За гранью реальности 7 page

- Могу я рассчитывать, что вы появитесь в Министерстве Магии? – осведомился аврор.

Глаза – как рентген, даром, что человек. И взгляд – как удар хлыста. Не лицо, а ларец за семью печатями, ни черта не разглядишь… если ты не маг, конечно. Хорошая кандидатура на пост главной ищейки. Правда, странно, что он все еще жив – такие люди редко переживают войны. Обычно они гибнут в первых рядах – или в последней, решающей битве.

- Я не уверен, что у вас есть поводы сомневаться в моей дееспособности, - помолчав, негромко сказал Гарри. – Вам все равно не понять, где я был и что видел. И тем, кто выдает заключения о психическом состоянии магов, подозреваю – тоже.

- У нас замечательные специалисты, - мягко улыбнулся Кингсли.

- Они – люди? – без обиняков спросил Гарри.

- Конечно.

Драко, не удержавшись, фыркнул.

- И вы уверены, что человек способен разобраться в психике стихийного мага? – уточнил Гарри.

- Мы уверены, что стихийные маги сами не всегда в состоянии с собой разобраться, - не запнувшись, ответил аврор. – И что им, так же, как и людям, порой необходима помощь. Только они слишком горды, чтобы в этом признаться.

- Вы не можете нам помочь, - медленно проговорил Гарри, глядя исподлобья на волевое смуглое лицо. – Но если мы будем в этом нуждаться, то обязательно вспомним… о вашем предложении. Это я вам обещаю.

Губы Кингсли снова дрогнули в подобии улыбки.

- Мистер Поттер, - мягко сказал он, и от этой мягкости Гарри почувствовал, как по спине пробежали мурашки, - вам всего восемнадцать. Убийство одного из сильнейших волшебников последнего столетия – это не такая мелочь, как вы пытаетесь представить…

- Убийство, мистер Кингсли – чушь по сравнению с тем местом, где я находился в последние месяцы, - мрачно перебил его Гарри. – Или, может, вы намекаете на то, что, убивая десятки Пожирателей Смерти, я не надорвался, а, убивая одного…

Взгляд аврора снова неуловимо потяжелел.

- Я выражаюсь достаточно прямо, мистер Поттер, - оборвал он Гарри. – Вы – достаточно известная фигура, и вашей роли никто не умаляет. Но поймите и вы нас – выпускать на всеобщее обозрение национального героя, который на самом деле неуравновешенный агрессивный психопат, и рано или поздно это выяснится, нам, скажем так, слегка не к лицу. Мы всего лишь хотим убедиться, что с вами все в порядке… насколько это, вообще, возможно в данной ситуации. Никто не желает вам зла.

Гарри изумленно моргнул. Насчет всеобщего обозрения – это был маленький кусочек честности, на который он не рассчитывал. И, который, бесспорно, вызывал уважение – с учетом того, что на него решился человек, от чьих слов и действий зависела нейтрализация Мальчика-Который-Теперь-Непонятно-Кто.

- А я совершенно не рвусь быть героем, - невесело усмехнувшись, ответил Гарри. – Мне плевать, кого вы обзовете спасителем. Я просто хочу, чтобы вы оставили нас в покое. Или того, что я сделал для вашего мира, для этого не достаточно?

Кингсли приподнял бровь, на секунду задумавшись.

- Подумайте над моим предложением… Гарри, - сказал он наконец. – А мы подумаем над вашим. Еще увидимся.

С этими словами аврор улыбнулся одними губами, довольно вежливо кивнул Малфою и исчез в пламени камина.

Гарри сдавленно выдохнул и прислонился к шкафу, запрокидывая голову. Он только сейчас понял, что все это время стоял, до боли сжав кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

- Все не так плохо, как могло бы быть… - пробормотал он, кусая губы.

- Придурок ты, - хмуро обронил Драко, опускаясь в кресло. Гарри невольно отметил, что он собран и напряжен, как скрученная тугая пружина. – Ни черта ты не понял…

- Малфой, перестань, - устало поморщился Гарри. – Он не сказал ни слова правды, кроме одной фразы. Он не доверяет нам – и в следующий раз явится сюда уже с козырями в рукаве. Он прощупывал почву, это тоже ясно, так что я еще должен понимать?

- А ты, вообще, не задавался вопросом, почему по твою душу явился именно главный аврор? – поднял глаза Драко. – Стихийными магами аврорат не занимается, разве что беглыми, скрывающимися и сумасшедшими.

Гарри молчал, тупо уставившись в потолок.

- Он ни разу не сказал «я». Он говорил «мы», и ты на это повелся. Ты даже упомянул – «ваш мир». Ты сам даешь им понять, что отделяешь себя от них, что ты – чужак. Неразумно, Поттер.

Гарри хмыкнул и закусил губу.

- На твоем месте я бы его не злил, - тихо сказал Драко, нервно поглаживая пальцем подлокотник. – Ты же не знаешь, где и как они уже подстраховались. Он разговаривал с тобой, как с буйным душевнобольным, ты это заметил, вообще?

- Малфой, что ты пытаешься мне доказать? – раздраженно перебил его Гарри, опуская глаза. – Я все равно туда не пойду. Да и какого черта они мне сделают? Опять дрожишь за свою шкуру – так катись отсюда к Мерлину, я тебя не держу.

Драко нехорошо усмехнулся.

- В следующий раз, Поттер, когда он снова сюда пожалует, поинтересуйся у него, какого черта они арестовали твой банковский счет ДО того, как ты прошел освидетельствование, и даже ДО того, как с тобой вообще впервые поговорили.

Гарри остолбенел, в упор глядя на бледное искаженное лицо Малфоя.

- Что-что они сделали?.. – чуть слышно переспросил он – и тут же ухватился еще за одну мысль. – Так ты что, именно это в его голове услышал? До того, как я сюда вошел?

Малфой поморщился и, встав, направился к двери.

- Что я услышал – это не твое дело, Поттер, - раздраженно бросил он через плечо. – Что хотел сообщить, тем поделился. Делай выводы сам, какие хочешь…

Гарри, сорвавшись с места, в два шага догнал его и поймал за локоть. Драко остановился, глядя на него спокойными непроницаемыми глазами, и почему-то этот ледяной взгляд отрезвил, мгновенно сдув всю невесть откуда взявшуюся решимость.

- Спасибо, что пытался предупредить, - пробормотал Гарри, отпуская его руку. – И что поделился…

Малфой не уходил, и, подняв глаза, Гарри наткнулся на насмешливый взгляд.

- Тебе спасибо, - равнодушно сказал Драко.

- За что? – удивился Поттер.

- За то, что тоже ни разу не сказал «я». Ты просил оставить в покое «нас».

Потом Драко вышел, и Гарри остался с ощущением, что уж лучше бы Малфой ему врезал, чем тыкать в нос подобными оговорками.

* * *

Худо-бедно, но, как считал Драко, компромисс в итоге все же нашелся. Даже, можно сказать, относительно стабильно установился – если не считать того, что вся его суть заключалась в том, что они старательно избегали друг друга, от всей души благодаря размеры поместья, позволявшие не сталкиваться порой целыми днями.

Поттер вел себя, как психованный безмозглый придурок, и Драко временами недоумевал – как, вообще, они могли уживаться когда-то на одной территории? Каждый раз, молча стискивая зубы в ответ на очередную выходку гриффиндорца, Малфой мысленно считал до тысячи и уповал на Мерлина, что у Гарри хватит ума не делать больше глупостей, нежели они сейчас могли бы себе позволить. То есть, по-хорошему, не делать их вообще, что уже являлось, по сути, несбыточной мечтой – Поттер постоянно откалывал номера, за которые ну очень хотелось оттаскать его за вечно взлохмаченные волосы, или хотя бы просто вколотить в его упрямую башку простейшую истину.

А именно – что они оба висят на волоске над пропастью, и надо думать, думать и еще раз думать, а не срываться на каждый пустяк, как неуравновешенный подросток, вопя о личной свободе и каких-то несуществующих правах…

И это было даже не самым пакостным. Куда как хуже смотрелся факт, что все, абсолютно все будущее, да и сама жизнь Малфоя, как оказалось, теперь зависели целиком и полностью от действий взрывного, озлобленного и основательно издерганного Поттера. И это была именно та мысль, от которой хотелось выть раненым зверем, вцепившись в волосы и медленно сходя с ума, потому что даже просто зависеть от кого бы то ни было – редкостное скотство, а уж зависеть от Гарри… да еще и наблюдая при этом каждый день, как он все больше отрывается от реальности, уходя, проваливаясь все глубже в собственную ненависть…

По большому счету Поттер Драко не интересовал. От его пылающих отчаянной яростью глаз через минуту начинала трещать голова, и хотелось оказаться где угодно, лишь бы не видеть, не слышать, не чувствовать, как рядом с тобой кто-то варится в беспомощном отвращении к окружающему миру, да и к самому себе, наверное, если уж быть честным. Но – и это опять же швыряло Малфоя во вселенскую тоску – как выяснилось, деться от Поттера Драко уже никуда не мог.

Не то чтобы министерские газеты взвыли радостными идиотскими воплями на новость о возвращении Гарри. Не то чтобы каждый номер пестрел сальной статейкой… но они попадались. Аккуратные, тонко намекающие и напоминающие, перетряхивающие заново все покрывшиеся плесенью сплетни, эти статьи осторожно проскальзывали то здесь, то там, без лишних эмоций донося до читателей – господа, тут все не просто, но мы держим руку на пульсе и разбираемся. И разберемся, и очень скоро все, кому надо, окажутся там, где надо, потому что стихийный маг, который, как известно, никоим образом не человек – это всего лишь магическое существо, пусть агрессивное и обладающее силой, но, господа, раз уж мы даже драконов приручаем, неужто какой-то там Гарри Поттер… и далее по тексту.

Драко не нравился этот медленный прессинг. Честно говоря, сейчас бы он даже обрадовался скандальной чернухе на два разворота с громкими фактами, выводами и фотографиями, как бывало по осени. Потому что это означало бы, что министерские писаки сорвались на истерику и готовы к открытой войне.

Но истерики не было. Были негромкие рассуждения и замечания, публикация фактов – практически без передергиваний – и ни единой заметки, на которую можно было бы взъесться и встать в ответ на дыбы. Их просто медленно изводили, параллельно готовя почву для более серьезных выпадов, и бывший слизеринец в Малфое мог только беспомощно кусать губы и угрюмо напиваться перед сном в одиночку, закрывшись в собственной спальне в северных апартаментах поместья. Это был первый этап войны, и они с Поттером ее безоговорочно проигрывали. Им было нечем ответить, кроме как игнорированием происходящего и упрямым молчанием.

История с арестом банковского счета не замялась, вопреки ожиданиям Драко, а была преподнесена «Ежедневным пророком» как одно из решительных действий Министерства Магии, направленных на нейтрализацию потенциальных противников Магического Мира в рамках борьбы с нейтралами и остатками оппозиции. Их практически прямо назвали «бездушными наемниками, наживавшимися на войне», что повергло Малфоя в шок – он ожидал куда более осторожных действий по скользкому вопросу финансов. Реальность же оказалась суровее, жестче и беспощаднее – никто и не собирался стыдиться того, что на деньги бывших помощников Ордена Феникса наложена лапа Визенгамота. Более того – этим фактом спокойно ткнули в лицо Драко прямо с газетной страницы, демонстрируя полнейшее спокойствие по поводу возможных протестов. И это уже было более чем погано. Хуже некуда, если честно.

Малфой метался в четырех стенах, как загнанный в ловушку зверь, просчитывая различные варианты действий и тут же признаваясь сам себе – он ни черта не способен придумать такого, что Поттер согласился бы выполнить. Гарри существовал сам по себе, и плевать ему было на все, о чем вещали газеты – по крайней мере, Драко невольно начинал так думать, когда сталкивался с ним за обедом или в коридорах поместья. Попытки поговорить и добиться адекватной реакции дважды привели к взрыву бешеной ярости со стороны Поттера, и Драко смирился с тем, что все катится в тартарары, а ему остается лишь смотреть, как Гарри подталкивает ситуацию к еще более быстрому финалу, отказываясь прислушаться к голосу разума.

Честно говоря, чаще всего он просто-напросто отказывался слушать Малфоя, вспыхивая сухой щепкой каждый раз, стоило только Драко открыть рот и попытаться воззвать к остаткам гриффиндорского разума. «Катись отсюда» - это был единственный ответ, которым Поттер защищался от всего, от любых вопросов и предложений. «Ты просто трус» - это был второй вариант реакции, по сути, ничем не отличающийся от первого.

Третий вариант – «все вы, слизеринцы, лживые скоты» - уже являлся признаком назревания очередной вспышки ярости, и, услышав его, Драко обычно сворачивал разговор, с тоской гадая, чем он заслужил подобную участь, и не лучше ли было бы, чтобы Поттер никогда, никогда не возвращался, оставшись там, где ему и было самое место, дав Малфою возможность тихо и спокойно сдохнуть здесь в одиночестве.

В том, что именно Гарри умудрился своим появлением вытащить его из пучины безумия, в которую он медленно погружался в течение последних месяцев, Драко уже не сомневался. Он не знал, как это произошло и чем вызвана такая странная реакция стихии, словно отдернувшей свои щупальца от остатков души уже почти растворившегося в ней мага сразу же, как только на горизонте появился Поттер. Драко не понимал, почему, проведя рядом всего сутки, они оба вспомнили все и полностью, и это тоже ужасно раздражало, потому что даже поговорить об этом, как и обо всем остальном, теперь тоже было совершенно не с кем…

Перерыв все свои записи, перечитав их десятки раз, перебрав все возможные объяснения, Драко все равно каждый раз утыкался лбом в одну и ту же стену, которую не мог обойти – их связь разорвана, и, следовательно, они никак не могут продолжать влиять друг на друга. И, тем не менее – Поттер сваливается ему на голову шикарной весенней ночью, и уже наутро они радостно взирают на вновь открывшийся обоим реальный мир. А еще сутки спустя полностью обретают напрочь, казалось бы, распотрошенные на потребу стихии личности. Вот как это прикажете понимать?

Попытки поговорить со Снейпом тоже ни к чему не привели. Бывший профессор Алхимии только делал задумчивый вид и пытливо вглядывался в их лица – Мерлин его знает, что он все время пытается там найти… Общаясь с ним в эти дни, Драко сделал для себя еще один малоприятный вывод – Снейп совершенно ничем не может помочь им, ни по какому вопросу.

Поттеру, конечно, хорошо, чуть что, кричать – убирайся. А куда? Северус, при всей его… гм, доброте, и сам живет в Хогвартсе на птичьих правах. Плюс – ну не обрадуются там Малфою после того, как он по осени чуть не убил своего бывшего профессора Трансфигурации, сорвавшись и чересчур пристально посмотрев ей в глаза. По слухам, она потом чуть ли не с месяц в клинике св. Мунго провалялась… Черт, а потом удивляемся – и с чего все так на стихийных магов взъелись? С того, что сами ведем себя, как… нелюди. Хотя – с такими людьми временами надо ангелом с крылышками быть, чтобы не срываться…

И еще. При всем уважении к Снейпу, Драко до зеленых гоблинов достали его осторожные расспросы и намеки на какие-то возможные мифические «отношения» с Поттером. Можно подумать, проблем других нет – о Поттере беспокоиться! Об отношениях этих самых… Драко передергивало от одной мысли о том, что Снейп был не то что в курсе, черт, он был более чем в курсе всей их прошлогодней эпопеи, но неужто так трудно понять, что эта история, тролль ее побери, закончилась! Сам ведь, вроде бы, при Ритуале Разделения присутствовал, ну и какого Мерлина, спрашивается, ворошить то, что давно уже напрочь никому не нужно? Знать бы еще – зачем он все это ворошит…

Кроме как сесть по старой памяти на шею к Снейпу, больше сейчас Драко было деться, в общем-то, и некуда. Нынешнее финансовое состояние оставляло, мягко говоря, желать лучшего, а скитаться по притонам и закоулкам, имея в распоряжении возможность хотя бы пока оставаться в поместье… Ответ был слишком очевиден.

Особенно – теперь. Если еще пару дней назад Малфой мог позволить себе тешиться иллюзией выбора – жить рядом с Поттером или уехать в никуда – то и эту прерогативу пришлось со вздохом оставить в стороне.

У статьи в позавчерашней газете изменился тон, из осторожно-сухого вдруг став насмешливым и презрительным, почти как в старые добрые времена. И больше всего Драко зацепила одна-единственная фраза, которая перечеркивала последнюю надежду на то, что он сможет в ближайшее время оторваться от Поттера.

«В настоящее время Гарри Поттер, получив, наконец, заключение психиатра, предписывающее ему выезд в менее густонаселенное место, по-прежнему скрывается от Визенгамота. По имеющимся данным, он и его любовник и стихийный партнер Драко Малфой, которому также запрещено оставаться в Лондоне, рассчитывают на помощь оппозиционных группировок…»

Дальше можно было и не читать – обычный бред, Драко к такому уже привык. Но! Они оба, оказывается, освидетельствование таки уже прошли – это раз. Они по-прежнему любовники – это два. Они все еще стихийные партнеры – это три. И под завязку – они поддерживают оппозицию, то есть напрямую объявлены врагами имеющейся власти. Что еще надо для полноценного счастья? Это был первый день с момента возвращения Гарри, когда Драко отчетливо захотелось умереть прямо сейчас.

И Поттера добить – то ли, чтоб не в одиночку, то ли за то, что этот идиот своими вспышками благородной ярости только провоцирует Кингсли, в каждом разговоре как будто стараясь максимально уколоть и унизить главного аврора. И что имеем в результате, спрашивается? И кто будет все это разгребать в итоге, когда Поттер притомится рыть для них обоих могилы и радостно отчалит депрессировать в собственную тонкую душевную организацию, как, собственно, всегда и случалось?

Теперь уезжать из поместья было бы уже просто опасно. Во-первых, они как бы в розыске – Драко просто умилялся от этого «как бы», при том, что Кингсли прекрасно знал, где их искать. Во-вторых, исчезни Малфой сейчас или останься, «любовником и партнером» Гарри Поттера от этого он быть не перестанет. И, в-третьих – положение Драко сейчас, как никогда, зависит от того, как сильно Поттер умудрится настроить против себя Магический Мир. И уж лучше находиться с ним рядом… хотя, конечно, повлиять на психованного гриффиндорца все равно невозможно. Но он, по крайней мере, будет всегда перед глазами!

Драко честно заблуждался на этот счет, пока однажды не спросил у Добби, какого черта Поттер не вышел к ужину.

- Он еще не вернулся, - отрапортовал исполнительный эльф.

У Малфоя чуть глаза не вылезли из орбит.

- Не вернулся откуда? – поперхнувшись, переспросил он.

- Мистер Гарри ушел еще днем, наверное, туда же, куда и всегда, - туманно объяснил Добби и благоразумно исчез.

Драко остолбенело моргнул и сдавленно выдохнул сквозь зубы. Этот придурок еще и по городу шляется! Один! Сейчас, когда все газеты вопят о том, что ему не место на этом свете!

Прибью, когда увижу, честное слово, с тоской подумал он. Собственными руками прибью… если его раньше кто-нибудь не пришибет.

От беспокойства почему-то бешено колотилось сердце. Ну, где его может носить?..

* * *

За прошедшие с его необъяснимого воскрешения недели Гарри точно понял только одно – что он вернулся к начальной точке, от которой так усиленно старался сбежать. Посмотрев однажды внимательно на календарь, он потом долго разрывался между желанием заорать от бессильной ярости на тупые шутки судьбы и истерически расхохотаться – та ночь, когда он обнаружил себя лежащим на камнях на развалинах Малфой-Менора, была ночью на девятнадцатое марта. Ровно за год до этого он поднялся на башню Астрономии, чтобы побыть в одиночестве, и чуть не сиганул в вечность, поддавшись Ритуалу Освобождения Разума. И тогда вовремя подвернувшийся Малфой вытащил его за шиворот с парапета, и потом они долго сидели, обхватив ладонями кубки, согреваясь красным вином, и разговаривали о том, о чем Гарри не решался и заикаться – так давно, что уже и сам забыл, каково это – просто задавать вопросы, не боясь услышать в ответ очередные нагромождения лжи…

Он прекрасно помнил, что чувствовал тогда, в то время. Помнил отчаянную, бездонную безысходность, в которую проваливался с каждым днем все сильнее, барахтаясь и не находя выхода. Помнил сжимающееся на горле ледяной хваткой ощущение безвольности, когда ты катишься и катишься вперед, будто запущенный кем-то бладжер, и никакая сила воли, никакие слезы и трепыхания не изменят запрограммированного однажды будущего. Ты – тот, кем ты должен быть, и плевать всем на то, как ты устал от этой марионеточной реальности… только вот – как выбраться из этой засасывающей пустоты? Из наезженной колеи, когда тебя настойчиво подталкивают в спину, и выбора – не существует, как бы ты ни дергался…

Гарри чувствовал привкус дежа вю на своих губах, просыпаясь каждое утро на смятых простынях, с трудом отдирая голову от подушки и фокусируя взгляд на покорно ждущих внимания на тумбочке очках. Все это уже было с ним – однажды, давно – и как же глупо было надеяться, что можно навсегда избавиться от этого тягучего, давящего ощущения безвыходности! Оно снова пришло в его жизнь, пришло так спокойно и уверенно, будто всего лишь отлучалось ненадолго, пока они с Малфоем развлекались байками о том, что оба могут быть самими собой, если очень захотят…

Малфой. Последний, не считая Снейпа, кто еще снисходил до редких, почти неразличимых в вязкой каше окружающей их человеческой лжи попыток искренности. Тот, с кем они – по своей воле или нет – снова оказались в одной лодке, кто, невзирая на все истерические выпады Поттера, по-прежнему оставался с ним рядом, пусть избегая его при этом всеми возможными способами и дерзя по поводу и без.

Даже в минуты самой отчаянной, взрывающейся пламенем в голове ярости, Гарри не мог забыть прикосновение тонких пальцев Драко к его локтю – в тот вечер, когда в камине впервые объявился Кингсли. И больше всего раздражало то, что Гарри так и не понял, как именно стоит трактовать это странное проявление то ли заботы, то ли беспокойства, то ли просто здравого смысла.

Гарри знал, что проигрывает Кингсли по всем статьям, но эта мысль почему-то тоже не вызывала в нем ничего, кроме усталого отторжения. Катитесь вы все – вот что возникало каждый раз в голове, когда Малфой, глядя на него из-под свисающей на глаза челки, в очередной раз заводил разговоры о тонкостях дипломатии. Оставьте меня в покое, вы все! – хотелось заорать Гарри прямо в это равнодушное, ледяное лицо. Какого черта ты делаешь вид, что заботишься обо мне? Какого черта, если все, что тебе так нужно – это твоя проклятая безопасность, и плевать ты хотел и на меня, и на то, что со мной в итоге будет?

Так или иначе, но мы с ним связаны, хоть и пытаемся делать вид, что давно разорвали все, что могли, признался Гарри себе однажды. И будем связаны до тех пор, пока обыватели продолжают считать нас парой неуязвимых магов, которых стоит побаиваться – и против которых, если и вести войну, то вот так, подло, по-слизерински, поливая грязью в газетах и топчась по всему, куда дотягиваются ноги…

Как же тошно было смотреть на все это, Мерлин их всех побери… Как противно видеть улыбку на лице Кингсли, с убийственной вежливостью интересующегося всякий раз, как Гарри Поттер себя чувствует, что он помнит и не собирается ли в ближайшем будущем посетить Министерство Магии. Видеть – зная, что на самом деле им устраивают пошаговую блокаду, даже не пытаясь ее скрыть.

Иногда Гарри казалось, что Дамблдор не умер, а расслоился и вселился частичками своей мудрой стратегической души в представителей новой власти – уж слишком знакомыми, до скрипа на зубах, были некоторые шаги, и эта предупредительно-вежливая ложь в глазах, и успокаивающий тон «доброго дяди», которым всегда разговаривал Кингсли… Стоило ли убивать Темного Лорда, чтобы в итоге оказаться в такой осаде? Стоило ли помогать – пусть и не ставя это своей целью – такому миру, чтобы получить под занавес опалу и статус агрессивного психопата?

Стоило ли пройти через все, что случилось с ним? Прожить столько лет мишенью для сильнейшего из ныне живущих волшебников, оказаться в эпицентре войны и, не выдержав, в конце концов сойти с ума от бремени, которое взвалили на твои плечи, не спросясь, и превратиться в чудовище, потому что – ну невозможно такое выдержать, оставаясь человеком… Пройти через жестокость и неизбежную беспощадность стихийной связи, поверить в нее, как самый распоследний дурак, поставить на нее свою жизнь, в итоге переломав все собственными же руками, потому что жить во лжи, жить, запутавшись в иллюзиях – Мерлин, да может ли что-то быть хуже этого… И почему-то всегда именно к этому все и возвращается.

Я получил отсрочку, связавшись с Малфоем, в отчаянии думал Гарри, лежа в своей кровати в южных апартаментах поместья и согревая в ладони серебряный кубок. Всего лишь отсрочку – несколько месяцев иллюзий, ощущения, что я могу понять, почувствовать, что это такое – быть самим собой. И, разорвав связь, я просто-напросто вернулся к началу. К тому, от чего и хотелось когда-то плюнуть на все и спрыгнуть с башни Астрономии… Потому что никаких ответов на самом-то деле я тогда так и не нашел – если, расставшись с вынуждающей меня быть с ним силой, я снова задаюсь тем же вопросом. Где я? И, самое, черт его побери, главное – зачем?

От мыслей всегда в итоге становилось тошно, и очень хотелось забыться, провалиться в спасительное небытие – Гарри не мог придумать, что именно могло бы помочь ему в этом, но был уверен, что способ существует. Он обязательно должен быть – иначе можно просто рехнуться в этом чертовом доме, задыхаясь в холодных равнодушных стенах под ледяным, непроницаемым взглядом Малфоя, которого волнует только собственная шкура, причем волнует настолько, что он даже до никчемного Поттера время от времени снисходит…

Хотя – уж лучше бы не снисходил. Гарри пытался и не мог поверить, что Драко способен беспокоиться о чем-то еще.

Снейп? Снейп такой же слизеринец, и все, что он может сказать – подчинись, прогнись и жди лучших времен. Это, простите, чтобы в подобие Снейпа же в итоге и превратиться, видимо, да? Оно и видно, как он в своей жизни допрогибался… Уж лучше умереть сразу, чем вот так – как Северус… При всем к нему, опять же, уважении…

Одиночество – беспросветное, отчаянное, глухое одиночество – вот что ощущал Гарри ежесекундно, просыпаясь каждое утро, обедая рядом с Малфоем в столовой, бродя по поместью по вечерам, сидя в библиотеке или лежа в кровати перед сном. Временами ему казалось, что он отдал бы все за то, чтобы снова стать человеком – именно потому, что люди лишены осознания этого безжалостного факта. Они могут заблуждаться, полагая, что их кто-то способен понять, могут верить в тепло чьих-то рук и искренность чьей-то души. У них есть души, да и понимать-то там, если уж честно, почти нечего… Быть человеком – бессмысленно, но легко. Гарри ни о чем не жалел так в эти недели, как о тех временах, когда у него была иллюзия чьей-то близости.

Наткнувшись однажды на свой старый альбом с колдографиями, он вцепился в него и просидел весь вечер, листая страницы и глядя на заливисто смеющегося Рона, на близняшек Патил, игриво подмигивающих в камеру, на светящуюся нежность в глазах Гермионы – той, которая еще помнила, что это за чувство, и была способна его испытывать… На Виктора Крама, смущенно обнимающего ее за плечи, и на бесконечный океан за их спинами. На Колина Криви – это был единственный раз, когда Гарри умудрился отобрать у него фотоаппарат, чтобы запечатлеть его самого – у мальчишки тогда был такой взгляд, будто до его персоны снизошло солнце с небес, и он вот-вот разорвется от счастья…

Их было слишком много, и они улыбались, Мерлин, как же они улыбались! Будто и не существовало на свете никаких Темных Лордов, и стены Хогвартса могли оградить их от всего, что могло помешать им жить. Они смотрели на Гарри, все – и Ханна Эббот, и Эрни Макмиллан, и Дин Томас, и Джинни, и Невилл, и даже Финниган, наверняка еще не подозревающий о том, во что его в итоге вынудят вляпаться, чтобы чужие стратегические планы не полетели насмарку…

Они смотрели со страниц альбома, и Гарри потерялся в их лицах, впервые за последний год поняв, почувствовав, как много он потерял по вине Дамблдора, вынудившего его превратиться в стихийного мага. Он променял свет дружеских улыбок на горящие пламенем сны и жжение в груди, и это – все, что у него теперь есть. Это – и еще пустота впереди. И статус врага отечества, да.

Утром, никому ничего не сказав, Гарри молча аппарировал на городское кладбище, и, найдя там могилы Уизли, молча сидел рядом с ними полдня, глядя на аккуратные холмики земли. Он не мог объяснить даже сам себе, что забыл здесь и что пытается отыскать. Он был уверен только в одном – ему было стыдно находиться рядом с ними, и поэтому он должен остаться. Это было правильно – то, что он, наконец, нашел в себе силы почувствовать, что ошибся, чудовищно, непоправимо ошибся когда-то. Может быть, выбрав Малфоя и оставив своих друзей умирать без него, в одиночестве. А, может, когда расстался с Джинни, не потрудившись побеспокоиться, что между ними происходило, и почему она отчаялась найти поддержку у него, сбежав в итоге к Невиллу.

Или, может быть, еще раньше, когда после смерти Чарли он испугался, что она тоже обвинит во всем его, Гарри Поттера, который все еще не убил Темного Лорда и не остановил войну. Испугался настолько, что закрылся от нее, воспринимая в штыки каждое слово, каждую просьбу о помощи. А ведь они были, просьбы – завуалированные, непрямые, робкие – но были. Он просто побоялся их услышать. И Джинни пришлось убедиться, что ее герой, ее рыцарь, спасший ее от смерти несколько лет назад, облез и сдулся, превратившись в фантом. Он бросил ее одну, когда она так отчаянно в нем нуждалась, а потом смертельно обиделся на нее же – на самом-то деле, за то, что сам, честно сказать, выглядел полным придурком, оказавшись в ее постели, и побоялся быть рядом с той, кто знала – он отвратительный любовник. Побоялся читать это в ее глазах каждый раз.