Современное понимание предмета истории и основные направления развития исторической науки в ХХ в.

Современное понимание предмета истории включает в себя несколько новых черт. В ХХ в. не идеологии, не абстрактные схемы мирового развития, а сам человек становится центром, вокруг которого группируется вся система современного гуманитарного познания. Люди действительно не учатся на ошибках своих предков, потому что их социальная, физиологическая и психологическая природа, несмотря на привнесенные отдельными эпохами новшества, в своих базовых основаниях остается почти неизменной. А значит, только история – единственная возможность узнавания людей прошлого – дает человеку необходимую перспективу самопознания.

Большую роль в подобной «гуманизации» исторической науки сыграли представители нескольких поколений французской исторической школы «Анналов» (от названия журнала «Анналы экономической и социальной истории», дата основания – 1929 г.), у истоков которой стояли Л. Февр (1878–1956) и М. Блок (1886–1944). «История, – писал М. Блок, – наука о людях во времени. Надо связывать изучение мертвых с изучением живых».

Блок и Февр остро критиковали традиционную позитивистскую «событийную» историографию, которая, по выражению Блока, прозябала «в эмбриональной форме повествования». Они утверждали, что история призвана не просто описывать события, а выдвигать гипотезы, ставить и решать проблемы. Основную задачу исторической науки Блок и Февр видели в создании такой «глобальной» истории, которая смогла бы охватить все стороны жизни человека, – «истории, которая стала бы …средоточием всех наук, изучающих общество с различных точек зрения – социальной, психологической, моральной, религиозной и эстетической, наконец, с политической, экономической и культурной». Решение подобной задачи предполагало широкий контакт и взаимодействие истории с другими науками, прежде всего – науками о человеке. Февр настойчиво обосновывал мысль о существовании «внутреннего единства, связующего между собою … все научные дисциплины». Он говорил в 1941 г., обращаясь к студентам: «Историки, будьте географами! Будьте правоведами, социологами, психологами; не закрывайте глаза на то великое течение, которое с головокружительной скоростью обновляет науки о физическом мире».

Стремясь к созданию всеобъемлющей, «глобальной» истории, Блок и Февр не придерживались однородных объяснений исторического процесса. На первый план в их объяснении выступали географическая среда и рост населения, развитие техники и экономики, коллективное сознание – ментальность. Полемизируя с историками предыдущего поколения, основатели «Анналов» доказывали, что материал источников и удостоверяемые ими факты всегда являются результатом творческой активности ученого, проведенного им отбора, который зависит от поставленной им проблемы, от выдвинутой гипотезы. «Всякая история есть выбор», – писал Февр. Историк «сам создает материал для своей работы», постоянно «конструирует» свой объект изучения, отбирая и группируя необходимые ему источники и факты. Отсюда Блок и особенно Февр делали «релятивистские» выводы, утверждая, что исторические факты не существуют без историка, они созданы или «изобретены» историками.

Среди последователей Блока и Февра выделяют уже четыре поколения, связанных с 80-летней деятельностью журнала «Анналы». Это течение исторической мысли называют еще «nouvelle histoire» – новая история. Сегодня она представлена целым спектром историографических течений, таких как новая экономическая история, новая социальная история, историческая демография, история ментальностей, история повседневности, микроистория, а также рядом более узких направлений исследования – история женщин, детства, старости, тела, питания, болезней, смерти, сна, жестов и т. д.

Следующая черта современного понимания истории – чрезвычайное расширение самого предмета исторических исследований. Все обстоятельства, связанные с человеком прошлого, все сферы его сознательной и бессознательной деятельности стали центром притяжения исследовательского интереса историков. Само восприятие прошлого стало более многогранным и ярким: появляются новые исторические дисциплины, увеличивается круг исторических источников. Если раньше главным основанием для изучения истории служили письменные источники, в настоящее время – любой предмет эпохи, позволяющий открыть какой-либо новый аспект прошлого. Неограниченное расширение предмета истории вызывает сближение истории с другими науками и утверждение междисциплинарного подхода к целому ряду научных проблем. Однако эта тенденция имеет и негативные свойства: история теряет собственное «проблемное поле», утрачивает целостность и устойчивость внутренних связей, в ней отсутствуют четкие стандарты изучения прошлого. В этом есть существенная опасность, и ученые ищут способы ее преодоления.

Охарактеризуем несколько основных течений мировой историографии ХХ в.

В 1950–1970-х гг. одним из наиболее востребованных направлений в исследованиях была количественная, или квантитативная (от фр. cлова «quantitative» – количественный) история. Этот подход был создан на основе заимствования методов экономики и демографии, в первую очередь – благодаря возможностям статистической обработки данных.

Статистический подход предполагает сознательное отстранение от уникальных характеристик исторического источника, создание некой «выжимки» однородных серий фактов. В основе такой исследовательской программы лежали работы французского историка Эрнеста Лабрусса, воспитавшего за четверть века преподавания целую плеяду известных историков. Его программа выделяла повторяемые исторические феномены, чтобы находить в них причинно-следственные связи: «Повторяемое имеет здесь больше человеческой ценности, чем случайное. В экономической истории, в отличие от того, что наблюдается в других областях истории, все, что есть важного, – повторяемо», – написал Лабрусс в своей диссертации по истории, посвященной кризису французской экономики в предреволюционный период (Labrousse E. La crise de l’économie française à la fin de l’Ancien Régime et au début de la Révolution. P., 1944. Р. 171–172).

Это исследование внесло значительный вклад в изучение причин Французской революции (1789–1794). Лабрусс настаивал на том, что революционные потрясения стали восстанием нищих. Главную роль в них сыграл экономический кризис, усиленный неурожаем, который вызвал рост цен на зерновые. Опираясь на статистику XVIII в., историк разработал цифровые серии об изменениях цен, урожаях, промышленных товарах, торговле. В ответ на традиционные упреки в недостоверности данных источников Лабрусс защищался ссылками на надежность статистических методов, на закон «компенсации погрешностей», на тесты совпадения. В обществах, где доминирует сельская экономика, неурожай, экстремальный рост цен на хлеб действительно могут спровоцировать кризис. Лишь по мере развития экономики вызревает другой, индустриальный тип кризиса, такой как кризис 1929 г., с другим комплексом причин и следствий.

Совершенно иным по своим исследовательским характеристикам стало направление истории ментальностей (от фр. «mentalité» – умонастроение). Это понятие не получило строгого определения, поскольку характеризовало подвижный и трудноуловимый мир коллективного сознания и бессознательного, базовых мотивов человеческого поведения, которые ранее не были предметом исторических исследований. Данный подход противоположен обоснованному ранее методу герменевтики, т. е. понимания, согласно которому историку необходимо и достаточно «вжиться» в предмет исследования, отождествить себя с человеком определенной эпохи. История ментальности – это изучение инородного для историка мира, мира, в котором жили другие люди, имеющие чуждые для современного восприятия мысли, чувства и верования.

В качестве примера можно привести исследование Ф. Арьеса «Человек перед лицом смерти», в котором автор анализирует, как у западного человека на бессознательном уровне менялось восприятие смерти в разные века. Он выделил пять идеальных «возрастов» в восприятии смерти:

1. Смерть в античности и на заре Средневековья, воспринимаемая как закономерный этап коллективной судьбы.

2. «Прирученная смерть», «смерть себя» среднего и позднего Средневековья, финал биографии без трагических переживаний, не вызывающий страха.

3. «Смерь долгая и близкая», характерная для Нового времени и рассматриваемая как дикость и неотвратимая угроза.

4. «Смерть тебя» XIX – начала ХХ вв., – трагическая потеря дорогого существа в культуре, ориентированной на семейные ценности.

5. «Перевернутая смерть» второй половины ХХ в., которая рассматривается как феномен возмущающий, вытесняемый из сознания. Впервые в истории общество почти «табуирует» тему смерти.

Филипп Арьес сформировал образец истории ментальностей, ставший классическим, как в отношении используемых источников – главным образом памятников литературы и искусства, – так и в отношении организации самого текста исследования.

В 1970-х гг. параллельно истории ментальностей развивался близкий ей исследовательский подход – историческая антропология. Основой для него стали успехи европейской этнологии, или антропологии, изучающей «экзотические», по сравнению с западной, культуры. Историки, провозгласившие эту программу, стали заимствовать профессиональный инструментарий смежной дисциплины, стремились выявить в сознании современного общества отголоски давнего прошлого, устойчивые стереотипы поведения, не поддающиеся воздействию времени. В итоге появились новые междисциплинарные проекты, руководимые историками, по исследованию народной памяти, мифов, что позволяло реконструировать глубинные структуры коллективной жизни людей.

Еще одним предметом исторической антропологии стали исследования самых разнообразных ритуалов прошлого – праздников, процессий, политических манифестаций, анализ структур исторических текстов.

Именно историческая антропология открыла для историка грани социального универсума, воспринимаемые этнологами: житейскую мудрость и устойчивые традиции людей прошлого, экзотизм различных эпох. Исследование фокусировалось на повседневной жизни, как материальной, так и культурной, «обыкновенного» человека, не оставившего заметного следа в письменных источниках.

Подлинным шедевром традиции «Анналов» в жанре исторической антропологии является книга «Монтайю» Э. Ле Руа Ладюри (Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, аквитанская деревня (1294–1324). – Екатеринбург, 2001), который попытался услышать голос «великого немого» средневековой истории – простого человека, живущего на рубеже XIII–XIV вв. в отдаленном районе Пиренеев, в специфической высокогорной деревне, и восстановить его повседневные практики. Автор не обнаружил в быте селян не только особо важной роли феодальных структур или церкви (как было принято думать о Средневековье), но даже элементарного использования колеса. Представляет интерес и выбор источника, по которому реконструировались представления селян: это материалы допросов церковной инквизиции, расследующей дело о распространении катарской ереси в регионе.

Автор воскресил облик затерянной в горах аквитанской деревушки на протяжении жизни одного поколения крестьян. Дотошность протоколов допроса инквизиторов позволила историку детально изучить крестьянский мир. Первая часть книги была посвящена описанию географической среды, систем земледелия и скотоводства, властных и общественных структур. Определяющее влияние в этом социуме имели отношения между семейными кланами.

Переходя во второй части от «экологии» к «археологии» Монтайю, автор анализировал ментальный универсум крестьян, их представления о жизни и смерти, судьбе и свободе выбора, любви и ревности, здоровье и болезни, допустимых и недопустимых нормах поведения. Ле Руа Ладюри полемизировал с Арьесом, который, изучая отношение к детям в разные эпохи, утверждал, что долгое время средневековые люди воспринимали своих детей как «маленьких взрослых». Жители Монтайю имели представление о возрасте детства и были привязаны к своим детям. Формируя, таким образом, «тотальную историю» малой сельской общины, автор вдохновлялся примером работы антрополога, восстанавливающего мельчайшие аспекты народной культуры, достаточно автономной от предписаний центральной власти и главенствующих идеологий.

Независимо от французской исторической школы, в ХХ в. сложилась американская психоистория, использовавшая в качестве базового метода фрейдизм (теорию и практику психоанализа, созданных З. Фрейдом и его последователями, в которых главная роль отводилась работе с бессознательным человека, формирующим еще в раннем детстве основные психические и поведенческие реакции). В формировании психоисторических концепций принял участие и сам основатель психоанализа, опубликовавший в соавторстве с У. Буллитом книгу «Вудро Вильсон. Двадцать восьмой президент США. Психологический портрет».

В послевоенные годы в США сформировались основные направления психоисторических исследований: изучение национального характера Г. Горэром; исследование истории революционного движения Г. Быковским; изучение истории детства Э. Эриксоном как среды, формирующей роль и место последующих поколений в историческом процессе.

Психоистория называет себя наукой об «исторической мотивации», которая основана на «…философии методологического индивидуализма» и ставит перед собой цель объяснения действий «индивидов в исторических группах». Так, исследователи Американской революции Э. Бэрроуз, М. Уэллэси, Б. Мэзлиш предприняли попытку показать ее как революцию особого типа, которая, в отличие от европейских, была вызвана не столько экономическими, социальными или политическими причинами, сколько изменением общей психической ситуации в обществе.

Один из основателей психоистории – Э. Эриксон, размышляя над историей нацистской Германии, пытался объяснить феномен фашизма незрелостью немецкой духовной жизни, что привело к конфликтам психологического характера в молодежной среде, которые выражались в форме различных страхов. При этом Эриксон указал на связь фашизма с психологическим состоянием семейного человека, так как Гитлер очень часто в своих выступлениях применял лексику, имеющую отношение к семье. Историк затронул и психологическую раздвоенность Германии, что, согласно его концепции, способствовало установлению нацистской диктатуры.

В 1980–1990-х гг., когда все существующие теории исторического процесса, созданные в ХХ в., показали свою уязвимость для критики, историки обратились к «микроисторическим» сюжетам без всякой претензии на обобщение – о жизни небольшого города, села, общины, семьи или отдельной биографии. Образцом для подражания в этой связи стала традиция итальянской микроистории.

Сам термин «микроистория» использовался еще в 1950–1960-х гг., но имел уничижительный или иронический подтекст: это история, занимающаяся пустяками. Лишь в конце 1970-х гг. группа итальянских историков сделала термин microstoria знаменем нового научного направления. Трибуной итальянской микроистории стал журнал Quaderni storici, в нем печатались программные статьи лидеров этого направления: К. Гинзбурга, Э. Гренди и Дж. Леви. Микроистория возникла как противовес упрощенным представлениям об автоматическом характере общественных процессов и тенденций. Говоря о микроистории, всегда обращенной к уникальным чертам исторической действительности, трудно выделить ее общие теоретические принципы. Отличительной ее чертой является экспериментальность в методах исследования и в формах представления его результатов. Но самой заметной частью эксперимента, давшей название и всему направлению, является изменение «масштаба» изучения: исследователи прибегают к микроанализу, чтобы, словно под увеличительным стеклом, разглядеть существенные особенности изучаемого явления, которые обычно ускользают от внимания историков.

Один из лидеров микроистории Дж. Леви подчеркивал, что изучение проблемы на микроуровне отнюдь не исключает возможностей обобщения исторического материала; напротив, микроанализ позволяет увидеть преломление общих процессов «в определенной точке реальной жизни». Таким образом, изучение небольших объектов – биографии отдельной личности, семьи, локального сообщества – позволяет уловить неповторимо своеобразные черты исторической эпохи, выявить пределы социальной «нормы» и «исключения», показать значение индивидуальных событий, которым суждено было стать «рубежными» на грани двух эпох.

Другим популярным в современном мире направлением микроистории стала немецкая «история повседневности», сформировавшаяся в конце 1980-х гг., когда Западную Германию охватил настоящий «исторический бум», связанный в первую очередь с настоятельной потребностью разобраться с тем, что же случилось со страной в ХХ в. Возник массовый интерес к изучению прошлого своего города или поселка, к истории своей семьи. По сути, энтузиасты-любители бросили вызов профессионалам – историкам. Большое распространение получили «исторические мастерские», открытые к участию всех желающих; широко практиковалась «устная история», основанная на записях воспоминаний пожилых людей о своей жизни.

Этот интерес к опыту и переживаниям «маленького человека», живущего под пятою непреложных традиций, тоталитарной идеологии
и глобальных трагических потрясений, получил название «истории повседневности» (Alltagsgeschichte), или «истории снизу» (Geschichte von unten). Позднее история повседневности стала частью более широкого процесса демократизации общественной жизни и неслучайно совпала с зарождением движения «зеленых» и феминистского движения в Германии. Представители академической науки выступили поначалу с критикой «истории повседневности» как малооригинальной дилетантской попытки подорвать основные принципы исторической профессии. Однако и профессиональные ученые создали, наконец, под тем же названием свою концепцию этого направления.

Наибольший вклад в разработку научной «истории повседневности» внес сотрудник Института истории имени Макса Планка в Геттингене А. Людтке. Предметом его основного внимания стала история германских рабочих в XIX–XX вв., а главным вопросом – проблема принятия и/или сопротивления пролетариев, навязываемые им «правила игры», фабричные порядки, идеи национал-социализма и т. д. Ключевым в его концепции является труднопереводимое понятие Eigensinn («своеволие», «самоуважение»); как показывает А. Людтке, зависимость рабочих от заводского начальства не была абсолютной: они находили ниши в фабричной дисциплине для самоутверждения, используя для этого несанкционированные перерывы в работе, «валяние дурака» и т. д.

Став всемирно известным и признанным направлением исследований, история повседневности сохранила свой первоначальный предмет исследований. Основным экспериментальным полем здесь остаются жизнь и быт людей в истории ХХ в., которую «историки повседневности» стремятся избавить от искажающих историческую действительность идеологических интерпретаций. Большой вклад историки этого направления внесли в изучение феномена нацизма, рассматривая его изнутри с точки зрения тех «рядовых людей», которые вольно или невольно содействовали утверждению фашистской диктатуры в Германии.

Таким образом, современная историческая наука представлена разнообразными исследовательскими течениями, позволяющими каждому историку выбирать предмет исследования по своему вкусу. Однако современную ситуацию в мировой историографии многие исследователи оценивают как кризисную. Все концепции в истории, претендующие на возможность глобальных обобщений и категоричных выводов, были опровергнуты объемной и часто справедливой критикой, приходившей с горизонтов различных смежных дисциплин – философии, антропологии, лингвистики.

Предлагая множество исследовательских моделей, современная история не имеет в настоящий момент критериев и концепций, разделяемых всем профессиональным сообществом.

Date: 2016-07-25; view: 287; Нарушение авторских прав