Во второй четверти XVIII века.

П осле смерти Петра I, наступило смутное время для русского государства и для Православной Церкви. При дворе стала усиливаться, а с воцарением Анны Иоанновны и восторжествовала немецкая партия, которая делала все, чтобы уничтожить Православие, русскую народность: под благовидным предлогом число духовенства уменьшилось, храмы оставались без причтов, народ без всяких средств к религиозно-нравственному воспитанию, запрещались даже книги, составленные в защиту Православной Церкви; поборники православия под ничтожными предлогами подвергались преследованиям, лишались своих мест и даже жизни. Например, Тверской епископ Феофилакт Лопатинский был лишен архиерейства, наказан батогами и, наконец, посажен в крепость единственно за то, что решился сказать слово в защиту Православия.

При таком состоянии церковных дел проповедь была практически невозможна, ибо не всякому благодать мученичества дается, как заметил один проповедник. Лишь Феофан Прокопович продолжал хвалить правительство, но едва ли эти похвалы были для кого-нибудь убедительны. После переворота 1741 г., возведшего на престол дочь Петра Елизавету, ситуация заметно изменилась. В правление Елизаветы мы видим ряд указов, отражающих заботу правительства о Церкви, ее служителях, о монастырях, о распространении православия среди иноверцев, на востоке России и в Сибири.

Среди прочего и проповедь обратила на себя особенное внимание Елизаветы. Для произнесения проповедей в придворной церкви в столицу вызываются епископы, архимандриты и священники; в великие праздники назначались для проповедничества синодальные члены. В то же время епархиальным архиереям было предписано, чтобы в праздничные дни в кафедральных соборах и монастырях непременно произносились проповеди наиболее подготовленными представителями духовенства. Из ряда многочисленных проповедников той эпохи наиболее выдающимися считаются Митрополит Новгородский Димитрий Сеченов, архиеп. Новгородский Амвросий Юшкевич, архиеп. Псковский Гедеон Криновский и архимандрит Кирилл Флоринский, ректор Московской академии.

Многие проповеди представляют собой панегирики Елизавете Петровне как защитнице православия, освободительнице России, наследнице Петра и т.п.

Проповедники активно боролись с новыми религиозными понятиями, занесенными в Россию лютеранами, особенно при Анне Иоанновне. Вот что говорит митр. Димитрий Сеченов об этом времени: “Было то неблагополучное время, когда враги наши до того вознесли свою главу, что дерзнули порочить догматы святой веры… Ходатаицу нашего спасения на помощь не призывали и заступления Ее не требовали; святых угодников Божиих не почитали; иконам святым не кланялись; знамения креста святого гнушались; предания апостолов и святых отцов отвергали; добрые дела, которыми взыскивается вечная мзда, отметали; в святые посты пожирали мясо, над поминовением усопших смеялись; существованию геены не верили...”

Вообще во многих проповедях речь идет о недостаточности одной веры для спасения, о необходимости Таинств, о почитании и призывании святых, о молитве за умерших и значении поминовения их. Характерен способ опровержения неправославных мнений: им противопоставляются не только доказательства из Св. Писания и святоотеческих творений, но и собственное сознание православных слушателей, и предание церковное; в них главным образом проповедники ищут опору для возражений еретическим воззрениям. От лютеранских притязаний на Русскую Церковь проповедники часто переходят ко вреду, причиненному иностранцами России вообще: религиозное усердие находило новую пищу в патриотизме.

Придворные проповедники касались также и новых философских взглядов на природу религии, которые вместе с иными веяниями эпохи Просвещения стали приходить к нам из Франции. Особенное их внимание обратило на себя деистическое учение о Промысле Божием в истории мира и человека, и вообще деистический взгляд на настоящую жизнь. Эпикурейские мнения, распространявшиеся в русском обществе, давали новые основания для уклоняющихся от идеала христианской жизни. Рисуя этот идеал, проповедники так же резко обличают отступления от него русских людей, как и отступления в вероучении лютеран и разных вольнодумцев. В этом смысле проповеди елизаветинского времени, и публицистические, и нравоучительные, дают богатый материал для характеристики нравственного состояния русского общества во второй четверти XVIII века.

Вот что говорил митр. Димитрий Сеченов в одном из своих слов: “Осмотрим же, как любим Христа. Люблю Христа, но у меня в различных селах каменные палаты, прекрасные покои, бани, поварни изрядно устроены; а Церкви Христова в тех же селах без покрова погнили. Люблю Христа, однако, у меня запонки, пряжки, табакерки золотые, чайники и рукомойники серебряные; и а в церкви Христовой свинцовые сосуды... Люблю Христа: сам шампанские и венгерские вина вместо кваса употребляю, а в церковь ничего не посылаю. Люблю Христа: чести искать, богатства собирать, пиршествовать, суесловить, хвастать, веселиться, забавляться день и ночь легко, не скучно..., иные за кабаками, за торгом, за обедами церкви не знают. Люблю ближнего: кому честь или правительство вручит, не рассуждает, что власти от Бога учинены не на иной конец, токмо благотворить ближним, помогать бедным, заступаться за обидимых, защищать правду; сего и не мыслит и говорить с бедными не хочет, но яко фараон гордится, честию тешится, славой веселится, радуется, что все его почитают, кланяются, боятся... Милости ли сыскать, с ног до головы обдерут; не одежду, но и кожу готовы снять, а когда станешь больше правды искать, то и в сибирских странах места не сыщешь.”

В другом поучении митр. Димитрий Сеченов описывает небрежение современников о душе и их заботливость о теле: “Поносим праотца нашего, что за яблоко душу продал, а мы за чарку винца, за ласкательство, за малую славицу, в суде за гостинец, в торгу за копейку, в пост святой за курочку душу нашу промениваем.”

В плане внешнего оформления проповеди этой эпохи не представляют ничего нового: та же форма слов, тот же публицистический характер, то же смешение шуточного с серьезным, фривольного, тривиального с высоким. Схоластическая теория гомилетики дает о себе знать некоторыми частными чертами, например, приемом толкования имени (особенно в словах Флоринского и Юшкевича), встречается часто неуместное употребление иностранных слов вместо русских или церковнославянских (например, митр. Дмитрия).

Сеченов называет преп. Иоанна Дамаскина “философии и богословия прехрабрым кавалером, монашеских ликов генералом,” но уже чувствуется в проповеди иной дух: она становится ближе к действительной жизни и имеет целью исправить религиозно-нравственное состояние общества.