Начало новой жизни Жанны и князя 2 page

— Я вам уже сказал, — перебил И. князя, — что речь вашей жены и ее руки восстановятся довольно скоро. Что же касается ног, то ими она владеть вряд ли будет до смерти. Но смерть ее наступит относительно еще не скоро; и вам придется вынести тяжкий крест ухода за ней в течение не менее двух лет, а то и более. Сердце у нее исключительно здоровое. Не смотрите на эту предстоящую вам жизнь как на наказание. Великая мудрая жизнь не знает наказаний. Она дает каждому человеку возможность созревать и крепнуть именно в тех обстоятельствах, которые необходимы лично каждому, и только ему одному. В данном случае вы не о себе думайте, а о вашей жене. Старайтесь всей добротой сердца раскрыть ей глаза. Объясните ей, что нет смерти, как и нет разъединенной жизни одной земли. Есть единая вечная жизнь живой земли и живого неба. Это жизнь вечного труда всей вселенной на общее благо. Жизнь, духовная жизнь света и радости, включенная в плотные и тяжелые формы земных тел людей. И вся земная жизнь человека — это не одно данное конечное существование от рождения до смерти. Это ряд существований. Ряд плотных, видимых форм, в них всегда влита единая, вечная жизнь, неизменная и только меняющая свои условные временные земные формы. Я буду иметь с вами еще не один разговор на эту глубочайшую тему, если вас это интересует. Сейчас я хотел только, чтобы вы осознали все величие и смысл каждой земной жизни человека, чтобы вы поняли, как он должен ясно видеть все вещи в себе и вовне. И какую мощь в себе носит каждый, если он научился владеть собою, если он может — в одно открывшееся его знанию мгновение — забыть о себе как о временной форме и постичь глубокую любовь в себе, чтобы ею внести помощь мира в другое сердце. Пройдемте к вашей жене, вам теперь предстоит стать ей слугой самоотверженным и щадящим. Я вам вскоре окончательно скажу, в какой срок ей можно будет уже вставать и проводить дни в кресле.

С этими словами И. поднялся. Я внимал его словам, стараясь не пропустить ни единого. Но все было для меня так ново и неожиданно, что я ничего не понял до конца, ничего не смог уложить в логическую цепь мыслей.

По растерянному лицу князя я видел, что и он понял не больше моего, хотя слушал он И. в каком-то благоговейном экстазе.

Мы поднялись, и все втроем вошли в комнату княгини.

Как эта комната сейчас отличалась по своему внешнему виду от лазаретной каюты, представившейся нашим глазам на пароходе, когда капитан приказал ее открыть во время скандала и криков княгини. Окна были открыты, завешены гардинами так, что в комнате была полутьма. Благоухали всюду расставленные цветы, и царил образцовый порядок.

На высокой прекрасной постели лежала в красивом батистовом халате княгиня. Возле постели сидела сестра милосердия, поднявшаяся нам навстречу.

На шум шагов княгиня повернула голову в нашу сторону. Лицо ее не носило больше того бессмысленного идиотского выражения, которое было на нем в последний раз, и только вокруг рта оставалась еще синева.

В глазах ее, впившихся в И., было сознание окружающего. Она пыталась поднять руку, но по телу ее пробегали только судороги. Глаза ее с мольбой устремились к князю и из них покатились на дряблые и бледные щеки ручьи слез.

Князь подошел к постели, поднял безжизненную руку жены, поцеловал ее и сказал:

— Вы хотите приветствовать доктора, моя дорогая?

На этот раз уста больной чуть улыбнулись, и подошедший И. взял из рук князя мертво лежавшую в них руку княгини.

— Не делайте никаких напряжений, княгиня, — сказал он ей, считая пульс. — ваше дело идет хорошо. Сейчас вы уже вне опасности. И если вы будете аккуратно днем и ночью выполнять мои приказания, я ручаюсь вам за полное выздоровление ваших рук, за полный возврат вашей памяти и речи. Но надо научиться самообладанию и терпению. Вы всю жизнь не знали, что такое самообуздание, и только поэтому пришли к такому печальному концу. Перестаньте плакать. Теперь вам необхо-димо сосредоточить свою мысль на желании не только выздороветь, но и создать вокруг себя кольцо радостных, довольных и счастливых людей. Только радость и мир, которыми вы наполните всю атмосферу вокруг себя, могут помочь мне вылечить вас. Если от вас будут исходить злобные или раздраженные мысли и чувства, я буду бессилен помочь вам. Вы сами должны слиться в доброжелательстве и любви со всеми теми, кто будет вокруг вас.

По лицу старухи все лились потоки слез, которые осторожно отирал расстроенный князь. Из уст ее, пытавшихся все время что-то сказать, вырвалось вдруг диким, страшным, свистящим голосом слово «прощение». Как звук оборванной струны прозвенело это слово, сменяясь могильной тишиной. И я почувствовал уже знакомое мне ощущение тошноты и головокружения, когда меня обнял И. за плечи, шепнув: «Мужайся, думай о Флорентийце и призывай его на помощь».

Некоторое время в комнате царила полная тишина. И. стоял возле княгини, все еще держа ее руку в своей. Постепенно лицо ее перестали подергивать судороги, слезы больше не текли по щекам, и оно стало более похоже на живое, а не на ужасную, гримасничающую маску.

И. велел мне достать из аптечки два лекарства, смешал их, развел в них какой-то порошок красного цвета из флакона, которого я еще не видел и который показался мне золотым. Жидкость, закипев, стала ярко-красной. Я поднял голову княгини, а И. осторожно вливал ей лекарство в рот.

Как только с большим трудом последняя капля была проглочена, княгиня глубоко, облегченно вздохнула, закрыла глаза и задремала.

Мы все вышли из комнаты, предупредив сестру милосердия, что больная может проспать около суток без просыпу.

Мы снова вошли в кабинет князя, присели на прежние места, и И. сказал:

— У меня к вам просьба, князь. Вы все время стремитесь отблагодарить нас с братом за оказываемую помощь вашей жене.

— О, нет, не только жене, но и мне вы явились новым смыслом жизни, которую я считал загубленной! — вскричал князь. — Вы ведь не знаете, что порыв заставил меня жениться на моей теперешней жене. Я вообразил, что спасаю ее от тысячи новых ошибок. И ни от чего не спас, а оказался сам слаб и попал в презренное и бедственное положение. Вы не знаете...

— Я знаю, — перебил его И., — что вы и благородный, и очень честный, и добрый человек. Вот к этой-то доброте я и хочу сейчас обратиться. Вы, вероятно, слышали, что капитан и мы помогли одной бедной француженке с двумя детьми добраться до Константинополя. Она рассчитывала здесь отыскать своих родственников. Но, я думаю, найти их она не сможет. Здесь мы ее оставляем под покровительством одной чэдной семьи. Но бедняжка так молода, неопытна и плохо воспитана, что, несомненно, создаст себе много трудностей, из которых ей самой будет, пожалуй, и не выбраться. У нее вспыльчивый, неуравновешенный характер. И ваш такт и доброта помогут ей разбираться в жизненных встречах. Мы вскоре уедем, вам же придется здесь жить не менее полутора-двух лет, так как движение для вашей жены смертельно опасно. Если вы согласны, пойдемте с нами к Жанне Моранье. Мы вас познакомим с ней, и я буду спокоен, что у Жанны будет надежный и честный покровитель.

— Я буду очень счастлив, — ответил князь, — если мне удастся сделать что-либо хорошее для мадам Жанны. Но я сам так мало верю в свои силы и так горько переживаю разлуку с вами. Я готов хоть сию минуту идти к ней. Я буду видеть в ней только то сердце, которому я должен отдать всю мою благодарность вам, и перенесу на нее всю преданность вам.

Расставаясь, мы условились с князем, что завтра после визита к княгине, около полудня, пойдем все к Жанне.

Мы возвратились домой, и я был так утомлен, что немедленно должен был лечь в постель, совершенно ничего не соображая. Мысли мои все спутались, и я не помню, как заснул.

Довольно поздним утром следующего дня я был разбужен стуком в дверь моей комнаты, звенящий голос капитана стыдил меня за леность и поздний сон.

— Я уже сто дел сделал. Мой пароход уже отведен в док для ремонта, солнце успело порядком нажечь улицы, а вы все нежитесь, будущий великий человек? Я голоден как гончий пес. Вставай, Левушка, скорее я закажу завтрак, и мы его уничтожим на твоем балконе, если ты принимаешь меня в компанию, — громко продолжал говорить через дверь капитан.

Я ответил согласием, быстро проскочил в ванную, и через четверть часа мы уже сидели за столом.

И. ушел из дома, не оставив мне записки, из чего я понял, что он скоро вернется. И действительно, вскоре послышались его шаги, и он вышел к нам на балкон, как-то особенно сияя свежестью и красотой.

Поздоровавшись с нами, он осведомился у капитана о состоянии его парохода.

Лицо капитана омрачилось. Судно нуждалось в довольно серьезном ремонте; задержка парохода, где большая часть грузов и пассажиров направлялась дальше, создавала ему много осложнений и беспокойств.

— Но ваше присутствие, доктор И., мне так дорого; встречу с вами я считаю одной из самых значительных в своей жизни! И потому я готов был бы вынести вдвое больше беспокойств, только бы провести еще некоторое время в вашем обществе, если это для вас не тягостно, — докончил тихим голосом капитан, глядя на И. Его глаза сейчас смотрели печально. И это был вовсе не тот «волевой» капитан, тот «царь и бог» своего судна, перед которым трепетали и команда, и путешествующие.

Еще раз я видел новую грань души человека, и еще раз пришлось убедиться в необычайной разнице между тем, что видишь, и тем, что живет в человеке.

— Я тоже очень счастлив, что встретил вас, дорогой капитан, — ответил ему И. — И я не только не тягощусь вашим обществом, но, наоборот, в моем сердце живет большая братская дружба к вам. Сегодня я получил чудесные вести и о брате Левушки, и о своем близком друге Ананде, которого я ждал сюда не так скоро. Твой брат и Наль, Левушка, обвенчаны в Лондоне в присутствии Флорентийца и его друзей. Что же касается Ананды, то он рассчитывает через десять дней быть уже здесь. Мне бы очень хотелось, капитан, чтобы ваши заботы на некоторое время задержали вас здесь. Ананда — это такое высокое превосходство над обычным человеком, что свидание с ним, одно понимание, чего может достичь на земле человек из одинаковой с вами плоти и крови, ввело бы вас в высший круг идей, по сравнению с тем, чем вы живете сейчас. Я читаю в вашей душе целый томик вопросов, который все нарастает по мере нашего сближения. Можно было бы составить не только серию вопросов и ответов, но целый круг чтения «на каждый день», если бы изложить в литературной форме бурление вашего духа. Но все ваши вопросы нарастают именно потому, что я не так высок в своих знаниях и духе, как Ананда. Характерный признак присутствия среди людей истинного мудреца: вопросы не нарастают, а стихают. В сознании людей растет активность не ума, а интуиции. Подсознание вводит в гармонию их мысль и сердце, потому что атмосфера мудреца указывает каждому тщету и иллюзорность одних личных достижений и желаний. Я уверен, что встреча с Анандой убьет в вас целый караван кастовых и национальных предрассудков. В вас так много истинно ценного, истинно прекрасного, чем не могут похвастаться окружающие вас, ваши социально равные приятели.

Папироса капитана погасла, вино осталось недопитым; он сидел неподвижно, глядя в прекрасное лицо И. точно под гипнозом. В водворившемся молчании слышны были только шум города да изредка гортанные выкрики восточных разносчиков.

Каждый из нас ушел в самого себя, и никто не хотел нарушать молчания, в котором, очевидно, каждый по-своему создавал и переживал образ великой мудрости.

— Да, если вы говорите так о другом человеке, вы, выше которого я — человек — не видел человека, то каков же должен быть он, ваш Ананда? — отирая лоб, все таким же тихим голосом сказал капитан.

Я хотел ему сказать, что еще выше Ананды я видел человека, моего друга Флорентийца. Но внезапно почувствовал то особое состояние легкости во всем теле, ту собранность всего внимания в одну точку, которые каждый раз предшествовали видению образа или слышанию голоса тех, кого в этот миг со мной не было.

Я вдруг вздрогнул, точно меня ударил электрический ток, и увидал Ананду сидящим за столом в той позе, в какой я увидел его ночью в его доме.

«Не бойся и не беспокойся. И. не забыл ни о Флорентийце, ни о сэре Уоми. Но о них сейчас говорить не следует. Старайся больше молчать. Ценность слова так велика, что иногда одно произнесенное не вовремя слово может погубить целый круг людей. Дождись моего приезда», — поговорим.

Когда я сейчас это рассказываю, это кажется длительным. Но тогда все это мелькнуло, как мгновение молнии.

Я протянул руки к Ананде, очевидно, я что-то сказал, так как капитан в одно мгновение был подле меня, подавая мне стакан с вином.

— Бедный мальчик! Опять ваша голова заболела? — нежно спросил он.

И. тоже подошел ко мне, ласково улыбаясь, и по его сверкающим глазам я понял, что он знал истинную причину моего внезапного беспокойства.

Моя мнимая болезнь отвлекла внимание капитана от нашего разговора. Побыв с нами еще несколько минут, он отправился снова хлопотать по своим многочисленным делам. Вечер у него тоже был занят, и мы условились встретиться на следующий день часов в пять. Он хотел свезти меня обедать в какую-то знаменитую «Багдадскую» кондитерскую, уверяя, что я там увижу и не такие сюрпризы, как живая черная женщина. Я на все был согласен, лишь бы скорее остаться с И. и узнать подробности о брате и Наль.

Проводив капитана, И. вернулся ко мне на балкон и присел на кушетку, где я все еще лежал, чувствуя себя и на самом деле не очень крепким.

— Ты будешь несколько разочарован, милый друг, так как я сам знаю почти только то, что сказал тебе о Наль и твоем брате. Ананда вообще скуп на подробности. А на этот раз он особенно следит за каждым своим словом, которое посылает нам. У тебя такой вид, точно ты огорчен свершившимся браком? — спросил меня И.

— Я не огорчен, конечно, — ответил я. — Если в браке счастье моего брата и Наль, значит, ценность их жизни — для них самая главная сейчас, — ими достигнута. Но по всей ситуации вещей я представлял себе здесь нечто огромное, гораздо большее, чем самый обыкновенный брак.

И. неожиданно для меня весело-превесело рассмеялся, обнял меня, погладил нежно по моей неразумной голове и сказал:

— Откуда же ты взял, мой дорогой философ, что брак — это такое простое и обыкновенное дело? Брак зависит от тех людей, кто в него вступает. И могут быть браки огромного значения, вовсе не только личного для тех людей, кто в них вступает. Всякий брак, как ячейка рождения и воспитания людей, дело чрезвычайно важное и ответственное. Люди — отцы и матери, — если они поднялись до сознавания себя единицами всей вселенной, если их трудовой день вносит красоту в единение всех людей, будут готовы к воспитанию новых человеческих жизней; они будут проводить свои системы воспитания, не в словах, но на собственном живом примере увлекать своих детей в красоту. Если же они поднялись до больших высот творчества, они составляют те ячейки, где воплощаются будущие великие люди, творцы и гении, чье вдохновение составляет эпохи в жизни человечества.

Гармония семьи не в том состоит, чтобы все ее члены думали и действовали одинаково, имели или не имели тайны друг от друга. А в той царственно расточаемой любви, где никто не требует обязательств друг от друга, в той высочайшей чести друг другу, где нет слов о самопожертвовании, а есть мысль о помощи, о радости быть полезным. Все это, Левушка, встает перед тобой, как поток вопросов, и я уже говорил, приедет Ананда — у тебя забурлит творческий дух, а не вопросный водопад Ниагары. Об одном только должен ты подумать, и подумать очень крепко: в сердце твоем уже не раз шевелился червь ревности. Большего ужаса, чем пронизать свою жизнь припадками ревности, нельзя себе и представить.

Всю жизнь себе и всем окружающим можно отравить и даже потерять весь смысл долгой жизни только от того, что дни были разъедены ревностью. Можно иметь великий талант, можно увлечь человечество в новые грани литературы, музыки, скульптуры, — и все же создать себе такую железную клетку страстей в личной семейной жизни, что придется века изживать ту плесень и грибы на своем духе, что нарастил в ревнивой семейной жизни. И наоборот, одна прожитая в мире и гармонии жизнь проносится над человеком века и века как очищающая атмосфера, как невидимая помощь и защита ему.

Не задумывайся сейчас над вопросом брака твоего брата. Много пройдет времени, раньше чем ты поймешь великий смысл его жизни и проникнешь в духовный его мир. Ты до сих пор его знал как любимую и нежную няньку, как воспитателя и отца.

Встань, дружок. Вот тебе часть пилюли Али. Пойдем к князю, которого мы обещали сегодня познакомить с Жанной. Что касается твоего брата, то поверь: легкомысленного решения или вопроса о самопожертвовании для спасения Наль здесь быть не может. Здесь один из величайших моментов его жизни. Отнесись к нему с полным уважением и даже благоговением.

Я принял лекарство, захватил свою аптечку и молча пошел за И.

В доме князя мы нашли все ту же атмосферу болезни и угнетения. Князь, провожая нас в комнату жены, рассказывал о беспрерывных попытках княгини улыбнуться и говорить, попытках мучительных для всех, не приводящих ни к каким результатам.

— Здравствуйте, княгиня, — сказал И., наклоняясь над измученным, старческим лицом больной, которая казалась тяжелой, мертвенной массой среди чудесных, благоухающих цветов.

Княгиня с трудом подняла веки, но, увидав И., совершенно преобразилась. Глаза блеснули сознанием, губы сложились в улыбку без всякой гримасы.

— Вы прекрасно себя ведете. Я очень доволен вами, — говорил И., держа старуху за руку. — Можно отодвинуть часть гардин и впустить в комнату солнце, — обратился он к сестре милосердия. Когда солнце осветило комнату, я поразился, с каким вкусом, с какой тщательной заботливостью она была обставлена. Казалось, князь, забывший совершенно о своей Бог весть чем обставленной комнате, перенес сюда все свое внимание, чтобы вознаградить больную за ее страдания.

Я оценил, как высоко внутренне культурен должен быть этот человек, чтобы расточать свою доброту и заботы полумертвому телу своей ужасной супруги.

Мог ли бы я когда-нибудь дойти до такой высоты, чтобы забыть все горести и унижения совместной жизни и так ухаживать за женой, которая отравила бы мне мою молодую жизнь?

Мне даже холодно стало, когда я подумал, что такое представляло из себя существование князя как «жизнь». Мысли мои увели меня от действительности, — «Левушка — лови ворон» сидел вместо внимательного подлекаря, и очнулся я только от прикосновения И., смотревшего на меня с укором.

— Левушка, князь уже несколько минут ждет пилюлю Али и держит перед тобой стакан с водой. Этак мы долго задержимся здесь, и Жанна будет снова обижена на господина младшего доктора за его опоздание, — сказал он, улыбаясь только губами, а глаза его пристально и строго смотрели прямо в мои. Я покраснел и подумал, что он снова прочел все мои мысли, как я судил и копался в жизни князя.

Через несколько минут И. напоил больную красной кипевшей жидкостью, отдал сестре распоряжения, и мы вышли вместе с князем из дома.

До Жанны было не особенно далеко, но жара на улицах после тенистого и сравнительно прохладного дома князя, была нестерпима. Улицы, хотя считались центральными и главными, были зловонны и грязны. Пыль проникала в горло, и хотелось кашлять.

Наконец мы вошли в дом Жанны и сразу попали в атмосферу суеты, труда, веселой беготни и детского смеха.

Квартиры было не узнать. В пустой вчера передней стояла отличная деревянная вешалка, занявшая одну из голых стен. У другой стояло трюмо, столик, высокие стулья.

В магазине шла возня с установкой стеклянных шкафов и элегантных прилавков. Всем распоряжался сам Борис Федорович, только советуясь с Жанной и своей прекрасной дочерью Анной.

Но «благодать» не сияла сегодня в этой работе. Дивное лицо Анны казалось мне ликом с иконы, так много в нем было ласки и доброты. Я даже представить себе не мог этого мраморного лица в ореоле черно-синих кос таким божественно, нечеловечески добрым.

Но Жанна... нахмуренная, точно недовольная, едва цедящая слова в ответ на вопросы Строганова. Я не выдержал, пошел прямо к ней, и чувство у меня было такое, точно я иду с рогатиной на медведя.

— Вот как вы «легко» начинаете свое дело! Это что же, вы в благодарность И. так срамите его своей невоспитанностью? Сейчас же возьмите себя в руки, улыбнитесь и постарайтесь быть как можно внимательнее ко всем этим добрым людям, а особенно вежливы вы должны быть с тем новым другом, которого привел к вам сейчас И., — сказал, вернее выпалил я ей все это в лицо быстро, как из револьвера, выбрасывая горох французской речи.

Жанна, ждавшая, очевидно, что я подхожу к ней ласково здороваться, смотрела на меня ошалевшими глазами. Я не дал ей опомниться и продолжал осыпать ее своими гороховыми выстрелами.

— Скорей, скорей приходите в себя. Вспомните пароход и трюм, откуда вас вытащили. Не для того вас вводят в жизнь, чтобы вы упражнялись в своем дурном характере. Где же ваши обеты думать о жизни детей?

— Левушка, вы мной недовольны? Но вас так долго не было. Здесь все чужие; мне и страшно и скучно, — бормотала Жанна. Лицо ее было совершенно детски беспомощно.

— Чужие?! — воскликнул я возмущенно. — Да вы слепая! Посмотрите на лицо Анны. Какая мать может нести на своем лице больше любви и доброты? Сейчас же вытрите глаза и приветливо встретьте нового друга, — я вижу, И. ведет его к вам.

«Знала бы ты, что этот новый друг — не кто иной, как муж преследовавшей тебя на пароходе княгини», — подумал я сам в ту минуту, когда И. знакомил Жанну с князем. И вся комическая сторона дела так ярко сверкнула в моем уме, что я не выдержал и залился своим мальчишеским смехом.

— Эге, — услышал я смеющийся голос Строганова. — Да ведь, кажется, мы не на пароходе, бури нет и опасность как будто не грозит? А смельчак-литератор вроде как бы подает свой, ему одному свойственный знак опасности.

Я не мог унять смеха, даже Анна засмеялась низким, звонким смехом.

— Этот капитан, — ответил я наконец Строганову, — будет иметь со мной серьезное объяснение. Он создает мне совершенно не соответствующую моей истинной сущности репутацию. И особенно стыдно мне пользоваться ею в вашем, Анна Борисовна, присутствии.

— Почему же я так стесняю вас? — тихо и ласково спросила Анна, помогая отцу расставлять стулья.

— Это не то слово. Вы не стесняете меня. Но я преклоняюсь перед вами. Не так давно я видел одну прекрасную комнату в Б. Я представлял себе, что в ней должны жить существа высшего порядка. Я думаю, там, в этой комнате, вы были бы как раз на месте, — ответил я ей.

— Ай да литератор! Знал, чем купить навеки сердце престарелого отца! Ну, Анна, более пламенного обожателя у тебя не было, — воскликнул Строганов.

— Разрешите мне на полчаса увести одного из членов вашей трудовой артели, — услышал я за собой голос И. — Если вы ничего не имеете против, мы с Жанной пройдем в сад. Кстати, позвольте вам представить одного из наших друзей, — обратился он к Анне и ее отцу, подводя к ним князя.

Анна пристально посмотрела в глаза совершенно растерявшегося от неожиданной встречи с такой красотой князя. Она улыбнулась, подав ему руку, и ласково сказала:

— Я очень рада познакомиться с другом И. Мы будем рады видеть вас у себя дома, если вам захочется побыть в семье.

— Доктор И. беспредельно добр, назвав вам меня своим другом. Я самый простой первый встречный для него, облагодетельствованный им и еще ничем не отплативший ему за всю его помощь. Но если простому и слабому человеку вы разрешите когда-нибудь побыть подле вас, я буду счастлив. Мне кажется, вы, как и доктор И., вливаете в людей силу и уверенность.

— Вы совершенно правы, — ответил Строганов, — Анна мне не только дочь, но друг и моя сила жить. Буду рад видеть вас у себя в любой день. Вечерами мы всегда с Анной дома и почти всегда вдвоем. Семья наша огромна, и все любят веселиться. Только я да моя монашенка все сидим дома.

И., князь и Жанна вышли в сад, уведя с собой и детей. Я тоже пошел было за ними, но какая-то не то тоска, не то скука вдруг заставила меня остановиться, и я присел в темном углу за шкафом, где кто-то оставил стул.

Строганов с Анной разговаривали в передней, и слов их я не разбирал. Но вот стукнула дверь из передней, и отец с дочерью вошли в комнату.

— Что ты печальна так, Аннушка? Тяжело тебе приниматься за ремесло, когда вся душа твоя соткана из искусства? Но как же быть, дитя? Ты знаешь, как тяжело я болен. Каждую минуту я могу умереть. Я буду спокоен, если оставлю тебя обеспеченной каким-то самостоятельным трудом. Писать ты для печати не хочешь. Играть публично не хочешь. А только эти твои таланты могли бы обеспечить твою жизнь. Земля требует от нас труда черного или привилегированного. Если не хочешь служить земле искусством за плату, надо трудиться в ремесле. Вот, может быть, я ошибся в компаньонке, которую тебе предложил. Я думал, что катастрофа жизни поможет Жанне трудиться и она оценит тебя по достоинству. Но, кажется, я ошибся, — говорил Строганов, очевидно, продолжая начатый разговор.

Я хотел подать знак, что я все слышу, хотел выйти из своего угла, чтобы не быть непрошеным свидетелем чужих тайн. Но апатия, точно сонная непобедимая дремота, овладела мной, и я не мог пошевельнуться.

— Нет, отец, я не печальна. Напротив, я очень благодарна тебе за эту встречу. Мне так ясна моя роль подле этих прелестных, но заброшенных детей. Мать их обожает, но переходы от поцелуев к шлепкам ей кажутся единственной воспитательной системой и нормальной обязанностью. У меня личной семьи никогда не будет, ты это хорошо знаешь. Я буду им теткой-воспитательницей, пока... — голос ее слегка задрожал, она помолчала немного, — пока я не уеду в Индию, где буду многому учиться подле друзей Ананды. Но я дала тебе слово: это будет после твоей смерти.

Я не видел Строганова, но всем существом чувствовал, что в его глазах стояли слезы. И я не ошибся. Когда вновь раздался его голос, в нем слышались слезы:

— И подумать только! Сколько красоты, сколько талантов в тебе! Сколько сил ума и сердца! И все это должно гибнуть, оставаться бесполезным земле и людям.

— Как раз наоборот, отец. Любя людей всем сердцем, я хочу трудиться для них, для земли, а не над нею. Я хочу быть совершенно свободной, никакими личными узами не связанной и не выбирать себе людей по вкусу, а служить тем страдающим, кого мне подбросит жизнь. И в эту минуту твоей любящей рукой мне дана та из встреч, где я могу быть наиболее полезна. Мне не трудна будет Жанна, потому что она тоже дитя, хотя разница лет между нами небольшая.

Но в моей жизни был ты, — у нее же были жадные французские буржуа. А ты — хотя ты и смеешься над моим тяготением к Индии, над исканием какой-то высшей мудрости в жизни, — ты самый яркий пример людей, которых можно назвать великими посвященными.

Ничего не зная и не желая знать о каких бы то ни было «посвященных», ты всю жизнь подавал мне пример активной доброты. Ты ни разу не прошел мимо человека, чтобы не взглянуть на него со всем вниманием, чтобы не подумать, чем бы ты мог быть ему полезным. И ты помогал, не дожидаясь, чтобы тебя об этом просили.

Я шла и иду по тебе. Я только верна тем заветам, которые читала в твоих делах. Я знаю, как тяжела тебе моя любовь к Ананде, которую ты считаешь безответной и губящей меня. Но пойми меня сейчас и навсегда. В первый раз за всю нашу жизнь я говорю с тобой об этом, и этот раз будет и последним.

Не гибель принесла мне эта любовь, но возрождение. Не смерть, но жизнь; не горе, но счастье. Я поняла весь смысл любви, когда ничего не просишь, но все отдаешь. И все же не разоряешь душу, но крепнешь.

То высочайшее самоотвержение, в котором живет Ананда, это уже не просто человеческое творчество. Это мощь чистого духа, умеющего для каждого человека превратить его серый день в сияющий храм.

Date: 2016-07-25; view: 295; Нарушение авторских прав