, к примеру, отрывок из романа «Час Быка»: «Чеди Даан еще не привыкла к шуму тормансианской столицы. Неожиданные звуки доносились в её крохотную комнатку на четвертом этаже дома в нижней части города Средоточия Мудрости. Построенные из дешевых звукопроводящих материалов, стены и потолки гудели от топотания живших наверху людей. Слышалась резкая, негармоничная музыка. Чеди старалась определить, откуда несется этот нестройный шум, чтобы понять, зачем так шумят люди, понимающие, что при плохом устройстве своих домов они мешают соседям. Весь дом резонировал, непрерывно резали слух стуки, скрипы, свист, вибрация водопроводных труб в тонких стенах.

Чеди поняла, что дома построены кое-как и не рассчитаны на такое неимоверное число жильцов. И улица планировалась без учета резонанса и становилась усилителем шума [76]. Все попытки расслабиться и перейти к внутреннему созерцанию не удавались. Только Чеди отключала себя от нестройного хора звуков, как внезапно раздавались гулкие и резкие удары. Оказывалось, что хлопали двери в домах или экипажах. У общественно не воспитанных тормансиан считалось даже шиком покрепче хлопнуть дверями. Чеди прежде всего бросалось в глаза, что тормансиане совершенно не умели применяться к условиям своей тесной жизни и продолжали вести себя, будто вчера покинули просторные степи.

Чеди подошла к окну, выходившему на улицу. Тонкие неровные стекла искажали контуры противоположного дома, сумрачной громадой закрывавшего небо. Зоркие глаза Чеди замечали дымок насыщенных окисью углерода и свинца газов, поднимавшийся из подземных туннелей, предназначенных для тяжелого городского транспорта.

Впервые не воображением, как на уроках истории, а всем телом ощутила Чеди тесноту, духоту и неудобство города, построенного лишь для того, чтобы дешевле прокормить и снабдить необходимым безымянную массу людей - абстрактное количество потребляющих пищу и воду.

Нечего было думать о сосредоточении и отдыхе, пока не научишься отключаться от непрекращающейся какофонии.»

Развитие концепции мегаполисной урбанизации могло прийти в тупик из–за своей безмерной экспансии прилегающих территорий путём простого приращения новых домов к уже сложившейся застройке. Избежать прогнозируемого коллапса помогло изобретение небоскрёба, открывшего новое направление экспансии мегаполиса — ввысь. По своей природе алгоритм развития мегаполиса мало чем отличим от процесса роста плесени или раковой опухоли, т.к. вектора целей у них очень схожи: перманентная экспансия. Например, британские учёные это не скрывают, и полностью признали, что при проектировании инфраструктуры мегаполиса полностью внимают примеру плесени:

«Британские ученые предложили новый способ планирования сети дорог, который использует плесень. Статья ученых появится в журнале International Journal of Bifurcation and Chaos, а ее препринт доступен на сайте arXiv.org. Задача о построении оптимальной дорожной сети в самой общей формулировке звучит следующим образом: фиксированные города на карте необходимо соединить сетью дорог так, чтобы суммарная длина дорог была минимальной и от любого города можно было проехать к любому другому (иначе оптимальный вариант - вообще не строить дорог).

Данная задача в силу практической важности является предметом пристального внимания со стороны как теоретиков, так и прикладников. В рамках нового исследования британские специалисты по нестандартным вычислительным машинам предложили использовать для создания дорог обычную плесень вида Physarum polycephalum.

Для этого они отметили кукурузными хлопьями на миниатюрной карте Великобритании крупные города. Затем карту поместили в питательную среду и в районе Лондона расположили колонию P. polycephalum. Размножаясь, этот вид протянул "щупальца" к другим населенным пунктам, представленным хлопьями, стараясь при этом минимизировать длину "щупалец", чтобы быстрее и эффективнее добраться до еды.

Полученная структура колонии во многих местах оказалась очень похожей на существующую сеть дорог. При этом, однако, обнаружились и отличия - в некоторых местах мнение плесени разошлось с мнением дорожных инженеров.

Ученые полагают, что новый способ позволит достаточно быстро и эффективно рассчитывать оптимальную структуру дорог. В настоящее время исследователи планируют провести опыт, несколько усложнив задачу, в частности, добавив рельеф карте, чтобы решать задачу, наиболее приближенную к действительности [77]»

Безмерное использование градостроителями простой и удобной декартовой системы координат, навеянной в своё время образом креста из исторически сложившегося христианства, привело к обратному эффекту, теперь город задыхается от собственных гипертрофированных размеров. Про таких горе-проектировщиков писал ещё в начале 20 века несправедливо теперь забытый опальный архитектор Марковников[78] в своей книге «Планировка и благоустройство посёлков» в 1931 г.:

«Начертание уличной сети зависит от рельефа местности и может быть прямолинейно и криволинейно…

Прямоугольное направление даёт более стройную систему планировки, удобную для разбивки правильных и ровных участков, что, однако, особо важного значения совершенно не имеет. Оно удобно для движения и даёт кратчайшие расстояния. Но прямые улицы не всегда хорошо приспосабливаются к рельефу и к внешним неправильным очертаниям границы посёлка.

Криволинейное направление, наоборот, хорошо приспосабливается к этим очертаниям и к рельефу места и является необходимым на больших уклонах. В архитектурном ансамбле посёлка они дают интересные решения и являются излюбленными во всех английских планировках. У нас они подвергаются преследованию и иногда даже запрещению, и их не любят многие планировщики из-за необходимости хорошего графического исполнения и некоторых затруднений в разбивке участков и, в особенности, в перенесении этой разбивки в натуру, где требуется строить кривые по многим точкам вместо весьма лёгкой пробивки прямой по нивелиру.

Этим и объясняется главным образом наша излюбленная манера разбивать посёлки по клетчатой системе, удобной для чертёжника и землемера, но крайне неуютной, не архитектурной и приспособленной к местным условиям.

«Архитектура посёлка есть всего менее архитектура отдельных домов. Это есть искусство архитектурного пейзажа, его художественной организации, которая не только не потребует излишних средств, а, наоборот, сократит различного рода излишества, являющиеся неосмысленным стремлением к имитации…

Одним из главных условий логичности архитектуры посёлка является хорошее приспособление его плана к местным условиям и использование всех тех природных хороших данных, которые в этом месте имеются. В этом смысле большинство планировок обладает громадными недостатками. Очень часто для посёлка выбирают непременно ровное место, зачастую влезая для этого в болото. Участки разбиваются непременно прямоугольные, а улицы — прямые в клетку. Почему-то считается, что для посёлка удобнее гладкое пустопорожнее место, на котором всё будет сделано заново. На самом деле такое место удобно только для совершенно бездарного планировщика, который видит перед собой лишь бумагу и различные размеры. Для него, конечно, удобнее всего, чтобы и сама местность представляла собой отражение такой бумаги, то есть не имела бы неровностей, ни каких-либо кустов, деревьев и т.д. и., что будет мешать проведению улиц по простой прямой линейке и вносить в план всякого рода «нерациональности». Наоборот, такая местность будет лишь убийственно действовать на воображение архитектора-художника, который начертив ряд плоских геометрических фигур, никогда не будет чувствовать удовлетворения ими, ибо перед ним не было задачи, которую следует разрешить, и все решения не будут иметь под собой почвы, в них не будет естественности и природной красоты.»

С того времени прошло уже 80 лет, но так ничего и не изменилось, а только наоборот конвейер прямоугольных шаблонов усилил свою работу, интенсифицировался, т.к. проектировщики уже пересели с кульманов за мощные компьютеры и теперь генерация прямоугольной матрицы с их помощью занимает ещё меньше сил и времени. В последнее время даже появились такие программные обеспечения[79], которые позволяют при введении в программу минимальных исходных данных сгенерировать объёмную модель целого мегаполиса. Это говорит только о примитивности алгоритма проектирования современных мегаполисов.

Мегаполис — это резистор, который, как и все резисторы, имеет свою паразитическую ёмкость, но только у мегаполиса паразитическая составляющая обнуляет весь положительный эффект, доводя его даже до отрицательных величин: «Город — чрезвычайно зависимая экосистема. Если все экосистемы открытые, то города сверхоткрытые. Они полностью зависят от окружения, в чём и проявляется «экологический паразитизм» урбанизированных образований. Город не может прокормить своё население. Он дышит чужим воздухом и пьёт чужую воду. Одновременно с этим выбрасывает в атмосферу большое количество продуктов своей жизнедеятельности. Например, город с населением 1 млн. человек и площадью 20 тыс. га потребляет природные ресурсы с близлежайшей площади 8-11 млн. га, т.е. с площади большую в 100 раз, чем занимает сам город.» [80]

И если раньше город представлял из себя малоприятное место для жизни: «В раннем Средневековье и в античности, в Передней Азии и на Дальнем Востоке — везде город был селением с настолько антисанитарными условиями жизни низших слоев, что развитие его происходило исключительно благодаря притоку населения извне из сельских местностей.» [81] / «В Средние века распространению чумы способствовала антисанитария, царившая в городах. Канализации не было, и все отбросы текли прямо вдоль улиц, что служило идеальной средой для жизни крыс. Альберти так описывал Сиену, которая «много теряет … из-за отсутствия клоак. Именно поэтому весь город издаёт зловоние не только в первую и последнюю ночную стражу, когда сосуды с накопившимися нечистотами выливаются в окна, но и в другие часы бывает отвратителен и сильно загрязнён»[82], то после изобретения канализации и последующего решения «зловонного вопроса», почему население стало массово перетекать из деревень и сёл в города?

Если раньше бичом городов было антисанитарное иго, то в деревнях и сёлах иго было идеологическим на почве исторически сложившихся религий[83]. Главной причиной исхода в города было церковное иго; именно ради душевной свободы от монопольного прессинга идеалистического атеизма люди бежали в города, где их ждал прессинг приоритетом пониже – ростовщичество. Ростовщичество, в свою очередь, породило в городах и мегаполисах абсолютно искусственный процесс – ежедневную трудовую миграцию из периферии в город (утром) и из города обратно (вечером); это такая своеобразная гравитация мегаполисов, которая подобно Луне порождает ежедневные приливы и отливы людского ресурса.

Четвёртый масштаб в ландшафтно-усадебной урбанизации:

Однозначно, что человек должен жить на земле в окружении природы и других людей. Проживая на единой территории, люди образуют поселение. Прежде формой поселения была деревня, но ведь практически все современные города разрослись из прежних деревенских поселений, так как организация пространства деревни не предполагает ограничения роста её размеров, что в последующем послужило толчком к дальнейшему экстенсивному разрастанию территории поселений. И в результате то, что раньше было в шаговой доступности (лечебницы, гимназии, продовольственные лавки, вокзалы и т.д.), удалялось друг от друга на километры, для преодоления которых строились дороги, требующие в последующем разширения улиц и магистралей (в ущерб жилым кварталам) из-за увеличения потока передвижений.

С приходом рыночной парадигмы центральные жилые площади превращались в торговые, вынуждая жильцов мигрировать в спальные районы, которые в свою очередь опоясывались ремнями дач и огородов. В итоге, то, что раньше, грубо говоря, находилось в пределах одного района, вытиснилось позднее на расстояние до других «деревень». И судьба всех деревень проходила через два пути: или вымирание из-за «неудачного» спекулятивно-экономического разположения, или наоборот, гипертрофирование в размерах до размеров мегаполиса и перемалывание через себя всего людского ресурса, стекающегося из деревень, ради получения прибыли. И те и другие «ненарадовские деревни» обречены в своём развитии, в одном случае от недостатка жизни, в другом — от её переизбытка.

Date: 2015-07-17; view: 388; Нарушение авторских прав