Добродетели и триграммы

Связи пневм со стихиями и стихий с триграммами позволяют перейти к сравнительному анализу семантики последних с понятиями комплекса добродетелей и пороков из “Хун фаня” (табл. 2.7.8).

Было бы напрасным надеяться, что сравниваемые понятия окажутся полностью тождественными. Они создавались при разных обстоятельствах, в разных системах отношений и со временем могли претерпеть те или иные искажения. Кроме того, при переводе достаточно трудно показать их близость ввиду известной специфики китайской иероглифики. При всем этом любая интерпретация их как системы понятий, а не случайного собрания, будет выглядеть достаточно проблематичной. Однако даже отдельные обнаруженные сближения смыслов этих понятий с учетом их встроенности в жесткий каркас триграммного кода заставляют сделать вывод, что они создавались на общем идейном поле.

В русском переводе свойство одной из “способностей”, обозначаемое с помощью иероглифа гун (“сдержанность”), видится как синоним свойства триграммы Гэнь — “сдерживание” (чжи). За тем и другим понятием стоит идея собранности, сосредоточенности, однонаправленности, абстрагированности от всего остального. В этом же суть коррелирующего по реконструкции с ними понятия “убежденность” (синь) из набора “пяти устоев” и добродетели “строгость” (су) (табл. 2.7.9). Противоположностью “сдержанности” и “строгости” естественно является “распущенность” (куан). В оппозиции с “убежденностью” этот иероглиф может быть переведен как “неуверенность” или “безыдейность”.

“Самоотверженность” (цун) близка триграмме Дуй, поскольку в обоих случаях речь идет о необходимости человека служить высшим идеалам, невзирая на потерю сиюминутных низменных выгод. Долг человека — отвечать на милость “благодарностью” (шо), “отдавая” (дуй) со временем полученное ранее. Тем самым вершится “справедливость” (и). Такая жизненная позиция влечет за собой состояние “умиротворенности” (чжи). Всем этим понятиям противостоит “своекорыстие” (цзянь).

Иероглиф мин в качестве свойства зрительной способности может быть переведен как “прозорливость”. Однако более распространенный его перевод — “просветленность”, что синонимично связанной с ним добродетели чжэ. В.М. Крюков указывает, что мин в иньских гадательных надписях обозначал “рассвет”, т.е., имел значение “внешнего природного феномена”, а в западночжоуской эпиграфике это значение было дополнено “контрастным значением внутреннего состояния человеческого духа” (Крюков 2000: 220). Надо отметить, что и к внешнему состоянию человека этот иероглиф имел отношение в силу незначительной расчлененности духовного и материального в раннечжоуском мировоззрении. Поэтому значение понятия “просветленность” (мин) двойственно. С одной стороны, это внутренняя просветленность, а с другой — ясность, светлость облика мудреца, постигшего устои бытия. Таким образом, в качестве свойства зрительной способности мин выражает не только функциональную его сторону, но и содержательную. “Пресветлость” облика отражает внутреннюю “просветленность”. Такое состояние может символизироваться свойством триграммы Ли — “процветание” (ли), и самим названием этой триграммы, которое можно перевести не только как “расхождение”, но и как “сияние”. Согласно древнекитайским представлениям, такое состояние доступно для человека, если его поведение “благопристойно” (ли), т.е. согласуется с социальными и космическими нормами, с законом мироздания, поскольку только таким образом он обретает полноту бытия, объединяя в себе высшее и низшее. Противоположным этому состоянием будет пустая веселость, легкомысленность, несерьезность, т.е. “праздность” (юй).

Свойство “смышленость” (цун) близко “сообразительности” (чжи) и “осмотрительности” (моу). Не вызывает сомнения и оппозиция этим понятиям — “торопливость” (цзи). Что касается коррелирующей с ними триграммы Кань (“яма, рытвина, падение”), то тут требуются пояснения. Название этой триграммы и название ее свойства (упадок- сянь) образно обозначают опасное место, вообще любую опасность, состояние опасности. Любая опасность требует от человека некоторой мобилизации внутренних сил. Судя по связанным с данной триграммой понятиям, такая мобилизация должна идти по двум направлениям. Согласно “Вэнь янь чжуани”, главное — приобрести “несгибаемость” (чжэнь), “несгибаемую выдержку” (чжэнь гу). Тогда все дела будут по плечу, и, можно добавить, любая опасность будет мужественно преодолена, а страху не найдется места. По мнению составителей “Хун фаня”, следует проявлять “чуткость, смышленость” (цун) и “осмотрительность” (моу) и всячески избегать “торопливости” (цзи). Тогда всегда можно вовремя предохраниться. Иероглиф цзи можно еще перевести как “нервозность, волнение” или как “горячность, скоропалительность”, и тогда он будет противоположен “выдержке” (гу) из “Вэнь янь чжуани”, подобно тому как либо страх, либо чрезмерная отвага и лихость противоположны мужеству и хладнокровию.

Последнее из рассматриваемых свойств деятельности, “проницательность” (жуй), видимо, целиком определилось тем видом деятельности, которому это свойство принадлежит, — “мышление” (сы). Поэтому оно выбивается из ряда коррелятов, и интерпретация его затруднительна. Однако приписанная этому свойству добродетель “совершенство” (шэн), напротив, гармонично сочетается с триграммой Сюнь, значение которой “мягкость” и “милостивость”, и с “устоем” “человечность” (жэнь), если полагать, что обладание такими качествами является наивысшим “совершенством” (шэн), а необладание — “несовершенством, невежеством” (мэн).

Проведенные выше сопоставления показывают, что между триграммами и понятиями, обозначающими различные добродетели, имеется достаточно много общего. К добродетелям в качестве дополнений по типу противопоставления примыкают пороки. В целом все эти понятия видятся как осколки некой достаточно сложной системы, которая могла существовать в доконфуцианские времена. Разрушение этой системы сопровождалось утратой некоторых понятий и последующей деформацией смыслов того, что осталось от системы.

Действительно, для восьми триграмм в коррелирующих с ними списках понятий необходимо наличие также восьми элементов. Если же вывести “старшие” триграммы за пределы рассмотрения, то достаточно и шести понятий. Однако в китайской традиции сохранились списки, в которых не больше пяти понятий. Это рассмотренные выше четыре дэ, пять “устоев”, пять свойств видов деятельности и пять пар оппозиций “добродетель — порок”. Имеется еще несколько подобных списков и списков с большим количеством элементов, в отношении которых, учитывая смысловые повторы, можно сказать, что, по сути, в них идет речь о все той же понятийной пятерице.

Причины потери в этих списках шестого и остальных необходимых понятий остаются не ясными. Их не объяснишь влиянием теории стихий, в которой сведение количества элементов к пяти обусловливается некоторыми структурно-функциональными соображениями (см. гл. 2.2), поскольку, хотя это влияние, несомненно, было, ничто не мешало китайцам каким-либо образом сохранить в качестве дополнения информацию о других понятиях.

Эту информацию можно было бы использовать в каких-то отдельных случаях применения этического учения, и, что важно, она была бы необходима для предохранения от деформирования смыслов всех оставшихся в списке понятий. Ведь известно, что семантика понятий, находящихся в той или иной системе отношений, определяется этими отношениями и будет меняться при их изменении, которые неминуемо наступают при исключении одного или нескольких элементов из системы. К сожалению, этот “контекст-феномен” не нашел своего отражения ни в концепции “исправления имен” (чжэн мин), которую предлагал Конфуций, ни в последующих ее рефлексиях многими философами Китая, хотя в других областях китайцы учитывали схожие системные эффекты. Например, несмотря на то, что в музыкальной практике Китая вполне было достаточно знания пентатоники (гаммы из пяти нот), музыкальная теория опиралась на двенадцатиступенный звукоряд, из которого эта пентатоника вычислялась.

Этическая теория

Если попытаться реконструировать по характеристикам триграмм недостающие элементы в традиционных списках добродетелей и пороков, то придется встать на путь предположений и догадок. Однако достоверность результата увеличится с учетом того, что под древнекитайское этическое учение можно подвести ту же самую теорию, которая использовалась для реконструкции значений триграмм и их свойств. Наличие общей теории будет означать то, что триграммный комплекс и учение о добродетелях и пороках представляли собой единую систему. Системный анализ недостающих элементов в традиционных списках добродетелей и пороков уменьшит семантическую неопределенность при их реконструкции.

Ранее (гл. 2.1 и далее) триграммы рассматривались в контексте теории взаимодействия обменного типа между некоторыми абстрактными субъектом и объектом. Каждая триграмма — это символ одного из возможных вариантов взаимодействий, образуемых как сочетания трех пар понятий:

X. Сила (1) — слабость (0);

Y. Подкрепление (1) — подавление (0);

Z. Оформленность (1) — неоформленность (0).

Эти понятия, если в качестве субъекта и объекта берутся мировые полярности “Небо” и “Земля”, задают динамическую структуру китайского космоса, которая, судя по значениям триграмм и их свойств, имеет этическую окраску. Этический компонент присутствует в большей или в меньшей степени во всех древнекитайских учениях, в которых используются триграммы, и это надо учитывать при их реконструкции. Однако не менее важно выявить и универсальный смысл триграмм, что и обусловило выбор данной тройки пар понятий. Исследуя наборы четырех дэ, пяти устоев, списки добродетелей и пороков, являющиеся категориями этики, можно использовать эту же самую тройку. При этом, не забывая о космологичности древнекитайской этики, под субъектом и объектом можно мыслить и просто неких индивидов — взаимодействующих участников этически оцениваемой ситуации.

Европейское понятие “этика” не имеет прямого аналога в китайской культуре. Наиболее близко ему соответствует понятие лунь ли (букв. “принципы взаимоотношений”). Как пишет Г.А. Ткаченко, оно означает “базовые интерперсональные отношения в социуме, которые воспринимаются как “естественные” и описываются как “пять [типов] взаимосвязей между людьми” (у лунь), под которыми понимаются отношения внутри парных оппозиций, один из элементов которых считается “ведущим” (ган), то есть пары “правитель—подданный” (цзюнь—чэнь), “отец—сын” (фу—цзы), “муж—жена” (фу—фу), “старший—младший” (чжан—ю)” (Ткаченко 1999: 258).

Для такого рода взаимоотношений, рассматриваемых с точки зрения их составляющих, триграммная формализация позволяет выделить спектр всех возможных комбинаций, которые и будут соответствовать спискам добродетелей и пороков, составленных древними китайцами. В контексте этики- лунь в случае активного субъекта, т.е. ведущего- ган, под “силой” можно понимать его моральный авторитет, “оформленность” будет соответствовать некоему этически значимому для него факту, а “подкрепление” является такой формой его деятельности, моральная ценность которой определяется ее направленностью и степенью интенсивности. В случае же активного объекта, выступающего как “факт” для субъекта, берутся соответствующие противоположные понятия.

Поскольку было выяснено, что добродетели в какой-то мере соответствуют значениям триграмм, получающимся при сочетании понятий, приписанных их позициям, то необходимо найти такие видоизменения этих понятий, которые при сочетании производили бы значения, соответствующие порокам. Причем эти видоизменения должны отражать переход от умеренности к чрезмерности, по которым и разделились добродетели и пороки. В статусе умеренности и чрезмерности можно, в принципе, рассмотреть каждую из трех позиций триграмм, но поскольку только средняя позиция символизирует деятельностный аспект этической ситуации, было бы лучше обратиться именно к ней. К тому же “подкрепление” и “подавление” чего-либо отражает не только деятельность, но и деятельностное отношение. Субъект способствует тому, что для него предпочтительнее, и препятствует тому, что считает для себя нежелательным. Его “сила” или “слабость” в конкретной сложившейся ситуации является данностью, которую он не может изменить в пределах этой ситуации. То же самое можно сказать и о “оформленности” и “неоформленности” того, к чему он должен проявить свое деятельностное отношение. Эти параметры этической ситуации как бы “застыли” до той поры, пока не завершится процесс “подкрепления” или “подавления”, после чего возникнет новая ситуация с новым раскладом “силы” или “слабости”, “оформленности” или “неоформленности”.

Видоизменение понятий средней позиции триграмм можно рассмотреть с точки зрения общих принципов динамики полярностей инь и ян, запечатленных в древнекитайской арифмосемиотике. Переход от “умеренности” к “чрезмерности” можно уподобить тому, что происходит в процессе их роста, выраженного с помощью диграмм. Рост “малой инь ” (шао инь) приводит к тому, что она становится “большой инь ” (тай инь). При этом сила инь доходит до предела и превращается в свою противоположность — “малый ян ” (шао ян). В свою очередь, “малый ян ” также растет, доходит до предела, становясь “большим ян ” (тай ян), и превращается в свою противоположность — “малую инь ”. В двоичных символах это можно выразить так: [01 ® 00] ® [10 ® 11] ®...

Умеренное “подкрепление” ранее было рассмотрено как янский процесс (1), а умеренное “подавление” — как иньский (0). После достижения предела и, следовательно, при переходе в стадию чрезмерности они изменят свою полярность, и приписанные им знаки должны также поменяться: чрезмерное “подкрепление” — инь (0), чрезмерное “подавление” — ян (1). Чтобы в дальнейшем различать иньский и янский процессы в стадиях умеренности и чрезмерности, будем обозначать их также цифрами 0 и 1, но с соответствующими индексами 0 и 1. Тогда кодировка позиций триграмм в состоянии умеренности или чрезмерности “подкрепления” или “подавления” примет следующий вид (табл. 2.7.10).

При таких значениях позиций триграмм пороки от добродетелей будут отличаться тем, что деятельностное отношение субъекта, находящегося в определенном статусе (“сила” или “слабость”), к объекту, также находящемуся в определенном статусе (“оформленность” или “неоформленность”), будет менять свой знак в зависимости от интенсивности его проявления. Иначе говоря, если “подкрепление” или “подавление” чего-либо при умеренных своих выражениях рассматриваются как добродетели, то при переходе в стадию чрезмерности они оборачиваются пороками. При этом каждая триграмма может символизировать и добродетель и порок, отличаясь только индексом при средней позиции, введение которого было сделано условно, для облегчения реконструктивных процедур и для того, чтобы, развив арифмосемиотическую логику китайцев и формализовав ее, посмотреть далее, что они сумели выполнить, исходя из выбранных ими самими оснований, а что не сумели, или что они выполнили, но затем частично утратили. Для этого надо будет провести еще ряд реконструктивных процедур, а пока можно зафиксировать данные из “Хун фаня” в новой кодировке (табл. 2.7.11).

Вышеуказанное правило позволяет, в принципе, опираясь только на значения триграмм, данные в “Шо гуа чжуани” и мыслимые как “добродетельные”, сконструировать противоположные им значения, мыслимые как “порочные” и приблизительно соответствующие рассмотренным выше порокам из “Хун фаня”. Но при этом надо уточнить понятие “чрезмерность”.

Дело в том, что в китайской традиции, в частности, в традиционной медицине, чрезмерность понималась двояко — как недостаток (сюй) и как избыток (ши). Поэтому приводимые выше выкладки, опиравшиеся на представленные в “Хун фане” противопоставления норме избыточной чрезмерности, являются неполными, и одной добродетели должен соответствовать в принципе не один порок, а два.

Умеренность, с точки зрения древних китайцев, — это середина (чжун) между двумя крайностями, одна из которых — избыток, а другая — недостаток. Причем избыток соответствует ян, а недостаток — инь. Получается, что цифровые символы, используемые здесь для обозначения ян и инь, не подходят для случая, когда надо учитывать среднее между ними, и правильнее было бы ввести следующие обозначения: ян — “+1”, середина (чжун) — “0”, инь — “-1”. Однако сами китайцы ограничились бинарной символикой, если не считать апокрифическое сочинение Ян Сюна (53 г. до н.э. — 18 г. н.э.) “Книга великой тайны” (“Тай сюань цзин”), в котором помимо обычных прерванных и целых черт используются еще черты, прерванные дважды, и все вместе они комбинируются в четырех позициях.

Собственно говоря, подразделять явления мира на две или три категории — это некая познавательная условность, выбор которой определяется задачами познания и удобством использования этих категорий в той или иной гносеологической системе. Выбор двух полярных категорий, несомненно, придает некоторую простоту такой системе, но иногда такого набора оказывается недостаточно; двоичная система не в состоянии описать то, что можно было бы описать в троичной или в какой-либо другой более мощной системе. Содержащаяся в “Книге перемен” символика указывает, как будто бы, на то, что ее создатели посчитали, что простота важнее. Однако связанная с этой символикой семантика не всегда укладывается в строгую бинарную систему, а традиционные наборы добродетелей и пороков часто предстают в троичной системе или предполагают ее. Поэтому следует рассмотреть возможный способ перехода от двоичной системы к троичной и наоборот.

Отношение между инь и ян выражалось в древнем Китае иероглифом фань. Исследования А.И. Кобзева показали, что этот иероглиф “в лексиконе китайской классической философии обозначал, прежде всего, противоположность, но также и слитое с ней противоречие” (Кобзев 1993: 165). Видимо, этот факт не только определил специфику развития китайской протологики, но и является значимым в рамках рассматриваемой здесь проблемы.

Известно, что противоположные понятия отличаются от противоречащих тем, что для первых возможно дать среднее понятие, а для вторых — нет. Китайцы же использовали такую пару понятий, для которой это различие размывалось при некоторых обстоятельствах. Иначе говоря, отношения между инь и ян носили ограничительно-регулятивный характер. Что имеется в виду?

Допустим, что противоречащим для некоторого исходного понятия ян будет понятие не- ян, а противоположным — некоторое понятие инь, разграничивающееся с ян понятием чжун. При этом возможно два варианта. Во-первых, не- ян — это вообще все то на свете, что не является ян, а во-вторых, — это только некоторая область всего, выделенная на том или ином основании. Только во втором случае возможно отождествить с не- ян сумму понятий инь и чжун. Например, для понятия “белое” противоречащим будет “не-белое”, что включает в себя “красное”, “соленое”, “высокое” и т.д. Но если мы ограничим область рассмотрения ахроматическими цветами, то под “не-белым” будут пониматься “черное” и “серое” со всеми своими оттенками. “Черное” противоположно “белому”, а “серое” является средним (чжун) для них (рис. 2.7.1).

Рис. 2.7.1

Однако для понятия ян можно в качестве противоположного взять понятие чжун. Тогда между ними установится некое среднее чжун-чжун. Например, в случае с ахроматическими цветами “белому” противопоставим наиболее темный серый цвет, а средним для них тогда будет более светлый серый цвет. Естественно, при этом сократится объем понятия “не-белое” — из него выпадет “черное”. А это значит, что на самом деле было взято другое основание для выделения противопоставлений. И действительно, “черное” можно мыслить не только как цвет, но и как отсутствие света. Поэтому областью рассмотрения в данном случае был не ахроматический цвет, а, если можно так выразиться, “ахроматический свет”, или шкала интенсивности света, не включающая в себя нулевую интенсивность.

В принципе, можно подыскать сколь угодно много оснований для противопоставлений некоторому исходному понятию, и при этом всегда в объеме противоречия можно будет выделить нечто противоположное и нечто среднее, которые при уменьшении данного объема будут стремиться приблизиться к исходному понятию.

Другой путь нахождения противопоставлений заключается в раздвоении единого. Основание в данном случае определяется как тот или иной срез выбранного единого. В процедуре раздвоения устраняется неравенство, которое образовывалось ранее при выделении исходного понятия. Как части единого оба понятия — инь и ян — равноправны и являются противоречиями друг для друга. Чтобы образовать противоположности в объеме данного единого в том же его срезе, надо выделить срединное понятие в прилегающих зонах понятий инь и ян. Тем самым сужается их объем, но этим можно в определенных случаях пренебречь.

Допустим, что раздваивается ахроматическая шкала. Получатся две части — темная (инь) и светлая (ян). Несмотря на то, что они градуированы, условно их можно определить как черный и белый цвета. То, что их разделяет, — это мнимый “зазор” (цзянь), необходимый для того, чтобы раздельности могли быть опознаны. Но это не среднее понятие. Поэтому в данном случае черный и белый цвета находятся в отношении противоречия. При выделении средней зоны, которую можно определить как серый цвет, они станут противоположностями. Поскольку для этого выделения приходится разделять оба противопоставляемых понятия, то в итоге на шкале образуется уже четыре зоны, две средних из которых можно охарактеризовать как темно-серый и светло-серый цвета, а все вместе они могут быть обозначены диграммами в порядке их роста и перехода в другую полярность (рис. 2.7.2).

Рис. 2.7.2

В динамической и наполненной изменениями картине мира, которую построили древние китайцы, подобный регулятивный релятивизм противопоставлений был, видимо, более приемлем, нежели их жесткая фиксация, характерная для европейской логики, начинавшей с индивидных логических субъектов и атомарных неизменных смыслов. Китайские инь и ян как некие полярности условны по принципам выделения и взаимодействуют между собой, причем в это взаимодействие еще могут вмешиваться и некоторые внешние силы. Поэтому противоположность и противоречие при некотором условно выделенном основании для их противопоставления не просто “слиты” в семантике иероглифа фань, о чем говорил А.И. Кобзев, характеризуя в целом “лексикон классической китайской философии”, а “слиты” вместе с серединой, либо примыкающей к противоположности, либо вычленяемой из противоречий.

Следуя данным рассуждениям, можно рассматривать переход от двоичной системы к троичной и наоборот как вычленение из иньской области среднего между ян и инь и как обратное включение среднего в инь. Применительно к триграммам, в которых с семантикой средней черты происходит некоторая трансформация в поле “подкрепление — подавление”, данное правило позволяет выстроить целый ряд зависимостей. Можно разделить триграммы на две группы, поляризующиеся по средней черте (инь — 000, 100, 001, 101 и ян — 010, 110, 011, 111). Для каждой из этих групп следует выделить три или четыре состояния, определяемые ростом характеризующего их знака — инь или ян. При росте параметров инь и ян каждый из них доходит до своего предела (01 ® 00, 10 ® 11) и превращается в противоположность. Таким образом для иньской и янской средних черт триграмм определятся состояния недостатка как проявления инь, умеренности как проявления срединности- чжун и избытка как проявления ян.

Учитывая, что и в зоне избытка происходит доведение роста до предела, всю шкалу развития триграмм можно замкнуть таким образом, что уже сами знаки средних черт в триграммах превратятся в противоположные. Получится фигура, подобная лежащей восьмерке и состоящая из восьми элементов, две “избыточные” пары которых (состоящие из малых и больших избыточностей) редуцируются в единичности, что в сумме дает уже шесть элементов (рис. 2.7.3).

Рис. 2.7.3

Принадлежность триграмм к фазам недостатка, умеренности (нормы) и избытка можно обозначить индексами “-1”, “0” и “+1”, которые приписываются средним позициям (табл. 2.7.12). Индекс “0”, как это было определено выше, обозначает, что янская черта (1) соответствует находящемуся в норме “подкреплению”, а иньская черта (0) — “подавлению”. Индексы “+1” и “-1” изменяют эти соответствия на противоположные.

Эту троичную в ряде аспектов систему легко свести к двоичной по принципу, описанному выше. Выбирая в качестве отправного пункта янское начало, связанное с избытком, ему следует противопоставить не противоположное начало инь, отграниченное от него серединой- чжун, а противоречащее ему начало не- ян, вбирающее в себя инь и чжун и определяемое тоже как инь, но иного порядка (табл. 2.7.13). При этом индекс “-1” редуцируется к “0”, а “+1” — к “1”. Подавление и подкрепление, связанные с недостатком, не учитываются. Кроме того, чрезмерность будет рассматриваться только как избыточная чрезмерность.

Применительно к системе добродетелей и пороков, подразделяемых на янские, связанные с избытком, и иньские, связанные с недостатком, это будет означать, что при переходе к двоичной системе последний вид пороков, “недостаточный”, должен сливаться с добродетелями. То есть получается, что пороки недостатка — это как бы даже и не пороки, а просто не вполне развитые добродетели, и добродетельно, конечно, держаться середины, но если это не возможно, то лучше стремиться к недостатку, чем к избытку, который является очевидным пороком. Имеющиеся в китайской традиции списки добродетелей и пороков часто подтверждают это странное утверждение. Но есть и немало исключений. Такой разброс может быть связан со многими причинами. Здесь можно учесть, например, то, что этические понятия формировались первоначально в народном сознании, которому свойственна некая спонтанность и диффузность, а уж затем они были собраны в систему. Кроме того, данная система могла иметь несколько модификаций, которые в настоящее время не различимы. При всем этом, конечно, надо учитывать специфику языка как такового и невозможность адекватного перевода с китайского на русский язык некоторых понятий. Важно еще отметить, что в европейском сознании представления о том, что считать пороками, а что добродетелями, порой существенно иные, чем у китайцев, и это затрудняет любые реконструкции китайской этики.

Аристотель и дэ

В этой связи интересно рассмотреть некоторые взгляды Аристотеля на взаимоотношения пороков и добродетелей. Данный вопрос отражен главным образом в его сочинениях “Никомахова этика” и “Большая этика”. Аристотель мыслит добродетель как среднее между крайностями — избытком и недостатком, являющимися пороками. Причем избыток и недостаток противостоят друг другу и середине.

Как отмечает Аристотель, этой теоретической схеме не всегда находятся соответствия в языке. Некоторые добродетели и пороки встречаются редко и поэтому не имеют названий. Например, “распущенности” как пороку избытка противостоит “благоразумие”, срединное понятие, которому должен еще противостоять порок недостаточности, но для него нет общепринятого названия, да и людей с таким пороком найти трудно, и Аристотель условно его называет “бесчувственностью” (Никомахова этика. 1107 b 5—10).

Крайности могут быть определены как избыток или недостаток в зависимости от того, в каком срезе будет рассматриваться середина. Например, по Аристотелю, “мужество” — это середина между “страхом” и “отвагой”. Далее он говорит, что названия для избытка бесстрашия нет, а излишне отважного можно назвать “смельчаком”, излишне страшащегося или недостаточно отважного — “трусом” (Никомахова этика. 1107 b 5). Таким образом, “мужество” здесь толкуется двояко, получая осмысление от крайностей “страх” и “отвага”, и его можно рассматривать как “умеренность” и в “страхе” и в “отваге”. Крайность одного качества будет соответствовать недостатку другого. “Мужество” также является умеренностью в “бесстрашии”, крайности которого коррелируют с крайностями “отваги”, но несколько отличаются по смысловым оттенкам.

Иногда одной из крайностей, исходя из ее близости и частичной подобности середине, дается название последней. Причем более близким середине может быть как избыток, так и недостаток. Тогда более удаленная крайность определяется как противоположная и середине, и близкой к ней крайности, взятым вместе. Например, “мужеству”, которому близка “смелость” или “отважность”, совершенно определенно противостоит “трусость” как порок недостатка. Что же касается избытка, то, ввиду схожести этого порока с добродетелью, для него нет специального слова, и приходится говорить о “излишней отважности”.

Почитаем, как об этических категориях рассуждает сам Аристотель в “Никомаховой этике” (1108b 25 — 1109а 10):

Так получается, что, хотя [наклонности] друг другу противоположны, крайности в наибольшей степени противоположны не середине, а друг другу, подобно тому как большое дальше от малого и малое от большого, нежели то и другое от того, что [находится] ровно между ними. Кроме того, некоторые крайности представляются отчасти подобными середине, как, например, смелость — мужеству или мотовство — щедрости. Крайности же не имеют между собой никакого сходства. А более всего удаленное определяется как противоположное, и, следовательно, более противоположно то, что больше удалено.Середине же в одних случаях более противоположно то, в чем недостаток, в других — то, в чем избыток; скажем, мужеству более противоположна не смелость, в которой избыток, а трусость, в которой недостаток; напротив, благоразумию не так противостоит бесчувственность, в коей присутствует какая-то обделенность, как распущенность, состоящая в излишестве.

Это происходит по двум причинам, [и] одна [из них заключена] в самом предмете. Ведь поскольку одна из крайностей ближе к середине и довольно похожа на нее, мы противопоставляем ее не середине, а, скорее, противоположной крайности; например, поскольку смелость представляется более или менее подобной и близкой мужеству, то более непохожей будет трусость, и ее мы резче противопоставляем мужеству, а ведь то, что дальше отстоит от середины, кажется и резче противопоставленным (Аристотель 1984: 91—92).

Аристотель рассматривает добродетели и пороки как сознательно избираемый склад души, который человек проявляет при совершении каких-либо поступков или в отношении каких-либо собственных страстей и внешних реалий. Так, “благоразумие” — это добродетель в отношении к удовольствиям и влечениям, “мужество” — к опасности, “щедрость” — к имуществу, “ровность, уравновешенность” — к гневливости, “правосудие” — к обмену (в одном из вариантов) и т.д.

В китайской арифмосемиотике триграммы тоже как бы задают область отношений, в которых может реализоваться та или иная добродетель, и иногда сами указывают на должную добродетель. Гэнь (100), например, связана с ситуацией влечения и определяет должную добродетель как “сдержанность, отрешенность” (чжи). Сюнь (110) связана с темой дара и указывает на необходимость “милостивости” (сюнь). Дуй (011) указывает на ситуацию отдавания и говорит о должной “расплате” (дуй) и “благодарности, согласии” (шо). В этих триграммах схожестей с рассуждениями Аристотеля больше, чем отличий. Но есть и обратные случаи. Например, Кань (010) задает ситуацию опасности, не связывая ее с мужеством и бесстрашием, что было бы вполне логично. Это триграмма всего лишь “упадка” (сянь) и “трудов” (лао), как говорится в “Шо гуа чжуани”. В “Хун фане” коррелятом “холода” (хань), соотносимого с Кань, является “осмотрительность” (моу), которой противостоит в качестве порока “торопливость” (цзи), а в наборе “ у чан ” всему этому соответствует “сообразительность” (чжи). Все это вполне уместно в ситуации опасности, но находится в другом отношении к ней, чем “мужество”.

Следует еще отметить, что понимание Аристотелем того, что считать избытком или недостатком для пороков, отличается от принятого в Китае. Он рассматривал их по проявлению и в противопоставлении соответствующим добродетелям. Китайцы же говорили о чрезмерном влиянии пневмы на человека, которое, по большей части, приводило к недостаточности должной добродетели. Для примера можно сопоставить список добродетелей и пороков, данных в “Хун фане”, с некоторыми этическими триадами из “Никомаховой этики” (1107b—1108b).

Паре “строгость” (су) и “распущенность” (куан) соответствуют аристотелевские “благоразумие” с “распущенностью” как избытком. Недостаток здесь — “бесчувственность”.

“Умиротворенность” (чжи) и “своекорыстие” (цзянь) в какой-то мере сопоставимы со “стыдливостью” и с ее недостатком “беззастенчивостью”. Избытком “стыдливости” полагается “робость”. Можно упомянуть еще добродетель “правдивость” и порок недостатка “притворство”, которые также тяготеют и предыдущей паре понятий из “Хун фаня”. Порок избытка в данном случае — “хвастовство”.

“Просветленности” (чжэ) и “праздности” (юй) можно поставить в соответствие аристотелевскую добродетель “величавость” и порок избытка “спесивость”. Недостатком для “величавости” является “приниженность”.

Первое понятие из пары “осмотрительность” (моу) и “торопливость” (цзи) будет соответствовать “мужеству”, а второе — “трусливости” как пороку недостатка или, что более вероятно, “чрезмерной отважности” как пороку избытка.

Паре “совершенство” (шэн) и “невежество” (мэн) соответствуют “уравновешенность” и “гневливость” в качестве порока избытка. Недостаток здесь — “безгневность”. Также можно указать на аристотелевскую добродетель “дружелюбие” и порок недостатка “зловредность”, противоположным для которых является порок избытка “угодничество”, и на “щедрость” с ее недостатком “скупостью”, чему противостоит “мотовство, расточительность”.

Разумеется, эти корреляции весьма условны. Также с некоторой степенью условности следует подходить к анализу этических категорий, встречающихся в древнекитайской литературе без привязки к арифмосемиотическим символам, поскольку в таком случае критерии их адекватного толкования становятся еще более шаткими. Свидетельство тому — нетождественность их множественных переводов на европейские языки. Тем не менее, в ряде эпизодов оперирования этими этическими категориями, зафиксированных в китайской традиции, просматриваются отдельные закономерности, которые можно было бы использовать при реконструкции некой гипотетической мироописательной протосистемы, существовавшей в Китае в доконфуцианское время.

“ Отвязанные” категории в “Лунь юе”

Например, в “Лунь юе” (“Суждения и беседы”), представляющем собой записи разговоров Конфуция со своими учениками и учеников между собой, можно найти намеки на триадный способ подразделения добродетелей и пороков. В этом сочинении Конфуций провозглашает “середину” (чжун) наивысшим принципом (“Лунь юй”, VI, 29), но затем вспоминает о ней всего лишь один раз (еще один раз этот иероглиф встречается в параграфе 1 главы XX в речи мифического царя Яо, напутствующего своего преемника Шуня держаться середины в делах управления): в 21-м параграфе XIII главы “Лунь юя” он противопоставляет середине две крайности — “распущенность, запальчивость” (куан) и “настороженность, робость, пугливость” (цзюань).

Учитель сказал:

— Так как я не могу найти людей, придерживающихся середины в поведении, то приходится иметь дело либо с запальчивыми (куан), либо с настороженными (цзюань). Запальчивые стремятся взяться [за все], а настороженные воздерживаются от [любых] дел (Лунь юй, XIII, 21).

Иероглиф куан встречается в “Хун фане” в качестве порока избытка “распущенность, одержимость”, который был в ходе реконструкции связан с триграммой Гэнь (100), символизирующей собой некую незыблемость и сдержанность. Если принять и в случае “Лунь юя” такую корреляцию, то противоположный этому иероглиф цзюань должен означать порок недостатка, и правомерен его перевод как “отрешенность” (табл. 2.7.14). Однако его словарные значения “настороженность” и “пугливость” сближаются с понятиями, коррелирующими с триграммой Кань, и тогда уже “ куан ” должен быть соотнесен с этой триграммой в смысле некой “безудержной отваги”, о которой говорит Аристотель (табл. 2.7.15).

Или:

В другом пассаже из “Лунь юя” заведомые добродетели в количестве четырех экземпляров ставятся в зависимость от наличия “благопристойности” (ли) и в случае отсутствия таковой мыслятся как пороки. Еще имеется две неприкаянные добродетели, которые тоже, если подумать, хороши только с благопристойностью.

Учитель сказал:

— Почтительность (гун) без благопристойности (ли) становится нарочитостью (лао); осторожность (шэнь) без благопристойности становится трусостью (си); мужество (юн) без благопристойности становится дерзостью (луань); прямота (чжи) без благопристойности становится коварством (цзяо). Если благородный муж чтит родственников, то и в народе процветает человечность (жэнь). Если он не забывает о друзьях, то народ не стяжательствует (бу тоу) (Лунь юй, VIII, 2).

Четкую корреляцию с триграммой в данном случае может получить только понятие “человечность” (жэнь), которое связано как один из “устоев” (чан) со стихией “дерево”, а значит, и с триграммой Сюнь (110) (табл. 2.7.16). В отношении остальных приходится только предполагать. Поскольку “почтительность” (гун) тесно связана с “благопристойностью” (ли), то в корреляцию ей была дана триграмма Ли (101) вместе с добродетелью “просветленность” (чжэ) и пороком избытка “праздность” (юй). “Нарочитость, труды, утомление” (лао) явно противоположны “праздности”, а значит, это понятие — порок недостатка. Правда, данный иероглиф в 4-м чжане “Шо гуа чжуани” связывается с триграммой Кань. Но там он выступает в качестве не порока, а указания на страдность и многотрудность человеческого существования.

“Осторожность” (шэнь) без проблем можно соотнести с триграммой Кань, у которой есть уже добродетель “осмотрительность” (моу). Последней противостоит “торопливость” (цзи) как порок избытка. В качестве порока недостатка “взвешенной осмотрительности” вполне может противостоять “трусость” (си). Пара понятий “мужество” (юн) и “дерзость” (луань) дублирует в определенном срезе пару “осмотрительность” (моу) и “торопливость” (цзи), но в первом случае акцент делается на активной стороне поведения, а во втором — на реактивной. Поэтому из всех этих понятий можно составить триаду по типу аристотелевской — “излишняя смелость — мужество — трусость”, транспонируя ее в область реактивности — “торопливость — осторожность — излишняя осторожность”.

Для оставшейся пары понятий “прямота, справедливость” (чжи) и “коварство, лукавство” (цзяо) из восьмой главы “Лунь юя” достаточно условно была выбрана корреляция с триграммой Дуй (011), которая тяготеет к любой форме справедливости и чурается противоположного, и не беда, что это место в “Лунь юе” уже занято “нестяжательством” (бу тоу), ведь повторов китайским сочинениям явно не занимать.

Соображения, высказанные по отношению к паре “прямота” (чжи) и “коварство” (цзяо), справедливы и при разборе другого отрывка из “Лунь юя”, в котором на этот раз шесть этических понятий ставятся в зависимость от “любви к учебе”.

Учитель сказал:

— Ю, слышал ли ты шесть слов о шести изъянах?

[Ю] ответил:

— Нет.

Учитель сказал:

— Тогда я сообщу их тебе. Стремление к человечности (жэнь) без любви к учебе ведет к невежеству (юй); стремление к мудрости (чжи) без любви к учебе ведет к легкомыслию (дан); стремление к искренности (синь) без любви к учебе ведет к преступности (цзэй); стремление к прямоте (чжи) без любви к учебе ведет к коварству (цзяо); стремление к мужеству (юн) без любви к учебе ведет к дерзости (луань); стремление к твердости (ган) без любви к учебе ведет к распущенности (куан) (Лунь юй, XVII, 8).

В данном пассаже в качестве добродетелей приводятся понятия, которые за исключением одного — “твердость” (ган) — уже были рассмотрены выше. Поэтому можно просто повторить их реконструированные корреляции с триграммами (табл. 2.7.17). Что касается “твердости” (ган), то по противопоставленности с “распущенностью” (куан) ей явно будет место вместе с триграммой Гэнь (100), ввиду “незыблемости” последней и антипатии ко всякого рода “безумствованиям”. С другой стороны, “твердость” (ган) является техническим термином “Книги перемен”, составляющим с “мягкостью” (жоу) пару, которая служит для обозначения соответственно янских и иньских черт. Ранее (гл. 2.1) было предложено соотнести эту пару с позицией Z триграмм, где она стала обозначать степени результативности. Если еще сделать предположение, что понятие куан в данном случае означает не “распущенность”, а некую “вялость-недееспособность”, которая противостоит “твердости” (ган) подобно “мягкости” (жоу), то тогда эта пара будет соответствовать не триграмме Гэнь (100), а Чжэнь (001).

“Человечности” (жэнь), которая в китайской традиции коррелирует со стихией “дерево”, триграммой Сюнь (110) и пневмой “ветер”, в рассматриваемом наборе противостоит понятие “невежество” (юй), значение которого достаточно туманно, чтобы определить к какому виду пороков его следует отнести. В “Хун фане” с ветром коррелирует добродетель “совершенство” (шэн), которой противостоит в качестве порока избытка “невежество” (мэн). В древнекитайской литературе последний иероглиф является взаимозаменяемым с иероглифом юй, а значит, последний обозначает также порок избытка. Под “невежеством” в данном случае надо понимать некую “бесчеловечность”. Но и это понятие достаточно широко. Пользуясь принципом инь-ян, его можно подразделить на пассивную и активную “бесчеловечности” — что-то вроде “бездушия и безразличия” и “злобности и гневливости”. Получается, что “невежеством” является последняя.

В качестве одного из конфуцианских “устоев” (чан) понятие чжи (“сообразительность, мудрость, осведомленность”) коррелирует с водой, а значит, и с триграммой Кань (010). Однако противопоставляемый этому понятию порок “легкомыслие” (дан) отличается как от недостаточных, так и от избыточных пороков, связанных с данной триграммой. Очевидно, что он никак не связан с “трусостью” (си). Что касается нервозной “торопливости” (цзи) и “дерзости” (луань), то, хотя семантические поля этих понятий и пересекаются с “легкомыслием”, в последнем присутствует некая веселость и легкая беспечность, которой они лишены. В словарную статью иероглифа дан входят среди прочего значения “кутить, прожигать жизнь”, что более схоже с “праздностью” (юй), являющейся чрезмерностью, коррелирующей с триграммой Ли (101), добродетельными коррелятами которой являются “ритуал, благопристойность” (ли) и “просветленность” (чжэ). По этому признаку рассматриваемую пару возможно еще соотнести с этой триграммой, а не с Кань. Тогда представленный в данном отрывке из “Лунь юя” порядок перечисления первых пяти пар этических категорий или всех шести пар, если принять корреляцию с Чжэнь “твердости” (ган) и “распущенности” (куан), будет соответствовать порядку “взаимопорождения” стихий или триграмм.

Упомянутый выше “ритуал” (ли), по сути, для древних китайцев являлся воплощенной “мудростью” (чжи). В своей первоначальной форме он был призван имитировать основные закономерности мироздания. Должное выполнение ритуала сопровождалось памятованием сакральной традиции, которое, соединяясь с символическим действием, становилось зримым. Для древнего человека знание не ограничивалось понятийным уровнем. Знать — это значит актуально действовать и воспринимать. При ритуале происходило совпадение действия со словом и образом. Во время ритуала Небо как бы соединялось с Землей, а человек исполнял роль посредника. Тем самым человек осуществлял свое предназначение и в ритуальном действии находил состояние гармонии с самим собой и миром.

В конфуцианстве происходит сакрализация отношений между людьми, и ритуал реализуется в благопристойном поведении, предполагающем почтительное отношение к другому человеку и уместную случаю демонстрацию всех своих добродетелей. Должное ритуализированное действие считалось одним из критериев просветленности и мудрости.

Согласно “Лунь юю”, Конфуций подразделял людей на обладающих мудростью (чжи) от рождения и могущих приобрести ее с помощью учения (сюэ).

Кун-цзы сказал:

— Те, кто обладает мудростью (чжи) от рождения, — высшие. Те, кто приобретает мудрость в учении (сюэ), следуют за ними. Те, кто, столкнувшись с трудностями (кунь), приступили к учению, — еще ниже. Те же, кто, столкнувшись с трудностями, не учатся, — самые низкие из людей (Лунь юй, XVI, 9).

Естественно, что в ученики к Конфуцию шли те, кто желал стать мудрым. Поэтому понятия “мудрость” и “учение” сблизились. Однако последнее понятие как раз и можно соотнести с триграммой Кань (010). Поскольку для учения необходимо “несгибаемая выдержка” (чжэнь гу), “смышленость” (цун) и “осмотрительность” (моу), являющиеся добродетелями, коррелирующими с этой триграммой. Конфуций не считал себя обладающим мудростью от рождения и говорил, что “приобрел ее благодаря любви к древности и смышлености (минь)” (Лунь юй, VII, 20). Последнее понятие по его значению также можно соотнести с триграммой Кань.

В “Лунь юе” понятие “смышленость” (минь) встречается еще в наборе пяти добродетелей, которые при попытке соотнесения с триграммами также образуют повторы.

Цзы-чжан спросил Кун-цзы о человечности.

Кун-цзы сказал:

— Человечным является тот, кто способен проявлять в Поднебесной пять добродетелей.

А на вопрос о них [Кун-цзы] ответил:

— Это почтительность (гун), снисходительность (куань), искренность (синь), смышленость (минь) и доброта (хуй). Если человек почтителен, с ним не будут обращаться неуважительно. Если он снисходителен, то получит все. Если он искренен, то люди ему доверяют. Если он смышлен, то добьется успеха. Если он добр, то это позволит ему пользоваться услугами других (Лунь юй, XVII, 6).

В этом наборе встречается два новых понятий — “снисходительность” (куань) и “доброта” (хуй). Второе, без сомнения, должно соотноситься с триграммой Сюнь (110), у которой есть коррелят “человечность” (жэнь) и ему подобные (табл. 2.7.18). Первое понятие достаточно близко второму, а значит, и коррелятам триграммы Сюнь. В его словарные значения входят “щедрость”, “великодушие”, “доброта” и пр.

Date: 2016-08-30; view: 332; Нарушение авторских прав