Часть VII - Древняя магия, древние тайны 11 page

Звук её голоса лишил меня способности видеть и слышать. Тьма, возникшая перед глазами, взорвалась миллионами крохотных искр. Казалось, голова моя вот-вот лопнет.

Он поставил меня на колени и наклонился надо мной. Неожиданно я увидел его лицо – оно было таким же бесстрастным, как всегда, и только напрягшиеся мышцы рук свидетельствовали о том, что передо мной живое существо.

В эту минуту даже сквозь её оглушительные вопли я расслышал грохот – дверь сотрясалась под мощными ударами кулаков Мариуса, и до меня донесся его голос, казалось, не менее громкий, чем её крик.

Я мог лишь беззвучно шевелить губами, а из ушей у меня текла кровь.

Каменные тиски, сжимающие мою голову, неожиданно ослабли. Я с грохотом рухнул на пол и растянулся на нем во весь рост. На грудь мою опустилась огромная холодная нога. Еще мгновение – и он просто раздавит меня. С пронзительным криком она бросилась ему на спину и обхватила его рукой за шею. Мне хорошо были видны её сдвинутые брови и развевающиеся черные волосы.

И тут до меня донесся голос Мариуса, который обращался к Энкилу из-за закрытой двери:

– Только попробуй убить его, Энкил, и я уведу её от тебя навсегда! А она поможет мне сделать это! Клянусь!

Внезапно наступившая тишина была поистине оглушительной. По шее у меня стекали теплые струйки крови.

Она отступила в сторону и посмотрела прямо перед собой, и в тот же миг створки дверей распахнулись с такой силой, что с грохотом ударились о стены узкого прохода. Надо мной внезапно возник Мариус. Он обеими руками сжимал плечи Энкила, который, казалось, вновь утратил способность двигаться.

Нога соскользнула с моего живота, оцарапав кожу, и исчезла. До меня донеслись слова Мариуса, точнее даже не слова, а мысли:

– Уходи, Лестат! Беги!

Я с огромным трудом сел и увидел, что он заставляет их обоих медленно пятиться к шатру. Глаза их были устремлены прямо на него. Акаша крепко вцепилась в руку Энкила, и лица их вновь были спокойными. Впервые в этом спокойствии я увидел апатию и безразличие, мне показалось, что лица их лишены выражения заинтересованности, любопытства и напоминают скорее маски смерти.

– Беги, Лестат! – не оборачиваясь, повторил Мариус. И я повиновался.

Глава 16

Когда Мариус наконец вернулся в ярко освещенную гостиную, я стоял в дальнем углу террасы. Я все еще ощущал жар в своих венах, мне казалось, что мои сосуды дышат и живут сами по себе. Далеко внизу я видел темные силуэты окутанных туманом островов и слышал, как вдоль дальнего берега движется какой-то корабль. Но в голове у меня была только одна мысль: если Энкил нападет на меня снова, я могу просто перепрыгнуть через ограждение террасы. Могу броситься в море и уплыть. Я ощущал его руки, сжимающие мою голову, и холод его ступни на своей груди.

Дрожа с головы до ног, я стоял, прижавшись к каменному парапету. Царапины на лице давно зажили, но на руках осталась засохшая кровь.

Едва Мариус показался на террасе, я принялся просить у него прощения.

– Прости меня, прости за то, что я посмел так поступить, – молил я. – Я и сам не знаю, почему я это сделал. Мне не следовало… прости… Клянусь, Мариус, мне очень жаль. Никогда больше я не сделаю ничего против твоей воли!

Сложив на груди руки и пылая от ярости, он смотрел прямо на меня.

– Ты помнишь, Лестат, что я говорил тебе прошлой ночью? – спросил он. – Ты поистине дьявольское отродье!

– Прости меня, Мариус! Пожалуйста, прости меня! Я не думал, что произойдет что-либо подобное. Я был уверен, что ничего не случится…

Он жестом приказал мне успокоиться и следовать за ним вниз, на скалы, потом скользнул через парапет и пошел первым. Я направился следом, ощущая смутный восторг от той легкости, с которой мы двигались. Однако я еще не настолько пришел в себя, чтобы думать о такого рода вещах. Я по-прежнему ощущал её неуловимое присутствие, чувствовал её аромат, хотя сама по себе Акаша не имела запаха, – разве что аромат цветов и благовоний, наполнявший святилище, мог каким-то образом впитаться в её упругую белую кожу. Какой хрупкой казалась мне она, несмотря на всю её твердость и холодность.

По скользким камням мы спустились до покрытого светлым песком берега. Мы молча шли рядом, вглядываясь в открытое пространство моря за белыми шапками пены на гребнях волн, разбивающихся о прибрежные скалы или накатывающихся на плоский песчаный пляж. В ушах у меня свистел ветер, и меня вновь охватило чувство одиночества, которое я всегда испытывал в подобных ситуациях, – рев ветра заглушает не только все окружающие звуки, но все наши ощущения.

Я постепенно успокаивался и в то же время все больше возбуждался, чувствовал себя все более несчастным.

Мариус обнял меня точно так же, как это делала Габриэль, и меня совершенно не интересовало, куда мы направляемся, а потому я был очень удивлен, когда увидел перед собой небольшую бухту, в которой покачивалась на якоре лодка с одной парой весел.

Мы остановились, и я вновь стал просить Мариуса простить меня.

– Мне действительно очень жаль, что все так получилось! Клянусь тебе! Я не верил…

– Только не говори мне, что ты жалеешь, – спокойно ответил Мариус. – На самом деле теперь, когда ты чувствуешь себя в безопасности, а не валяешься, как раздавленная яичная скорлупа, на полу святилища, ты ни капельки не жалеешь о случившемся.

– Но ведь дело совсем не в этом, – ответил я и разрыдался.

Достав носовой платок – непременную принадлежность джентльмена восемнадцатого века, – я вытер кровь с лица. Меня по-прежнему не покидало ощущение её объятий, вкуса её крови. Я заново переживал все происшедшее. Если бы Мариус не появился так вовремя…

– Но что все-таки произошло, Мариус? Что ты увидел?

– Мне очень хотелось бы оказаться там, где он не сможет нас услышать, – устало ответил он. – Сейчас просто безумие говорить или думать о том, что может возбудить его еще больше. Я должен подождать и позволить ему впасть в прежнее состояние.

Он повернулся ко мне спиной, кипя от ярости.

Но разве мог я заставить себя не думать об этом? Как бы мне хотелось выбросить из головы все мысли! Но они так же, как и её кровь, стали неотъемлемой частью моего существа. Внутри её холодного тела был по-прежнему заключен разум, у нее сохранился аппетит, и её пылающая душа горячими волнами разливалась сейчас по моим венам. Я не сомневался, что именно Энкил мертвой хваткой сдерживает её. Я возненавидел его! Возжаждал уничтожить его! В голову мне одна за другой приходили самые безумные идеи, я строил невероятные планы относительно того, каким образом можно убить его, не подвергая опасности нас и сохранив Акашу.

Однако мечты мои не имели никакого смысла. Ведь сначала демоны проникли в его тело… А что, если все произошло совсем не так?..

– Мальчишка! И думать об этом не смей! – вспылил Мариус.

Я опять заплакал. Я ощущал прикосновение её губ к своей шее, а на моих губах оставался вкус её крови. Я взглянул на разбросанные по ночному небу звезды, и в эти минуты даже они, грандиозные и вечные в своем величии, показались мне бессмысленными и заключающими в себе угрозу. Я едва сдерживался, чтобы не закричать, комок подступил к горлу.

Воздействие её крови постепенно уменьшалось. Прояснившееся зрение вновь затуманилось, я снова ощущал свое тело. Наверное, я в чем-то стал сильнее, но волшебство и магия исчезли.

– Что с тобой, Мариус? – стараясь перекричать вой ветра, окликнул я. – Не сердись на меня! Не бросай меня! Я не могу…

– Тс-с-с, Лестат, – сказал он, вернувшись и беря меня за руку, – пусть тебя не беспокоит мой гнев. Он не имеет к тебе никакого отношения. Дай мне немного времени, чтобы прийти в себя.

– Только скажи мне, ты видел, что произошло между нами?

Он какое-то время смотрел на море, где на фоне совершенно черной воды белели пенные гребни.

– Да, видел, – наконец ответил он.

– Я взял скрипку и хотел поиграть на ней для них. Я не думал…

– Да, конечно, я понимаю…

– Я не думал, что музыка так на них подействует, особенно такая музыка, столь странная и чужая для них… ты же знаешь, как скрипка…

– Да, я понимаю…

– Мариус, она… она дала мне… и она взяла…

– Знаю.

– А он держит её там! Она его пленница!

– Лестат, умоляю… – Он улыбнулся, и улыбка его была усталой и печальной.

– Запри его в темницу, Мариус, так же как это сделали они! И освободи её!

– Ты бредишь, мой мальчик, ты просто бредишь.

Он повернулся и пошел прочь, жестом приказав мне оставить его в покое. Он спустился к самому морю и ходил взад и вперед по песчаному пляжу, не обращая внимания на лижущие его ноги волны.

Я вновь попытался взять себя в руки. Мне казалось, что, кроме этого острова, я вообще нигде и никогда не был, казалось нереальным, что где-то существует мир смертных и что невероятная трагедия Тех, Кого Следует Оберегать, и исходящая от них угроза неведомы никому по ту сторону этих мокрых, блестящих скал.

Наконец Мариус снова подошел ко мне.

– Послушай меня, Лестат, – сказал он. – К западу отсюда есть остров, который не находится под моей защитой. На его северной оконечности расположен греческий город со множеством прибрежных таверн, открытых для моряков всю ночь. Садись в лодку и отправляйся туда. Займись охотой и забудь обо всем, что здесь произошло. Уясни для себя те новые возможности, которые ты получил вместе с её кровью. Но постарайся не думать ни о ней, ни о нем. А самое главное, постарайся ничего не замышлять против него. Перед рассветом возвращайся обратно в дом. Это не составит для тебя труда. Ты найдешь дюжину открытых дверей и окон. Сделай так, как я прошу. Ради меня.

Я опустил голову. Во всем поднебесном мире существовало только одно, что могло отвлечь меня и выветрить из моей головы все мысли – и благородные, и тревожные. Человеческая кровь, человеческое сопротивление и человеческая смерть.

Я без возражений направился по мелководью к лодке.

Почти на заре я взглянул на свое отражение в металлическом зеркале, висящем на стене грязного жилища моряка в одной из прибрежных гостиниц. Я увидел джентльмена в парчовом сюртуке и отделанной кружевами рубашке, с порозовевшим от недавно выпитой крови убитого мною человека лицом. За моей спиной распластался на столе мертвый человек. В руках он все еще сжимал нож, которым чуть раньше пытался перерезать мне горло. Там же стояла бутылка вина, в которое была подсыпана отрава и которое я упорно отказывался пить, придумывая разного рода шутливые отговорки, пока наконец он не потерял терпение и не решился использовать последнее средство. Его мертвый товарищ валялся на кровати.

Я продолжал смотреть в зеркало на молодого повесу с копной светлых волос.

– Что ж, не будь я вампир Лестат… – произнес я вслух.

Однако вся кровь мира не могла избавить меня от ужасных видений, возникших перед моими глазами, едва я вернулся к себе и лег отдыхать.

Я не мог перестать думать о ней и о том, её ли смех я слышал во сне в прошлый раз. Я не мог понять, почему вместе со своей кровью она не послала мне никаких видений. Но не успел я закрыть глаза, как перед моим мысленным взором стали проноситься навеянные магией и потому находящиеся за пределами сознания картины одна восхитительнее другой. Мы вместе шли по огромному залу дворца – не этого, но тем не менее знакомого мне. Кажется, это был дворец в Германии, где сочинял свою музыку Гайдн. И она говорила со мной так спокойно и обыденно, словно делала это уже тысячи раз: «Расскажи мне обо всем – о том, во что теперь верят люди, о том, что ими движет, обо всех изобретениях и чудесных открытиях…» На её голове была сделанная по последней моде шляпа с белым пером, прикрепленным к широким полям, и с белой вуалью, повязанной поверх шляпы и заканчивающейся бантом под подбородком. А её лицо было таким юным…

Когда я открыл глаза, то сразу понял, что Мариус уже ждет меня. Действительно, я застал его в своей комнате. Он стоял возле пустого футляра от скрипки, повернувшись спиной к окну, за которым шумело море.

– Тебе придется уехать немедленно, малыш, – грустно сказал он. – Я надеялся, что у нас будет больше времени, но увы… Лодка уже готова и ждет тебя.

– Это из-за моего поступка? – в отчаянии от того, что меня прогоняют, спросил я.

– Он устроил погром в святилище, – ответил Мариус, но тон его голоса призывал меня сохранять спокойствие. Одной рукой он обнял меня за плечи, а в другую взял мою дорожную сумку, и мы направились к двери. – Я прошу тебя уехать, потому что только так мне удастся утихомирить его. Но я прошу тебя помнить не его гнев, а все то, что я рассказал тебе, и не сомневаться, что мы встретимся вновь.

– Ты боишься его, Мариус?

– Нет, что ты, Лестат. Ты можешь быть спокоен. Он уже не раз вытворял нечто подобное. Поверь, он сам не ведает, что творит. В этом я совершенно уверен. Он знает лишь одно: кто-то посмел встать между ним и Акашей. Необходимо только время, чтобы он впал в прежнее состояние.

Он снова использовал то же самое выражение: «впал в прежнее состояние».

– А она продолжает сидеть, словно не сходила с места?

– Я хочу, чтобы ты немедленно уехал, только потому, что не желаю провоцировать его, – сказал Мариус, выходя вместе со мной из дома и направляясь к выбитым в склоне горы ступеням. – Какой бы великой ни была наша способность одним усилием воли заставлять двигаться предметы, воспламенять их или причинять какой-либо иной вред, она не распространяется на большие расстояния. Вот почему я хочу, чтобы этой же ночью ты уехал и отправился в Америку. Так ты сможешь скорее вернуться ко мне, когда его возбуждение пройдет и он обо всем позабудет. А я не забуду ничего и буду тебя ждать.

Когда мы подошли к краю скалы, я увидел внизу стоящую в бухте галеру. Мне казалось невероятным, что я должен покинуть Мариуса и уехать с острова прямо сейчас.

– Тебе нет нужды спускаться со мной, – промолвил я, беря у него из рук сумку и стараясь не казаться чересчур удрученным. В конце концов, я сам во всем виноват. – Я не хочу лить слезы в присутствии посторонних. Попрощаемся здесь.

– Если бы только мы могли побыть вместе хоть еще несколько ночей! – воскликнул он. – Мы могли бы спокойно обдумать все, что произошло. Но моя любовь останется с тобой навсегда. И постарайся не забывать то, что я говорил тебе. Когда мы встретимся вновь, у нас будет множество тем для разговоров… – Он вдруг замолчал.

– В чем дело, Мариус?

– Скажи мне правду: ты жалеешь о том, что я нашел тебя в Каире и привез сюда?

– Как ты мог подумать об этом? Я жалею только об одном: о том, что уезжаю. А вдруг я не смогу найти тебя снова или ты не найдешь меня?

– Когда придет время, я непременно тебя найду. И помни: у тебя всегда есть возможность позвать меня так же, как ты звал меня прежде. Когда я услышу твой зов, то ради того, чтобы на него ответить, преодолею такие расстояния, какие никогда не стал бы преодолевать по собственной воле. В нужный момент я непременно откликнусь на твой зов. В этом можешь не сомневаться.

Я лишь молча кивнул. Мне хотелось сказать ему так много, но я не в силах был вымолвить ни слова.

Мы долго стояли обнявшись. Потом я повернулся и начал медленно спускаться к морю. Я ни разу не оглянулся и думаю, что Мариус понял почему.

Глава 17

Я сам не представлял себе, как сильно я нуждаюсь в «мире», пока мой корабль не вошел наконец в мрачный и темный залив Сен-Жан и я не увидел на фоне ясного неба черную рваную линию заболоченного берега.

Сознание того, что никто из мне подобных никогда не появлялся в этих первозданных краях, одновременно и возбуждало, и пугало меня.

Еще до того, как наступило мое первое в Америке утро и взошло солнце, я успел полюбить эту равнинную и болотистую страну в не меньшей степени, чем любил сухой и жаркий Египет. Впоследствии я стал восхищаться ею больше, чем любым другим местом на земле.

Волшебный запах сырой травы, свежей зелени листьев, розовых и желтых цветов невиданной красоты был здесь на удивление силен. А красота огромной реки, мчащей буро-коричневые воды мимо жалкой и убогой Пляс-д’Арме с её маленьким собором, затмила великолепие всех других рек, на которых я когда-либо бывал.

Невидимый, я беспрепятственно осматривал и изучал маленькую колонию с её ветхими домами, грязными улочками и проулками, спускающимися к морю, и испанскими солдатами, слоняющимися у каталажки. Я подолгу бродил среди прибрежных лачуг и кабачков, забитых вечно ссорящимися и дерущимися матросами, все свое свободное время проводящими за игрой и развлекающимися с очаровательными смуглокожими карибскими женщинами. Мне нравилось выходить за пределы колонии, чтобы полюбоваться бесшумными вспышками молний, услышать далекие глухие раскаты грома, ощутить на своем теле теплые и нежные струи летнего дождя.

Низко нависающие над землей крыши маленьких коттеджей блестели в лунном свете. Отблески света играли на железных прутьях ворот возле красивых городских домов в испанском стиле. Свет проникал сквозь кружево занавесей и чисто вымытые стекла дверей и окон. Я бродил среди наспех построенных бунгало, беспорядочно разбросанных по окраинам до самого защитного вала, заглядывал в окна и рассматривал отделанную позолотой мебель, украшенные эмалью предметы обихода – словом, все те свидетельства цивилизации, которые в столь варварски-диком месте казались поистине бесценными и чересчур утонченными.

Время от времени я встречал видение: пробирающегося по грязи истинного французского джентльмена в белоснежном парике и изящном, сшитом по последней моде сюртуке. Рядом с джентльменом шла жена в кринолине, а сопровождающий их черный раб в высоко поднятых руках нес для них чистую обувь.

Мне казалось, что я оказался на всеми покинутой сторожевой заставе у входа в Сад Зла, что моя родина и я сумеем сохраниться в Новом Орлеане, если, конечно, сохранится сам Новый Орлеан. В этих первозданных, не знающих законов местах мои страдания должны стихнуть, а исполнение заветных желаний доставит мне несравненное удовольствие.

В ту первую ночь, проведенную в зловонном и грязном рае, были минуты, когда я страстно молился, чтобы, несмотря на все тайные возможности, каким-то образом стать близким всем смертным. Быть может, я вовсе не чуждый людям изгой, а только неясное воплощение совершенства человеческой души?

Древние истины и древняя магия, революции и новые изобретения – все вместе служат лишь для того, чтобы отвлечь нас от страстей, которые так или иначе овладевают всеми нами.

И в конце концов, устав от сложностей жизни, мы с нежностью вспоминаем далекие времена, когда сидели на коленях у матери и каждый её поцелуй в полной мере удовлетворял все наши желания. Что же нам остается теперь, как не броситься в объятия того, что заключает в себе одновременно и рай небесный, и ад, – в объятия собственной судьбы.

Date: 2016-07-22; view: 269; Нарушение авторских прав