История всемирной литературы 34 page

Особенно прославился как оратор в период распространения ислама четвертый «праведный» халиф, Али (600—661). Речи, проповеди и изречения Али, собранные в конце X в. филологом и поэтом аш-Шарифом ар-Ради (970—1016) в сборник «Путь красноречия» («Нахдж аль-балага»), проникнуты пафосом убежденного проповедника и являются великолепным образцом мусульманской религиозной риторики. Многие современные европейские исследователи приписывают их сочинение самому аш-Шарифу ар-Ради. Своими речами прославился также омейядский военачальник, наместник в Ираке аль-Хаджжадж (661—714). Речи аль-Хаджжаджа были обращены к жителям покоренных провинций, в первую очередь Ирака. Оратор призывал жителей к повиновению арабам-завоевателям, порицал за непослушание, угрожал жестокими наказаниями. При этом он рисовал страшные картины возмездия, которое обрушится на непокорных, уснащал свою речь угрозами, обещаниями, клятвами, риторическими восклицаниями.

К жанру рисала (послания) обычно относят различного рода официальные канцелярские и дипломатические документы, научные и богословские сочинения, политические воззвания и послания, частную переписку и т. д. На первом этапе арабских завоеваний правители Халифата вынуждены были пользоваться услугами персов, греков, коптов, и все документы изготовлялись на соответствующих языках. С VIII в. на всей территории Халифата происходил постепенный переход на арабский язык. Родоначальником всех видов жанра рисала арабская критика считает Абд аль-Хамида аль-Катиба (ум. в 750 г.), перса по происхождению, секретаря последнего омейядского халифа Марвана II, казненного после свержения Омейядов.

Абд аль-Хамид был не только одним из зачинателей арабской художественной прозы, оказавшим влияние на арабских прозаиков последующих столетий от Абдаллаха ибн аль-Мукаффы до аль-Джахиза. В своих трактатах-наставлениях государственным чиновникам (катибам) он выступил как своеобразный теоретик нового для арабов прозаического жанра, впервые попытавшийся сформулировать некоторые законы нормативной стилистики.

223

ЛИТЕРАТУРА ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА.
ПЕРВЫЙ ЭТАП
(СЕРЕДИНА VIII В. — НАЧАЛО IX В.)

Период с VIII по XII в. — время правления династии Аббасидов — был наиболее плодотворным в истории средневековой арабской культуры. Именно тогда понятие «арабы» постепенно меняет свое содержание. Потомки арабских завоевателей теряют свое привилегированное положение в государстве и постепенно растворяются среди коренного населения империи

224

Жители значительной части покоренных аравийскими кочевниками провинций воспринимают язык и религию завоевателей и начинают принимать активное участие в развитии арабской культуры. Народы Халифата, не подвергшиеся полной арабизации, пользуются арабским языком в своем научном и литературном творчестве, как пользовались латынью ученые средневековой Европы. Арабизировавшиеся или сохранившие свою этническую и языковую самобытность народы Передней Азии и Средиземноморья (персы, греки и сирийцы, евреи, народы Средней Азии и Кавказа), унаследовавшие в значительной мере культурные традиции народов Древнего Востока и античного мира (ассирийцев, вавилонян, финикийцев, а также древних индийцев, египтян, евреев, греков и римлян), своими традициями и опытом вносят существенный и самобытный вклад в развитие культуры Халифата.

Именно в этот период наука и литература арабов приобретают мировое значение и оказывают влияние на развитие мировой культуры.

В религиозном отношении население Халифата отличалось крайней пестротой. В государстве жили мусульмане, христиане различных сект и толков, иудеи, зороастрийцы, манихеи, буддисты и т. д.

Аббасидские правители вынуждены были, по крайней мере в начальный период правления династии, проявлять известную религиозную терпимость. Греческая философская мысль, с которой арабы познакомились благодаря трудам многочисленных, всячески поощряемых халифами переводчиков, представила в распоряжение враждебных ортодоксальному исламу направлений мощное оружие в виде логики. Особенно широкое распространение в среде образованных мусульманских богословов получило сложившееся под влиянием греческой философии рационалистическое учение мутазилитов, возникшее в VIII в. в среде ученых-богословов Басры.

Учение мутазилитов получило широкое распространение в городах Халифата, особенно в Ираке и Иране, а в начале IX в. при халифе аль-Мамуне (813—833) оно было признано официальной формой мусульманского вероучения. Мутазилиты выступали против антропоморфизма — представления бога в человеческом образе; исходя из представления о единстве бога, отрицали учение ортодоксального ислама о вечности и несотворенности Корана и считали его одним из творений Аллаха. Отстаивая незыблемость основных положений Корана, они считали возможным аллегорическое толкование отдельных его мест. Защищая тезис о справедливости Аллаха, они отвергали учение о полном предопределении и отстаивали тезис о свободе человеческой мысли и воли в совершении добрых и злых дел. Развитие арабской литературы было тесно связано с философской борьбой мутазилитов-рационалистов с теологами-ортодоксами.

Арабскую литературу Зрелого Средневековья (классический период) можно разделить на три этапа: середина VIII в. — конец первой четверти IX в., конец первой четверти IX в. — конец IX в., X—XII вв. Первый этап получил в трудах некоторых арабских историков литературы наименование «Ас-Саура ат-тадждидийа» («Обновление»).

Наиболее яркие арабские поэты этого времени частично отказываются от слепого подражания устаревшим образцам древней поэзии и наполняют свои произведения живым, современным содержанием. Такая тенденция, естественно, возникает, когда литература, ранее обслуживавшая лишь узкий круг арабской придворной аристократии, становится достоянием довольно широкого слоя разноплеменной, космополитической интеллигенции Халифата. Естественно, что жителям Багдада, Басры и других городов огромного государства, развивающихся в обстановке широкого торгового и культурного обмена с заморскими странами, были чужды тематика, образы и застывшие поэтические формы древнеарабских касыд. Только в узком кругу придворной аристократии, как это обычно бывает при деспотических режимах, культивируется интерес к древнеарабским классическим формам и сохраняется вкус к традиционным панегирикам.

Таким образом, почвой «Обновления» была политическая и идейная борьба, которая велась в Халифате между державшейся за старинные бедуинские традиции арабской аристократией, с одной стороны, и образованной элитой покоренных народов, аристократией и горожанами — с другой.

Начало новому литературному направлению положили поэты Башшар ибн Бурд, Абу Нувас, аль-Аттаби, Муслим ибн аль-Валид, Абу-ль-Атахия, причем ведущую роль в нем играли поэты неарабского, в первую очередь иранского происхождения. Почти все они были сторонниками шуубии — политического течения, требовавшего равенства всех мусульманских народов (шууб) в Арабо-Мусульманской империи и отрицавшего культурный и политический приоритет арабов-завоевателей. В их стихах впервые зазвучали антиарабские и даже крамольные, с точки зрения догматического ислама, мотивы.

Поэты «Обновления» создавали новые жанры и вводили в традиционные жанры новые поэтические

225

темы. В стихах как традиционных, так и новых жанров они употребляли новые поэтические фигуры, не придерживаясь строго поэтического реквизита, который сложился в доисламской поэзии в условиях бедуинской жизни. Таким образом, обновление затронуло как содержание поэзии, так и ее форму.

Начиная со второй половины VIII в. стали появляться первые трактаты по стихосложению, а с IX в. — и по поэтике, в которых отразился общий интерес к упорядочению накопленных знаний и выявлению закономерностей. Так появилась «Наука об арабской метрике» («Ильм аль-аруд»), основоположник которой аль-Халиль (712—778) установил существование 15 арабских поэтических размеров. Позднее к ним был добавлен еще один.

В IX в. арабские филологи стали применять особый термин бади (новый стиль), которым обозначали новации, привнесенные поэтами раннеаббасидской поры в риторические фигуры и тропы арабской поэзии. Под «наукой о новом стиле» стали понимать те разделы арабской риторики, в которых трактовался вопрос о разнообразных стилистических украшениях.

Одним из первых поэтов периода расцвета арабской литературы и одновременно одним из первых в арабской литературе поэтов, равно связанных с иранской и арабской культурной традицией, был иранец по происхождению, слепец Башшар ибн Бурд (714—784). Он родился в Басре в семье ремесленника, с детства был связан со средой ученых и литераторов и дружен с участниками многочисленных мусульманских и немусульманских сект. В дальнейшем он много скитался, пока не стал придворным панегиристом халифа аль-Махди. Однако приверженность поэта к еретическим, с точки зрения ортодоксального ислама, учениям и язвительные сатиры его на аль-Махди и высокопоставленных придворных навлекли на него гнев властей, и в 784 г. он был по приказу халифа засечен до смерти.

Арабская традиция рисует Башшара человеком, преисполненным разнообразных пороков, эгоистом и развратником, малодушным и лицемерным корыстолюбцем. Однако к этой оценке надо относиться с осторожностью, поскольку она, возможно, отражает неудовольствие придворных кругов халифата антиарабским духом поэзии Башшара.

Вынужденный угождать вкусам придворных приверженцев классических литературных форм, Башшар в панегириках строго следовал канонам древнеарабской поэзии как в поэтических размерах (поэт обычно избирал для панегириков излюбленный доисламскими поэтами торжественный размер тавиль), так и в композиции (поэт строит панегирики по традиционной схеме). Во всех остальных жанрах (сатира, любовная лирика, элегия) Башшар был смелым новатором: он отказался от застывших традиционных форм, вводил в поэзию новую, тесно связанную с жизнью тематику и новые поэтические приемы.

Выражая политические настроения покоренных аравитянами народов, Башшар в самых ядовитых и подчас даже грубых выражениях высмеивал кичившихся своим бедуинским происхождением потомков завоевателей. Сатирические выпады Башшара ибн Бурда против арабов-завоевателей сопровождались обычно прославлением иранских культурных традиций. Тематика стихотворений поэта очень разнообразна: в его диване можно найти и шуточное стихотворение, и строчки, рисующие бытовую сценку, и описание веселой пирушки, дворцов, парков, и рассказ о путешествии по реке, и слова восхищения модной певицей и т. д.

Любовная лирика Башшара отличается изяществом и музыкальностью, она чувственна и порой не вполне пристойна, что, вероятно, соответствовало легкомысленным вкусам придворной среды.

Другой выдающийся поэт литературы «Обновления», Абу Нувас (762—813), родился в Хузистане в бедной семье. Отец его служил в войсках последнего омейядского халифа — Марвана II. Мать поэта была персиянка. Детство Абу Нувас провел в Басре, где познакомился с поэтом, прославившимся беспутным образом жизни, Валибой ибн аль-Хубабом, который увез его в Куфу, обучил стихосложению и ввел в компанию своих друзей — гуляк и пьяниц. Дурная репутация человека, открыто пренебрегающего предписаниями религии и воспевающего вино, мешала Абу Нувасу в его придворной карьере. Тем не менее поэт был принят при дворе Харун ар-Рашида, некоторое время жил в Египте при дворе эмира аль-Хасиба, а последние годы жизни провел в Багдаде в качестве придворного поэта халифа аль-Амина. Современники поэта, постоянно порицавшие его за распущенность, единодушно отмечали широкую образованность Абу Нуваса, глубоко разбиравшегося в медицине, астрономии и других науках.

Как и Башшар ибн Бурд, Абу Нувас был противником подражания образцам старинной бедуинской поэзии и стремился преодолеть ту оторванность поэзии от современной жизни, которая характеризовала многочисленных эпигонских поэтов его времени. Только в панегириках поэт старался следовать традиционному канону.

Абу Нувас писал сатиры, элегии. Он считается создателем самостоятельного жанра охотничьих

226

касыд (тардийят), поскольку до него описание охоты присутствовало в касыдах лишь как составной элемент. Но славу Абу Нувасу принесли его стихи о вине и застольных радостях, которые стали в его творчестве самостоятельным жанром. Продолжая линию доисламского поэта аль-Аши, аль-Ахталя и других предшественников, Абу Нувас создал неподражаемые образцы застольной поэзии, изобилующие удивительно красочными описаниями дружеских попоек, вина и винограда и т. д.

Застольные песни Абу Нуваса не были простым выражением чувств веселящегося гуляки. В самых ядовитых выражениях Абу Нувас высмеивал поэтов-эпигонов, подражавших древне-арабским касыдам, восхищавшихся кочевой жизнью в пустыне и воспевавших старинные бедуинские идеалы. Он открыто заявлял о своей приверженности к роскоши в большом современном городе и позволял себе оскорбительные выражения в адрес бедуинов. Кроме того, в «эпикурействе» Абу Нуваса отразилось общее для того времени разочарование в аскетических мусульманских идеалах, и потому некоторые строки стихов поэта звучат как откровенное богохульство, особенно когда он заявляет, что хочет пить вино и наслаждаться всем, что запрещено.

В застольных песнях Абу Нуваса имеется постоянный лирический герой-гедонист, вокруг которого группируются другие персонажи; изображаемая в них ситуация стереотипна.

Перу Абу Нуваса принадлежат также стихотворения благочестиво-назидательного характера, в которых он выражает раскаяние по поводу беспутной жизни и ищет путей к примирению с религией. В назидательных стихах в соответствии с требованиями жанра присутствует другой лирический герой — раскаявшийся грешник, предающийся размышлениям и призывающий к воздержанию и покаянию. Трудно решить, какие именно события заставляли Абу Нуваса порой пересматривать свое жизненное кредо — искание истины или страх приближающейся смерти. Так или иначе Абу Нувас никогда не был атеистом, как и не был чрезмерно благочестивым человеком, его равнодушие к религии и некоторый цинизм были отражением общей атмосферы, царившей в крупных городах Ирака (Багдад, Басра) конца VIII в. и начала IX в.

Неприятие Абу Нувасом устаревших поэтических традиций было связано также и с политическими симпатиями мавля, в первую очередь иранцев, боровшихся за свою культурную и политическую эмансипацию. Поэзия Абу Нуваса культивировала настроения скептицизма, чем подрывала моральные устои теократического общества и противопоставляла национальным амбициям племенной аристократии идеологию шуубии, весьма популярную как в придворных кругах, так и в среде развивающихся городских сословий (хотя хамрийят Абу Нуваса и приходились порой по вкусу веселящейся придворной знати).

Красочность образов Абу Нуваса, его острая наблюдательность, поэтическая фантазия и простота снискали ему на всем мусульманском Востоке славу одного из величайших и популярнейших поэтов Средневековья.

Особое место в поэзии раннеаббасидского периода занимает третий выдающийся поэт «Обновления» — Абу-ль-Атахия (750—825).

Обстановка утонченной роскоши придворной жизни в стране, терзаемой войнами, восстаниями и жестокостью властей, порождала два на первый взгляд противоположных мироощущения — гедонистическое и пессимистически-аскетическое, ибо испытываемое жителями столицы и других городков Ирака ощущение «эфемерности бытия» одинаково вызывало как стремление к наслаждениям, так и к воздержанию, навеянному благочестивыми размышлениями о необходимости приготовления к загробной жизни в связи с приближающимся «концом света». Такие идеи особенно широко были распространены среди первых аскетов-суфиев, взгляды которых в VIII в. были уже достаточно популярны.

Абу-ль-Атахия был поэтом философско-аскетического мировоззрения, сложившегося как реакция на вольность нравов, царившую в Халифате. В его поэзии, обличавшей процветавшую в столице Халифата распущенность, содержалась хотя и косвенная, но достаточно острая критика придворных нравов.

Абу-ль-Атахию принято считать одним из основных создателей особого жанра лирической поэзии — зухдийят. Арабский термин «зухдийят» (от зухд — воздержание, аскетизм) лишь частично выражает содержание этого жанра. Арабы причисляют к жанру зухдийят в первую очередь стихи грустного, элегического и вместе с тем благочестивого характера, в которых содержатся пессимистические размышления о бренности всего земного, а иногда и критика общественных несправедливостей.

Жизнь Абу-ль-Атахии прошла относительно спокойно. Поэт родился около Куфы в семье цирюльника и в детстве занимался продажей гончарных изделий. Рано проявившийся поэтический талант Абу-ль-Атахии встретил всеобщее признание, и большую часть жизни он провел в Багдаде в качестве придворного поэта-панегириста халифов аль-Махди, Харуна ар-Рашида, аль-Амина и аль-Мамуна. Трогательная несчастная любовь поэта к Утбе, вольноотпущеннице и приближенной жены халифа аль-Махди,

227

принесла ему много горестей и, возможно, оказалась одной из причин аскетического настроения поэта.

Общее направление поэзии Абу-ль-Атахии, преисполненной религиозного благочестия и призывающей к воздержанию, встретило сочувствие багдадского двора, стремившегося к укреплению авторитета халифской власти. Поэтому поэт, несмотря на свои шиитские симпатии, пользовался расположением при дворе.

Вместе с тем мировоззрению Абу-ль-Атахии было свойственно и некоторое свободомыслие, характерное для времени религиозно-философских исканий. Вслед за мутазилитами поэт считал Коран не «извечно существующим», а «сотворенным» и даже не вполне совершенным с литературной точки зрения произведением, а свои стихи ставил порой даже выше иных сур Корана. Божественное откровение он не считал надежным средством в овладении истинным знанием и предпочитал в поисках истины опираться на собственный разум.

Творчество Абу-ль-Атахии можно разделить на два периода. На первом этапе он выступает как лирик, весь ушедший в воспевание своих любовных переживаний. Его стихи любовного содержания, посвященные Утбе, очень изящны и, в отличие от газелей его предшественника Омара ибн Аби Рабии, целомудренны и лишены какого бы то ни было налета фривольности. Постепенно, однако, его скептицизм переходит в безотрадный пессимизм, и любовная лирика сменяется философским раздумьем.

Главное место в творчестве поэта занимают его зухдийят, напоминающие порой облеченные в литературную форму религиозные проповеди или философские размышления о смысле жизни и грядущем конце. В этом жанре Абу-ль-Атахия предвосхитил творчество прославленного арабского поэта-философа аль-Маарри.

Абу-ль-Атахия, как и другие поэты «Обновления», был новатором поэтической формы. Он восставал против поэтического эпигонства и даже, рискуя навлечь на себя гнев схоластов-филологов, отступал от норм традиционной поэтики, говоря, что он «выше всякой метрики». Отвергая вычурность, пышность и искусственность, он стремился к общедоступности поэтического языка и избегал архаизмов.

Начало аббасидской эпохи ознаменовалось не только изменением характера поэзии, но и возникновением новых прозаических жанров. Родоначальником арабской художественной прозы считается Абдаллах ибн аль-Мукаффа (724—759).

Ибн аль-Мукаффа родился в Иране, в персидской зороастрийской семье, и до принятия ислама его звали Рузбих. Здесь он получил традиционное зороастрийское воспитание и основные познания в области персидской культуры. Позднее юноша переехал в Басру, где сумел завершить образование и приобщиться к культуре завоевателей. Он служил в различных городах Ирана и Ирака секретарем омейядских и аббасидских наместников и стяжал славу не только хорошего чиновника, но и писателя. В последние годы жизни Ибн аль-Мукаффа принял ислам.

Иллюстрация: «Калила и Димна»

Лист арабской рукописи

Персидские симпатии Ибн аль-Мукаффы, его спрятанная за внешней лояльностью неприязнь к арабам-завоевателям и слава зиндика (еретика-вольнодумца) были использованы врагами писателя для его компрометации. По приказу халифа аль-Мансура 35-летний писатель был убит.

Ибн-аль-Мукаффа был человеком разносторонних способностей. Опираясь на персидские источники, он написал несколько трактатов, посвященных вопросам государственного устройства и политики, и перевел со среднеперсидского языка два трактата дидактического характера.

В историю арабской и мировой литературы Ибн аль-Мукаффа вошел переводом сборника индийских нравоучительных рассказов о животных — «Панчатантры», получившим в персидской и арабской версиях наименование «Калилы и Димны». В основе перевода Ибн аль-Мукаффы лежит среднеперсидский перевод (вернее, переработка) этого индийского сборника. Название «Калила и Димна» возникло в результате искажения при переводе на пехлевийский (среднеперсидский), а затем на арабский

228

языки имен героев-шакалов из первой книги «Панчатантры» («Каратака и Даманака»). Переработка (арабизация) «Калилы и Димны» была радикальна, и, хотя в основе этого сочинения лежал индийский сборник, «Калила и Димна» занимает весьма заметное место в истории арабской средневековой прозы. Именно через посредство арабского извода Ибн аль-Мукаффы это произведение проникло в Европу и в другие литературы мусульманских народов.

Ибн аль-Мукаффа не ограничился простым переводом «Калилы и Димны». Стремясь угодить вкусу мусульманского читателя, он многие места сборника переработал, ввел некоторые новые части собственного сочинения и подходящие к случаю арабские пословицы и цитаты из Корана.

В «Калиле и Димне» перекрещиваются разнообразные культурные влияния. Черты индийского прототипа ощущаются в широком использовании притчи с назидательной целью, в «рамочной» композиции, при которой все произведение в целом и отдельные главы представляют собой обрамляющую новеллу. В ходе развития сюжета появляются вставные новеллы, в свою очередь включающие новые вставные новеллы, и так далее. Наконец, сохранены и реалии индийской жизни (например, в антибрахманских мотивах главы об Иладе), свидетельствующие о буддийском или джайнском происхождении произведения. «Калила и Димна» — сочинение прежде всего назидательного характера. В занимательной форме автор пытается изложить правила поведения правителей в отношении приближенных и подданных, причем особенно предостерегает высокопоставленных лиц от излишней доверчивости к доносчикам и от поспешности при осуждении обвиняемых. Свои политические соображения автор высказывает в достаточно осторожной форме. Правитель, по мысли автора, должен быть справедливым и милосердным. Он обязан уметь держать слово и не давать волю своему гневу.

«Калила и Димна» по праву считается сокровищницей восточной мудрости. В ней отразились этические учения самых разных народов Востока и Средиземноморья. Храбрость, великодушие, чувство долга, верность дружбе, благочестие и воздержание — вот основные человеческие достоинства, восхваляемые в этом сочинении. Как всегда в зерцалах, моральные нормы в «Калиле и Димне» не просто принципы — они носят и весьма утилитарный характер.

Каждая глава «Калилы и Димны» содержит рамку-притчу, призванную иллюстрировать главную мысль главы. Притчи здесь разнородны по своим художественным достоинствам: одни лишены динамики, это басни с безликими, вещающими мудрость персонажами (например, притчи в главе о сове и вороне), другие, динамичные и занимательные, уже походят на маленькое драматическое действо (притчи в рассказе о льве и быке). В таких притчах у персонажей появляются индивидуальные черты, намечается характер.

«Калила и Димна» не единственное произведение, проделавшее сложный путь из Индии через Иран к арабам. В эпоху Сасанидов (VI—VII вв.) письменную обработку в Иране на пехлевийском (среднеперсидском) языке получили буддийская повесть о Варлааме и Иоасафе, ранние редакции «Тысячи и одной ночи» (см. об этом гл. «Арабская литература», т. III наст. изд.), всевозможные рассказы о путешествиях, позднее ставшие ядром «Повести о Синдбаде-мореходе», «Синдбадова книга» о женском коварстве, «Роман об Александре» и т. д. Все эти произведения были в VIII—IX вв. переведены на арабский язык и на арабской почве получили новую жизнь.

228

ЛИТЕРАТУРА IX ВЕКА

Разнородное по уровню экономического развития и пестрое в этническом отношении аббасидское государство оказалось весьма непрочным образованием. Разъедаемый сепаратистскими тенденциями в провинциях Халифат после короткого периода относительной политической стабилизации с конца VIII в. начинает распадаться, центральная власть утрачивает былой авторитет, и в провинциях образуются фактически независимые государства. Расшатыванию государственных основ Халифата немало способствовали мавали, подрывавшие непререкаемый в прошлом авторитет завоевателей идеями шуубии и приносившие в ислам элементы своих доисламских верований.

В противовес шуубистской идеологии, антибедуинский пафос которой находил свое выражение также и в раннеаббасидской литературе, в среде сторонников сильной, централизованной империи усиливается интерес к древнеарабским поэтическим традициям. Доисламская поэзия воспринимается сейчас как источник художественных и этических идеалов, противопоставляемых кризисному и порой «циническому» сознанию поэтов предшествующего периода. В героическом прошлом и в древней культуре арабов-бедуинов правящая элита ищет поддержку ослабевшему моральному и политическому авторитету бывших завоевателей. В стихах поэтов IX в. вновь зазвучали героические мотивы, отодвинутые на задний план поэтами-новаторами предшествующего периода. Прославляя в самых высокопарных выражениях халифов и

229

эмиров, поэты IX в. приписывают им все традиционные бедуинские добродетели, воспевают героическое прошлое их предков-завоевателей, восхищаются старинными племенными законами и бедуинскими подвигами. Они отказываются от легкости и непринужденности языка поэтов-предшественников, но при этом еще более широко используют открытые последними возможности «нового стиля».

Разумеется, арабская поэзия IX в. не может быть сведена лишь к «классицизму» придворного направления. Наряду с преуспевающими лояльными к правящей династии придворными панегиристами были поэты, творчество которых можно условно назвать «критическим». Жили эти поэты трудно, и жизнь их часто кончалась трагически. Их враждебность к власти и царившим порядкам принимала то форму религиозной (обычно шиитской) оппозиции, то личных выпадов против правящей династии, то, наконец, подчеркнутого прославления культурных традиций и былой славы исламизированных народов.

Но какую бы общественную позицию ни занимали поэты, за рамки традиционной нормативной поэтики они почти не выходили и лишь по-иному использовали традиционные жанры. В произведениях, относящихся к старым жанрам, особенно в панегириках, носящих «официальный» характер, поэты строго придерживались касыдной схемы и других обязательных элементов древнеарабской поэзии. Их новаторство заключалось в том, что они, не отступая ни от привычной композиции, ни от традиционных поэтических размеров, ни от монорима — словом, от всего того, что сложилось еще в Древней Аравии и сохранялось в арабской поэзии на протяжении всего Средневековья, позволяли себе известное обновление фонда стилистических фигур и иное словесное выражение традиционных поэтических тем. Возрождая древние традиции, поэты и прозаики IX в. выступали и в качестве ученых-филологов, создателей первых антологий древней арабской поэзии (Абу Таммам, аль-Бухтури), и в качестве теоретиков арабской стилистики (Ибн аль-Мутазз, аль-Джахиз), попытавшихся сформулировать законы арабской нормативной поэтики. Таким образом, окончательно складывался поэтический канон, в котором за образец принималось творчество древних поэтов. Сами средневековые арабские филологи, прекрасно чувствовавшие разницу между древней поэзией и поэзией VIII—IX вв., не решались признать новую поэзию творческим достижением поэтов-современников и потратили немало труда, чтобы доказать, что все «новое» встречалось в поэзии древних и, таким образом, освящено традицией.

Даже панегирик — особенно скованный консервативными и устойчивыми традициями жанр — в творчестве наиболее талантливых поэтов звучит по-новому. Развивая вековые традиции, поэты IX в. изображали величественные картины сражений, застольные радости, повествовали о любви и любовных страданиях. Они рисовали картины природы Ирака, Сирии и других провинций империи, своей пышностью, порой переходившей в напыщенность, намного превосходившие сравнительно строгие описания природы в касыдах доисламских поэтов. Примечательной чертой литературы IX в. — как поэзии, так и прозы — был ее интерес к философской и этической проблематике. Обогащенное греческой философской мыслью и дисциплинированное греческой логикой, художественное сознание легко находило для выражения сложных идей точные, чеканные формулы.

С этого времени поэзия приобретает все более элитарный характер, и ее усложнившаяся тропика становится доступной сравнительно узкому кругу знатоков и ценителей, постоянных участников литературных собраний в салонах богатых меценатов. Умение слагать стихи становится одним из важнейших признаков образованности (как это было и в танском Китае или хэйанской Японии), и багдадская знать состязается в искусстве сочинять экспромты и поэтические экзерсисы.

Крупнейшим поэтом придворно-панегирического направления был Абу Таммам (805—846). Он родился около Дамаска в христианской семье греческого происхождения. Однако, приняв ислам, будущий поэт (это часто бывало с выходцами из других религий) стал ревностным мусульманином и даже придумал себе чисто бедуинскую родословную. Абу Таммам перепробовал в молодые годы немало профессий — он был ремесленником, водоносом и т. д. В поисках заработка он переезжал с места на место и побывал в крупнейших городах Сирии, Египта и Ирака. Первые поэтические опыты Абу Таммама успеха не имели, но впоследствии его заметили, он был приглашен ко двору аль-Мутадида и вскоре становится придворным панегиристом. Общее направление его поэзии пришлось по вкусу высокопоставленным придворным, и по протекции одного из них поэт был назначен на пост начальника почты в Мосуле, что свидетельствовало о большом к нему доверии, ибо эта должность была связана с собиранием тайных сведений.

Date: 2016-07-25; view: 279; Нарушение авторских прав