Часть III - Причастие для маркизы 4 page

– Успокойся, – сказала мне Габриэль, – все равно уже слишком поздно.

Её глаза на миг широко открылись, но затем она снова прищурилась и напрягла слух. Несчастный мальчишка был мертв.

Смерть его представилась мне в виде маленькой птички, взлетевшей над крышей конюшни. Габриэль тоже, как будто увидев её, подалась всем телом вперед, а потом откинулась обратно к стене и, похоже, потеряла сознание. Но это было не так. Она пробормотала что-то, и мне послышались слова «красный бархат», хотя она произнесла их так тихо, что я не был в этом уверен.

– Вы поплатитесь, негодяи! – произнес я вслух, усилием воли направляя слова так, чтобы они достигли ушей тварей. – Вы посмели посягнуть на мой дом, и я клянусь, вы не останетесь безнаказанными!

Однако я чувствовал, как постепенно тяжелеет мое тело. Жар от огня был ужасным. Да и события прошедшей ночи не могли пройти для меня даром.

Яркое пламя и страшная усталость не позволяли мне определить, который час. Мне показалось, что я задремал буквально на мгновение, но сколько именно проспал, определить не смог. Проснулся я от озноба.

Подняв глаза, я увидел неземного очарования юношу, почти мальчика, который ходил из угла в угол комнаты.

Конечно же, это была Габриэль.

Глава 6

Она мерила шагами комнату, и от нее исходило ощущение неистовой силы, бушующей страсти, но в то же время двигалась она чрезвычайно грациозно. Габриэль ударяла ногой по все еще тлеющим поленьям, наблюдая, как от удара на миг вспыхивает пламя, после чего поленья снова превращаются в почерневшие головешки. Теперь я мог снова видеть небо. У нас оставалось не более часа.

– И все-таки кто же они такие? – спросила она. Габриэль остановилась прямо надо мной, широко расставив ноги и воздев к небу изящные руки. – Почему называют нас нечестивыми отступниками и богохульниками?

– Я рассказал тебе все, что знаю, – ответил я. – До этой ночи я понятия не имел, что у них вообще есть лица, руки, ноги и голоса.

Я поднялся с пола и отряхнул одежду.

– Они проклинали нас за то, что мы осмелились войти под своды храма, – сказала она. – Ты видел те образы, которые они нам посылали? Они никак не могут понять, каким образом нам это удалось. Сами они никогда не осмелятся совершить что-либо подобное.

Я впервые видел её дрожащей. Были и другие признаки её встревоженного состояния: то, как подрагивала кожа вокруг глаз, то, как она снова и снова нервно отбрасывала назад липнувшие ко лбу пряди волос.

– Габриэль, – начал я, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия и уверенности, – сейчас самое главное выбраться отсюда. Нам неизвестно, когда просыпаются эти существа и как скоро после захода солнца они сюда вернутся. Необходимо найти другое укрытие.

– А подземный склеп?

– Еще худшая западня, чем эта. Если им удастся сломать ворота. – Я взглянул на небо и направился к камню, закрывающему проход. – Пошли.

– Но куда же мы пойдем? – спросила она. Впервые за эту ночь она показалась мне хрупкой и беззащитной.

– В деревню, расположенную к востоку отсюда. Уверен, что сейчас самым безопасным укрытием для нас будет деревенская церковь.

– И ты сделаешь это? Войдешь в церковь?

– Конечно сделаю. Ведь ты же сама только что сказала, что эти чудовища никогда не осмелятся вторгнуться туда. А склепы под алтарем такие же глубокие и темные, как любые другие могилы.

– Но Лестат! Прятаться под самым алтарем?!

– Матушка, вы меня удивляете! Я убивал свои жертвы под сводами собора Нотр-Дам!

И тут в голову мне пришла еще одна идея. Я подошел к сундуку Магнуса и стал перебирать сокровища. Наконец я нашел то, что искал, – жемчужные и изумрудные четки с прикрепленными к ним маленькими распятиями.

Она стояла с белым, искаженным лицом, не сводя с меня пристального взгляда.

– Вот, возьми, – сказал я, протягивая ей изумрудные четки. – Надень их на себя. Если нам все же придется столкнуться с этими тварями еще раз, покажи им четки. Если я не ошибаюсь, они непременно убегут от одного их вида.

– А что будет, если нам не удастся найти безопасное укрытие внутри церкви?

– Откуда мне знать? Мы вернемся сюда.

Она смотрела на бледнеющие за окном звезды и явно колебалась. Я чувствовал, как от нее исходят волны охватывающего её страха. Она совсем недавно пересекла черту, прошла сквозь завесу, за которой её ждала вечность, и вот снова оказалась в опасности.

Я быстро подошел и поцеловал её, потом взял у нее четки и опустил их в карман её камзола.

– Изумруды символизируют вечную жизнь, матушка, – сказал я.

Габриэль вновь стала похожей на совсем юного мальчика. В отблесках догорающего огня четко вырисовывались линии её щек и рта.

– Значит, я была права, – прошептала она, – ты никого и ничего не боишься.

– А если и так, что из того? – спросил я, пожимая плечами, и потянул её за руку к проходу. – Это нас должны бояться. Всегда помни об этом.

Когда мы подошли к конюшням, я увидел, что мальчишка принял поистине ужасную смерть. Его скрюченное, переломанное тело валялось на усыпанном соломой полу, брошенное туда каким-то неведомым великаном. Затылок был разбит. И будто в насмешку над юношей, а быть может, и надо мной тоже они нарядили его в бархатный сюртук, какие носят только господа. Красный бархат… именно эти слова она прошептала в тот момент, когда они совершали свое чудовищное преступление. Тогда как я наблюдал только смерть. Я с отвращением отвернулся и обнаружил, что конюшня пуста – все лошади исчезли.

– Они дорого за это заплатят! – в гневе воскликнул я.

Я взял её за руку, но Габриэль никак не могла оторвать взгляд от тела бедняги, словно оно притягивало её против воли. Наконец она посмотрела в мою сторону.

– Я замерзла, – шепотом призналась она. – Я слабею, и ноги мои подкашиваются. Мне необходимо, очень нужно оказаться там, где совершенно темно. Я чувствую, что это так.

Я быстро повел её через ближайший холм в сторону дороги.

Стоит ли говорить, что на церковном кладбище мы не встретили ни одного воющего и вопящего монстра. Впрочем, на этот счет я и не сомневался. Уже много лет старые могилы никто не разрывал и не беспокоил.

Габриэль больше не спорила со мной и не заговаривала на эту тему.

Я почти на руках донес её до боковой двери и сломал замок.

– Я совсем закоченела, и у меня болят глаза, – едва слышно шептала она. – Куда-нибудь… где темно…

Но, когда я готов был переступить порог, она вдруг остановила меня.

– А что, если они были правы и нам запрещено входить в Божий храм?

– Сущая чепуха и бред, – ответил я. – В Божьем храме нет никакого Бога.

– Не говори так… – со стоном взмолилась она.

Я провел её через ризницу, и мы подошли к алтарю. Она закрыла руками лицо, а когда отняла ладони, то взгляд её был устремлен прямо на висевшее над дарохранительницей распятие. Она вдруг вскрикнула и едва не задохнулась. Но испугало её не распятие. Повернувшись ко мне, она заслонилась руками от витражных окон. Лучи восходящего солнца, которые я даже не ощущал, уже сжигали её.

Я подхватил её на руки. Необходимо было найти какой-нибудь старый склеп, в котором давно никого не хоронили. Я бросился к алтарю Пресвятой Девы, где надписи показались мне почти стертыми. Встав на колени, я стал торопливо царапать ногтями землю вокруг одной из плит, пока наконец мне не удалось поднять камень. Под ним открылась глубокая черная яма могилы, в которой находился один-единственный полуразвалившийся гроб.

Втащив Габриэль следом за собой в могилу, я поставил на место плиту.

Нас окружила чернильно-черная тьма, гроб подо мной треснул, и я ткнулся рукой в рассыпающийся от времени череп. В грудь мне уперлись острые кости.

– Да… подальше от света… – словно в состоянии транса прошептала Габриэль.

– Мы в безопасности, – шепнул я в ответ.

Отшвырнув в сторону кости, я расчистил место и уложил её на ложе из полусгнивших досок и праха, который был слишком стар, чтобы сохранять запах человеческого тлена.

Сам я не в силах был заснуть еще в течение часа или даже больше.

Меня не покидали мысли о бедном мальчике, которого жестоко убили и бросили, нарядив в изящный сюртук из красного бархата. Я уже видел этот сюртук, вот только никак не мог вспомнить где. Быть может, это один из моих сюртуков? Неужели им удалось проникнуть в башню? Нет, совершенно невозможно. Они не могли туда войти. Или они каким-то образом раздобыли точно такой же, как и у меня, сюртук? Столько трудов, чтобы поиздеваться надо мной? Едва ли. И вообще, как такие существа могли сделать это? И все же… сюртук… Что-то такое с ним…

Глава 7

Когда я открыл глаза, то услышал чудесное, нежное пение. И, как это часто бывает, прекрасная музыка заставила меня мысленно перенестись во времена детства, когда зимними вечерами мы всей семьей отправлялись в деревенскую церковь. Мы часами стояли в свете сотен горящих свечей, вдыхая тяжелый и чувственный запах ладана и глядя на священника, который шел во главе процессии, высоко подняв перед собой дароносицу.

Я вспоминал спрятанный под толстым стеклом лик Господа в сиянии золота и драгоценных камней и вышитый покров над ним, который опасно нависал и клонился в сторону, в то время как одетые в кружевные стихари мальчики несли образ, стараясь изо всех сил держать его как можно прямее.

Слова старого гимна, исполняемого во время тысяч и тысяч последующих богослужений, навсегда врезались в мою память:

O Salutas Hostia

Quae caeli pandis ostium

Bella premunt hostilia,

Da robur, fer auxillium…

Я лежал среди человеческих останков, высыпавшихся из развалившегося старого гроба, под плитой из белого мрамора в алтаре бокового придела храма; рядом, тесно прижавшись ко мне всем телом, по-прежнему крепко спала Габриэль… И до меня медленно начало доходить, что в эти минуты над моей головой сотни людей поют именно этот гимн.

В храме полно народа! И мы не сможем выбраться из проклятой могилы до тех пор, пока все молящиеся не уйдут!

Я чувствовал, что вокруг меня в темноте копошатся какие-то существа, ощущал запах разрушающегося скелета, на котором лежал. Чувствовал запах земли, её сырость и исходящий от нее жгучий холод.

Обнимавшие меня руки Габриэль походили на руки мертвеца, а на её совершенно белом лице отсутствовало всякое выражение.

Я старался лежать неподвижно и ни о чем не думать.

Я слышал дыхание сотен, может быть, даже целой тысячи людей наверху. Они запели следующий гимн.

Что там дальше? Литания и благодарственные молитвы? Мысли мои были мрачны как никогда. Именно этой ночью мне крайне необходимо было выбраться отсюда как можно быстрее, и у меня совсем не было времени на воспоминания и мечты. Перед моими глазами вновь возник сюртук из красного бархата, а вместе с ним появилось странное беспокойство и меня пронзила острая боль.

Неожиданно Габриэль открыла глаза. Конечно, в кромешной тьме я не мог этого видеть, но сразу же почувствовал, что она просыпается и тело её постепенно оживает.

Не успев даже пошевелиться, она в тревоге застыла. Я приложил к её губам руку.

– Лежи тихо, – шепнул я, чувствуя, что она напряглась от ужаса.

Наверное, Габриэль вспомнились все кошмары прошедшей ночи, и теперь ей казалось, что она обречена вечно лежать в черной могиле рядом с полурассыпавшимся скелетом и никогда не сможет поднять закрывающую яму плиту.

– Мы в храме, – шепнул я. – И мы в безопасности.

Пение продолжалось. «Tantum ergo Sacramentum, Veneremur cernui…»

– Нет, там идет богослужение, – в ужасе выдохнула она.

Она старалась лежать тихо, но это оказалось выше её сил, и мне пришлось крепко схватить её за руки.

– Мы должны выбраться отсюда! – твердила она. – Лестат, перед алтарем совершается святое причастие! Во имя Господа!

Деревянные обломки гроба скрипели и ударялись о камни, и мне пришлось навалиться на нее и своим телом крепко прижать к дну могилы.

– Ты слышала, что я сказал? Сейчас надо лежать тихо. Нам остается только ждать. У нас нет другого выбора.

Однако её панический ужас начинал передаваться и мне. Я чувствовал, как под моими коленями с хрустом ломаются старые кости, обонял запах тлена. Казалось, отвратительная вонь разложения проникает сквозь стены могилы, и я знал, что не смогу долго выдержать это вынужденное затворничество.

– Мы не можем… – задыхаясь шептала она, – не можем здесь оставаться. Я должна выйти отсюда! – Она едва не плакала. – Лестат, я не могу!

Она стала ощупывать руками стены и плиту над головой, время от времени вскрикивая от ужаса.

Песнопения наверху смолкли. Сейчас священник поднимется по ступеням алтаря и возьмет в руки дароносицу, а потом обернется к пастве и благословит всех присутствующих. Габриэль, конечно, тоже знала это. Я чувствовал, что она практически утратила способность мыслить здраво и могла лишь биться и извиваться подо мной, едва не сбрасывая меня в сторону.

– Ну хорошо, слушай, – не в силах больше удерживать её, свистящим шепотом заговорил я. – Сейчас мы выйдем отсюда. Но сделаем это так, как и положено настоящим вампирам. Ты понимаешь меня? В храме около тысячи человек, и мы должны перепугать их до смерти. Я подниму плиту, и мы появимся вместе. Но когда это произойдет, ты должна выглядеть как можно более ужасающе, хорошо бы еще и жутко орать при этом. Тогда, вместо того чтобы наброситься на нас и потащить в тюрьму, они отпрянут и таким образом освободят нам путь к выходу.

Не удостоив меня даже ответом, она продолжала биться, пятками кроша в труху старое дерево.

Я встал и мощным ударом обеих рук вытолкнул наверх мраморную плиту, а следом выскочил сам – именно так, как и собирался: с жутким выражением лица и взметнувшимся над головой, словно крылья, плащом.

В ярком сиянии множества свечей я оказался как раз в том месте, где стоял хор, и постарался издать самый ужасающий крик, на какой только оказался способен.

Сотни людей одновременно вскочили на ноги, и из сотен ртов вырвался единый вопль.

Издав еще один крик, я схватил за руку Габриэль и, перепрыгнув через ограждение престола, бросился вместе с ней прямо в толпу. В то время как я тащил её за собой по боковому приделу, она дико визжала, подняв над головой руку, согнутую наподобие звериной лапы. Вокруг нас началась страшная паника – все, и мужчины и женщины, кричали, вопили, пятились, прижимая к себе и стараясь укрыть детей.

Тяжелые двери сразу же распахнулись, и мы оказались на свежем воздухе, под черным, усыпанным звездами небом. Толкнув Габриэль вперед, я обернулся и издал еще один ужасный вопль. Толпа верующих, увидев мои поднятые вверх и протянутые к ним руки с длинными когтями, словно обезумела и в страхе застыла на месте. Опасаясь, что кто-то все же очнется и бросится следом за нами, я вытащил из карманов полные пригоршни золотых монет и швырнул их на мраморные плиты пола.

– Дьявол бросает деньги! – взвизгнул кто-то.

Мы помчались через церковное кладбище и начинавшееся за ним поле.

Не прошло и минуты, как мы уже оказались в густом лесу, и я почувствовал запах конюшни, доносящийся из-за деревьев, – там стоял чей-то большой дом.

Я замер, прислушался, от напряжения согнувшись почти вдвое, и ощутил присутствие лошадей. Мы помчались на глухой стук копыт о деревянный настил.

Перепрыгнув вместе с Габриэль через невысокое ограждение, я дернул дверь конюшни и сорвал её с петель. Как раз в этот момент красавец мерин сломал стенку своего стойла и вылетел нам навстречу. Мы вскочили на его спину – Габриэль устроилась впереди, а я обхватил её сзади рукой и крепко прижал к себе.

Всадив пятки в бока мерина, я направил его галопом через лес на юг, в сторону Парижа.

Глава 8

По пути я попытался составить хоть какой-то план действий, хотя совершенно не представлял себе, что следует делать дальше.

Я не видел абсолютно никакой возможности избежать встречи с отвратительными чудовищами. Впереди нас ждала битва. Ситуация мало чем отличалась от той, когда я направлялся в горы, чтобы сразиться с волками, не имея ничего, кроме клокочущей в душе ярости и воли к победе.

Едва достигнув тесного скопления крестьянских домиков в районе Монмартра, буквально на доли секунды мы почувствовали присутствие тварей и услышали слабые отголоски их ропота. Это эхо вызывало во мне столь же неприятное ощущение, как и нездоровые, ядовитые испарения.

Чтобы как следует подготовиться к битве, нам с Габриэль необходимо было срочно подкрепиться.

Мы остановились возле одного из крестьянских домов, прокрались через сад к задней двери и вошли. Внутри мы обнаружили мужчину и женщину, дремлющих возле пустого очага.

Когда все было закончено, мы вместе вышли в небольшой огород и остановились, глядя в серое небо и прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Никаких признаков присутствия тварей. Вокруг стояла полная тишина. Мы ощущали только приятное тепло разливающейся по нашим телам крови и приближение дождя, которым грозили сгущающиеся в небе тучи.

Я мысленно отдал приказ мерину подойти и, собрав поводья, повернулся к Габриэль.

– Думаю, нам ничего не остается, кроме как отправиться в Париж, – сообщил я. – И если они встанут на нашем пути, мы встретимся с ними лицом к лицу. Но прежде чем они появятся и вновь начнут против нас войну, мне необходимо успеть кое-что сделать. Я должен позаботиться о Ники. Мне надо поговорить с Роже.

– Тебе не кажется, что сейчас не время заниматься этой присущей смертным ерундой? – спросила она.

Её светлые волосы и одежда по-прежнему были испачканы могильной грязью, и сейчас она походила на ангела, вывалянного в помоях.

– Я не позволю им помешать мне выполнить то, что я задумал, – сказал я.

Она в ответ глубоко вздохнула.

– Ты хочешь привести их прямо к своему любимому месье Роже?

Сама мысль об этом привела меня в ужас. С неба упали первые капли дождя, и, несмотря на выпитую кровь, мне вдруг стало очень холодно. Еще немного – и начнется настоящий ливень.

– Хорошо, – кивнул я, – мы все равно не сможем что-либо сделать, пока все не закончится.

Вскочив на коня, я подал ей руку.

– Обиды и оскорбления только подталкивают тебя к действию… – промолвила она, продолжая изучать меня внимательным взглядом. – Все, что они сделают или попытаются сделать, придаст тебе еще больше сил.

– Глупость, присущая только смертным! – ответил я. – Поехали.

– Лестат, – вновь заговорила она, и голос её при этом звучал очень ровно и спокойно, – помнишь, убив твоего конюшего, они надели на него дворянский сюртук? Ты рассмотрел этот сюртук? Ты когда-нибудь видел его раньше?

Снова этот проклятый сюртук из красного бархата!..

– Лично я уже видела его, – продолжала она. – Я часами смотрела на него, лежа в своей кровати в парижском доме. Это сюртук Никола де Ленфена!

Не говоря ни слова, я долго смотрел на нее, но совершенно её не видел. Во мне безмолвно кипела ярость. Да, именно ярость, ибо пока еще я не видел причин для печали и горя. Так, во всяком случае, я в тот момент думал. Потом мои мысли смешались.

Я подозревал, что она до сих пор не знает всю силу наших страстей, не понимает, что они способны полностью парализовать нас. Мне показалось, что губы мои шевельнулись… но с них не слетело ни звука.

– Вряд ли они убили его, Лестат, – промолвила она. Я вновь попытался заговорить, спросить её, почему она так решила, но не смог. Я лишь стоял и всматривался в пространство.

– Я почти уверена, что он жив, – сказала она, – и что он – их пленник. Иначе они бы оставили его тело и не стали возиться с мальчишкой.

– Возможно, ты права, а возможно, и нет. – Я сумел наконец, хотя и с трудом, выдавить из себя несколько слов.

– Камзол должен был послужить предупреждением.

У меня не было больше сил выносить все это.

– Я отправляюсь за ними, – сообщил я. – Может быть, тебе стоит вернуться в башню? Если я потерплю поражение…

– Я не собираюсь покидать тебя ни при каких обстоятельствах, – перебила она меня.

Когда мы добрались до бульвара Тамплиеров, дождь уже лил вовсю и мокрая мостовая отражала свет тысяч фонарей.

В голове моей созрел определенный план действий, хотя возник он скорее интуитивно, чем в результате здравых размышлений. Я был как никогда готов к бою. Но прежде нам необходимо было выяснить ситуацию. Сколько их? Что им на самом деле нужно? Хотели они схватить и уничтожить нас или намеревались лишь нагнать страху и заставить нас убраться отсюда? Я вынужден был подавить ярость, напоминая себе, что они совершенно по-детски полны предрассудков, что их очень легко запугать и разогнать.

Едва мы подъехали к высоким старинным домам возле собора Нотр-Дам, я услышал их присутствие. Они были совсем рядом. Я чувствовал исходящую от них вибрацию и видел мгновенные вспышки серебристого свечения.

Габриэль выпрямилась и положила левую руку мне на грудь, а правой взялась за рукоять своей шпаги.

Мы свернули в извилистую аллею и поехали наугад в полной темноте. Тишину нарушал лишь громкий цокот железных конских подков, и я изо всех сил старался, чтобы эти звуки не лишили меня присутствия духа.

Кажется, мы увидели их одновременно.

Габриэль прижалась спиной ко мне, а я с трудом подавил вскрик, чтобы они не подумали, будто я испугался.

По обе стороны узкого проезда высоко над нашими головами возникли белые лица. Они прятались за навесами крыш, и на фоне темного неба сквозь серебряные струи дождя видно было слабое свечение.

Я дал шпоры коню, и он понесся вперед, громко стуча и царапая подковами мостовую. Они, словно крысы, помчались по крышам, так тонко и тихо завывая на ходу, что обычные смертные не могли их услышать.

Габриэль вскрикнула. Впереди мы увидели белые тени, скользящие вниз по стенам, а сзади раздался тихий топот ног по мостовой.

– Вперед! – крикнул я, вытаскивая из ножен шпагу и направляя коня прямо на две фигуры, одетые в лохмотья. – Прочь с дороги, мерзавцы!

Из-под копыт раздались жуткие вопли.

И снова передо мной на мгновение возникли отвратительные лица. Потом те твари, что оставались наверху, исчезли, а те, что были позади, казалось, обессилели. Мы еще быстрее помчались вперед, расстояние между нами и нашими преследователями увеличивалось, и наконец мы вылетели на совершенно пустую в этот час Пляс-де-Грев.

Но вскоре существа появились вновь и стали собираться по краям площади. На этот раз мне удалось расслышать их мысли. Один спрашивал, каковы же все-таки наши возможности и почему они должны нас бояться, а другой призывал всех подойти к нам поближе.

Габриэль схватилась за шпагу и посмотрела в их сторону. По-видимому, от нее исходила достаточно мощная сила, ибо я увидел, как твари резко отпрянули назад.

– Стой! – едва слышно воскликнула она. – Держи их на расстоянии! Они испугались.

Я услышал, как она выругалась, и понял почему. Из тени собора выскочили по меньшей мере шестеро демонов и бросились к нам. Лохмотья едва прикрывали тонкие белые тела, волосы развевались на бегу, и до нас явственно доносился их ужасающий вой. Они подбадривали остальных, и злоба окружающих нас существ росла на глазах.

Конь встал на дыбы и едва не сбросил меня на землю. В то время как я мысленно отдавал ему приказ двигаться вперед, твари с не меньшей силой приказывали животному оставаться на месте.

Схватив в охапку Габриэль, я соскользнул вместе с ней со спины коня, и мы со всех ног помчались к дверям Нотр-Дам.

Мысленно я слышал их душераздирающие вопли, вой и угрозы:

– Вы не смеете! Вы не смеете!

Их злоба, словно жар из печи, буквально обжигала нас, все ближе раздавался громкий топот ног, и я видел руки, тянущиеся к нам и пытающиеся схватить меня за плащ, отобрать у меня шпагу.

Я был уверен, что единственное наше спасение – собор. Собрав все силы, я буквально швырнул Габриэль вперед, и мы вместе перескочили через порог, растянувшись на каменных плитах пола.

Крики, вопли… ужасные проклятия… Сначала они звучали откуда-то сверху, а потом стали раздаваться отовсюду, словно толпа чудовищ была рассеяна во все стороны мощным пушечным выстрелом.

С громким хохотом я поднялся на ноги. Однако не стоило оставаться у самых дверей ради того, чтобы услышать еще что-нибудь. Это было опасно. Габриэль уже была на ногах и тащила меня за руку. Мы вместе побежали в темную глубину собора, одну за другой минуя арки одного из нефов, пока наконец не оказались возле ризницы, где дымно горели свечи. Отыскав в тени свободное место, мы одновременно упали на колени.

– Совсем как та проклятая стая волков… – прошептал я. – Они напали на нас из засады.

– Тс-с-с… Помолчи немного, – шепнула в ответ Габриэль, еще теснее прижимаясь ко мне. – Не то мое бессмертное сердце просто разорвется.

Глава 9

Прошло довольно много времени, и вдруг я почувствовал, что она вся напряглась. Взгляд её был устремлен в сторону площади.

– Не думай о Никола, – сказала она. – Они ждут и слушают. Им известно все, о чем мы думаем.

– А о чем думают они? – шепотом спросил я. – Какие мысли бродят в их головах?

Я почувствовал, как она старается сосредоточиться.

Прижав её к себе, я всматривался в серебряное свечение за дверями собора. Теперь я тоже мог их слышать, но это был лишь слабый гул голосов всех, кто собрался к тому времени на площади.

Я смотрел на дождь, и меня вдруг охватило странное чувство полного умиротворения. Оно было почти физически ощутимым. Я неожиданно подумал, что нам следует уступить, что дальнейшее сопротивление не больше чем глупость с нашей стороны. Если мы выйдем сейчас на площадь и отдадим себя в их руки, все вопросы решатся сами собой. Они не станут больше мучить Никола, который находится в их власти, не будут рвать его на части.

Я вдруг ясно увидел перед собой Никола и то, что они творили с ним. На нем были только бриджи и отделанная кружевами рубашка – сюртук они отобрали. Я слышал, как страшно он кричал, когда твари выкручивали ему руки. «Нет!» – невольно вскрикнул я и тут же зажал руками рот, чтобы меня не услышал никто из смертных.

Габриэль коснулась пальцами моих губ.

– Ничего они с ним не делали, – сказала она. – Все это только угрозы. Не думай о нем.

– Значит, он пока еще жив?! – шепотом воскликнул я.

– Во всяком случае, они хотят, чтобы мы этому верили. Слушай!

И снова меня охватило чувство умиротворения, которое было не чем иным, как приглашением существ присоединиться к ним. Послышались голоса:

– Выходите из храма! Подчинитесь нам, и мы вас примем. Мы не причиним вам никакого вреда. Вам следует только выйти.

Обернувшись в сторону дверей, я вскочил на ноги. Взволнованная Габриэль встала рядом со мной и сделала мне предупреждающий знак рукой. Казалось, она боялась даже заговорить. Так мы и стояли, глядя на сияющий за распахнутыми дверями серебристый свет.

– Вы нас обманываете! – ответил я мысленно. – У вас нет над нами абсолютно никакой власти. – Сквозь открытые двери нас окатила волна презрения и враждебности. – Вы хотите, чтобы мы сдались? Но если мы сделаем это, где гарантия, что мы не станем вашими пленниками? Почему мы должны выходить отсюда? Здесь, внутри храма, мы в полной безопасности и легко можем укрыться в каком-нибудь склепе глубоко под землей. Мы можем поохотиться на верующих и напиться крови где-нибудь в часовне или темной нише так, что этого никто не заметит, а потом отправить свои жертвы умирать в полнейшем неведении на улицах города. И что сможете сделать нам вы, вы, которые не осмеливаетесь даже переступить этот порог? К тому же мы не верим, что Никола у вас. Докажите это! Покажите его нам! Пусть он подойдет к дверям и поговорит с нами.

Габриэль, казалось, была в полном замешательстве. Она пристально вглядывалась в меня, отчаянно стараясь выяснить, что именно я сказал. И она отчетливо слышала их, в то время как я, посылая им импульсы, был не в состоянии прочесть их мысли.

Мне показалось, что пульсация ослабла, хотя и не прекратилась совсем.

Она продолжалась, словно они не слышали моего ответа, и в моем восприятии больше походила на глухое жужжание. Они вновь предлагали перемирие и на этот раз, кажется, говорили о каком-то похищении, в котором с удовольствием приняли бы участие, и о том, что это помогло бы решить все проблемы. Их речи казались восхитительно красивыми.

– Вы просто жалкие трусы, – со вздохом сказал я и вслух, так чтобы Габриэль могла меня слышать, повторил: – Пусть Никола придет в храм.

Гул голосов стих. Я внимательно прислушивался, но вокруг стало совершенно тихо, словно все они куда-то ушли, оставив буквально одного или двоих. Потом до меня слабо донесся шум спора или ссоры.

Габриэль прищурилась.

Тишина. Мы ощущали только присутствие смертных, которые, сгибаясь от ветра, шли по Пляс-де-Грев. Мне и в голову не приходило, что существа могут уйти. Что же нам теперь делать, как спасти Ники?

Я заморгал, чувствуя себя совершенно вымотанным и усталым, едва не впадая в отчаяние. Это меня смутило. Как же так, думал я, никогда прежде я не знал, что такое отчаяние и растерянность. Они были свойственны другим, но не мне. Я всегда боролся, при любых обстоятельствах и несмотря ни на что. Всегда! Гнев и усталость заставили меня вновь вспомнить о Магнусе. Я видел, как корчился он в огне, видел его искаженное лицо в последние мгновения перед тем, как пламя полностью поглотило его и он исчез. Было ли это отчаяние?