Поход к Курянским границам 2 page

Сделав ещё по нескольку выстрелов и видя, что неприятельская конница растекается и исчезает вместе с предрассветным туманом, юные воины вскочили на своих неоседланных лошадей и бросились на врага, обнажив мечи. Однако схватки не получилось. Оставив на поле боя несколько убитых и раненых, печенеги растворились в синем полумраке, будто ночные Дивы.

Воевода строгим окриком остановил тех, кто пытался преследовать печенегов.

— В темноте сами можете в западню попасть или друг друга перебьёте!

Юные воины возвращались, возбуждённые кратковременной стычкой, — слышались громкие возгласы, нервный смех. У многих внутри всё ещё дрожало, как натянутая тетива луков, из которых они впервые выпустили стрелы в настоящего врага!

— Что, — кричал юный Горицвет, гарцуя без седла на тонконогом жеребце у края лога, — не вышло? Удрали, как трусливые псы!

Восходящая Заря осветила угрюмое лицо воеводы. Он явно не разделял радости молодых дружинников. Коротко велел обезоружить поверженных печенегов, а раненых собрать в одном месте.

Дружинники стали сносить их под большой куст орешника. Раненых оказалось немного, в основном те, кто лишился чувств. Те же, что были ранены легко, скрылись вместе со всеми.

— Уф, какой тяжёлый печенег, — утирая лоб, сказал один дружинник другому, — давай передохнём!

Они опустили на землю тихо стонавшего степняка и сели рядом на траву.

— Дружина, наверно, уже строится на утреннюю молитву Перуну и Хорсу, — заторопился второй, — давай понесли дальше!

В это время наверху появился их сотник.

— Поторапливайтесь! — окликнул он.

— Вот, последний остался! — отвечали вои, наклоняясь, чтоб подхватить раненого.

— Погоди! — остановился первый. — Он, кажется, уже того… не дышит…

Второй пощупал жилу на шее, та не билась.

— Готов, — выдохнул он, — зря столько тащили…

Вдруг где-то впереди послышался звук, похожий на сдавленный крик, который, резко оборвавшись, перешёл в приглушённый хрип и клёкот.

Оба воина насторожились.

— Гляди, — воскликнул стоявший наверху сотник, — раненый-то удирает!..

— Быть того не может! — почти хором изумлённо отвечали дружинники. — Они все едва живы были…

Но от раскидистой лещины, опираясь на толстую палку и припадая на правую ногу, действительно бежал печенег. Вот он споткнулся и покатился вниз по травянистому склону, затем проворно вскочил и спешно заковылял опять наверх по противоположной стороне оврага.

— Стой, вражина! — закричали дружинники и побежали следом, понимая, что не успеют: печенег вот-вот достигнет верхних зарослей — и тогда поминай как звали!

— Уйдёт печенежина! — досадливо выкрикнул один, видя, как противник уже схватился за ветку дерева. — Сейчас за бугром скроется!

В этот самый миг меткая стрела с калёным наконечником, пущенная сотником, вошла беглецу прямо между лопаток. Печенег покачнулся, замер на мгновение, а затем подался назад и упал на спину, тараща чёрные как ночь глаза.

Подоспевшие дружинники остановились, разглядывая поверженного врага. Тот был мёртв. Влажные комочки жёлтой глины прилипли к его смуглому потному лицу с застывшим взором тёмных очей.

— Вишь ты, только что жив был, бегал, а сейчас уже в когтях у Мары… — с некоторым удивлением, как бы в раздумье произнёс молодой воин.

— Ну, что там? — окликнул сотник.

— Готов! — отвечали дружинники. — Меткий выстрел у тебя, Лесогор!

— Поглядите остальных раненых!

Вернувшись к кусту орешника, юные вои замерли, будто поражённые громом. У всех семерых печенегов были перерезаны глотки. У одного из окровавленного горла ещё вырывался предсмертный хрип.

Юноши невольно попятились, не в силах оторвать взора от ужасного зрелища.

— Видно этот, что легко ранен был… в кустах отсиживался… не успел убежать… — запинаясь, проговорил второй. — А может, нарочно затаился, чтоб своих порешить…

Первый молча кивнул и вдруг, схватившись за ствол вербы, согнулся, конвульсивно дёрнулся и исторг из себя содержимое желудка.

В это время у трупов собралось уже несколько человек во главе с сотником. Многие столпились наверху.

— За что он их так, своих же? — растерянно спросил воин, собиравший стрелы.

— Чтоб в полон не попали и ничего не рассказали, — коротко отвечал сотник.

— Чисто шакалы степные, — покачал головой воин. — Да и то — зверь себе подобного не трогает, а этот, как мясник овнам, горло перехватил… А что б они тогда с нами сделали? — перевёл он взор на товарищей.

Тягостное молчание повисло в воздухе. Молодые вои впервые почувствовали, как Смерть-Мара с пенящейся кровью из горла прошла нынче совсем рядом и что отныне каждый неверный шаг повлечёт за собой не проигрыш в ратных играх, а жестокую и страшную гибель.

Когда построились на утреннюю молитву, на лица юношей легла первая черта суровости, которая отличает чело воина от мирного жителя.

После славы богам, Перуну и ночным Дивам, которые избавили их нынче от наглой смерти, воевода сделал знак Святославу, и они вдвоём отъехали в сторону.

— Нынешней ночью, — тяжко начал Свенельд, — вся юная дружина могла сгинуть, и мы сами полегли бы, ровно агнцы жертвенные, под кривыми печенежскими мечами…

Святослав угрюмо молчал, потом обронил:

— Разве мы виноваты, что дозоры заснули? Каждый должен своё дело исполнять, не может ведь начальник за каждого воина его службу править…

— Военачальник должен всю дружину свою, и в первую очередь подначальных, в руках держать, что поводья. На слова их полагаться, а самому ходить и проверять, чтоб каждый — от темника до простого воя — знал: в любую минуту в любом месте ты можешь появиться нежданно и спросить службу. Появись, проверь и иди прочь! И так днём, и вечером, и в ночи, а особенно перед рассветом, когда ослабевает внимание и даже самый лучший воин может пасть от коварной руки тайно подкравшегося врага. И когда сам обо всём знать будешь, только тогда можешь быть спокоен и уверен!

Свенельд говорил жёстко, отрывисто и сердито. Княжич не догадывался, что слова, которые высказывал воевода, тот относил прежде всего к себе. Свенельд был зол на собственную неосмотрительность, которая повлекла за собой угрозу жизни Святослава. Так было при возвращении из Кудесного леса, при испытании лодии на Днепре, и вот опять опасность прошла так близко, будто стрела прожужжала у самого уха.

— Собери военный Совет! — велел воевода.

Когда юные начальники сошлись, Свенельд провёл с ними беседу.

— Печенеги, как воры, — рёк он, — привыкли больше тёмной ночью нападать, а днём только примечают, где что украсть можно и какая военная сила против них выставлена. А потом во тьме нападают, как летучие мыши, десятеро на одного. Отныне велю ночные дозоры удвоить, днём больше отдыхать, а ночью быть начеку. Нынче токмо благодаря хвори живота у сотника Олеши не передушили нас вороги, ровно котят. Дозорным за то — позор, до конца похода пусть отбывают повинность костровыми и кашеварами и запомнят накрепко — по военным законам сие преступление карается смертью! А за то, что дрались добре и врага отбили, — дякую всем! — неожиданно закончил Свенельд.

— Рады стараться, воевода! — обрадованно отвечали отроки. Заря уже сняла розовые паволоки с небесных покоев Хорса, когда Молодая Дружина двинулась в путь. Отдохнувшие лошади шли бодрым шагом. Утренняя дымка растеклась по низинам, на траве сверкала обильная роса. День снова будет жарким, отметил про себя Святослав.

Дорога вывела к очередному селению, и тут они впервые столкнулись со следами разорения, оставленными печенегами. Небольшое огнищанское село было сожжено дотла. Не осталось ни хлевов, ни амбаров, ни скотины. Меж чёрными остовами хат бродили редкие люди, выискивая жалкие остатки домашнего скарба, не тронутого огнём. Седой босоногий старик в длинной изорванной рубахе сидел на обугленном бревне и мерно качал головой из стороны в сторону, издавая непонятные звуки.

Святослав, подъехав ближе, спросил:

— Ты из этого села, отец? Это печенеги натворили? Где они сейчас?

Старик не отвечал, продолжая то ли мычать, то ли плакать. Подошедший второй огнищанин мрачно сказал:

— Он уже больше никому ничего не ответит…

— Отчего? — спросил княжич.

В этот миг старик, кажется, очнулся от забытья, широко открыл рот и бесстрастно указал туда перстом. Вместо языка виднелся сизый обрубок.

Святослав почувствовал подкатывающий к горлу ком, как тогда, когда впервые увидел отрубленную голову печенежского воеводы.

— За что ж они старика-то так? — проговорил стоявший рядом и враз побледневший Горицвет.

— Два дня тому он не таким уж стариком был. Двух дочерей печенеги в полон забрали. Сына за то, что сопротивление оказал, зарубили на месте. А жену за волосы из дома вытащили и на его очах творили над ней насилие, потом закололи. Вот он разума и лишился, может, оно так для него и лучше… — рассудил огнищанин.

В молчании скакала дальше Малая Дружина. Исчезла с лиц весёлость и ребячливость, с которой выступали в поход, жаждой мести полнились юные сердца.

— Может, это те самые печенеги, что на нас ночью напасть хотели, — рёк Горицвет. — Эх, кабы знали тогда, что они натворили, ни за что не дали б уйти, окружили и порешили б всех до единого!

— Вуйко, — обратился Святослав к Свенельду, скакавшему рядом, — а что печенеги с пленными делают?

— В основном хазарам продают, — отвечал воевода. — А те, в свой черёд, перепродают в Византию и Хорезм. Славянские рабы и рабыни, что продаются на торжищах в Асии[14], тоже большей частью печенегами захвачены. Для них люди — хороший товар…

К вечеру Малая Дружина настигла тьму Притыки, которая расположилась в лесу. Притыка доложил Свенельду, что Збигнев и Горицвет-старший борзым ходом ушли вперёд, дабы перенять печенегов на порубежье, отрезать им путь к отступлению, а Притыка с Верягой будут идти серпом сзади, чтоб потом замкнуть врага в Великое коло.

Посовещавшись, куда поставить Малую Дружину, дабы не подвергать её излишней опасности, решили, что Свенельд с княжичем поведут её в направлении Курянских границ, держась одесную Притыки и выполняя изведательские действия. Через посыльных держать с Притыкой постоянную связь и при первом обнаружении противника немедля слать гонца и ждать подкрепления.

— А на границах вступим в бой? — нетерпеливо спросил княжич.

— То война укажет, — спокойно отвечал Свенельд. — А сейчас всем отдыхать!

На рассвете походный Стан пробудился. Притыка с Верягой подъехали к Свенельду, и они ещё раз обсудили предстоящие действия. Когда темники ускакали, Малая Дружина двинулась одесную Притыкиного крыла, выслав вперёд разведку.

На третий день изведательская группа вернулась, возбуждённая.

— Мы поднялись на холм, — докладывал старший, — чтоб обозреть окрестности, глядим, а со стороны степи за леском — печенеги! Лес тот малый берёзовый, и всё видно, — там, наверное, целая тьма их конницы, а может, и больше…

Святослав, Свенельд и начальник изведательской сотни поднялись на означенный холм и узрели врагов.

— Как думаешь, вуйко, сколько их? — спросил княжич.

— Что считать, — обеспокоенно отвечал Свенельд, — ты вдаль погляди, видишь, какая туча пыли в степи клубится. Это их новые силы идут, и сколько всех — неведомо… К Притыке гонцы посланы?

— Посланы! — отвечал княжич.

— Добре, — размышлял воевода. — Притыка не ране чем к вечеру подоспеет, а то и к ночи. А мы пока должны оставаться незамеченными, затаиться в лесу, как дрофы в траве. Прикажи тысяцким, — велел он, — чтоб дружинники костров не разводили, не пели, громко не разговаривали. Нельзя себя обнаружить, иначе положат нас, прежде чем подоспеет подмога. Печенегов тех раненых помните? Вот так и нас перережут, если увидят…

Юные воины, хорошо понимая серьёзность положения, беспрекословно подчинились приказу.

Воевода велел незаметно обустроить скрытое место на холме, откуда открывался хороший обзор передвижений противника. Несколько дозорных, сменяя друг друга, несли стражу, а воевода со Святославом почти вовсе не покидали поста.

Золотой воз Хорса ещё только стал клониться к земле, когда Свенельд увидел, как с полудня движется войско.

— Неужто Притыка? Борзо поспел! — удивился он. Расстояние было ещё изрядным, так что с трудом угадывались очертания всадников в островерхих шеломах, едущих стройными и плотными рядами.

— Гляди, как Притыка выправил свою тьму, как единый всадник идут! — не удержавшись, похвалил воевода, обрадованный подоспевшей подмогой.

— А может, это Веряга? — предположил Святослав. Конница медленно приближалась. Она не скрывалась, не таилась, а шла прямо через степь наперерез печенегам.

— Что ж это они в боевой порядок не строятся? — забеспокоился Свенельд. — Даже мечей не обнажают, почто медлят, ведь печенеги уже близко!

В этот миг печенеги, стоявшие за леском, вдруг разом вытекли из него и со свистом и гиканьем кинулись навстречу дружинникам. Всё ближе, ближе они к русским всадникам, летят, машут кривыми мечами, а славяне, не моргнув оком, идут прежним порядком.

Свенельд заволновался всерьёз, забегал по холму.

— Что ж они медлят, ведь степняки одним ударом сметут всю передовую челюсть! Или Притыка за показным бахвальством чутьё темницкое потерял? — тревожно восклицал воевода. — Готовь дружину, ударим сзади! — велел он Святославу.

Святослав почти кубарем скатился с холма, но у самого подножия его остановил удивлённый возглас воеводы:

— Постой, княжич! Печенеги уходят…

— Как уходят? — не поверил Святослав и снова взлетел наверх, устремив вдаль острый взор молодых очей.

Он увидел, как и впрямь печенежская конница, не доскакав до русов, неожиданно стала поворачивать обратно. Это было совершенно невероятно и необъяснимо, однако туча пыли, поднятая десятками тысяч копыт вражеской конницы, подтверждала её движение, клубясь вслед за всадниками, уносящимся далеко в степь.

А русская дружина, так и не обнажив мечей, спокойно продолжала движение.

— Глядите! — вдруг закричал стоявший ниже на холме Олеша. — Русичи-то по небу идут!.. — Округлое лицо сотника вытянулось от изумления.

Святослав хотел одёрнуть его, чтоб не молол ерунды, но тут и сам обратил внимание, что конница совсем не поднимает пыли. А вслед за этим узрел всё увеличивающийся просвет между всадниками и землёй, будто они и впрямь парили в воздухе. С возрастающим удивлением наблюдал Святослав и все, находящиеся на холме, как стройные ряды воинства уходят всё выше и выше в предвечернее небо, постепенно растворяясь и исчезая в синей Сварге.

Свенельд, вначале ошеломлённый не меньше других, вдруг улыбнулся, вздохнул и произнёс облегчённо:

— Слава богам! То не конница наша была, а Сварожичи…

— Сварожичи? — округлил глаза Святослав. — Самые что ни на есть настоящие? Вот это да! — Очи его взволнованно заблестели. — Мне отец Велесдар столько рассказывал про небесное воинство, которое в трудный час приходит на помощь! Выходит… — он запнулся и обвёл стоящих вокруг влажно блистающей синью очей, — выходит, это они отвлекли от нас печенегов?..

Настоящая Притыкина тьма явилась, когда уже стало темнеть. Услышав рассказ о Сварожичах, он засмеялся и махнул рукой:

— Спали небось после обеда, вот Полуденницы и навеяли вам чудные сны…

Но, видя, как посуровели юные лица и рассерженно блеснули очи княжича, стал серьёзным.

— Может, и впрямь Сварожичи вспять врага оборотили. Волшебство — оно не токмо на небе, но и на земле бывает, и о том кудесники ведают…

Ночью прискакал посыльный от темника Веряги, и дозорные провели его к Свенельду. Тот велел разбудить Притыку.

— Веряга перенял большое скопище печенегов, не менее двух-трёх тем будет, — докладывал гонец. — Сказывал темник, что будет отсекать их от границ, а вы с тылу подсобите. Надобно взять их в коло, а то опять растекутся… По всему, на рассвете случится большое сражение! Так что поторопитесь…

Притыка тихо поднял свои полки и ушёл в ночь. Ближе к рассвету Свенельд разбудил Святослава и велел, подкрепившись, выступать в поход.

— А где Притыка? — осведомился княжич.

— Ушёл вперёд, а мы у него на задах запасным полком будем…

Когда Хорс на своём одноколом возу тронулся по небесной стезе, он увидел Молодую Дружину уже в пути. Дозорные рыскали впереди, обозревая окрестности. Поднявшись на очередной холм, они прискакали с докладом:

— Впереди туча пыли аж до Сварги поднялась, похоже, там идёт сражение!

Известие заставило Молодую Дружину заволноваться. Однако Свенельд не торопился: он, напротив, перевёл коня на шаг, сделав знак остальным поступить так же.

— Надобно всё точно выяснить, — сказал он Святославу, — вышли-ка с десяток разведчиков, пусть подберутся поближе и узнают что и как…

Казалось, ожидание никогда не закончится. Все напряжённо вглядывались в даль, но ничего разглядеть не могли, только неясный отдалённый шум накатывался слабыми волнами.

Наконец, вернулись разведчики с вестью, что Збигнев и Горицвет от границ, а Притыка и Веряга с тыла ведут сечу с печенегами и уже взяли их в Перуново коло.

— Там такое творится! — захлёбывались посыльные. — Наши их окружают, а те внутри мечутся, дерутся как бешеные! Такой гам и звон стоит, ничего не слышно!

— Ну вот, опоздали, всё без нас сделали! — с обидой выкрикнул кто-то из юных тысяцких. Вслед за ним и другие начали высказывать недовольство.

— И на нашу долю достанется, — спокойно отвечал Свенельд. Обведя очами молодое войско, он повернулся к Святославу: — Ну, командуй, княже! — Свенельд впервые назвал его так. — Коль всё правильно делать будешь, мешать не стану. Наша задача — помочь там, где коло слабину имеет, замкнуть и держать напрочь!

Святослав разделил дружину на три части, сам стал во главе двух полков, а по три полка поставил ошую и одесную крыльями.

Так боевым порядком Малая Дружина двинулась на врага. Каждый внутри ощущал холодок — нервный озноб первого боя, первой настоящей схватки с опытным коварным противником, с его остро отточенным кривым мечом.

Всё ближе, ближе поле сражения, всё отчётливей слышатся звуки боя, — вскрики раненых, храп и ржание лошадей, удары клинков, команды начальников, сливающиеся в единый и непрерывный гул. От этого грозного и страшного гула пиршества смерти у многих юношей ёкнуло в сердце, но рядом скакали соратники, а впереди сражалась Старая Дружина, и перед ними нельзя показать слабину.

Малая Дружина приблизилась к Перунову колу. То, что произошло потом, Святослав видел будто со стороны и запомнил до мелочей. Вот зажатые с боков тьмой Притыки печенеги поняли, что попали в «клещи», и ринулись искать выход. Эта часть и оказалась лицом к лицу с Малой Дружиной.

И началась сеча.

После первых взмахов меча, после того, как раз и другой у самого лица, чуть задев кольчугу, просвистел вражеский клинок, в одночасье прошла нервная дрожь и забылись недавние страхи. Святославу подумалось: может, именно этот возникший впереди невысокий крепкий печенег отрезал язык огнищанину и убил его сына, а потом на очах обесчестил и порешил жену. Прикрывшись от удара щитом, княжич сделал привычный, отработанный многими упражнениями резкий выпад и вогнал острие меча в шею врага. Печенег выронил меч, зашатался и, пытаясь зажать смертельную рану, боком свалился с лошади, но внимание княжича уже перенеслось на других врагов, и его окровавленный клинок со звоном встретился с новым противником.

Печенеги изо всех сил старались просочиться сквозь коло. Они метались внутри, пытаясь найти слабое место и уйти к границам. Вот около сотни степняков, отделившись от тьмы, во весь опор понеслись туда, где в постоянно движущемся коле наметился разрыв. Потеряв несколько десятков убитыми и ранеными, печенеги вырвались из кольца и понеслись в открытую степь. Впереди этого отряда, пригнувшись к шее быстроногого коня, летел, иногда оглядываясь и что-то крича спутникам, молодой воин, облачённый в золочёную византийскую броню. Великолепная конская сбруя блестела на ярком солнце в такт размашистому ходу коня.

А вдруг это сам печенежский княжич Куря? — молнией мелькнуло у Святослава. Тот самый Куря, который, сменив престарелого отца Нудю, уже вошёл в силу и доставлял много хлопот Киевской Руси своими разбойными нападениями с солнечного восхода, так что даже пределы печенежских владений стали называться его именем — Курянские границы.

Княжич пришпорил коня и ринулся вслед за Курей — если это был он. Около трёх десятков юных дружинников последовали за Святославом и стали обходить отряд во главе со знатным печенегом. Но в этот момент несколько крепких печенежских воинов, очевидно личных охоронцев, отделились от основного отряда и понеслись навстречу русам. Схватка была недолгой, но этого времени хватило, чтобы Куря со своими сподвижниками оторвался от преследователей.

Раздосадованный Святослав ещё шибче пришпорил коня, стремясь не упустить беглецов. Он кипел желанием настигнуть печенежского княжича и сразиться с ним один на один. Коло осталось далеко позади, когда Святослав услышал яростные крики. Оглянувшись, он увидел перекошенное лицо воеводы, скачущего вослед во главе сотни. Опомнившись от горячки погони, княжич понял, что увлекся и ускакал слишком далеко в сопровождении лишь горстки дружинников.

«Опять будет ругаться», — вздохнул Святослав. С сожалением взглянул на быстро удаляющийся печенежский отряд и, описав полукруг, поехал назад.

Ещё более часа длилась битва. Зажатые в Перуново коло печенеги, которые не смогли вырваться, были убиты, ранены либо сдались в полон.

Пройдя ещё скорым маршем вдоль Курянских границ, русская дружина очистила свои земли от остатков захватчиков, отбила награбленное, освободила многих русских пленников. А затем, дав себе два дня на отдых и сборы и оставив на кордонах Сторожевую тьму, двинулась обратно домой, в Киев.

Вместе со всеми возвращалась и Малая Святославова Дружина.

По дороге старые темники вели между собой беседу.

— Видел я в сече нашего княжича, — говорил Веряга, — спокоен был, уверен, замечал, что творится вокруг. Горяч малость, но это по юности, главное — око имеет темницкое, скоро сможет дружину в самостоятельные походы водить. А это — Перунов дар, которому нельзя научиться, как птичьему пению. Через лето, мыслю, будет из Малой Дружины добрая конница!

— Верно речёшь, друже, — отвечал Горицвет, — княжичу нашему по его роду добрым воином и начальником быть дано, какими были отец его, дед и прадед.

— Да благословит его Перун и боги русские на защиту Киева и всей Русской державы! — сказал Притыка. И эти слова из уст обычно немногословного темника прозвучали серьёзно и веско.

В Киеве люди уже знали о сражении с печенегами и кричали «Слава!» не только Старой Дружине, но и юным воинам, которые храбро бились с врагами и имели только пять раненых и ни одного убитого.

Полки проходили мимо высокого теремного крыльца, с которого их приветствовала княгиня Ольга. Рядом с ней княжич разглядел невысокую фигурку Ладомилы.

Увидев мужа, она, не удержавшись, сбежала со ступеней и радостно прильнула к стремени. Святослав легко подхватил её и посадил на лошадь впереди себя.

— Слава великой княгине матери Ольге! — громогласно сотрясали воздух полки.

— Слава княжичу с княжной!

— Слава Перуну!

— Слава воеводе Свенельду с темниками! Павшим в битве с врагом — вечная память…

Глава 3

Из Руси в греки

Лето 6465 (957)

Лодии большого русского посольства, готовые к отплытию, покачивались в устье Почайны.

Ольга в окружении родственников, послов и трёх толмачей стояла у борта княжеской лодии, на носу которой была искусно вырезана голова лебедя. Рядом с Ольгой высилась аскетичная и суровая фигура священника в длинном тёмном одеянии. Это был отец Григорий, который разъяснял княгине историю и особенности Христовой веры, учил молитвам и обрядам. Из нескольких предыдущих христианских пресвитеров сей пришёлся Ольге боле всех по сердцу, и она избрала его личным духовником. Теперь же захотела княгиня воочию увидеть Царьград — сердце Византии и оплот христианской веры. Император Константин Седьмой Багрянородный неоднократно передавал ей благие пожелания и приглашения при случае посетить его великую державу. И Ольга решила сим летом отправиться за море вместе с купеческим караваном.

Прозвучала команда старшего лодейщика — и вот уже отвязаны просмоленные пеньковые канаты, а гребцы взялись за вёсла, выводя караван из затона.

Держась одной рукой за резной поручень, княгиня несколько раз махнула провожающим. В ответ с берега раздались дружные возгласы и пожелания счастливого пути.

— Знаешь, Святославушка, я так рада, что ты не едешь с матушкой, а остаёшься дома! — довольно шепнула Ладомила, прижавшись к мужу средь людской толпы.

— Там и без меня сродственников хватает, — тётки, материны свояченицы, Улеб вон. — Святослав кивнул в сторону разодетого в вышитый золотом кафтан двоюродного брата.

Заметив это, Улеб, надутый от важности, показал Святославу язык. Княжич незаметно погрозил ему кулаком.

— Я ежели пойду к грекам, то не с дарами, а с мечом, как отец мой и дед ходили! — блеснув очами, нарочито громко проговорил он, чтобы слышали стоящие неподалеку молодые дружинники.

У борта, прощально подняв руки, стояли Олеша с Журавиным, — они плыли в Царьград, как люди Святослава. Отец Олеши Гордята — коренастый осанистый купец с подстриженными «скобкой» волосами и аккуратной окладистой бородой — был старшим у торговцев. Его лодия — большая и широкобокая — отошла первой, за ней в походный строй стали вытягиваться другие. Отчалил и «Лебедь» княгини. Гружённый провизией и дарами для византийского двора, он тем не менее двигался легко, будто и впрямь имел родство с гордой птицей, несущей клюв впереди над волной. Несколько чернобоких насад, в которых находились вооружённые дружинники, проворно устремились за караваном, чтоб неотступно следовать за ним в качестве охраны.

Святославу невольно вспомнилось теперь уже давнее происшествие с испытанием на Непре, когда они едва не потонули. Он улыбнулся, а потом опять нахмурился.

Меж тем лодии птицами устремились вниз по течению, на мачтах взметнулись паруса, ловя дуновения летнего Стрибога, — на всех полотняные с ликом Хорса, на княжеской — шёлковый с изображением белого лебедя.

Ольга, откинувшись в лёгком походном кресле, думала о своём, скользя вокруг рассеянным взором. Верные гридни из теремной охраны — широкоплечий рассудительный Славомир и его неизменный соратник помладше — высокорослый подвижный юноша Кандыба — стояли поодаль, чтоб не мешать княгине, и смотрели на проплывающие мимо берега, где обработанные поля чередовались с тучными лугами и могучими древними лесами.

— Красива земля наша, слава богам! — прогудел Славомир. — А Непра широкая как разлилась, будто не по воде, а по небу плывём, и такая тишь вокруг, благодать!..

— А может, вон в том лесу печенеги на нас злое замышляют? — по обыкновению, возразил Кандыба, любивший противоречить приятелю.

— Тут они нам не супротивники. Кочевники в степях сильны и быстры, а большой воды боятся. И таких прочных лодий, кроме как у нас, варягов и греков, больше ни у кого не имеется, — степенно толковал Славомир, приглаживая растрёпанные ветром светлые вихры.

— А на порогах? — не унимался Кандыба. — Там они могут нас перенять?

— На порогах не зевай, там и без ворога погибнуть — что рог осушить, чуть оплошал кормщик — и вдребезги! Правда, сейчас поспокойнее будет, не то что ранней весной, когда река разливается и скалы уходят под воду.

Оба помолчали под монотонное шлёпанье воды под бортами.

— Славомир, а ты в Византии бывал уже? — опять спросил Кандыба.

— Бывал. С князем Игорем в воинском походе.

— И Царьград видел? Красота, рекут, неописуемая? Славомир пожал могучими плечами:

— Как тебе сказать… Богатый град, это верно, однако чудной. Другое там всё, чужое. Да что рассказывать, сам увидишь!

Снизу поднялся Фарлаф.

— Идите отдыхать, ночью стражу нести будете, Истр и Свен сменят вас.

Охоронцы спустились вниз и, растянувшись на тюках с пушниной, тут же уснули.

Вскоре по обоим берегам Непры леса всё больше стали чередоваться со степями, а пологие берега превращались в крутые и каменистые, особенно правый. Это значило, что скоро начнутся пороги.

Вот по правую руку показался Рябиновый остров, прозванный так за произрастающее на нём большое число рябиновых деревьев, особенно красивых в пору Великих Овсеней, когда созревают тяжёлые красно-оранжевые гроздья. Но чаще его называли Богомольский. Потому как он был последним большим островом в преддверии порогов, и всякий караван останавливался здесь произвести починку и помолиться богам перед тяжким испытанием. Славянские кумиры соседствовали здесь с небольшой христианской храминой, поставленной ещё во времена князя Аскольда, который крестился в Царьграде с варягами, а затем принялся насильно крестить Русь. А варяги-язычники предпочитали славянского Перуна, называя его Перкуном, и щедро кропили его кровью закланных в жертву коней, быков, а в особых случаях, когда ярилась непогода либо ожидалась схватка с кочевниками на порогах, воинскому богу приносилась человеческая жертва из числа пленных или рабов.

Ольгино посольство тоже причалило к острову. Лодейщики не мешкая принялись ещё раз проверять суда перед опасными порогами, ощупывая руками и оглядывая цепким оком каждую снасть. Княгиня со всей свитой, духовником, крещёными варягами, а также несколькими купцами-христианами направилась помолиться в крохотную церквушку. У врат в смиренных позах её встретили черноризцы, что обитали тут же в вырытых землянках-норах и существовали благодаря подношениям христиан-путешественников. Другая часть посольства и воинов, а также лодейные люди, которых христиане презрительно именовали язычниками, пошли к древнему капищу Перуна, чей строгий лик внимательно взирал на пришедших. Большая плоская гранитная глыба перед кумиром с останками предыдущих жертв, кабаньи, бычьи и бараньи черепа — всё вместе дышало суровостью и силой. После приветствия богу Перуну и прославления его древний камень окропила кровь младого агнца, что принёс в жертву могучему богу старший лодейщик. За ним возложили пожертвования воины и посольский люд: несколько добытых в последней стычке с кочевниками топоров, кинжалов и вражьих шеломов с лисьей опушкой легли к подножию кумира, рядом с воткнутым в сыру землю оружием от прежних жертвоприношений. Некоторое время молча стояли славяне, вслушиваясь в шум ветра и волн, в шелест травы на холме, стараясь услышать ответ могучего бога на их просьбу помочь в трудной и опасной дороге. Когда вернулись к лодиям, христиан ещё не было.