I. Литературы Западной Европы 3 page

Повышенный драматизм XVII столетию как эпохе придает и то, что общественные коллизии разыгрываются в этот исторический период в условиях резкой активизации консервативных и реакционных кругов, мобилизующих все свои ресурсы с целью повернуть историю вспять или хотя бы приостановить ее поступательное движение. Усилия консервативных кругов принимают весьма различные формы. В этой связи необходимо прежде всего назвать такое широкое и многоликое, общеевропейского характера явление, как Контрреформация. Начало этого движения восходит еще к середине XVI столетия; оно проходит, однако, через несколько знаменательных этапов. Если во второй половине XVI столетия идеал, утверждаемый деятелями Контрреформации, носит по преимуществу сурово аскетический характер, то с начала XVII в. сторонники движения, и в первую очередь иезуиты, прибегают ко все более разносторонним и гибким методам воздействия, охотно используя ради распространения своих идей выразительные возможности стиля барокко со свойственной ему пышностью, эмфазой и патетикой,

18

Иллюстрация:

Гелиоцентрическая схема вселенной.
Из перевода Т. Диггесом
сочинения Н. Коперника
«О вращении небесных сфер»

Лондон, 1576 г.

Иллюстрация:

Иллюстрация из сочинения И. Кеплера
«Тайна вселенной»

Тюбинген, 1596 г.

тягой к чувственности. В области архитектуры и изобразительных искусств эти тенденции достигают своего апогея в блеске и великолепии церковных сооружений папского Рима.

Сюда следует отнести и такое движение, как «католическое возрождение» во Франции, в определенной мере связанное с Контрреформацией, но обладающее и специфически национальными чертами (оно достигает особенного размаха к 1620 г. и простирается далеко в глубь XVII в.), и перегруппировку сил в дворянском лагере, обусловливающую на длительный срок сохранность феодального строя во Франции, и ту социально-политическую реакцию, которая начинается в Англии после 1660 г. в связи с возвращением к власти Стюартов и установлением режима Реставрации. Одно из центральных событий в Западной Европе XVII столетия — Тридцатилетняя война. И эта кровавая бойня, в которую оказались втянутыми западноевропейские страны, была прежде всего следствием пагубных поползновений со стороны реакционных сил, их стремления к господству любой ценой (фанатическая мечта правителя Испании Оливареса о создании мировой католической державы, намерение Валленштейна установить общенациональное германское государство «сверху», посредством вооруженного насилия, попытки немецких феодалов затопить в крови крестьянские мятежи, хотя бы и ценой иностранной интервенции, и т. д.).

XVII век представляет собой знаменательный этап и в эволюции западноевропейской научной мысли. Открытия, осуществленные в период от конца XVI в. до 80—90-х годов XVII столетия Галилеем и Кеплером в астрономии, Галилеем и Ньютоном в области физики, Гарвеем в физиологии, Декартом, Дезаргом, Ферма, Ньютоном и Лейбницем в математике, знаменуя дальнейшее развитие знаний, накопленных учеными эпохи Возрождения, возвещают вместе с тем о наступлении принципиально новой эры в развитии науки. Вместо спорадических и частных блестящих догадок и смелых прозрений теперь преобладает последовательное и подчиненное определенной системе накопление знаний в сфере отдельных отраслей науки. Основой научного познания делается эксперимент, его конечной целью — выведение из опытов и установление путем обобщения частных наблюдений объективных и точных закономерностей. Этот качественный скачок в общем поступательном движении научного познания был неразрывно

19

связан с ростом производительных сил и с выдвижением тех вопросов и нужд, которые были обусловлены развитием капиталистических отношений, расцветом так называемой мануфактуры, стремительным расширением торговых связей и открытием новых морских путей.

По сравнению с предшествующим столетием раздвигается круг научных интересов. В XVI в. особенно большие успехи были достигнуты в области филологии, астрономии, географии, ботаники, медицины. В XVII столетии научный прогресс охватывает все новые и новые области. Декарт, Дезарг и Ферма, разрабатывая принципы геометрического анализа и теории чисел, закладывают основу современной геометрии. Именно математика становится в XVII столетии преобладающей, ведущей отраслью науки. В эту же эпоху стремительно развивается экспериментальная физика, возникает экспериментальная химия, наступает новый этап в медицине и физиологии, закладываются основы экспериментальной биологии. Больших успехов достигают в XVII столетии и некоторые гуманитарные отрасли знаний, в том числе юриспруденция, и в частности такая специальная область, как международное право (Гроций).

Разительные сдвиги, происходившие в XVII столетии в научном познании действительности, оказывали ощутимое влияние на духовный мир современников, и среди них на представителей литературы. Многие выдающиеся писатели XVII в. были к тому же непосредственно связаны с кругами ученых и мыслителей-гуманистов (например, Мильтон, Мольер, Лафонтен, Грифиус). Целый ряд крупнейших деятелей науки (Кампанелла, Галилей, Паскаль) создали произведения, которые являются неотъемлемой частью истории литературы. Важно подчеркнуть и существование определенных точек соприкосновения в гносеологическом плане между научными и философскими исканиями эпохи, с одной стороны, и ее художественными открытиями — с другой.

Среди научных достижений, оставивших наиболее глубокий след в интеллектуальной атмосфере эпохи, необходимо выделить два момента.

Это, во-первых, развитие Галилеем, Кампанеллой и Кеплером гелиоцентрической теории Коперника. Деятельность этих ученых и мыслителей влечет за собой существенное изменение представлений о структуре космоса и о месте Земли во Вселенной. Земля перестает восприниматься своеобразным неподвижным твердым центром некоего замкнутого со всех сторон мироздания, окружающего ее. С возникновением этих диалектически значительно более сложных и гибких космологических представлений перекликается развитие аналогичных по своей диалектической сути тенденций в истолковании взаимосвязей человека с окружающим его миром. Если в эпоху Ренессанса отдельная человеческая личность и ее природные задатки выступали абсолютной мерой вещей, то для XVII столетия характерна тенденция поисков ключа к пониманию судьбы индивидуума вне его самого, в неких господствующих в действительности объективных противоречиях и закономерностях.

Второе, что следует подчеркнуть в данной связи, — это обостренный интерес в XVII в. к проблеме движения. Удельный вес диалектических по своей природе тенденций в культуре XVII в. нередко преуменьшался, эпоха односторонне изображалась как время безграничного господства метафизических и механистических представлений о действительности. На самом деле это было не так. Диалектического характера тенденции выявлялись и в точных науках (работы Галилея в области динамики, учение Декарта о движении материи как об основе существования природы, открытия Декарта, Ньютона и Лейбница, связанные с анализом переменных и бесконечно малых величин, и разработка системы дифференциального и интегрального исчисления), и в философии (в этом отношении особенно показательно учение Лейбница о монаде как единице не статической, а динамической, его восприятие мироздания как органического целого, а не механического соединения частей, его тяга к рассмотрению явлений в процессе их становления). Обостренный интерес к динамическим аспектам действительности, к преисполненному драматизма движению характеров, событий и обстоятельств, к осмыслению и воспроизведению противоречий, служащих источником этого неумолимо устремляющегося вперед жизненного потока, составляет один из важнейших элементов эстетического мировосприятия эпохи.

XVII столетие — эпоха, ознаменовавшая новый шаг вперед в преодолении былой феодальной раздробленности и в укреплении национального единства, — было отмечено настойчивой тягой к познанию объективных взаимосвязей, существующих в действительности, к систематизации ранее накопленных и вновь добываемых научных знаний. Неудивительно поэтому, что она выдвинула мыслителей, для которых показательно стремление к созданию всеобъемлющих философских систем: Декарта, Гоббса, Спинозу, Лейбница.

В XVII столетии продолжается начавшийся в эпоху Ренессанса процесс секуляризации философской и общественной мысли. Вместе с тем

20

Иллюстрация:

Иллюстрация из первого издания трактата Р. Декарта «Начала философии»

Лейден, 1644 г.

Иллюстрация:

Иллюстрация из «Трактата о равновесии жидкостей» Б. Паскаля

Париж, 1663 г.

материалистические тенденции, унаследованные этим историческим периодом от Возрождения, претерпевают эволюцию, видоизменяются. Один из существенных аспектов этих сдвигов выявлен Марксом и Энгельсом в знаменитой параллели Бэкон — Гоббс, развернутой ими в «Святом семействе». Классики марксизма отчетливо показали, что учение Бэкона-мыслителя, деятельность которого развивалась на рубеже XVI—XVII столетий, наивнее и архаичнее философских взглядов Гоббса, но одновременно и диалектичнее, а следовательно, по-своему и богаче. Однако развитие материализма в XVII столетии, даже если не выходить за пределы английской почвы, на этом не останавливается. Новый этап эволюции представлен именем Локка. Критика Локком теории врожденных идей и материалистические аспекты его сенсуалистической теории познания оказали заметное влияние на становление передовой философской мысли эпохи Просвещения.

Другая симптоматичная черта в развитии материализма XVII в. заключается в следующем. Сложность общественных коллизий эпохи находит косвенное выражение во внутренней противоречивости, нередко отмечающей передовую философскую мысль. Материалистические и идеалистические тенденции сочетаются не только в учении Декарта. Показательно в этом отношении и французское вольномыслие XVII столетия — своеобразное промежуточное звено между ренессансным материализмом эпохи Деперье, Рабле и Монтеня и мировоззрением просветителей XVIII в. Для философов типа Гассенди, Ноде или Ламот Левайе характерно стремление тщательно скрывать антицерковное, бунтарское ядро своего учения под плотной оболочкой ортодоксальных, благонамеренных заверений.

Развитие науки и передовой философской мысли было связано в XVII в. со значительными трудностями. Религиозная идеология продолжала оказывать мощное воздействие на общественное сознание эпохи, на становление философской, социальной, политической и научной мысли. Ярким примером тому может служить, скажем, творчество Блеза Паскаля. Глубокое раскрытие кричащих противоречий современной цивилизации облечено в крупнейшем произведении выдающегося ученого и философа, в его «Мыслях», в форму страстной апологии христианской религии. Следует вспомнить в этой связи и о той огромной роли, которую играла религиозная оболочка в политических столкновениях в Англии 40-х годов XVII в. в отличие от Французской революции конца XVIII столетия; примечателен и факт интенсивного распространения мистических умонастроений в Германии и Испании этого столетия.

Существовал далее разительный контраст

21

между сознанием все еще очень узкой прослойки просвещенной гуманистической интеллигенции и мироощущением остальной части населения. Глубокие корни пустил религиозный фанатизм, огромным было влияние всякого рода предрассудков и суеверий, нравы продолжали оставаться жестокими и грубыми. Широко распространена была вера в чудеса и знамения, в существование привидений и бесовского наваждения, в колдунов и ведьм. Церковь, стремясь препятствовать распространению научных знаний, поддерживала эти суеверия, поощряла погоню за «колдунами» и «ведьмами», сурово расправлялась с лицами, подозреваемыми в вольномыслии. Достаточно назвать в этой связи, оставаясь в пределах Франции, сожжение на костре философа Ванини (1619), процесс Теофиля де Вио, окутанную тайной кончину Сирано де Бержерака, травлю Мольера церковниками, казнь поэта Клода ле Пти в 1662 г., в самый расцвет царствования «короля-солнца». В Италии и Испании свирепствовала инквизиция. Сильное впечатление на умы современников — передовых деятелей культуры — не могли не произвести страдания, выпавшие на долю Кампанеллы, проведшего в общей сложности тридцать три года в тюремном заключении, и преследования католической реакцией Галилея.

В литературе XVII столетия находит отражение неуклонно возрастающий интерес к проблемам взаимосвязи человека и окружающей его действительности: социальной обусловленности человеческой судьбы, взаимодействия во внутреннем мире человека личного и общественного начал, зависимости человека от объективных закономерностей бытия, в том числе от закономерностей движения общественной жизни. Литература XVII столетия, как и ренессансная литература, исходит из представления об автономной, свободной от средневековой ограниченности человеческой личности, о ее правах и возможностях как основном мериле гуманистических ценностей. Но рассматривается эта личность теперь прежде всего как некая точка преломления находящихся вне ее самой, но воздействующих на нее сил. Осмысляя и оценивая современную действительность, писатели XVII в. соотносят эту личность и ее порывы к счастью и справедливости со стихийным движением исторического процесса, преисполненного жестоких внутренних противоречий, но неуклонно пробивающего себе путь вперед (пророческие видения, открывающиеся взору героев «Потерянного рая» Мильтона), с неумолимыми велениями государственного долга (французские классицисты), с панорамой различных социальных и национальных жизненных укладов, с которыми приходится сталкиваться герою, поглощенному поисками идеального общественного устройства («Похождения Симплиция Симплициссимуса» Гриммельсгаузена), с социальной средой, формирующей нравственный облик человека, определяющей его поведение (испанский плутовской роман, Сорель и Фюретьер, а также Мольер, Лафонтен, Лабрюйер во Франции). Конечно, изображение влияния, оказываемого общественной средой на внутренний мир человека, еще очень далеко от той всесторонности, глубины и осознанности, которых оно достигло в XIX в., во времена Бальзака и Золя; не хватает еще должных предпосылок, необходимого опыта, как чисто художественного, так и научного. И все же зачатки тех художественных тенденций, которые привели позднее к становлению «физиологического» очерка или «Этюдов о нравах» Бальзака, какими бы эскизными и прямолинейными ни казались нам эти первые искания, заключены в литературе XVII в., в творчестве Ренье, создателя «Докучного» и «Масетты», и Фюретьера, автора «Буржуазного романа», в «Гусмане де Альфараче» Матео Алемана и «Бусконе» Кеведо.

Влияние развивающегося понятия среды сказалось в разных аспектах западноевропейской литературы XVII столетия. Оно проявилось, в частности, в том принципиально очень существенном значении, которое в литературе данной эпохи обрели тема народной судьбы и образ представителя низших слоев общества. Яркое свидетельство тому — и картины народной жизни в «Симплициссимусе» Гриммельсгаузена, потрясающие своей правдивостью, и образ чистого душой искателя правды Христиана из «Пути паломника» Бэньяна, и многочисленные, насыщенные глубоким жизненным содержанием образы людей из народа в комедиях Мольера, и согретые теплом сочувствия фигуры крестьян в баснях Лафонтена, и проникновенные страницы, изображающие трагическую участь трудящихся низов в «Характерах» Лабрюйера.

Показательна также и важная живительная роль, которую в литературном развитии Западной Европы XVII в. играют традиции народной культуры. Достаточно в этой связи в качестве примера вспомнить о значении фарсового начала в творчестве Мольера, об обращении к басне Лафонтена, об издании различных обработок народных сказок (Базиле, Перро), об интенсивном использовании народных книг и шванков Гриммельсгаузеном, о широком распространении солдатских песен в Германии в годы Тридцатилетней войны.

Вместе с тем XVII век — время формирования и утверждения так называемого «светского

22

общества». Его специфические нравы и представления определяли, в свою очередь, содержание той разновидности литературы, за которой закрепилось наименование прециозной и галантно-героической.

Замечательные ренессансные писатели Боккаччо и Ариосто, Рабле и Ронсар, Спенсер и Шекспир (в начале творческого пути) с большой художественной силой раскрывали в своих произведениях безграничные возможности, заложенные в человеческой натуре. Но мечтам и идеалам этих писателей был присущ утопический оттенок. В огне таких мощных катаклизмов, как религиозная война во Франции 60—90-х годов XVI в., как революции в Нидерландах и Англии или Тридцатилетняя война, в соприкосновении с такими общественными явлениями, как Контрреформация и процесс первоначального накопления, со всей очевидностью выявлялись призрачные, иллюзорные стороны их устремлений. Осознание жестокого разлада между возвышенными ренессансными идеалами и окружающей действительностью, в которой верх брали враждебные этим идеалам антигуманные общественные силы, нашло свое воплощение в творчестве выдающихся представителей Позднего Возрождения (например, у Дю Белле, автора «Сожалений», и в целом ряде стихотворений, созданных Ронсаром в 70—80-е годы, в «Опытах» Монтеня, в творчестве Шекспира после 1600 г., в произведениях Сервантеса). Несомненна тесная органическая связь между преисполненным внутреннего трагизма периодом Позднего Возрождения и процессами, характеризующими западноевропейскую литературу XVII в. Последняя утрачивает многие важные качества, отличавшие мироощущение людей эпохи Возрождения, когда самоутверждение свободной, автономной человеческой личности было первоочередной исторической, а тем самым и общественной задачей. Одновременно литература XVII в. подхватывает некоторые из тенденций, обозначившихся в творчестве ее великих предшественников, и развивает их по-своему в новых условиях.

Для личности эпохи Ренессанса характерны духовная гармония, единство, слияние начал личного и общественного, обусловленное вместе с тем их нерасчлененностью. Для внутреннего мира человека, изображаемого литературой XVII столетия, показательна, наоборот, борьба, зачастую прямой антагонизм этих начал. Отсветы такого конфликта можно обнаружить и в произведениях французских классицистов (столкновение прав личности и требований государственного долга, принимающее временами объективно неразрешимый характер), и в «Симплициссимусе» Гриммельсгаузена (изображение страданий народа и его чаяний), и в «Потерянном рае» Мильтона (стихийный, чреватый внутренним трагизмом и преисполненный скрытой диалектики бунт героев против слепого подчинения авторитету как идейное зерно поэмы). Осознание непреодолимой противоречивости, антиномичности бытия — один из показательных аспектов литературы барокко.

Возросшая сложность тех условий, в которых в XVII столетии развертывается общественная и идеологическая борьба, наглядно отражается в художественной литературе эпохи. Консервативные и реакционные тенденции не играют в эпоху Возрождения такой значительной роли в общем процессе развития культуры, как в XVII в. Это результат заметной активизации консервативных кругов в области идеологии и вместе с тем радикального обновления методов их борьбы. Последний момент наглядно проявляется, как уже отмечалось, в движении Контрреформации. На рубеже XVI и XVII столетий наступает новый и очень знаменательный этап в эволюции этого движения. Католическая церковь вынуждена теперь в своих организационных начинаниях (развитие миссионерства, поощрение филантропии, создание тайных обществ и конгрегаций) и в своей агитационной деятельности, в том числе и в сфере эстетических вкусов, учитывать настроения и запросы народных масс, с тем чтобы более успешно подчинять их своему влиянию.

Углублению противоречий общественной жизни сопутствовала в XVII в. и бо́льшая разветвленность литературного процесса по сравнению с предшествующей эпохой. По сути дела, лишь с XVII в. можно говорить не просто о противостоянии в западноевропейской литературе явлений двоякого свойства — прогрессивных и реакционных, но и о зачатках сосуществования и борьбы самостоятельных, обособленных, иногда противоречиво сочетающих в себе разнородные идейно-художественные тенденции литературных направлений в настоящем смысле этого слова. XVI век не знает, например, такого четкого выделения литературных течений, какое обозначается во французской литературе первой половины XVII в., где параллельно развиваются классицизм и различные, нередко по идейной ориентации весьма далекие друг от друга разновидности барочной литературы: с одной стороны, та, которая получила наименование прециозной, а с другой — так называемая «литература вольномыслия», в которой временами находят выражение еще весьма незрелые, пародийно и натуралистически ограниченные, но все же самобытные реалистические по своей природе тенденции. При этом каждое из этих складывающихся литературных течений обладает

23

своей эстетической программой, своей литературной критикой (пусть эта критика и не сформировалась еще окончательно как самостоятельная отрасль словесности) и своими организационными центрами (Французская Академия, салон де Рамбуйе или различные вольнодумные кружки).

Наконец, усложнение общественной борьбы в XVII столетии обусловливает косвенно и обострение противоречий во внутреннем облике отдельных авторов. Писателей эпохи Возрождения, как правило, отличала бо́льшая цельность творческой натуры, чем их собратьев по профессии в XVII в. В эпоху, когда писали Петрарка и Боккаччо, Гуттен и Ганс Сакс, Рабле и Ронсар, Спенсер и Марло, прогрессивный и реакционный лагери были более резко и четко разграничены, чем в идеологической жизни XVII столетия. В XVII в. (особенно в сфере литературы барокко) мы имеем нередко дело с такими сложными в смысле их идейной направленности и общественного звучания явлениями, как, скажем, поэзия Донна, лирика и трагедии Грифиуса, драматургия Кальдерона и произведения, выходящие из-под пера Корнеля в 60—70-е годы.

Идеологические противоречия здесь неразрывно переплетаются с эстетическими. Так, например, у Кальдерона мы находим не только попытки сочетать и примирить такие глубоко разнородные в своей сущности тенденции, как религиозная экзальтация и гуманистические принципы, связанные с ренессансной традицией, но зачастую и весьма значительные расхождения между идейным смыслом произведения и объективными выводами, вытекающими из его содержания (между представлениями, скажем, о возвышенной общественной и нравственной миссии дворянства и жизненной правдой, свидетельствующей, что героические доблести, рыцарские подвиги аристократов крови — это уже удел одиночек, обреченных на трагическую гибель, не столько правило, сколько исключение, скорее благородная мечта, чем осязаемая реальность). Характерно и другое. В драматургии Кальдерона сосуществуют диаметрально противоположные художественные устремления: страстный пафос прямого, непосредственного поэтического утверждения жизненных идеалов писателя (например, в «Стойком принце») и более гибкие иногда по сравнению с предшественниками (с Лопе де Вега), в том числе более «шекспировские» с точки зрения своей реалистической всесторонности и полнокровности, приемы воспроизведения социальной среды («Саламейский алькальд»).

Причины этой возрастающей противоречивости многообразны. Здесь необходимо вспомнить об активизации реакционного лагеря в XVII в., приводящей зачастую к жестоким поражениям передовых кругов. На духовную жизнь эпохи не могло не повлиять и то обстоятельство, что буржуазия в XVII в. в большинстве западноевропейских стран занимала значительно более двойственное и неопределенное положение, нежели в XVI в., с одной стороны, и в XVIII — с другой. За исключением Англии и Голландии, западноевропейская буржуазия еще не была способна возглавить антифеодальный лагерь и выступить от имени всего третьего сословия. Она должна была чаще всего ограничиваться защитой своих специфических интересов. Поэтому в XVII в. на Западе мы по преимуществу имеем дело не столько с двумя резко обозначившимися враждебными лагерями, сколько с взаимодействием и единоборством трех общественных сил (дворянство, буржуазия, народные массы).

Следует отметить еще несколько примечательных моментов в литературной жизни XVII столетия. В эту эпоху литература делает существенный шаг вперед в смысле непосредственного вторжения в гущу общественной борьбы. Об этом особенно наглядно свидетельствуют периоды таких значительных социально-политических потрясений, как Английская революция и Фронда. Бурные события Английской революции вызывают к жизни небывалый расцвет публицистики. Все политические течения, участвующие в ожесточенных политических схватках за власть, начиная от роялистов и кончая диггерами, выдвигают выдающихся мастеров публицистики. Публицистическое начало оплодотворяет и творческую деятельность крупнейших представителей художественной литературы как таковой. Яркий пример тому — публицистические произведения, созданные Мильтоном в 40—50-е годы, и та важнейшая роль, которую они сыграли в творческой эволюции поэта. Что же касается Франции, то здесь публицистическая стихия нашла весьма своеобразное выражение в язвительных, острых памфлетах — «мазаринадах», как прозаических, так и стихотворных, и в определенных аспектах бурлескной поэзии, особенного расцвета достигшей в годы Фронды, в 40-е и в начале 50-х годов.

XVII век в Западной Европе — это важный этап в процессе зарождения и становления общественного мнения. Одним из характерных проявлений этого процесса было возникновение периодической печати (во Франции знаменательная дата в этом отношении — 1631 год, когда выходит в свет «Ла Газетт де Франс» Т. Ренодо). Публицистическая стихия обнаруживает себя и в таком жанре, получающем относительно широкое распространение в литературе

24

XVII столетия, как утопия (произведения, созданные Кампанеллой, Сирано де Бержераком, Дени де Верасом, Уинстенли и др.).

Серьезные сдвиги по сравнению с эпохой Возрождения происходят в системе жанров, культивируемых западноевропейской литературой. XVII столетие — время блестящего расцвета драматургии. Начало этого процесса восходит к Позднему Возрождению, к творчеству Шекспира, Сервантеса и Лопе де Вега. Свое дальнейшее развитие он получает в период, отмеченный деятельностью таких драматургов, как Тирсо де Молина и Кальдерон в Испании, Корнель, Расин и Мольер во Франции, Бен Джонсон и Драйден в Англии, Грифиус в Германии, Бредеро и Вондел в Голландии.

Ярко выраженный драматизм жизненного восприятия и обостренное внимание к трагическим мотивам характерны в эту эпоху и для других видов искусства, например для музыки (не случайно именно в XVII столетии возникает и получает развитие такой музыкально-драматический жанр, призванный сыграть очень важную роль в художественной культуре нового времени, как опера). Обращает на себя внимание в этой связи и усиление элементов «театральности» в живописи XVII столетия (декоративность пейзажа у французских классицистов, проникновение элементов театральной мизансцены в фигурную компазицию и т. д.).

Подъем, переживаемый на Западе в конце XVI и в XVII в. драматургией в целом и трагедией в частности (это время представляет собой после античности высшую точку в развитии трагедийного жанра в западноевропейской литературе прошлого), обусловлен несколькими причинами. Несомненно, что здесь сказался взлет народного самосознания, связанный с завершением процесса национального объединения, с окончательным торжеством государственного начала — мощным стимулом для мобилизации творческой энергии общества. Такой период в Англии приходится на конец XVI в., во Франции — на середину XVII в., в Испании — на первую половину XVII в.

Обострение и усложнение общественной борьбы, столь характерные для XVII столетия, порождая резкие сдвиги и бурные катаклизмы, создают благодатную почву для развития драматического начала в литературе. Антагонистический, зачастую на данном историческом этапе практически неразрешимый характер социальных конфликтов способствует расцвету трагедии. Западноевропейская литература XVII в. подхватывает тенденции, отчетливо обозначившиеся у Шекспира: трагическое начало, вырываясь из рамок обособленности, все настойчивее вторгается в стихию комического, придавая нередко особый, драматический привкус смеху. Взаимопроникновение трагического и комического начал можно наблюдать и в крупнейших произведениях французской драматургии («Дон Жуан», «Мизантроп» Мольера), несмотря на то что теория классицизма категорически запрещает такое смешение и всемерно стремится ему препятствовать. Трагическое начало присутствует в эту эпоху не только в драматургии, но и в литературных жанрах, до сих пор служивших по преимуществу ареной комического («Басни» Лафонтена 70-х годов, плутовские повести Кеведо и Гевары, «Симплициссимус» Гриммельсгаузена). Одновременно пристальный интерес к драматической сущности изображаемых жизненных явлений сказывается и в возрастающей тонкости психологического мастерства, в способности воспроизводить сложную и напряженную борьбу чувств, обнажать скрытые, внутренние мотивы поступков (в этой связи следует отметить не только завоевания, осуществленные замечательными создателями классицистической трагедии, но и роль, сыгранную в развитии романа «Принцессой Клевской» Лафайет).

Обнаруживается, наконец, и тот усиливающийся интерес к объективному образному осмыслению действительности с ее внутренними закономерностями, в ее преисполненном конфликтов развитии, который, как уже отмечалось ранее, пронизывает эстетическую мысль эпохи, идя на смену столь ярко выраженному в литературе Возрождения лирическому пафосу.