И он знает это настолько наверняка, что ему не нужно спрашивать мнения других.

БЕСЕДА ВТОРАЯ

В Ропшице, городе, где жил рабби Нафтали, у богатых лю­дей, чьи дома стояли отдельно или на окраине города, был обычай нанимать человека, чтобы тот присматривал за их собственностью по ночам.

Поздно вечером, когда рабби Нафтали бродил по опушке леса, он повстречал такого сторожа, прохаживавшегося взад и вперед. "На кого ты работаешь?" — спросил рабби. Сторож ответил и, в свою очередь, спросил: "А ты на кого работаешь?" Эти слова, как молния, поразили цадика. "Я еще ни на кого не работаю", — смущенно пробормотал он. Затем он долго прохаживался рядом со сторожем и нако­нец спросил: "Не поступишь ли ко мне в услужение?" "Охот­но, но что мне надо будет делать?" "Напоминать мне", - сказал рабби Нафтали.

СТОРОЖ

Однажды хасидского мистика Йозефа Якоба спросили: "В чем разница между раввином и цадиком?"

Раввин — обычный священник организованной религии, церкви, сина­гоги, храма. Цадик — восставший мастер, не принадлежащий ни к какой организации, только самому себе. Рабби — учитель, цадик - мастер. Учитель учит, но сам он не прошел преображения. Цадик тоже учитель, но он учит своей жизнью, самим своим существом, он — то, что мы в Индии называем "сатгуру" — просветленный мастер — это цадик в хасидской терминологии.

Итак, Йозефа Якоба спросили: "В чем разница между раввином и ца­диком?"

Мастер ответил: "Цадик помнит, рабби знает".

Рабби многое знает, но сам он не помнит. Он потерялся в своем зна­нии. Он может быть великим ученым, может быть большим спе­циалистом во всем, что касается священных текстов. Но цадик помнит! Может быть, он многого и не знает, а может быть и зна­ет, но это не важно. Он помнит, он помнит себя. И в этой памяти состоит вся разница.

Спрашивающему трудно было понять, и он попросил: "Объясните, по­жалуйста, подробнее". И хасид рассказал ему притчу.

Рассказывают, что однажды случилось так: принц своим дурным пове­дением разгневал отца. И уж так принц повел себя неделикатно, так не по-царски, что отцу пришлось изгнать его из королевства.

Но отец думал, что принц раскается, попросит прощения и вернется обратно. А принц просто исчез. Он не пытался искать связи с от­цом. Можно было подумать, что он только того и ждал, как бы сбежать из царства, как бы сбежать из дворца и от отца. Он бро­дил поблизости от царства, связался с компанией пьяниц, кар­тежников и проституток — худшим сбродом, какой только можно найти. Он стал одним из них. Но не только, постепенно он стал их вожаком. Конечно, он ведь все-таки принц, так уж ему на роду написано.

Прошло много лет. Отец все старел и старел, и все тревожился о благо­получии своего единственного сына. Видя приближающуюся смерть, он послал одного из самых умных своих министров вер­нуть сына обратно.

Министр отправился в роскошной золотой карете, с множеством слуг, чуть не полк отправился за ним. На некотором расстоянии от ла­геря оборванцев была раскинута величественная золотая палатка. Министр послал гонца к принцу, сам же не стал себя утруждать. Он остался вне лагеря: войти в него было ниже его достоинства. Нищий лагерь; немыслимо было ему войти в грязную дыру, в ко­торой жил принц и все эти падшие люди. Министр пытался най­ти контакт с принцем, но общение было невозможно: расстояние уж слишком велико. Так ничего у него не получилось, и он вер­нулся обратно.

Тогда послали другого, более мужественного. Он был отважен, он по­нял причину неудачи первого посланца: первый министр не умел общаться. И он поступил по-другому; он отправился одетый, как простолюдин, и без всяких слуг. Он просто пошел и смешался с этой компанией. Он стал у них своим; и постепенно, мало-пома­лу ему самому полюбилась их свобода. Во дворце было, как в тюрьме: никакой свободы. А здесь каждый был абсолютно свобо­ден. Никто никому не мешал, каждый был предоставлен сам себе. Конечно, это были пьяницы, но они были чудесные собеседники. Конечно, это были картежники, но они были премилые люди.