Координаты по счислению 4 page

– А вы, Палермо, дурак.

Револьвер, «Магнум-357», тяжелая игрушка с коротким стволом, которую Кой никогда прежде не видел в руках у Танжер, помогла Палермо переварить это, не слишком кривясь. А как насчет дела, спросил он. Я должна подумать, сказала она. Затем последовало уточнение: пока она не может сказать ему ни да, ни нет. Тогда Палермо, который вроде бы вновь обрел способность произносить все буквы алфавита, очень далеко послал ее и ее мамашу. Именно так – ее и ее мамашу. На сей раз он действительно разозлился. И ты, сучка, меня не обведешь вокруг пальца, идя ва-банк, рявкнул он, что полностью, хотя и безмолвно, было одобрено арабом. Сказать такое в двух метрах от карманной пушки, заряженной шестью пулями размером с желудь, не каждый может, это почти благородный поступок. И Кой, еще оглушенный и с разбитой физиономией, оценил его почти рефлекторно, из чувства мужской солидарности. Я сообщу вам о своем решении, очень корректно сказала она, впечатление было такое, будто она в жизни и мухи не обидела и вообще никогда не держала в руках эту жуткую игрушку. Кой вспомнил слова Палермо: она из тех, кто кусает исподтишка. Танжер держала восемьсот граммов железа, не целясь, в опущенной руке, дулом вниз, с чуть ли не разочарованным видом; и это конечно же выглядело гораздо более естественно, чем если бы она копировала приемы, виденные в телевизионных детективах.

Я вам сообщу, состоялся договор или нет. Будьте любезны, дайте мне несколько дней на размышление.

И Палермо, который, конечно, снова не поверил ей – если он вообще хоть когда-нибудь верил ей, – разразился сверхвиртуозно закрученной бранью, с барочными пассажами совершенно средиземноморского пошиба, выдающими его мальтийское происхождение. Мягче всего прозвучало высказывание о том, что ее свихнутому моряку надо обрезать все по самое не могу. Этот шедевр сквернословия плыл за ней по воздуху, когда они с Танжер шли к «рено» – а перед этим она положила руку ему на плечо, спросила, как он себя чувствует, и в ответ получила невнятное рычание.

– Как дерьмо последнее, – сказал он, когда Танжер задала ему этот вопрос во второй раз, уже сидя за рулем. И вдруг вся ее серьезность куда-то делась, и она расхохоталась. Расхохоталась, как мальчишка, весело, будто от радости; он ужасно удивился и посмотрел здоровым глазом на ее профиль, освещенный отблесками фар.

– Ты невероятный тип, – сказала наконец она. – Практически ты все мне испортил, но ты тип невероятный. – Она снова рассмеялась, будто бы даже с восхищением, и посмотрела на него с явной симпатией. – Иногда я даже думаю, что мне нравится смотреть, как ты дерешься.

Из-за отблесков фар глаза ее светились, как сталь, но – как сталь в лучах солнца. Она сняла руку с рычага переключения скоростей. Дотронулась до шеи Коя. Тыльной стороной. Провела по ней косточками пальцев, потом коснулась подбородка, небритого, с синяками. Словно приласкала. Кой, в полном изнеможении, плохо соображая, откинулся на подголовник. Он ощущал нежное тепло там, где она держала руку, и там, где, как нас учат телесериалы, находится сердце. И если бы не разбитые губы, он улыбался бы как дитя.

Отдав швартовы, «Карпанта» медленно отошла от причала. Сначала палуба парусника, неподвижно стоявшего среди отблесков огней в воде, слегка задрожала, когда машина прибавила оборотов, потом Пилото, стоявший у руля, дал малый вперед.

Фонари порта поплыли назад, сначала медленно, потом быстрее, так как «Карпанта» набирала скорость, устремляясь в открытое море и оставляя позади рассыпанные вдоль берега залива буи огней Линеа-де-ла-Консепсьон, завода в Сан-Роке и города Альхесираса. Кой свернул носовой конец, закрепил как следует бухту и направился в кокпит, придерживаясь за ванты, так как теперь, когда они вышли из порта, началась небольшая килевая качка.

Огни Гибралтара еще освещали «Карпанту», очерчивая силуэт Пилото, стоявшего за штурвалом; скулы его и подбородок снизу были подсвечены красноватым светом от нактоуза, где стрелка компаса понемногу отклонялась к югу.

Кой с наслаждением вдыхал ветер, в нем уже чувствовалась близость открытого моря. С самого первого раза, стоило ему ступить на палубу корабля, он всегда испытывал ощущение такого глубокого покоя, которое было очень похоже на счастье. Земля оставалась позади, и все, в чем он мог нуждаться, было при нем, вписываясь в ограниченное пространство судна. В море, думал он, все мое ношу с собой, как улитка свой домик, как путешественник свой рюкзак. Нескольких литров бензина и машинного масла, парусов и подходящего ветра достаточно было для того, чтобы все, имевшее значение на суше, стало не важным, не существенным. Голоса, шумы, люди, запахи, тирания минутной стрелки утрачивали всякий смысл. Отойти подальше от берега, оставив его за кормой, – вот что было главной целью. Вездесущее, грозное и колдовское море растворяло в себе муки, жгучие желания, душевные связи, ненависть и надежду, все это отдалялось, казалось лишенным смысла, поскольку в море человек становится эгоистом и поглощен лишь самим собой. И кое-что невыносимое на суше – мысли, разлуки, утраты – в море перенести можно. Море – самое сильное обезболивающее, и Кой видел, как люди, которые на суше лишились бы навеки рассудка и душевного покоя, на борту корабля сумели пережить свои трагедии. Ветер, волнение, качка, координаты, курс, суточный переход – только эти слова имеют значение в море. И правда, что истинная свобода – единственная возможная свобода, истинный мир Божий – начинаются в пяти милях от берега.

– Все в порядке, Пилото?

– Все в порядке. Через полчаса обогнем мыс Европа На юте, рядом с развевающимся на ветру флагом, не шевелясь стояла Танжер и глядела на остающиеся позади огни. Она придерживалась за бакштаг и смотрела вверх, на самую вершину темной массы Пеньон, словно не могла оторваться от того, что ее тревожило, или, быть может, от того, с чем не хотела расставаться. Теперь нос «Карпанты» смотрел прямо на юг, по бакборту уходили вдаль гирлянды огней главного порта, корабли, пришвартованные у пирсов, и узкий черный силуэт проблескового (каждые две секунды) маяка в южном доке.

Пилото лавировал, чтобы обойти большого «купца», стоявшего на якоре, потом выставил машину на две с половиной тысячи оборотов. Стрелка электронного лага в нактоузе показала пять узлов, и килевая качка стала заметнее. Кой спустился в каюту, включил радиостанцию «Sailor VHF», настроился на 9-й и 16-й каналы и вышел на ют, к Танжер. След, который оставляла «Карпанта» на воде, словно фосфоресцировал в свете кормового огня – А ведь Палермо прав, – сказал Кой.

– Не зли меня, – ответила она.

И ничего больше не сказала. Она не отводила глаз от огромной темной скалы, нависавшей над городом, как таящая угрозу туча.

– При желании он легко с нами разделается, – продолжал Кой. – И он, при его-то возможностях, действительно может найти «Деи Глорию» сам. Его предложение…

– Послушай, – она обернулась к нему, силуэт ее четко вырисовывался на фоне огней, уплывающих вдаль по левому борту. – Всю работу сделала я, пойми же ты это наконец. И «Деи Глория» – моя.

– Наша. Это наш корабль. Твой, мой. – Кой показал на Пилото. – А теперь и его.

Танжер, видимо, обдумывала его слова, а потом сказала:

– Конечно. Он должен заниматься своим делом, ты – своим… Но Палермо не ваше дело.

– Когда возникнут осложнения, Палермо станет нашим общим делом.

– Осложнения чуть было не вызвал ты. Ты и твои мужские инстинкты. – Она усмехнулась, но невесело, а выражения лица ее Кой разглядеть не мог. – Ты словно нарываешься на то, чтобы тебе попортили физиономию.

Ну-ну, подумал он. ЗКП: Закон кнута и пряника.

Сейчас ты, красавица моя, уже не улыбаешься мне, не гладишь подбородок. Не тот момент. Сейчас ты успокоилась, начала думать и обнаружила, что мои выходки нарушают твои планы.

– Пусть так, – вот и все, что он ответил ей, а потом прибавил:

– Ты ведь думаешь, что можешь управлять всеми, верно?

– Думаю, я отлично знаю, что делаю.

Она опять смотрела на темную громаду Пеньон.

Кой тоже посмотрел туда. Внизу на склоне горы он заметил маленькую синюю вспышку, а чуть выше – красноватые отблески, словно там что-то горело.

Вот бы араб вылетел с шоссе, и милая парочка сейчас бы жарилась там, как мясо на костре, помечтал Кой.

– А пистолет? – Произнося это слово, он ощутил, как в душе зашевелилась злость. – Нельзя же вот так запросто ходить с пистолетом.

– Как видишь, можно.

В поисках подходящего ответа Кой потер подбитый глаз и посмотрел на светящийся след «Карпанты». Поначалу он было решил, что этому предмету самая дорога через борт и в воду. Плюх. Не нравились ему пистолеты, винтовки и вообще оружие.

И ножи тоже не нравились, хотя «Вичард» Пилото, так и не употребленный им в дело, еще лежал в заднем кармане джинсов. Тот, кто носит с собой такие штуки, имеет совершенно определенное намерение дырявить, вонзать, перерезать. А это означает, что человек этот напуган до смерти или совсем уж дурного нрава.

– Из-за оружия, – сказал он громко, – всегда возникают проблемы.

– А иногда оно их решает, особенно если человек ведет себя по-идиотски.

Укусила все-таки. Он повернулся к ней.

– Послушай, ты как-то сказала, что тебе нравится, когда я лезу в драку.

– Я это сказала?

В сиянии света уже далекого города и отражения кормового огня в кильватере он увидел, что между кончиками растрепанных ветром волос губы ее изогнулись в улыбке. И Кой ощутил, что злость его перемешалась с множеством совсем других чувств.

– Спокойно, – рассмеялась она, – в тебя я не собираюсь стрелять.

На траверзе по левому борту уже виден был южный маяк – пять секунд огонь, пять секунд темнота. В открытом море килевая качка усилилась, и на мачте, едва освещенные слабым светом топового огня, свидетельствующего о том, что у «Карпанты» имеется мотор, то опускались, то поднимались еле живые флюгер и вертушка анемометра, так как ветра практически не было. Кой по привычке прикинул расстояние до берега, потом бросил взгляд бакштаг со штирборта, где большой торговый корабль, который раньше шел на них с оста, уже находился в открытом море. Положив руки на штурвал – классическое колесо с шестью шпагами, диаметром почти метр, расположенное в кокпите позади маленькой рубки с лобовым стеклом и парусиновым навесом, – Пилото понемногу менял галс, поворачивая к востоку, уголком глаза не теряя из виду огонь маяка. Кою не надо было смотреть на репитер гирокомпаса, светящийся в нактоузе рядом с автопрокладчиком, лагом и эхолотом, чтобы знать – они находятся на 36°6' северной широты и 5°20' западной долготы. Он слишком много раз прокладывал курс на этот маяк или от него на морских картах – на четырех картах Британского адмиралтейства и двух испанских, – чтобы забыть координаты мыса Европа.

– Как она тебе? – спросил он Пилото.

Он больше не смотрел на нее. Она так и стояла на корме, придерживаясь за штаги, созерцая черную гору, которая все больше удалялась от них. Пилото ответил не сразу. Кой не знал, то ли он обдумывает ответ, то ли сознательно его оттягивает.

– Наверное, – сказал Пилото наконец, – ты знаешь, что делаешь.

Кой в темноте скривил губы.

– Я тебя спрашиваю не о себе, Пилото. Я спрашиваю про нее.

– Она из тех, про кого рассказывают в море, когда они остаются на берегу.

Кой чуть было не сказал то, что и так само собой разумелось: она-то не осталась на берегу. Он мог бы еще и добавить: про таких, как она, моряки рассказывают в кубрике или на баке, причем неизвестно, правда это или выдумки. Она из тех, которых якобы знавали – или знаем – мы все, не важно, в каком порту. Это вертелось у Коя на кончике языка, но он удержался. Вместо этого он поднял глаза к темному небу над покачивающейся грот-мачтой. Большая часть звезд должна была бы быть видна, но их затмевали огни близкого берега.

– Могут возникнуть проблемы, Пилото.

Тот не ответил. Он перебирал шпаги по одной, выправляя курс и поглядывая на береговую линию.

Только через некоторое время он наклонил голову, словно посмотрел на показания лота.

– В море проблемы бывают всегда, – сказал он.

– В нашем случае не только море будет тому причиной.

На сей раз в молчании Пилоте чувствовалась тревога.

– Мы рискуем потерять «Карпанту»?

– Не думаю, что до этого дойдет, – успокоил его Кой. – Я имею в виду проблемы вообще.

Пилото, видимо, размышлял.

– Ты говорил, что, может, и деньжат удастся добыть, – высказался он в конце концов. – А это было бы неплохо… Сейчас работы мало…

– Мы ищем сокровище.

Это сообщение не потрясло Пилото.

– Сокровище, – повторил он безразличным тоном.

– Вот именно. Старинные изумруды. Стоят чертову уйму денег.

Пилото кивнул, словно соглашаясь, что старинные изумруды, разумеется, и должны стоить чертову уйму денег, но не об этом он сейчас думает. Потом он оставил штурвал ровно на столько времени, сколько потребовалось, чтобы снять висевший на нактоузе мех, закинуть голову назад и сделать большой глоток. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он передал мех Кою и снова взялся за штурвал.

– Напомни мне как-нибудь чтобы я рассказал тебе все истории про сокровища, которые я слышал за свою жизнь.

Кой пил так же, как Пилото, держа мех выше головы и стараясь, чтобы вино не пролилось, хотя их и качало. Он узнал вкус. Картахенский клерет, свежий и ароматный.

– Это не совсем уж не правдоподобная история, – сказал он, сделав последний глоток. – По-моему, мы действительно можем найти этот затонувший корабль.

– Когда он затонул?

– Двести пятьдесят лет тому назад. – Он заткнул мех и повесил его на место. – Залив Масаррон. Глубина – небольшая.

Пилото скептически покачал головой.

– Ничего там уже не осталось. Рыбаки только и делают, что тралят дно, да и песком уже все занесло…

Если там и можно было что найти, так его уже давно подняли или оно пропало.

– Ты, Пилото, маловер. Как и твои коллеги с Тивериадского озера. Пока они не увидели, что Он пошел по воде, как посуху, они Его всерьез не принимали.

– Мне трудно представить тебя шествующим по водам.

– Еще бы. Я и сам не представляю. И ее – тоже.

Они обернулись поглядеть на нее. Танжер, по-прежнему не шевелясь, стояла у кормы черным силуэтом в свете береговых огней. Пилото вынул из кармана куртки сигарету, взял в рот, но не прикурил.

– Кроме того, – сказал он совсем некстати, – я старею.

А может быть, подумал Кой, очень даже кстати.

И Пилото, и «Карпанта» старели также, как та шхуна, которая гнила в барселонском порту, или как те большие корабли на Кладбище безымянных кораблей, которые ржавели под дождем и солнцем, их разъедала соль, облизывали волны на грязном песке.

Как гнил сам Кой, выброшенный на сушу с подводной скалы в Индийском океане, не обозначенной на морских картах; а ведь тот же Пилото – или не тот же? – сказал ему двадцать с чем-то лет тому назад, что мужчинам и кораблям пристало всегда находиться в открытом море и там принять достойную кончину.

– Не знаю, – сказал Кой искренне. – Я правда не знаю. Вполне возможно, что мы останемся с носом. И ты, и я. А может, даже и она.

Как бы соглашаясь с тем, что такой вывод представляется наиболее логичным, Пилото медленно наклонил голову. Потом вынул из кармана зажигалку, крутанул колесико, фитиль загорелся, и он поднес его к сигарете.

– Но ведь дело не в деньгах? – едва слышно сказал он. – Во всяком случае, для тебя.

Кой вдыхал аромат табака, смешанный с острым запахом затушенного фитиля, и ветер, начавший за мысом Европа свежеть, быстро уносил этот запах на запад.

– Ей нужна… – Он вдруг замолк, чувствуя, что становится смешон. – В общем, помощь в этом случае может потребоваться реальная.

Пилото глубоко затянулся.

– Во всяком случае, тебе она нужна.

В нактоузе стрелка компаса показывала 70°. Пилото нажал кнопку на авторулевом, задавая курс.

– Я таких женщин знал, – прибавил он. – Хм.

И не одну.

– Таких женщин… Каких? Ничего ты, Пилото, про нее не знаешь. Я и сам не много знаю.

Пилото не ответил. Он отпустил штурвал и проверял, как парусник идет по приборам. Палуба под ногами у них слегка дрожала – работала система автоматической навигации.

– Она плохая, Пилото. Плохая – до мозга костей.

Хозяин «Карпанты» пожал плечами и сел на банку, чтобы курить в затишке, а не на ветру, который все заметнее свежел. Он поглядел на темный силуэт на корме.

– Все равно она замерзнет в одном свитере.

– Уж она-то сообразит одеться.

Пилото молча курил. Кой стоял, опершись о нактоуз, немного расставив ноги и засунув руки в карманы. Палуба стала влажной от ночной росы, она проникала сквозь незашитые дыры в тужурке, хотя Кой и поднял воротник и отвернул лацканы. Несмотря на это, он наслаждался привычным ощущением качающейся палубы под ногами и жалел только о том, что шли они в левентик, то есть ветер дул прямо в нос, и паруса ставить было нельзя. А при поставленных парусах и качка бы меньше чувствовалась, и мотор бы не урчал так настырно.

– Плохих женщин не бывает, – вдруг сказал Пилото. – Как и плохих кораблей. Это мужчины делают их плохими.

Кой ничего не ответил, и Пилото снова умолк.

По левому борту со стороны берега к ним быстро приближался зеленый огонек. Когда маяк вновь зажегся, Кой узнал длинный приземистый силуэт турбовинтового катера «HJ» береговой таможенной службы. Их база находилась в Альхесирасе, и это был обычный патруль – искали гашиш из Марокко и контрабандистов с Пеньон.

– Чего ты от нее хочешь?

– Хочу пересчитать все ее веснушки. Ты заметил? У нее их тысячи, и я хочу пересчитать их по одной, проводя по ним пальцем, как по морской карте, хочу прокладывать курс во все стороны света, бросать якорь на стоянках… Понимаешь?

– Понимаю. Ты хочешь, чтобы она была твоя.

Луч прожектора с таможенного катера поискал название «Карпанты», порт приписки и регистрационный номер, написанный на борту. Танжер с кормы спросила, что это означает, и Кой ей объяснил.

– Сволочи, – прошептал ослепленный прожектором Пилото, приставляя ко лбу ладонь козырьком.

Вообще-то Пилото никогда не ругался, Кой всего несколько раз слышал, как он бранится. Он был воспитан в правилах достойной бедности, но таможенников не выносил. Он слишком долго играл с ними в «кошки-мышки», еще с тех давних времен, когда на «Санта Лусии», весельном шлюпе всего с одним латинским парусом, подавал фонарем сигналы под прикрытием острова Эскомбрерас проходящим торговым кораблям, откуда ему сбрасывали пачки светлого табака. Часть шла ему, часть – жандармам на пирсе, львиная доля – нанимателям, которые никогда и ничем не рисковали. Пилото мог бы разбогатеть на табаке, если бы работал от себя, но он всегда довольствовался тем, на что можно купить жене новое платье к Вербному воскресенью или раз-другой вытащить ее из кухни и сводить поесть жаренной на решетке рыбы в каком-нибудь портовом трактире.

Бывало, конечно, и такое, что под нажимом друзей-приятелей или от избытка сил, которые надо было выплеснуть во что бы то ни стало, деньги, заработанные за целую ночь рискованного и тяжелого труда, сгорали за несколько часов – музыка, выпивка, продажные покладистые бабы – в барах Молинете, никогда не пользовавшихся хорошей репутацией.

– Не в этом дело, Пилото. – Кой все еще смотрел на Танжер, которая стояла на корме, освещенная огнями таможенного катера. – Во всяком случае, не только в этом.

– Конечно, в этом. И пока этого не будет, у тебя в голове не прояснится. Если, конечно, тебе это вообще удастся.

– Она сильная, могу поклясться.

– Все они сильные. Послушай, что я тебе скажу.

Стоит мне приболеть, жена ведет меня к врачу. «Посиди здесь, Педро, доктор сейчас придет»… Ну, ты ее знаешь. А ведь сама может загибаться от боли, но словечка не скажет. Есть такие женщины, что будь они телками, они рожали бы только бычков для корриды.

– Тут не только это. Знаешь, я видел ее старую фотографию… и помятый серебряный кубок. А еще собака лизала мне руку а потом ее убили.

Пилото вынул сигарету изо рта и щелкнул языком.

– Этого в вахтенный журнал не занесешь, – сказал он. – а все, что туда не занесешь, надо оставлять на берегу. Иначе гибнут и корабли, и люди.

Невдалеке от них таможенный катер делал поворот. Вместо зеленого бортового огня показался белый кормовой, а потом и красный. Закончив маневр, катер погасил прожектор, чтобы продолжить охоту, не привлекая к себе внимания. И теперь это было обычное судно, быстро продвигающееся на запад, в направлении Пунта-Карнеро.

«Карпанта» дала сильный крен, и Танжер появилась в кокпите. Из-за качки она шла очень неловко, словно малый ребенок, хватаясь за все, что попадется под руку, чтобы удержать равновесие. Проходя рядом с ними, она оперлась о плечо Коя, и он подумал, а не укачало ли ее. По какой-то странной причине эта мысль его ужасно веселила.

– Я замерзла, – сказала Танжер.

– Внизу есть куртка, можете взять, – предложил ей Пилото.

– Спасибо.

Они смотрели, как Танжер спускается в люк. Пилото продолжал молча курить. Он глядел на Коя, но не сказал ни слова, а потом все-таки заговорил, причем так, словно возобновил прерванную беседу:

– Ты всегда слишком много читал… Это еще никого до добра не доводило.

X

Берег корсаров

Жизнь от смерти отделяют два-три дюйма, ибо такова толщина корабельной доски.

Гарсиа де Полосное «Наставление по мореходству»

Восточный ветер перед рассветом перешел на берег, но как только солнце поднялось над горизонтом, переменил направление и стал встречным. Он был не слишком свежий, всего десять – двенадцать узлов, но этого хватило, чтобы волна стала настоящей короткой и крутой средиземноморской волной. И так, при килевой качке, с урчащим мотором, с заливаемым иногда волной ветровым стеклом кокпита, «Карпанта» обошла Малагу с юга, вышла на параллель 36°30' и направилась прямо на ост.

Поначалу было незаметно, что качка действует на Танжер. Кой видел, как неподвижно она сидит в темноте на сиденье, принайтовленном на полуюте; она полностью утонула в бушлате Пилото, а поднятый воротник и отвороты наполовину закрывали ей лицо. Вскоре после полуночи, когда качка стала усиливаться, он отнес ей самонадувной спасательный жилет и спасательный пояс, карабин которого он собственноручно защелкнул на леере. Он спросил ее, как она себя чувствует, она ответила: прекрасно, спасибо, и он про себя ухмыльнулся, так как совсем недавно, когда он спускался за жилетами и поясами, он видел вскрытую пачку биодрамина на койке, которую ей отвел Пилото. Как бы то ни было, но, видимо, сидеть ей здесь, на ночном ветру, было лучше, чем лежать в каюте. Даже если ты чувствуешь себя прекрасно, сказал Кой, я бы на твоем месте пересел на другой борт, подальше от выхлопных газов. Танжер ответила, что ей хорошо и здесь. Он пожал плечами, вернулся в кокпит; она еще минут десять держалась, но потом все-таки пересела.

В четыре утра на вахту заступил Пилото, а Кой пошел поспать. В своей узкой кормовой каюте, где едва помещалась койка и шкафчик, он лег как был, одетый, на спальный мешок, и через несколько минут уже спал, провалившись в забытье без снов, в котором тенями проплывали корпуса затонувших кораблей в фантасмагорической зеленоватой тьме.

Разбудил его солнечный луч, проникший в иллюминатор и покачивающийся в одном ритме с «Карпантой». Он сел на койке, потер шею и подбитый глаз, оцарапав руку о двухдневную щетину. Пора бы уж и побриться, сказал он себе. Он прошел по узкому коридорчику к душевой и по дороге заглянул в другую кормовую каюту, в которой и дверь, и иллюминатор были открыты, чтобы устроить сквозняк. Танжер спала на животе, не сняв жилета и спасательного пояса. Лица было не видно, его закрывали растрепанные светлые волосы. Ноги в теннисных туфлях свешивались с койки. Опершись о косяк, Кой послушал, как она дышит – иногда неровно, иногда с тихим стоном. Потом пошел бриться. С глазом все было не так уж плохо, челюсть болела сильно, но только когда он зевал. Несмотря ни на что, думал он, утешая себя, свидание на смотровой площадке кончилось лучше, чем могло бы. Эта мысль ему понравилась, он включил воду, помылся, потом в микроволновке подогрел кофе; одну чашку, стараясь, чтобы не пролилось ни капли, выпил сам, вторую понес наверх, для Пилото. Высунувшись из люка, Кой увидел его голову – вязаная шапка и седая борода на бронзовом лице. На траверзе по левому борту угадывался андалусский берег, примерно в двух милях.

– Стоило тебе уйти спать, она траванула через борт, – сообщил Пилото, забирая у Коя чашку с горячим кофе. – Ее вывернуло до самого жвака-галса.

Ишь гордая, подумал Кой. Он очень жалел, что не видел этого зрелища: высокомерная царица морская, дна морского владычица, перегибается через борт, и ее выворачивает. Блеск.

– Не могу поверить.

Но было ясно, что он верит. Пилото задумчиво смотрел на него.

– Она будто только и ждала, чтобы ты убрался отсюда…

– В этом можешь не сомневаться.

– Но она ни разу не пожаловалась. Когда я подошел и спросил, не могу ли чем помочь, она послала меня к черту. Потом, немного придя в себя, отправилась спать, белая, как привидение.

Пилото отпил немного кофе и прищелкнул языком, как всегда, когда приходил к какому-то выводу.

– Не знаю, почему ты улыбаешься, – сказал он. – Девочка-то с характером.

– Даже слишком. – Кой горько усмехнулся. – Даже слишком.

– Но я ведь видел, как она из последних сил добиралась до подветренного борта… И не спешила. Шла медленно, боялась сделать резкое движение.

А когда потом проходила мимо меня, я видел: она белая, как стенка, но пороху хватило пожелать мне спокойной ночи.

После этого Пилото некоторое время молчал.

Вероятно, размышлял.

– Ты и правда уверен в том, что делаешь?

И протянул Кою чашку, предлагая допить кофе.

Кой отхлебнул один глоток и вернул чашку Пилото.

– Я уверен только в тебе.

Пилото почесал затылок под шапкой и через минуту кивнул. Не похоже было, что он удовлетворен ответом. Он прищурился, глядя на трудно различимую землю, которая едва темнела в густом тумане на севере.

Парусники им встречались редко. Туристический сезон на Коста-дель-Соль еще не начался, и в поле их зрения находились только два спортивных судна, одномачтовый француз, а потом и голландский кеч, которые шли в сторону Гибралтарского пролива.

К вечеру на траверзе города Мотриль противоположным курсом в полукабельтове от них прошла шхуна с английским флагом на бизань-мачте. Остальные были рыбаки, занятые ловом, и из-за них «Карпанте» то и дело приходилось маневрировать.

Правила предупреждения столкновений предписывают любому кораблю держаться как можно дальше от рыболовецких судов, занятых ловом, и потому во время своих вахт – Пилото и Кой сменяли друг друга каждые четыре часа – Кою приходилось выключать авторулевого и браться за штурвал, чтобы не зацепить сеть или трал. Он это делал только потому, что так положено; рыбаков он недолюбливал, поскольку из-за них многие часы на мостике провел в состоянии полной неуверенности, когда по ночам испещрившие горизонт суденышки засоряли экран радара или когда они толпились на стоянках, особенно во время дождя и тумана. А еще он считал их мрачными эгоистами, которые без зазрения совести опустошают любой доступный им участок моря. Существование, исполненное опасностей и тяжкого труда, делало их угрюмыми, они жили со дня на день, уничтожая один вид рыбы за другим, не заботясь о будущем, которое не простиралось для них дальше завтрашнего дня. Самыми бессовестными среди них были японцы – при явном соучастии испанских дельцов и подозрительном попустительстве государственных органов, регулирующих рыбную ловлю, они уничтожали в Средиземном море красного тунца с помощью сверхсовременных гидролокаторов бокового обзора и малой авиации. Хотя, конечно, не только рыбаки были виноваты. Он видел задохнувшихся китов, которые погибали от того, что втягивали в себя вместе с водой полиэтиленовые пакеты, он видел, как целые стада дельфинов, обезумев от загрязнения моря, выбрасывались на берег, а дети и волонтеры, плача, пытались их вытолкнуть обратно в то море, в которое они не желали возвращаться.

Целый день они лавировали между рыбацкими суденышками, действия которых были совершенно непредсказуемы, на полном ходу они могли сделать правый или левый поворот, выбрасывая или поднимая сети. Кой с профессиональным спокойствием маневрировал, хотя при этом думал, что на мостике большого теплохода, в открытом море или в водах тех стран, которые не слишком следят за судоходством, моряки действовали бы с меньшей оглядкой.

Парусники и рыболовецкие суда теоретически пользуются преимущественным правом, но в реальной жизни им лучше держаться как можно дальше от мощных теплоходов, идущих на полном ходу под каким придется флагом да еще с экипажем, сокращенным арматором до минимума из соображений экономии и состоящим из индийцев, филиппинцев и украинцев, которыми командуют случайные офицеры; курс выбирается кратчайший ради экономии времени и топлива, на мостике вахта минимальная, особенно по ночам – машины без присмотра, вахтенный офицер клюет носом и практически полностью полагается на приборы. И если уж днем редко кто меняет ход и галс, то по ночам такой корабль превращается в смертельную угрозу для любого маломерного судна, которое попадается ему на пути, вне зависимости от того, что предписывается международными правилами предотвращения столкновений. Если такой теплоход на скорости в двадцать узлов, что означает двадцать морских миль в час, вдруг появляется из-за горизонта, он может за десять минут накрыть любое маленькое суденышко. Однажды, на переходе от Дакара до Тенерифе, сухогруз водоизмещением 7000 тонн, на котором Кой служил вторым помощником, налетел на рыбака. Было пять минут пятого, Кой только что сдал вахту на мостике «Гавайан Пайлот» и спускался по трапу в свою каюту, когда услышал с правого борта такой звук, будто что-то треснуло от носа до кормы. Он перегнулся через борт как раз вовремя, чтобы увидеть черную тень тонувших в кильватере обломков и свет фонаря, не сильнее, чем от слабенькой лампочки, который бешено плясал на воде, а потом пропал. Он быстро поднялся на мостик, где первый помощник спокойно смотрел на репитер гироскопа. Кажется, мы потопили рыбака, сказал Кой. Первый помощник, грустный и флегматичный индус по имени Гужрат, только молча посмотрел на него. Во время твоей или моей вахты, спросил он наконец. Кой ответил, что в четыре ноль пять слышал треск и видел огонь, который сразу же погас. Первый снова задумчиво посмотрел на него и вышел глянуть за корму, потом бросил взгляд на экран радара, который ничего особенного не показывал. Во время моей вахты не случилось никаких чрезвычайных происшествий, подвел он итог и отвернулся к гироскопу Позже, когда первый помощник донес соображения Коя до капитана – высокомерного англичанина, который писал судовые роли отдельно на британских подданных и отдельно на всех прочих, в том числе и офицеров, – тот счел, что не произошло ничего такого, что следовало бы записать в вахтенный журнал. Мы тут в открытом море, сказал он. Зачем усложнять себе жизнь.

Date: 2016-08-29; view: 264; Нарушение авторских прав