Глава 47. Почти сказка. 1 page

Маски прочь! Душу вдребезги! Сердце в руках...

От меня не осталось ни капли, ни строчки.

Только в детских, наивных, нелепых стихах

Так не хочется ставить последнюю точку.

Убежать! Отвернуться! Не видеть, как вдруг

Что-то тает в твоем изменившемся взгляде.

Мой палач, ты замкнул равнодушия круг

И не веришь словам и мольбам о пощаде.

Я готова кричать в пустоту, в небеса:

Подождите! Замрите! Верните мгновенье!

Я хочу потеряться в любимых глазах

И успеть рассказать, и увидеть прощение.

Разлететься на части! Рассыпаться в пыль!

Расшвырять все слова, что стоят между нами!

И черту, отделившую небыль и быль,

Не заметить, стереть, засыпая стихами.

Маски прочь! Душу вдребезги! Мне все равно,

Что там было в веках и что будет в грядущем.

Я чернилами снов испишу полотно,

Многоточьем надежд зачеркнув равнодушье.

Что занимает в душе место ушедшей Надежды?

Новая Надежда. Теперь Драко Малфой знал это наверняка. Иначе нельзя. Иначе мир окончательно станет пустым и никчемным. Все последние годы Драко жил именно в таком мире. Здесь все было понятным и определенным. Шестнадцать лет жизни словно во сне. Он знал, что будет делать завтра, куда отправится послезавтра. Детство: уроки фехтования, руны, танец, этикет. Привычные действия сливались, наслаивались, затягивали в себя, как в омут. И он не пытался выбраться. Он знал, что после урока верховой езды — занятие музыкой, а потом седой волшебник в серой мантии будет старательно разъяснять замысловатую вязь, не улыбаясь при виде успеха и так же равнодушно реагируя на неудачи. И сначала будет казаться важным вызвать у него эмоции, а потом это желание пройдет. И со временем он привыкнет к миру, в котором эмоции — это нечто постыдное, неправильное, неловкое, без чего очень легко можно обойтись.

Хогвартс. Новый мир, новое место. Можно громко закричать в гостиной, можно швырнуть подушкой, можно прогулять урок и сделать что-то без оглядки на запреты. Но потом — письмо из дома, и снова жизнь в клетке правил. От них никуда не деться. Они подобны болоту, в котором тонешь, тонешь, и уже сам этого не замечаешь. Даже ненависть к проклятому Поттеру становится чем-то в рамках правил. Ведь именно этого от него ждали. И как слабое утешение — возможность привнести что-то в проявление этой ненависти, добавить от себя. Но ведь тоже в рамках правил. В рамках проклятых, кем-то написанных правил, расчерчивающих жизнь на квадраты: в пределах границ — можно, а чуть в сторону, чуть отклониться — нельзя! Позор! Не твое! И от этого душно. Так душно, как бывает в подземельях перед осенним дождем. Когда от земли парит, и этот невидимый, но давящий на грудь пар проникает под своды гостиной и комнат, разносится по подземелью, никем не видимый, но каждым ощущаемый. Все вокруг становятся без причины раздражительными, молчаливыми... Наверное, каждый вспоминает что-то свое, что так же мешает дышать. И хочется что-то сделать, как-то разорвать эту цепь, но внезапно начинается дождь, и воздух вокруг уже не кажется удушливым. Внезапно хочется закрыть окно, потому что давящий дурман сменяется сыростью, и уже не думаешь ни о чем, кроме разожженного камина. И так всегда. До следующего дождя. Миг, когда все хочется изменить, так краток, что решиться на что-либо просто не успеваешь.

Но однажды этот миг растянулся на целый день. Последний день перед совершеннолетием. Материнский смех, шелест волн... И осознание. Яркое, словно солнце, светившее в тот день. Оно выжгло что-то в душе, заставило прозреть и сделать робкий шаг, быстрый, необдуманный. И расплата вдруг оказалась не столь страшной по сравнению с теплом в груди. Наверное, потому, что это был первый шаг… к себе.

А потом… вспышка. Испуг в карих глазах, решения и поступки, не укладывающиеся в рамки простой логики и от этого заставляющие сердце колотиться. Импульсивность, искренность, наивная доверчивость. Это так не похоже на размеренную жизнь настоящего Малфоя, словно молния, перечеркнувшая годы гнета правил и уставов. Что-то новое, робкое и невесомое, затягивающее похлеще паутины из привычек. Каждый миг с ней наполнен легкой дрожью и вызовом. Как памятный летний день, проведенный с матерью на пляже. И каждая встреча в сумрачных коридорах Хогвартса освещена светом того дня. И благодаря этому появляется призрачное право выбора. Будто ты лишь на время отклонился от привычного пути: отдохнуть, понять, согреться, но всегда сможешь вернуться, если захочешь. Ведь это не зайдет далеко. Это — иллюзия, картины совсем другой жизни, непривычной, яркой.

И какое-то время он действительно верит, что сможет пройти мимо, лишь слегка прикоснувшись. А потом вдруг понимает, что безнадежно опоздал сделать шаг назад. Когда это произошло? Как ни пытался Драко понять — не смог.

Возможно, очень давно — в тот день, когда он увидел рядом с ненавистным Поттером растрепанную одиннадцатилетнюю девчонку с охапкой книг. Или же через год на квиддичном поле, когда застыл перед палочкой Уизли, дрожа от ярости, вызванной ее словами. Или же позже, когда ее ладошка со звоном коснулась его щеки. А может, в день, когда он сам произнес: «Поверь мне»?

Да так ли важно, когда это началось? Важно лишь то, что нечто новое прочно засело где-то внутри. Он мог злиться, мог говорить гадости, мог даже ненавидеть, не мог только одного — не думать. И вдруг появился смысл. И надежда…

Что такое Надежда? В последние дни в неуютных стенах лазарета, Драко много думал над этим вопросом. Что значит надеяться? Наверное, верить до последнего в то, что сумеешь сохранить что-то дорогое только тебе, сумеешь преодолеть все ради света, который вдруг обрел. Надежда — это то, что наполняет жизнь смыслом, делает ее… настоящей, а не сводом правил, словно повторением чего-то пройденного, прожитого. Надежда — это твой путь, твой выбор, твой успех.

И впервые Драко Малфой понял, ради чего стоит не возвращаться.

Он шел по коридорам Хогвартса, зная, что его ждет отнюдь не легкий разговор с деканом, понимая, что Снейп сейчас в ярости, но впервые его это не волновало. Этот мир, полный правил и догм, вдруг показался нелепым, ненастоящим. И если уж он решился на этот шаг, стоит ли бояться гнева людей? Ведь он не побоялся гнева самой Судьбы.

* * *

Северус Снейп нервно расхаживал по своему кабинету в ожидании Драко Малфоя. Мальчишка опаздывал, и картины, которые рисовало воображение, заставляли профессора брезгливо поджимать губы и напоминать себе о необходимости успокоиться. Этот день принес слишком много неожиданностей. Мерлин свидетель: ему было от чего злиться.

Все время, прошедшее после инцидента с Брэндоном Форсби, Северус ждал возвращения Дамблдора. Он описал директору случившуюся ситуацию и кое-какие свои соображения на этот счет. Директор прислал краткий ответ с обещанием вернуться вечером накануне бала. Намекнул на новости в стане Ордена, и все. Письма были скупыми, зашифрованными, и ничего, кроме раздражения не вызывали. Он устал от этой войны и от подобных нелепостей, которые она диктовала. Как в детской игре.

Северус ждал приезда Дамблдора с усталой готовностью выслушать новые идеи о поворотах в этой нелепой игре, получить задание, привычно продумать, проанализировать, в очередной раз удивиться: зачем это все лично ему? И… выполнить. Но сегодняшний день изменил все. После разговора с Томом, после осознания, накрывшего с головой, ненужная лично ему война отошла на второй план. Ее заслонила хрупкая мальчишеская фигура на больничной койке. И Северус отсчитывал минуты до появления Дамблдора, сидя в старом кресле в учительской с совершенно иными мыслями. Душу заполняла злая решимость. Что-то давно подзабытое, юношеское, агрессивное заставляло чуть покусывать губы и готовить вопросы.

Минерва сообщила о прибытии директора. В ее голосе было радостное волнение, в глазах — облегчение. Северус вспомнил, как его почти подбросило в кресле. Едва сдерживаемый гнев заставил его торопливо пробормотать что-то в сторону Минервы и быстрым шагом направиться к кабинету директора. И попробовал бы кто-то ему напомнить о том, что Дамблдор вызывает сам, когда готов к разговору, что старому волшебнику необходимо отдохнуть, собраться с мыслями...

Горгулья отъехала в сторону, не дожидаясь пароля. Значит, Дамблдор ждал. Его извечное предвосхищение, предвидение заставило Снейпа скрипнуть зубами. Директор Хогвартса считал, что знает все про всех. Он по-отечески улыбался, будто расшалившимся детям, говорил напутственные речи и разъяснял прописные истины, точно сопливым подросткам. И за каждым его словом была уверенность в том, что никто из них не пойдет наперекор, все будут следовать за его великими идеями.

Дверь в кабинет директора бесшумно отворилась от легкого прикосновения. Дамблдор стоял у шкафа, скрытый от вошедшего Снейпа стеклянной дверцей. По характерному серебристому свечению Северус понял, что директор работает с Омутом памяти. Снейп дождался, пока хозяин кабинета закончит, и эти несколько минут показались бесконечностью. Зато они же позволили привести мысли в порядок. Северус вздохнул, взял себя в руки, и весь задор, с которым он шел по коридорам Хогвартса, испарился, сдулся, как воздушный шарик. Только потом зельевар понял, что Дамблдор именно этого и ждал: давал ему время прийти в себя. От этого в душе шевельнулось раздражение. Впрочем, оно оказалось гораздо слабее, чем могло бы быть.

Директор наконец закрыл стеклянную дверцу и встретился с Северусом взглядом. Дамблдор казался усталым и немного подавленным, и это было непривычно. Даже в моменты, когда он был морально опустошен, физически измотан, ему удавалось выглядеть собранным и спокойным. Точно все земное обходило его стороной, будто он был выше этого. Сегодня все было иначе.

Дамблдор медленно пересек кабинет и кивнул на стоящее напротив стола кресло.

— Присаживайся, Северус.

Привычная волна уважения, почтения, почти благоговения по отношению к Дамблдору, заставила Северуса сделать несколько шагов к предложенному креслу. Всем, что он имел, он был обязан этому человеку. Но ведь тем, чего не имел, — тоже. Северус остановился посреди кабинета, наблюдая, как директор занимает свое место.

— Спасибо, я сегодня насиделся, — отрывисто произнес он.

— А я, напротив… Мой день был очень насыщенным.

Дамблдор откинулся на спинку кресла и некоторое время смотрел в глаза зельевара. Северус привычно поставил блок на свои мысли. Он делал это всегда. Зачем, и сам не знал. Он прекрасно понимал, что захоти Дамблдор что-либо узнать при помощи легилименции, скрыть правду от него будет очень сложно даже Северусу. Но последние несколько лет Снейп все равно ставил блок, мимолетно думая, что они могли бы избежать очень многих проблем, если бы хоть изредка позволяли себя общение без слов, выражающих часто не то, что действительно нужно.

— Ты хотел поговорить о Брэнде Форсби? — наконец нарушил тишину Дамблдор. — Появилось что-то новое?

В этот раз они снова предпочли слова.

— Нет. Ничего нового. Я еще не беседовал с Драко и, признаться, сомневаюсь, что он сможет сказать что-то, кроме того, что я уже знаю.

— Механизм понятен. Но цель? — задумчиво произнес директор.

— А разве непонятна цель?

— Очевидная — понятна. Но есть что-то еще. Я уверен. Похищение Гарри, новый наследник… Сведения, которыми обладал Гарри после освобождения, были настолько обрывочны и малопонятны, что догадки можно строить бесконечно. К сожалению, старинных трактатов по Темной магии слишком много, чтобы мы могли учесть все ритуалы. Очевидно одно: юный Малфой в опасности. Нам нужно сделать все возможное, чтобы не допустить его возращения домой.

Северус молча смотрел на хрустальный шар, стоявший на письменном столе директора. Он видел этот шар сотни раз и вдруг понял, что понятия не имеет о его назначении. «Какие только глупости не приходят в голову от безысходности!» — Северус постарался сосредоточиться на том, что говорил директор. Но сейчас, когда Дамблдор рассуждал об очевидных вещах, прислушиваться к ним не хотелось вовсе. А еще сквозили в этих словах какая-то фальшь и неправильность. Нет, директор, разумеется, заботился о каждом ученике, но почему-то в голове Северуса упорно вертелись мысли о скрытых способностях одного мальчика и фатальном везении другого.

— Откуда в семнадцать лет столько самоуверенности? Ведь все можно было бы исправить, скажи они сразу, поделись наблюдениями, сомнениями, — голос старого волшебника прозвучал задумчиво и почти обреченно. Словно он задавал себе этот вопрос не в первый раз и при этом знал ответ, который его совсем не устраивал.

Северус усмехнулся и негромко произнес:

— Может, стоило научить их доверять? Хотя, нет. Лучше было бы дать им повод доверять. Не делать из них лишь средства для достижения цели…

Дамблдор внимательно посмотрел на Северуса. В его взгляде были усталость и грусть.

— Из всех людей, Северус, только ты и Минерва можете поставить меня в тупик своими словами. Уж вы-то, как никто, должны понимать, что происходит. Война, Северус, это не просто слово. Это сила, сметающая все. И не мне тебе объяснять, во что может превратиться наш мир, если Тому Риддлу удастся задуманное. Ни я, ни ты не имеем права поставить все на кон, просто доверившись юности. Вспомни свои семнадцать. Ты слушал советы? Ты не делал глупости? От действия или бездействия этих мальчишек зависит слишком многое. И мы призваны защитить их от самих же себя. То, что ты рассказал о Драко не так давно, многое объясняет. Я не буду возвращаться к разговору о своевременности тех или иных слов. По сути, ты прав: несколько лет назад нам это вряд ли что-то дало бы. Но теперь мы знаем, что собой представляет этот мальчик. Он еще сам не понимает своей сути, не осознает ее. И кто, как не мы, можем ему помочь, раз уж семья обошлась с ним так.

— Это просто домыслы. Все зависит от него. От его желаний. Они не смогут воспользоваться его способностями против его воли.

— Но они могут его уничтожить ради их собственной безопасности. Судя по тому, что он сделал для Гарри, они потеряли над ним контроль.

— Он сделал это не ради Поттера.

— Я указал суть действия. Важно не то, что мы понимаем причины. Важно то, что непременно поймут они.

Наступила тишина. Северус хрустнул пальцами, посмотрел в пол... Дамблдор на миг прикрыл глаза, а потом негромко произнес:

— Ты был раздражен, когда пришел. Что случилось?

Северус вскинул голову:

— Я говорил с Томом Уорреном.

— И?

— Вы знали?

Молчание.

— Поверить не могу! Все эти годы вы знали?!

— Что он твой сын? Знал. Но не все годы.

Северус сделал шаг назад, развернулся, отошел к окну, вглядываясь в сумерки и ничего не видя. Одно дело догадываться, почти увериться, и совсем другое — вот так услышать со стороны. Он с силой сжал край подоконника.

— Давно вы знали?

Когда Дамблдор заговорил, его голос прозвучал так тихо, что Северусу пришлось прислушаться.

— Властимила обратилась ко мне шесть лет назад. Рассказала о Томе и попросила позаботиться о нем.

— Почему именно к вам?

— Не знаю, Северус. Право, не знаю. Думаю, ты помнишь, насколько неординарной личностью была эта женщина.

О да! Он помнил. Он все помнил, но ни черта не понимал!

— Почему вы не сказали мне? Почему я узнал об этом лишь сейчас, да и то случайно. Почему?

Мужчина резко развернулся, прислонясь к подоконнику и сложив руки на груди.

— Северус… ты неверно истолковал ситуацию.

Мужчина в ответ лишь зло усмехнулся. А Альбус Дамблдор вдруг понял, что люди совершенно не меняются с годами. Все перемены — лишь иллюзия. Вот сейчас вместо саркастичного и уравновешенного профессора зельеварения перед ним стоял мальчик, некогда учившийся в этих стенах. Озлобленный, нелюдимый, сжавшийся в комок и ощетинившийся, ожидающий объяснений и уже готовый не поверить ни в одно из них. Неужели сам Дамблдор так долго живет, что отвык от таких вот проблесков сущности, упрятанных под маску взрослых и разумных поступков?

— Северус, Властимила обратилась ко мне с просьбой позаботиться о мальчике, которого я ни разу не видел. Она назвала лишь имя — Том. И признаться, его отцом я посчитал… другого человека. Она оставила документы, распоряжения и попросила позаботиться о ребенке, если с ней что-то случится. Словно чувствовала. Впервые я увидел Тома этим летом, когда лично отвозил письмо в приют. Я хотел побеседовать с директором. Ты же знаешь, очень сложно объяснить магглам все тонкости, не вызывая подозрений. Увидев Тома, я сразу заметил сходство, — на этих словах Северус ощетинился еще больше, а Дамблдор продолжил, словно не замечая его реакции: — Но ты ведь так тщательно скрывал вашу с Властимилой связь, что я не знал о ней наверняка.

— Не верю, — отрывисто откликнулся Снейп.

— Это твое право, Северус. Но это так. Я догадывался, но мы с тобой никогда не заговаривали об этом. Помнишь? Едва Том попал в Хогвартс… Я был уверен, что, увидев его, ты все поймешь.

— Что я должен был увидеть? Я даже не знал о нем, — Северус из последних сил старался говорить ровным голосом, но спокойствие Дамблдора отнюдь этому не способствовало. Понимая, что еще чуть-чуть, и он просто сорвется, Снейп решил сменить тему:

— О каких документах и распоряжениях вы говорили?

— Том, как единственный наследник, является владельцем всего состояния Властимилы.

— Состояния? Но ведь все поместья были конфискованы Министерством.

— Формально, да. Но, если ты помнишь формулировку, «до объявления законных наследников».

— Но Властимила не хотела, чтобы ее имя связывали с Томом, иначе не настаивала бы на другой фамилии.

— Верно. Но история давняя, общественность вряд ли о ней помнит. К тому же, срок вступления завещания в силу наступит лишь через шесть лет, по достижении Томом совершеннолетия. К тому времени мы сможем оформить документы так, что ни у кого не возникнет вопросов.

— Нас к тому времени уже может не быть в живых, — зло откликнулся Северус.

— Я неточно выразился. Бумаги уже оформлены. Им просто дадут ход.

— Кто?

— Доверенные лица, занимающиеся делами Тома сейчас.

— У него большое состояние?

— Да, Северус, поистине большое. Четыре родовых поместья, несколько участков земли, каждый размером около…

— Подождите, вы хотите сказать, что Том об этом не догадывается?

— Нет. После того, как он станет совершеннолетним, он получит всю документацию, включая записи и дневники Властимилы, которые она просила ему передать.

— У нее были дневники?

— Да.

Почему-то это оказалось важным. Мелькнула дурацкая мысль: «За годы ее жизни скольких страниц удостоился он? Или же строчек? И сколько места на пергаменте она отвела… Тому Риддлу?». Глупая мысль, неуместная. Но злость на ситуацию смыла все барьеры здравого смысла.

— Вы хоть представляете, что случится? Том, жизнь которого превращали в кошмар в маггловском приюте, которого не любят здесь, в школе, вдруг окажется владельцем огромного состояния, власти. Вы понимаете, что он окажется попросту не готов к этому?!

— Но ведь есть ты, Северус. Все в твоих руках. Теперь ты знаешь правду. Ты сможешь показать Тому, что жизнь — это не череда неудач, это…

— Профессор, вы шутите? — голос опустился до шепота.

В памяти всплыла фраза, услышанная сегодня: «Скорее всего, он умер, а мама просто боялась сказать. Думала, я расстроюсь. А это лучше, чем думать, что он где-то есть, но почему-то меня не забирает. Ведь должен был забрать, а почему-то…». Одиннадцатилетний ребенок нервно теребит край одеяла.

Научить? Помочь? Да как после этого он сможет достучаться до этого мальчика? Как объяснить ребенку, за что он страдал столько лет? Почему был брошен в проклятом приюте, в то время как отец жил и здравствовал. Как объяснить детскому сознанию простое «не знал»? Как? Заставить бы Дамблдора с его чудовищной логикой повторить все эти умозаключения ребенку. Он — взрослый — не в силах сейчас это переварить, принять. А что говорить о мальчике?

— У тебя есть все для этого, Северус. Теперь вы вместе. Ты сможешь.

От теплоты и доверительности тона захотелось спрятаться под подоконник, заткнуть уши или же заорать. Как со стороны все просто, черт побери!

— У вас есть дети, профессор?

Вопрос сорвался с губ неожиданно даже для Северуса. Он никогда не задумывался над этим всерьез. Словно всегда знал ответ.

Директор бросил взгляд на огонь, несколько секунд молчал, а потом проговорил:

— Каждый ученик, переступающий порог этой школы, мой ребенок. В каждого я стараюсь вложить частичку себя. И душа болит за каждого, Северус. Только ни один из вас этого не замечает. Предпочитает не замечать.

Усталый взгляд из-за очков половинок… В этот миг в душе Северуса что-то дрогнуло. Скольких так называемых детей потерял этот человек за свою жизнь? Скольких унесла эта война? Но ведь самое страшное: дети убивали друг друга. Дети смотрели друг на друга поверх вытянутых волшебных палочек и произносили смертельные заклинания. И Дамблдор до сих пор не потерял веры в этот мир, до сих пор старался его спасти, научившись с годами жертвовать одними детьми ради других. Скольких сил это стоило? Один Мерлин ведает.

Северус внезапно понял, что устал от этого бессмысленного разговора. Все на что его хватило — негромко проговорить:

— Поттер, Волдеморт… Разные детки, не находите?

Увидеть отголоски боли в голубых глазах, принять это за отблеск пламени на стеклах очков. Потому что зол, потому что сердце разрывается от жалости к нему, к себе, к этим самым детям. Развернуться и уйти, оставив после себя в кабинете эту мстительную колкость. Понимая, что неправ, но подчиняясь чему-то детскому, еще не до конца спрятавшемуся в душе.

Злиться на себя и тут же придумывать отговорки, самому же разбивать их в пух и прах доводами разума и тут же вытаскивать из закоулков души обиду. А потом, вконец разозлившись, выбросить на поверхность сознания тезис: «У каждого из нас своя правда». И постараться успокоиться, цепляясь за эти простые слова.

После этого разговора Северус направился к больничному крылу. Зимой школьные коридоры всегда казались неприветливыми. Словно ты — незваный гость, посягнувший на их тишину. Тусклый свет факелов скудно освещал камень то здесь, то там. Путь между редкими пятнами света казался чем-то зловещим. Смешно. Северус преподавал здесь столько лет, но в душе до сих пор жил отголосок детства. Некоторых коридоров он старался избегать и сейчас. Вспомнилось, как в первый год своей работы помощником Земуса, патрулируя этот самый коридор, он испугался возникшего на пути Пивза. Пивз умел порой появляться бесшумно. Ожидать от него чего-либо хорошего было нелепо, поэтому первым желанием было сбежать, чтобы не оказаться в скверной ситуации. А с участием Пивза все ситуации попадали в эту категорию. А вторым… Второе желание было и вовсе детское, но Северус не преминул воплотить его в жизнь.

— Я — преподаватель! — резонно заявил он тогда ухмыляющемуся призраку.

Что началось… В тот день Северус понял, что Пивзу глубоко наплевать на его изменившийся статус. Дразнился он теми же обидными прозвищами и швырял те же предметы.

Северус едва не улыбнулся от воспоминания, но тут же мысли вернулись к разговору с директором, и коридор вновь показался угрюмым и безжизненным. У входа в больничное крыло он остановился. Зачем он пришел сюда?

— Профессор Снейп? — удивленный оклик отворившей двери мадам Помфри давал понять, что ее интересует этот же вопрос. — Вы меня испугали. Я как раз собиралась к мадам Спраут. А тут… вы.

— Извините. Я… у меня не было намерения вас пугать.

— Вы к Тому? — в ее голосе прозвучали удивление и легкая дрожь. Как просто испугать кого-то в это неспокойное время…

Северус посмотрел на ситуацию со стороны. Слишком много внимания к ученику. Вот и Помфри думает о том же.

— Нет. Я просто патрулировал коридор, и здесь у меня конечный пункт.

Он ясно почувствовал волну облегчения с ее стороны.

— В следующий раз буду знать, что моя вотчина под надежной защитой. Но не поздно ли для патрулирования?

— Что поделать. Ученики только и ждут, когда усыпят нашу бдительность. Думаю, никто из нас не хочет повторения прошлогодней истории.

— Нет-нет. Упаси Мерлин!

Мадам Помфри сокрушенно покачала головой.

— Бедная девочка.

В прошлом году произошло неслыханное для приличного учебного заведения событие. Первая нежность двух семикурсников принесла свои нежелательные плоды в виде беременности девушки. Огласки удалось избежать, но у Северуса появились все основания сказать директору «а я предупреждал!» и с полного одобрения остальных учителей продолжать вести бдительное патрулирование коридоров замка. Зачем это было нужно лично ему? Не за судьбы же неразумных детишек он пекся. А может, и за детишек. Северус не знал. Просто каждый вечер за полчаса до отбоя выходил из своих покоев и прогуливался темными коридорами. Отчасти изгоняя собственный страх темноты, отчасти поддерживая имидж, созданный много лет назад. А еще ему просто не хотелось сидеть в пустых стенах.

Нужно ли говорить о том, что, когда мадам Помфри наконец свернула в коридор, ведущий к покоям миссис Спраут, Северус Снейп продолжил путь в сильном раздражении. Нечто, не имеющее никакого отношения к педагогичности, хотело встретить на пути кого-либо из припозднившихся школьников. Увидеть их растерянность, страх, почувствовать, как в их бестолковых головах плещутся мысли о катастрофах и страшных карах.

Что они знаю о настоящих проблемах? Разве хоть кто-то из них…

Закончить мысль Северус не успел, потому что из-за угла появились Гермиона Грейнджер и Драко Малфой. Удивился ли он? Наверное, нет. Снейп подозревал нечто подобное. Подозревал давно. Ее взгляд исподтишка в сторону парты Драко. То, как часто тот сам оборачивается к Пэнси…

Это не стало неожиданностью, стало… Ударом — громко сказано. Однако ярость поднялась в душе. Ярость от ее смущенно-счастливого взгляда, от ладошки, доверчиво вложенной в руку старосты Слизерина. Ее отчаянные мысли в момент, когда их застали, и дерзость мальчишки...

Северус хорошо относился к Драко Малфою. Лучше, чем к любому другому ученику Хогвартса. Но в этот вечер — откровений и обнаженных нервов — он вдруг понял, что готов вытрясти душу из собственного старосты. И не потому, что он преподаватель, обязанный следить за нравственностью, а чтобы разъяснить этому безответственному подростку значение слов «подлость», «низость», «глупость», если уж в семье Малфоев этому не учат. А там не учат — слишком хорошо Северус помнил Люциуса в школьные годы. Растоптать, раздавить, проучить, заставить бояться, унизить…

И вот теперь Северус Снейп нервно расхаживал по кабинету, ожидая Драко. Негромкий стук в дверь возвестил о прибытии старосты.

— Войдите, — бросил Северус, устроившись на краешке своего стола.

Драко вошел. Спокойный, без тени страха или смущения. И вот эта уверенность мальчишки в собственной безнаказанности разозлила Северуса больше всего.

— Я жду объяснений, мистер Малфой.

Тон заявления был необычно резким для их бесед. Драко поднял голову, посмотрел в глаза декану. Секунда, другая... Молчание затянулось.

Северусу Снейпу совершенно не понравились эмоции юноши в этот момент. Показалось?

— Я жду!

— Мне нечего объяснять, — голос был негромким, но ровным. Только пальцы нервно теребили рукав свитера.

— Начните с причин, по которым вы оказались вне своей гостиной после отбоя.

Драко опустил взгляд к ножке учительского стола.

— Вы же сами все видели. Я... встречался с... Мы разговаривали и...

— Мистер Малфой! — Северус мысленно попытался сосчитать до десяти. Не помогло. Злость на безответственность Драко захлестывала с головой. И он сам не хотел ее обуздать, потому что тогда придется возвращаться к мыслям о Томе и... — Неужели вам не приходит на ум такое слово, как «ответственность»? Вы — мальчишка! Избалованный самовлюбленный мальчишка!

На этих словах юноша вскинул голову, и их взгляды встретились. В одном была злость, в другом — потрясение и обида.

— Вы всего лишь поиграли, утолили любопытство, потешили самолюбие. И что дальше? Ведь наступит завтра, мистер Малфой, когда придется смотреть этой девочке в глаза! Вам мало других... более зрелых, рассудительных? Я уж не говорю о том, что через день ваша помолвка. Это не просто безответственно. Это — подло. И мне чертовски жаль видеть эти качества в сыне Нарциссы!

Драко неверяще смотрел на преподавателя. Речь в защиту Грейнджер, эмоциональность слов и упоминание о матери — все слилось в чувство жжения где-то в горле. Этот человек не имеет права! Все не так! И... Драко вдруг понял, что не хочет терять расположения Северуса Снейпа. Не только ради себя, но и ради Нарциссы, которую связывали с этим человеком странные узы. Гордость прямо-таки кричала: «Развернись! Уйди! Хлопни дверью! Ты — потомок старинного рода! Никто не смеет указывать тебе, что делать!». Но что-то в глубине души заставляло нервно сжимать и разжимать кулаки и глотать свою злость. Внезапно появилось желание все объяснить. Ведь на самом деле все не так.

Date: 2015-07-17; view: 320; Нарушение авторских прав