Зачем нужны духовные учителя? 1 page

ВОПРОС: Вы говорите, что нет необходимости в гуру, но как я могу найти истину без мудрой помощи и руководства, которые может дать только гуру?

КРИШНАМУРТИ: Вопрос заключается в том, необходим ли гуру или нет. Может ли истина быть найдена через другого? Некоторые считают, что да, некоторые считают, что нет. Вы хотите знать истину об этом, а не моё мнение, противопостав ленное мнению других. У меня нет мнения об этом. Это либо так, либо иначе. Важно ли вам иметь или не иметь гуру – это не вопрос мнения. Истина не зависит от мнения, каким бы глубоким, эрудированным, популярным, универсальным оно ни было. Истина выясняется в самом факте.

Прежде всего почему мы хотим иметь гуру? Мы говорим, что нам нужен гуру, потому что мы находимся в смятении, запутались и гуру может помочь; он укажет в чём истина, он поможет нам понять, он знает гораздо больше о жизни, чем мы, он будет действовать как отец, как учитель, обучающий нас жизни; у него широкий опыт, а у нас маленький; он поможет нам, благодаря своему огромному опыту и так далее и так далее. Это означает в основном, что вы обращаетесь к учителю, потому что вы находитесь в смятении, запутались. Если бы у вас была ясность, вы бы и близко не подошли к гуру. По-видимому, если бы вы были глубоко счастливы, если бы не было проблем, если бы вы полностью понимали жизнь, вы не пошли бы ни к какому гуру. Надеюсь, вы понимаете значимость этого. Из-за того, что вы в смятении, вы и ищете учителя. Вы идёте к нему, чтобы он дал вам направление в жизни, чтобы он прояснил ваше смятение и нашёл истину. Вы выбираете себе гуру, потому что вы в смятении, и вы надеетесь, что он даст вам то, о чём вы просите. Вы выбираете того гуру, который будет соответствовать вашим запросам; вы выбираете в соответствии с тем удовлетворением, которое он даст вам, и ваш выбор зависит от этого удовлетворения. Вы не выбираете гуру, который говорит: «Положитесь на самого себя»; вы выбираете гуру в соответствии с вашими предрассудками. Итак, пос кольку вы выбираете гуру ради удовлетворения, которое он даёт вам, вы не ищете истину, а только выход из смятения; и выход изсмятения ошибочно называете истиной.

Давайте сначала рассмотрим эту мысль о том, что гуру может прояснить наше смятение. Может ли кто-либо прояснить наше смятение? – смятение, которое является продуктом наших реакций. Мы создали его. Неужели вы думаете, что кто-то другой создал это – это несчастье, эту борьбу на всех уровнях существования, внутри и снаружи? Это результат того, что нам недостаёт знания о самом себе. Это происходит именно потому, что мы не понимаем себя, своих конфликтов, своих реакций, не понимаем, почему мы несчастны, – мы идём к гуру, который, как мы думаем, поможет нам освободиться от этого смятения. Мы можем понять себя только во взаимоотношении с настоящим; и само это взаимоотношение и есть гуру, а не кто-то извне. Если я не понимаю этого взаимоотношения, то что бы ни говорил гуру – бесполезно, ведь если я не понимаю взаимоотношений, моего отношения к собственности, к людям, к идеям – кто может разрешить этот конфликт внутри меня? Чтобы разрешить этот конфликт, я должен понять его сам, а это означает, что я должен осознавать себя во взаимоотношениях. Чтобы осознавать – не нужен никакой гуру. Если я не знаю самого себя – какая польза от гуру? Как политического лидера выбирают те, кто находятся в смятении, и потому выбор их также отражает их смятение, так же я выбираю и гуру. Я могу выбрать его только в соответствии со своим смятением; потому и он, подобно политическому лидеру, в состоянии смятения.

Важно не то, кто прав – я прав или правы те, кто говорит, что гуру необходим; выяснить, почему вы нуждаетесь в гуру, – вот что важно. Гуру существует для эксплуатации разного рода, но это не то, что нужно. Это даёт вам удовлетворение, если кто-то говорит вам, как вы продвигаетесь, но выяснить, почему вы нуждаетесь в гуру, – вот в чём всё дело. Кто-то другой может указать путь, но вы должны проделать всю работу, даже если у вас есть гуру. Вы перекладываете ответственность на гуру, потому что вы не хотите встретить проблему лицом к лицу. Гуру становится бесполезен, когда есть хотя бы крупица самопознания. Никакой гуру, никакая книга или священный текст не может дать вам самопознание: оно приходит, когда вы осознаёте себя во взаимоотношениях. Быть – это быть во взаимоотношении; непонимание взаимоотношения ведёт к несчастью, борьбе. Не осознавать своего отношения к собственности – одна из причин смятения. Если вы не знаете вашего истинного отно шения к собственности, это обязательно ведёт к конфликту, который увеличивает конфликт в обществе. Если вы не пони маете взаимоотношений между вами и вашей женой, между вами и вашим ребёнком – как может кто-то другой разрешить конфликт, возникающий из этих взаимоотношений? То же са мое с идеями, верованиями и так далее. Запутавшись в ваших взаимоотношениях с людьми, с собственностью, с идеями, выищете гуру. Если он настоящий гуру, он призовёт вас понять себя. Вы источник всякого взаимонепонимания и смятения; и вы можете разрешить этот конфликт только тогда, когда поймёте себя во взаимоотношениях.

Вы не можете найти истину через кого-то другого. Как вы можете? Истина не есть нечто статичное; у неё нет чёткого местонахождения; она не цель, не завершённость. Наоборот, она находится в живом процессе, она динамична, подвижна, бди тельна, жива. Как может она быть целью? Если истина – нечто фиксированное, это больше не истина; тогда это просто мне ние. Истина – неизвестное, и ум, ищущий истину, никогда не найдёт её, ибо ум состоит из известного, он является результатом прошлого, он от времени – что вы можете наблюдать сами. Ум – инструмент известного, поэтому он не может найти не известное; он может только двигаться от известного к известному. Когда ум ищет истину, истину, о которой он читал в книгах, эта «истина» является проекцией самого ума; ведь в этом случае ум просто ищет известное, более удовлетворяющее его известное, чем предыдущее. Когда ум ищет истину, он ищет проекцию самого себя, а не истину. В конце концов идеал является проекцией самого себя; он фиктивен, нереален. Реальным является то, что есть, а не противоположность. Но ум, который ищет реальность, ищет Бога – ищет известное. Когда вы дума ете о Боге, ваш Бог – это проекция вашей собственной мысли, результат влияния общества. Вы способны мыслить только об известном; вы не можете мыслить о неизвестном, вы не можете сконцентрироваться на истине. В тот момент, когда вы думаете о неизвестном, это просто проекция самого известного. О Боге или истине нельзя мыслить. Если вы мыслите об этом, это не истина. Истина не может быть найдена: она приходит к вам. Вы можете следовать только за тем, что известно. Когда умне раздираем известным, воздействием известного, только тогда может раскрыться истина. Истина в каждом листке, в каждой слезе; её нужно познавать каждый миг, от момента к моменту. Никто не может привести вас к истине; и если кто-нибудь ведёт вас, он может привести вас только к известному.

Истина может прийти только к тому уму, который свободен от известного. Она приходит в том состоянии, в котором известное отсутствует, не действует. Ум – это склад известного, местонахождение известного; для того чтобы ум пришёл в то состояние, в котором возникает неизвестное, он должен осознавать себя, свой предыдущий опыт, как сознательный, так и бессознательный, свои отклики, реакции и структуру. Когда присутствует полное осознание самого себя, тогда наступает окончание известного, тогда ум абсолютно свободен от известного. Только тогда истина может прийти к вам – без приглашения. Истина не принадлежит ни вам, ни мне. Вы не можете поклоняться ей. В тот момент, когда она становится известной, она нереальна. Символ не реален, образ не реален; но когда присутствует понимание своего «я», прекращение своего «я», в жизнь входит вечность.

О знании

ВОПРОС: В ваших словах я чётко уловил, что знания и обучение являются препятствием. Чему они препятствуют?

КРИШНАМУРТИ: Очевидно, что знания и обучение препятствуют пониманию нового, вневременного, вечного. Разви тие совершенной техники не делает вас творческим. Вы може те уметь замечательно накладывать краски, вы можете владеть техникой, но при этом не быть творческим художником. Вы можете уметь писать стихи, самые совершенные в техническом отношении, но при этом не быть поэтом. Разве быть поэтом не подразумевает способность воспринимать новое, чувствительную отзывчивость к чему-то новому, свежему? Для большинства из нас знание или обучение превратились в своего рода зависимость, и мы думаем, что, становясь знающими, мы будем творческими. Разве ум, заполненный фактами, стиснутый, зажатый фактами, знаниями, – способен ли он воспринимать что-то новое, неожиданное, спонтанное? Если ваш ум заполнен известным, разве остаётся в нём место для восприятия чего-то неведомого? Несомненно, знание – всегда об известном; и при помощи этого известного мы пытаемся понять неизвестное, нечто такое, что находится вне измерения.

Возьмём для примера очень обычную вещь, то, что происходит с большинством из нас: те, кто религиозен – что бы это сло во в данный момент ни означало, – пытаются представить себе, что такое Бог, или стараются подумать о том, что такое Бог. Они прочитали огромное количество книг о переживаниях разных святых, Учителей, Махатмах и прочих, и они стараются пред ставить или прочувствовать то, что является опытом другого; то есть вы пытаетесь подойти к неведомому, неизвестному при помощи знания, известного. Можете ли вы сделать это? Можете ли вы думать о чём-то, что не является известным? Думать вы можете только о чём-то, что вы знаете. Но здесь присутствует необычайное извращение, имеющее место в современном мире: мы думаем, что поймём, если у нас будет больше информации, больше книг, больше фактов, больше напечатанного.

Чтобы осознавать нечто такое, что не является проекци ей известного, необходимо просветить путём пониманияпроцесс знания, известного. Почему ум всегда цепляется за известное? Не потому ли, что ум всегда ищет определённости, уверенности, безопасности? Сама его природа заключена в известном, во времени; как может такой ум, сама основа которого в прошлом, во времени, пережить вневременное? Он может мыслить о неизвестном, формулировать, воображать его, но всё это абсурд. Неизвестное может возникнуть только когда известное понято, растворено, отметено. Это чрезвычайно сложно, потому что как только вы переживаете что-то, ум переводит это переживание в термины известного и сводит его в прошедшее. Не знаю, заметили ли вы, что всякое переживание немедленно переводится в известное, именуется, вносится в таблицы и в записи. Таким образом, движение известного есть знание, и очевидно, что такое знание, обучение, является помехой.

Представьте себе, что вы никогда не читали ни одной книги, религиозной или философской, и вам надо было найтисмысл, значение жизни. Как вы сделали бы это? Представьте, что не было ни Учителей, ни религиозных организаций, ниБудды, ни Христа и вам надо начать с начала. Как вы делали бы это? Сначала вам пришлось бы понять ваш процесс мышления, не так ли? – а не проецировать себя, свои мысли, в будущее и создавать какого-то Бога, нравящегося вам; это было бы слишком по-детски. Итак, вам пришлось бы сначала понять процесс своего мышления. Это единственный способ обнару жить что-то новое, не так ли?

Когда мы говорим, что обучение или знания мешают, пре пятствуют, мы не имеем в виду технические знания – как вести автомобиль, как управлять машинами – или эффективности, которую дают такие знания. Мы имеем в виду нечто совершенно иное: то чувство творческого счастья, которого не дадут никакие знания или обучение. Быть творческим в подлинном смысле этого слова означает быть свободным от прошлого в каждый момент, от момента к моменту, потому что именно прошлое постоянно затемняет настоящее. Просто цепляться за информацию, за опыты переживаний других, за то, что сказал кто-то другой, как бы велико это ни было, и пытаться приблизить свои поступки к этому – всё это знание, не так ли? Но чтобы обнаружить что-то новое, вы должны начать сами; вы должны отправиться в странствие, совершенно лишённое чего-либо, особенно знания, – ведь очень легко получить опыт при помощи знания или веры; но такой опыт – только продукт проекции своего ума и потому совершенно нереален, фиктивен, фальшив. Если вам предстоит открыть для себя то, что ново, не годится нести на себе груз старого, особенно знаний – знаний другого, каким бы великим он ни был. Вы пользуетесь знаниями как способом защиты своего «я», безопасности, и хотите быть вполне уверенными, что у вас такой же опыт, как у Будды, Христа или X. Но человек, который постоянно защищает своё «я» с помощью знания, совершенно очевидно не ищет истину.

Для открытия истины нет пути. Вы должны выйти в неописанное картами море – не будучи удручённым, не в поисках приключений. Когда вы хотите найти что-то новое, когда вы экспериментируете, ваш ум должен быть очень спокоен, не так ли? Если ваш ум загружен, заполнен фактами, знаниями, он препятствует новому; для большинства из нас трудность состоит в том, что ум стал таким важным, таким доминирующе значимым, что он постоянно вмешивается во всё, что может быть новым, во всё, что может существовать одновременно с известным. Так знания и обучение становятся препятствиями для тех, кто хочет искать, кто хочет попытаться понять то, что вне времени.

О дисциплине

ВОПРОС: Все религии настаивают на самодисциплине какого-либо рода для изменения инстинктов грубости в человеке. Святые и мистики утверждали, что именно с помощью самодисциплины они достигли божественного. Теперь же вы, похоже, полагаете, что такие дисциплины – препятствия для реализации Бога. Я в растерянности. Кто же прав в этом вопросе?

КРИШНАМУРТИ: Вопрос не в том, кто прав в этом. Что важно, так это выяснить истину этого для самого себя – не согласовывая это с каким-либо отдельным святым или с человеком, прибывшим из Индии или из какого-то другого места, чем экзотичнее, тем лучше.

Вы в ловушке между этими двумя: кто-то говорит – дисцип лина, другой говорит – никакой дисциплины. Обычно получается, что вы выбираете то, что более удобно, что больше удов летворяет: вам нравится этот человек, его взгляды, его личные качества, что он отторгает, что он приветствует, принимает и всё остальное в нём. Отодвинув всё это в сторону, давайте исследуем этот вопрос прямо и выясним истину этого для самих себя. В этот вопрос включено очень многое, и нам следует входить в это очень осторожно и тщательно.

Большинству из нас хотелось бы, чтобы кто-нибудь из авторитетов говорил нам, что следует делать. Мы выискиваем указания для поведения, поскольку наш инстинкт – находить ся в безопасности, больше не страдать. Кто-то сказал, что онпереживал счастье, блаженство или что вам угодно, и мы надеемся, что он скажет нам, что делать для приближения к этому. Это именно то, чего мы хотим: мы хотим такого же счастья, та кой же внутренней умиротворённости, радости; и в этом безумном мире смятения мы хотим, чтобы кто-то сказал нам, что нам делать. Это действительно основной инстинкт для большинства из нас, и в соответствии с этим инстинктом мы создаём образец, формируем наше действие. Разве Бог, разве это высочайшее, не имеющее имени и не измеримое словами, разве он приходит через дисциплину, путём следования определённому образ цу действия? Мы хотим приблизиться к определённой цели, к определённому результату, и мы думаем, что путём практики, дисциплины, подавления или высвобождения, сублимации или подмены окажемся способными найти то, что мы ищем.

Что включено в дисциплину? Зачем мы дисциплинируем самих себя? – если занимаемся этим. Могут ли дисциплина и разум идти вместе? Большинство людей чувствуют, что мы должны, применяя какой-нибудь род дисциплины, усмирять или контролировать грубость, уродливости в нас. Эта грубость, эта уродливость – контролируемы ли они путём дисциплины? Что мы подразумеваем под дисциплиной? Порядок действий, обе щающий награду, порядок действий, который, если следовать ему, даст нам то, что мы хотим – это может быть положительным или отрицательным; шаблон поведения, который, если практикуешь его с усердием, старательно, очень-очень ревностно, даст мне в конце то, что я хочу. Это может оказаться болезненным, но я намерен пройти через это, чтобы получить желаемое. Моё «я», которое агрессивно, эгоистично, лицемерно, тревожно, полно страха – вы знаете всё это, – это «я», которое и есть причина всего грубого в нас, мы хотим преобразовать, подчинить, разрушить. Как же сделать это? Может ли это быть сделано с помощью дисциплины? – или это может быть сделано путём разумного понимания прошлого своего «я», понимания того, что такое это «я», как оно обретает жизнь, и прочее? Должны ли мы разрушить грубость в человеке путём принуждения – или же с помощью разума? Разве разум – дело дисциплины? Давайте на время забудем, что было сказано святыми и всеми остальными людьми; давайте войдём в эту проблему сами, так, будто мы впервые взглянули на неё; тогда в конце этого мы можем получить нечто творческое, не только цитаты из сказанного другими людьми, что так тщетно и бесполезно.

Мы говорим сначала, что в нас присутствует конфликт: чёрное против белого, алчное против неалчного, и так далее. Я алчный, жадный – что ведёт к боли; чтобы освободиться от этой алчности, я должен дисциплинировать себя. То есть я должен сопротивляться любой форме конфликта, которая приносит мне боль, которую в данном случае я называю алчностью. Я говорю тогда, что это антиобщественно, это неэтично, это неправедно, и так далее и так далее – для сопротивления этому мы выдвигаем различные социально-религиозные резоны. Разрушается ли алчность, покидает ли она нас путём принуждения? Прежде всего давайте исследуем процесс, вовлечённый в подавление, в принуждение, в избавление, в сопротивление. Что происходит, когда вы делаете это, когда вы сопротивля етесь алчности? Это главный вопрос, не так ли? Почему вы сопротивляетесь алчности, и что это за сущность, которая говорит: «Я должна освободиться от алчности»? Сущность, которая говорит: «Я должна освободиться» – тоже алчность, не так ли? До настоящего момента алчность была выгодна, но теперь это болезненно; поэтому она говорит: «Я должна избавиться от этого». В этой мотивации избавления от алчности всё ещё действует алчность, ведь здесь желание быть чем-то, чем не являешься. Неалчность теперь предпочтительнее, поэтому я преследую неалчость; но мотив, намерение – по-прежнему быть чем-то, быть неалчным, – то есть по-прежнему алчность, несомненно; то есть опять негативная форма проявления «я».

Мы обнаружили, что быть алчным болезненно, по разным причинам, которые очевидны. Пока мы наслаждаемся ею, пока она оправдывает себя, никакой проблемы нет. Общество различными способами подталкивает нас быть алчными; религии также подталкивают нас различными способами. Пока это выгодно, пока это неболезненно, мы действуем под её влияни ем, но когда это становится болезненным, мы хотим сопротивляться ей. Это сопротивление и есть то, что мы называем дисциплиной против алчности; но освободимся ли мы от алчности путём дисциплины, путём сублимации, путём подавления? Любое действие со стороны «я», желающего освободиться от алчности, по-прежнему является алчностью. Следовательно, любое действие, любой ответ с моей стороны по отношению к алчности очевидным образом решением не является.

Прежде всего должен быть спокойный ум, нерастревожен ный ум – чтобы понять что-либо, особенно то, чего я не знаю, во что мой ум не может вникнуть – в то, что, говорит задав ший вопрос, является Богом. Чтобы понять что-либо, любую запутанную проблему – жизни или взаимоотношения, на самом деле, любую проблему, – должна быть определённая спокойная глубина ума. Приходит ли такая спокойная глубина путём какой-либо формы принуждения? Поверхностный ум может принудить себя, сделать себя спокойным; но, несомненно, такой покой является покоем распада, смерти. Он утрачивает способность к адаптации, гибкости, чувствительности. Так что сопротивление – не путь.

Но чтобы видеть это, требуется разум, не так ли? Видеть, что ум делается от принуждения тупым, – уже начало разумности, ведь так? – видеть, что дисциплина есть просто при способление к шаблону действия посредством страха. Это-то и вовлекается в дисциплинирование себя: мы боимся не получить того, что мы хотим. Что происходит, когда вы подвергаете дисциплине ум, когда вы подвергаете дисциплине сами себя? Вы становитесь очень жёстким, не так ли? – негибким, не быстрым, не способным приспособиться. Вы не знаете людей, которые подвергают сами себя дисциплине, – если есть та кие люди? Результат очевиден – процесс распада. Имеет место внутренний конфликт, который отодвигается, скрывается; но он здесь, полыхающий, обжигающий.

Итак, мы видим, что дисциплина, которая представляет со бой сопротивление, просто создаёт привычку, а привычка, несомненно, не может способствовать пониманию: ни привыч ка, ни практика – никогда. Вы можете стать очень умелыми, упражняя свои пальцы игрой на рояле целый день, делая что-то своими руками; но чтобы управлять руками требуется разум, и сейчас мы проникаем именно в этот разум.

Вы видите кого-то, кого вы считаете счастливым или же достигшим понимания, и тот делает определённые вещи; вы, желая такого же счастья, подражаете ему. Это подражание называется дисциплиной, не так ли? Мы подражаем, чтобыполучить то же, что имеет другой; мы копируем, чтобы быть счастливыми как он – как мы считаем. Можно ли найти счастье путём дисциплины? Практикуя определённое правило, прак тикуя определённую дисциплину, модель поведения – свободны ли вы при этом? Совершенно очевидно, что для раскрытия должна быть свобода, разве не так? Чтобы открыть что-то, вы должны быть внутренне свободны, это очевидно. Свободны ли вы, формируя свой ум определённым образом, который вы называете дисциплиной? Очевидно, что нет. Вы же тогда просто механизм повторения, который сопротивляется в соответствии с определённым умозаключением согласно некоторой модели поведения. Свобода не может прийти путём дисциплины. Свобода может прийти только с разумом; и разум этот пробуждён – то есть вы имеете этот разум – в тот момент, когда вы видите, что любая форма принуждения отрицает сво боду как внутренне, так и внешне.

Первым требованием, не с позиций дисциплины, является, несомненно, свобода; только добродетель даёт эту свободу. Алчность, гнев, злоба, горечь – во всём этом заложено смятение. Когда вы видите это, вы, несомненно, свободны от них; вы не сопротивляетесь им, но вы видите, что открывать вы можете только в свободе и что любая форма принуждения свободой не является, а потому и открытия никакого нет. Что делает добродетель – она даёт вам свободу. Недобродетельный человек – человек запутанный, сбитый с толку; будучи запутанным, сбитым с толку, в смятении – как вы можете открыть что-либо? Как вы можете? Добродетель – не конечный продукт дисциплины, добродетель – свобода, и свобода не может прийти через действие, которое само по себе ни добродетельно, ни правдиво. Наша трудность в том, что большинство из нас читают так много, большинство из нас поверхностно следуют столь многим дисциплинам: подниматься каждое утро в определённый час, сидеть в определённой позе, стараться удержать наши умы в определённом направлении – вы знаете, практика, практика, дисциплина, поскольку вам было сказано, что если вы будете делать эти вещи несколько лет, то в результате этого вы обретёте Бога. Возможно, я высказал это жёстко, но именно это и есть основа нашего мышления. Конечно, Бог ведь не приходит так же легко, как всё это? Бог – не просто вещь для обмена: я делаю это, а вы даёте мне то.

Большинство из нас настолько обусловлены внешними влияниями, религиозными доктринами, верами и нашими собственными требованиями приблизиться к чему-то, добыть что-то, что для нас очень трудно продумывать эту проблему заново, не ду мая в терминах дисциплины. Сначала мы должны видеть очень ясно всё, что включает в себя дисциплина, как она сужает ум, ограничивает ум, подчиняет, подталкивает ум к определённому действию – с помощью нашего желания, посредством различных влияний и всего остального того же рода; обусловленный ум, сколь «добродетельной» ни была бы эта обусловленность, лишён возможности быть свободным и потому не может понимать реальность. Бог, реальность или как вам угодно – название не имеет значения – может прийти только когда присутствуетсвобода, а свободы нет, когда есть принуждение, положительное или негативное, посредством страха. Свободы нет, есливы ищете результат, ибо вы привязаны к этой цели. Вы можете быть свободным от прошлого, но будущее вас держит – не свобода и это. Только в свободе можно открыть что-либо: новую идею, новое чувство, новое восприятие. Любая форма дисциплины, политическая или религиозная, которая основана на принуждении, отрицает эту свободу; и пока дисциплина – то есть под чинение действию с намеченной целью – ослепляет, ум никогда не сможет быть свободным. Он может функционировать лишь в этой колее, подобно граммофонной пластинке.

Так что с помощью практики, путём привычки, путём культивирования шаблона ум только достигает того, что он сам себе наметил. Следовательно, он не свободен; поэтому он не может представить себе того, что неизмеримо. Осознавать весь этот процесс – почему вы постоянно подгоняете себя под обще ственное мнение; под определённых святых; весь этот бизнес подчинения мнению, либо святого, либо соседа, что одно и то же, – осознавать всё это приспособление путём практики, с помощью тонких способов подавления себя, отрицания, утверж дения, возвышения, всего, что включает приспособление к образцу, подчинение шаблону, – это уже начало свободы, из которой исходит добродетель. Добродетель, конечно, не культивирование определённой идеи. He-жадность, к примеру, если она преследуется как цель, больше уже не добродетель, не так ли? Это как если вы осознаёте, что вы не-жадны – добродетельны ли вы? Это как раз то, что мы делаем с помощью дисциплины.

Дисциплина, подчинение, приспособление, практика – все они только придают ещё большую силу сознанию, что выпредставляете собой что-то, только усиливают сознание собственной значимости. Ум практикует неалчность, и, следовательно, он не свободен от своего собственного сознания себя как неалчного; поэтому неалчен он не в реальности. Он просто набросил на себя новый покров, который он назвал неалчностью. Мы можем видеть целиком весь процесс всего этого: мотивация, желание результата, цели, приспособление к образцу, желание быть в безопасности в погоне за образцом – всё это просто движение от известного к известному, всегда в пределах процесса ума, заключающего себя в свои собственные рамки. Видеть всё это, осознавать это – начало разума, а разум не представляет собой ни добродетель, ни не-добродетель, он не может быть втиснут в образец ни добродетели, ни не-добродетели. Разум приносит свободу, а свобода – не вседозволенность, не беспорядок. Без этого разума не может быть добродетели; добродетель даёт свободу, а в свободе в жизнь вступает реальность. Если вы видите весь процесс целиком и полностью, во всей его сути, тогда вы обнаруживаете, что нет никакого конфликта. Это потому, что мы пребываем в конфликте и хотим убежать от этогоконфликта, мы и перебираем всевозможные формы дисципли ны, отрицаний и утверждений. Когда мы видим, что представ ляет собой процесс конфликта, вопроса о дисциплине нет, потому что тогда мы каждый миг понимаем пути конфликта. Это требует огромной бдительности – наблюдения себя всё время; удивительно здесь то, что хотя вы можете и не наблюдать всё время, но присутствует регистрирующий процесс, протекаю щий внутренне, и коль скоро есть такое намерение – чувствительность, внутренняя восприимчивость, чуткость всё время фиксирует картину, проекцию которой она может показать, когда вы будете спокойны.

Следовательно, это не вопрос дисциплины. Чувствительность никогда не приходит путём принуждения. Вы можете заставить ребёнка делать что-то, поставить его в угол, и он может затихнуть; но внутренне, возможно, у него всё кипит, и он, гля дя в окно, что-то делает, чтобы убежать. Это то, что мы всё ещё делаем. Так что вопрос о дисциплине и о том, кто прав и кто не прав, может быть разрешён только вами самими.

Итак, вы видите, мы боимся пойти не туда, потому что мы хотим быть успешными. Страх – подкладка желания быть дисциплинированным, но неизведанное не может быть поймано в сеть дисциплины. Напротив, неизведанное должно иметь свободу, а не шаблон вашего ума. Именно поэтому спокойствие ума столь существенно. Когда ум сознаёт, что он спокоен, это уже больше не спокойствие; когда ум сознаёт, что он не-жадный, свободен от жадности, ум опознаёт себя в новой одежде не-жадности – но это не спокойствие. Вот почему следует также в этом вопросе понимать проблему того, кто контролирует, и того, что контролируется. Они – не отдельные феномены, но единый феномен: контролирующий и контролируемое – одно целое.

Об одиночестве

ВОПРОС: Я начинаю осознавать, что я очень одинок. Что мне делать?

КРИШНАМУРТИ: Спрашивающий хочет знать, почему он чувствует одиночество. Знаете ли вы, что такое одиночество, осознаёте ли вы его? Я очень сомневаюсь в этом, ведь мы нивелируем себя в деятельности, в книгах, во взаимоотношениях, в идеях, которые действительно не дают нам осознавать одиночество. Что мы подразумеваем под одиночеством? Это ощущение пустоты, когда ничего нет, исключительной неуверенности, когда ни в чём нет опоры. Это не отчаяние, не безнадёжность, но чувство пустоты, чувство опустошённости, чувство растерянности. Уверен, мы все чувствовали это, счастливые и несчастливые, очень-очень активные и те, кто привержен знанию. Все они это знают. Это чувство настоящей неизбывности боли, боли, которую ничем невозможно прикрыть, хотя мы и пытаемся сделать это.