Восстание в Нов-граде 2 page

— На рассфете, а ты почему кричишь на мьеня, я фсётаки княгиня, а не тфоя жена, — попыталась рассердиться Ружена.

— Ты успела налить этого зелья в питьё князя? — ещё громче крикнул Ольг, одним движением срывая с шеи княгини амфорку. — Говори! Ты знала, что это отрава? Говори!

— Это… это… отфоротное зелье, — побледнев от испуга, проговорила, ещё больше заикаясь, Ружена.

— Куда ты влила отраву, быстро реки мне?! — Голос воеводы был теперь не столь громким, но таким зловещим, что у княгини подкосились ноги, и она рухнула мешком на широкую резную лаву.

— Я, я… флягу подарила с питьём…

— Рарог пил из неё? — почти шепотом спросил воевода, чувствуя, что и у него подкашиваются ноги.

— Н-нет, — едва выдавила короткое слово Ружена и захлебнулась, её начало трясти от страха и осознания содеянного.

Воевода бросился к выходу.

— Нн-е говори ему… П-пощади! Спаси его! — простонала Ружена, сползая на пол и умоляюще протягивая вслед руки.

Ольг не чувствовал, как сбежал по резным ступеням во двор и едва не сшиб с ног своего помощника.

— Велину сыскать не удалось, — сообщил Вольфганг, — ни у сродственников, ни у знакомых, нигде нету.

«Коли просто сбежала после того, как дала яд Ружене, это одно, а ежели она что-то ещё против князя замыслила? С неё станется, уж очень злобна и мстительна, никак не может простить, что княгиней из-за Рарога не стала. Эх, правду говорят, что любовь слепа, как я не видел прежде этого в ней? — думал про себя Ольг, слушая доклад помощника о поисках беглянки. — Погоди! — вдруг резанула догадка. — Ружена-то теперь в неменьшей опасности, чем князь, она же в любой миг про амфорку с ядом рассказать может!»

— Вольфганг, лично отвечаешь за безопасность княгини, усиль охрану, никого, особенно жен неизвестных, к ней и близко не подпускай. Никуда до нашего с Рарогом возвращения Ружена выходить не должна. Чтоб не тосковала, байки наши варяжские ей порассказывай, капризы всякие женские исполняй, заботься, в общем, но главное, неусыпно бди! Скоморох — со мной!

— Понял: охранять, ублажать, не пускать! — кратко повторил приказ исполнительный Вольфганг и поспешил в княжеский терем.

Воевода с изведывателем взлетели в сёдла и помчались по дороге. В голове Ольга гудела и стучала, билась пойманным зверем одна мысль-молитва: «Не пей, Рарог, ты не чуешь жажды, не пей!» Будто уважив отчаянную просьбу воеводы, небесные силы нагнали тёмные лохматые тучи, воздух сразу посвежел, в любое время мог начаться дождь.

Они достигли места, где судя по всему рарожичи останавливались на привал.

— Недавно тут стояли, — быстро осмотрев землю, молвил Скоморох, — к полудню мы должны нагнать дружину.

— Послушай, брат Скоморох, а как-то можно скоротить путь, каждое мгновенье дорого, очень дорого, брат?! — не вдаваясь в подробности, с трудом скрывая волнение, молвил воевода.

— Пожалуй, можно, — подумав, ответил изведыватель, который видел напряжение своего начальника и понимал: случилось что-то важное. — Скоро река петлю делать будет, мы переправимся на тот берег, пройдём по каменистым грядам и снова на этот берег вернёмся.

— Давай, скорее! — воскликнул воевода.

Когда они переплыли на противоположную сторону, преодолели каменную гряду, рискуя поломать ноги лошадям на мшистых округлых валунах, а потом снова переправились на шуйский берег Ловати, впереди блеснули копья.

— Дозволь, воевода, я проверю, если наши, горлицей трижды кликну, — попросил изведыватель. Воевода кивнул. Вскоре трижды протяжным «уг-у-гу» проворковала горлица, и Ольг погнал уставшего коня. Да, это рарожичи, его воины, но что-то не видать князя.

— Князя нет, — доложил подошедший Скоморох, — тут только десяток наших, им Рарог повелел через лес на реку Великую идти, чтоб упредить тамошнего воеводу Вербу перенять нурман, коли они всё-таки решат ускользнуть через Чудское озеро. Сам князь отправился далее к верховьям Ловати.

— По коням, Скоморох! — кратко велел воевода.

Они настигли дружину на травянистом холме. Дозорные, узрев воеводу, хотели ему что-то доложить, но Ольг, не слушая их, спрыгнул с седла и бегом заспешил к тому месту, где заметил княжеского коня. Когда, тяжело дыша, воевода взбежал на холм, сердце его упало. Рарог недвижно лежал на плаще, раскинув руки, рядом валялась злополучная фляга. На одеревеневших ногах Ольг подошёл ближе и окликнул князя, но тот молчал.

— Опоздал! — сдавленно вымолвил воевода, и вдруг, в овладевшей им дикой злобе схватил флягу, изо всей силы ударил её оземь, а потом начал, сцепив зубы, топтать проклятую серебряную посудину. Поражённый Скоморох широко открытыми очами глядел на странную выходку воеводы.

— Что глядишь? — в злобном отчаянии крикнул ему Ольг. — Опоздали мы! — и, зарычав подобно раненому зверю, он изо всех сил швырнул ненавистную флягу в болото у подножия холма.

— Ольг, чего тебе моя фляга сделала? — с трудом сквозь смех спросил Рарог, который проснулся от криков и рычания своего воеводы, но не мог ничего молвить от душившего его хохота.

— Да, вот… — не веря очам, пролепетал воевода, с лика которого злость и отчаяние стекало, будто плохая краска от сильного ливня. — Ну, мы того… со Скоморохом скакали, скакали, пить захотелось, а твоя фляга не открывается, разобиделся я на неё, жуть как, — начиная улыбаться, сконфуженно ответил Ольг.

— Что ж ты наделал, брат, это же подарок моей Ружены, а ты его сгубил, я так ни разу и не испил из неё. Эй, кто-нибудь, дайте воеводе напиться! Только флягу откройте, а то он и её сгоряча размозжит. Никак ты, брат, где-то сегодняшней ночью крепко потрудился, что теперь так жажда мучит, а? Ну и уморил, почище Скомороха, ха-ха-ха! — покатывался князь. Все воины вокруг тоже смеялись, а начальник изведывателей только широко и радостно улыбался, всё ещё чувствуя дрожь в теле от недавнего страха и напряжения.

— Держи, воевода, — пророкотал трубным гласом один из охоронцев, подавая свою флягу, — я сам прошлой ночью с милкой до самой зари сладко любился, понимаю… — подмигнул он.

— Ну вот, княже, — виноватым голосом молвил Олег, — теперь я тебе флягу должен…

— Должен, должен, — весело подтвердил князь. — А что стряслось-то? — уже серьёзнее спросил он.

— Особого ничего, один из мятежников в бега подался в эту сторону вдоль реки, мы со Скоморохом догнать его решили, — нашёлся Ольг. — Только он, видать, по дороге в лес ушёл, может, на заимке какой схоронился. А мы, когда людей твоих встретили, решили дружину нагнать и новости последние тебе доложить.

А дела у нас таковы, княже…

Ас-скальд

— Куда пойдём дальше, скальд? — спросил его верный друг Хродульф.

— Да что тут особенно думать, Хроди, — уверенно ответил певец. — У нас богатая добыча, эти купеческие лодьи полны, и нам один путь — домой, пройдём на Волгу, а оттуда волоками в Западную Двину.

— А может, пройти через реку Великую и Чудское озеро?

— Я не Косматый Медведь и не собираюсь терять добычу на реке Великой, у ререгов там полно постов.

— Да, ты прав, скальд, действительно сам Великий Один хранит нас. За нами до сих пор нет погони, иначе на купеческих тихоходных, да ещё доверху гружёных лодьях нам было бы не уйти.

— Помни всегда, что я сказал вам пятерым, когда мы шли через пороги к Хродгайру: ты не только будешь жив, но и станешь ярлом, Хроди! — твёрдо и внушительно проговорил Асскальд. — Верь мне и помогай во всём, и будет так, как я сказал. Наша прошлая жизнь осталась за Сясьскими порогами, теперь началась новая! — слова скальда звучали, как всегда, вдохновенно и убедительно.

Путь был трудным и длинным. Когда волоком тащили на бревенчатых катках плоскодонные лодьи с добычей из Сяси в Тверицу, то даже возникали мысли бросить часть добычи, но вдохновенные речи и песни скальда сделали своё дело, и они преодолели тяжкий участок пути. Зато потом были горды собой, когда течение этой реки повлекло их в Волгу, и нужно было только управлять движением лодий. По Волге опять пошли против течения на вёслах, снова было трудно, а когда добрались до второго волока из Волги в Западную Двину, то случилась совершенно нежданная встреча.

— Хроди, возьми троих воинов и проверь, всё ли в порядке на этом последнем на нашем пути волоке. Будь осторожен, ререги могли устроить здесь для нас засаду. А мы пока приготовим доб рый ужин.

Хродульф вернулся лишь с наступлением темноты, но не только со своими воинами. В первые мгновения, когда к костру подошёл высокий словен в кольчуге и с боевым топором за поясом, а следом стали появляться ещё вооружённые люди, холодок пробежал по телу и мыслям скальда. «Неужели, он привёл воинов Рерика?» — хлестнула жуткая догадка. Но эта мысль тут же покинула его, потому что следом за словеном в освещённое костром пространство ступил… кормщик драккара конунга Олафа. У него была перевязана рука, лик осунувшийся, а очи, как у загнанного в западню зверя. Тут же оказался и ещё один воин с корабля хёвдинга. Это было уже страшнее воинов новгородского конунга. А если Гуннтор жив и выяснится, что он давал совсем другой приказ Ас-скальду? Вмиг певец почувствовал себя в ледяной волне зимнего моря.

— Вы откуда, что случилось, почему вы здесь, где конунг, где Олаф? — засыпал вопросами пришедших скальд, чтобы скрыть свою растерянность. А вдруг следующим из темноты появится сам конунг. Что ответить ему? Как оправдаться за бегство и что он об этом знает?

— Эге, скальд, так не делают, мы голодны, а ты вместо того, чтобы накормить нас, набрасываешься с вопросами как сторожевой пёс на прохожего, — воскликнул кормщик, оглядываясь на столь неожиданно появившихся земляков.

— О да, в волнении от радости встречи я даже забыл о еде, — смутился певец.

— Что с конунгом, ты видел его? — шёпотом, весь дрожа от нетерпеливого ожидания, спросил скальд у Хродульфа, пока пришедшие рассаживались вокруг котла с душистым варевом.

— Он убит, и большинство его воинов тоже, про Гуннтора с Лодинбьёрном они ничего не знают, но судя по тому, что конунг Ререк и его воевода пришли в Новгород и убили Олафа, их тоже нет на этом свете…

Эти слова верного друга не просто вернули испуганного скальда к жизни, но подействовали как самое крепкое греческое вино. Душа его запела, а движения стали полны уверенности и даже некого величия. Забыв о еде, он отошёл в темноту и от всего сердца стал благодарить Одина и Тюра, и всех богов за чудесные новости, за спасение его жизни, имени и чести воина. Возвращаясь к костру, Ас-скальд постарался «стереть» со своего лика следы счастливого ликования.

— Вначале всё шло так, как задумали наш конунг Олаф, Вадим и хёвдинг Горевата, — принялся неторопливо рассказывать кормщик, утолив голод. — Новгородцы дали нам своих людей, и мы, пройдя по граду, определили, кого из людей Рерика следует уничтожить первыми. В назначенное время мы вместе с новгородцами, которые были с нами заодно, — кормщик кивнул на словен, что сидели тут же, — принесли ререгов в жертву Одину. К вечеру Вадима Храброго объявили новым конунгом Новгородчины. К нам присоединились и те из наших земляков, которые пришли в Нов-град или шли через него в Альдогу. Всё было отлично, часть противников убита, другая в цепях ожидала участи рабов. — Рассказчик тяжко вздохнул, видно, дальше начиналась неприятная полоса воспоминаний. — Мы ждали, что через дватри дня подойдут воины Гуннтора с Альдоги, которые сообщат, что Рерик и его воевода, как его… Пырей, напомни, — кормчий повернулся к высокому словену.

— Ольг, — подсказал новгородец по имени Пырей, который был первым помощником у Гореваты и Сквыря по их солеварному делу, а также исполнял роль толмача, владея чудским, франкским и нурманским языками.

— Как ты сказал — Ольг? — вдруг вскинул светлые брови скальд. — Я знал одного человека с таким именем, но он погиб на моих глазах. Помните тех словен, что Лодинбьёрн нанял на наш дракккар в Приладожье, мы называли его Хвитрбарт, а ладожцы меж собой Ольг.

— Точно, Хвитрбарт! — воскликнул Пырей. — Я в тот день как раз был в доме Гореваты, когда дозорные сообщили, что к городу со стороны Ладоги подходят викинги. Горевата и особенно ваш конунг Олаф очень обрадовались.

— Я знал, что Молот Тора победит даже отчаянных ререгов! — воскликнул Жестокий, и мы с Гореватой, Сквырём и ещё десятком ближайших единомышленников, в сопровождении воинов поспешили за город, чтобы с почётом встретить победителей. В самом деле, из-за холма показались вооружённые викинги. Встречающие приветственно замахали руками, но потом я увидел растерянность на лике Олафа. Горевата это тоже заметил и спросил у него, что случилось, а конунг ответил, что не видит во главе отряда своего сына.

— Впереди идёт какой-то другой высокий и широкоплечий воин, — растерянно проговорил конунг, а потом добавил, ещё более теряясь, — это не мои воины!..

Между тем пришлый отряд викингов остановился, и высокий воин, что шёл во главе, громко крикнул: «Что, Олаф, ты не узнал меня?» И снял боевой шелом.

— Хвитрбарт?! — изумлённо проговорил конунг и побледнел. А в это время из-за того же холма появился ещё отряд, но это уже были не викинги, а самые настоящие варяги во главе с самим князем Рарогом. Теперь не только Олаф, но и Горевата со Сквырем, и все мы, прочие новгородцы, поняли всё. Схватились за оружие, но было поздно, да и силы неравны. Горевата немедля послал меня за подмогой. Я побежал, а сзади уже зазвенели клинки.

— Будем сражаться, — решительно молвил новый князь Вадим, когда я, задыхаясь, рассказал о случившемся. Он приказал собрать всех, кто может держать оружие, к своему терему, а меня отправил на пристань, чтобы я кликнул оставшихся на драккарах викингов Олафа и наших новгородцев, что были верны ему.

— Мы собрались и попытались прорваться к Вадиму, но ререги уже были там и не только отбили наш удар, но и стали теснить к пристани, — перебил Пырея кормщик. — К нам пробился один из немногих, кто уцелел в той рубке за городом. Он рассказал, что конунг Олаф погиб. Нам ничего не оставалось делать, как бежать. Один драккар ререги сожгли, а на втором нам удалось уйти. Сначала в озеро Ильмень, а потом дальше, в Западную Двину, но, как оказалось, путь домой закрыт, мы в ловушке, — горько закончил кормщик.

— Почему же нельзя уйти по Двине в Варяжское море? — спросил скальд.

— Когда мы уже шли по Двине на драккаре, то навстречу прискакал верный Вадиму человек, вот он, Иловай, — указал Пырей на человека в кольчуге, — и рёк, что едва жив остался, потому как люди Рарога с многими всадниками пришли в Полоцк и перекрыли реку баржами да лодьями, чтоб каждую самую малую лодчонку перенимать, — горячась, сообщил новгородец.

— Они объединились с полочанами и выставили против нас такой заслон, что мышь не проскочит! Рекут, что князь Рарог дал слово, ни одного из тех, кто участвовал в восстании Вадима и Олафа, не оставить в живых! — обречённо поведал Иловай, нынче уже бывший помощник Вадима по тайным делам, которому посчастливилось бежать вместе с остатками воинов Олафа. — Мы решили уходить по большому кольцу через Волгу, а там лучше всего через Свирь в Нево, или где-то затаиться на время, пока всё утихнет, — добавил он мрачно.

— Это всё равно, что не сразу затянуть удавку на собственной шее, а делать это постепенно и более мучительно, конец тот же, — хорошо поставленным голосом молвил скальд. — На Свири и при выходе из озера Нево стоят посты Ререга! — Он тут же повторил сказанное на словенском — пусть всем будет доступна сила его речей.

— Что же делать? Должен быть какой-то выход! — наперебой загомонили воины Олафа и новгородцы.

— Я спас от верной смерти и сделал богатыми вот этих настоящих викингов, — скальд широким жестом показал на своих воинов и выдержал долгую паузу, чутко ощущая растущее среди слушателей напряжение.

— Да, мы все были бы уже мертвы, если бы не наш славный ярл, Божественный Певец, — воскликнул первым Хродульф. Его поддержали четверо друзей, а за ними и остальные бывшие воины хёвдинга Хродгайра.

— Ярл?! Когда ты стал ярлом, скальд?! — очи кормщика расширились от удивления.

— Конунг Гуннтор отличил меня этим званием и дал особое поручение, чтобы я мог разобраться с Хродгайром и как следует исполнить его приказ.

— А где же Хродгайр? И почему вы идёте с Волги? — опять спросил кормщик, для которого известие о предательстве было столь же неожиданным, как и то, что Ас-скальд теперь ярл.

— По велению конунга Гуннтора этот предатель был мной казнён. Вот эти пятеро достойнейших воинов — свидетели того, что приказ и звание ярла я получил от самого конунга, — торжественным голосом сообщил певец, и все его воины согласно закивали головами. А поражённый нежданной новостью кормщик только в задумчивости потирал свою правую длань и глядел на скальда широко открытыми от удивления очами. — Я никому не могу сообщить, что поручил мне наш непобедимый Гуннтор, но смею поклясться, что всё, что я делал до сих пор, было сделано во исполнение этого приказа. Это всё, что я могу сказать. Большего не требуйте, на мне слово, данное Гуннтору, и даже если этот великий воин уже в Вальгалле, я не могу нарушить данного ему обещания!

Наступило молчание, только потрескивал огонь в костре и кричали ночные птицы, да нет-нет плескалась в воде не то рыба, не то любопытная русалка. Пырей тихо переводил слова Скальда новгородцам.

Тишину прервал Хродульф. Он встал, подражая своему другу, обвёл всех выразительным взглядом и заговорил медленно, стараясь придать как можно больше силы и проникновенности своему голосу.

— Если мы все хотим остаться в живых, да ещё и разбогатеть, то должны выбрать ярла Ас-скальда нашим конунгом.

— Верно, — наперебой поддержали его вначале четверо близких друзей, а потом и все остальные тридцать воинов покойного ярла Хродгайра.

— Он вывел нас из смертельной западни!

— Благодаря ярлу Ас-Скальду мы вообще живы!

— Да ещё и с богатой добычей!

— Боги благоволят Скальду, а вместе с ним и тем, кто рядом! — восторженно выкрикнул Хродульф. Общее вдохновение передалось и вновь прибывшим.

— Пусть певец будет нашим воеводой, — первым по-словенски воскликнул новгородец, — всё равно Вадим и Олаф погибли!

— Но ведь здесь не все, кто уцелел, может, они будут против, — выразил некое сомнение сам певец.

— Скальд — конунг, мы согласны! — на нурманском загалдели уцелевшие викинги, привычные за долгие годы, что голос скальда всегда вселяет уверенность, спокойствие и силу.

— Никто не будет против, — веско заключил Хродульф, — верно сказал новгородец, Олаф и Вадим погибли, Гуннтор и Лодинбьёрн тоже, а нам нужно выбираться из этой ловушки, без конунга не будет порядка!

— Да здравствует новый конунг Скальд, певец божественных асов!

Новый конунг встал, подняв сжатую в кулак правую руку. Потом он обнажил меч и, держа его перед собой остриём к небу и рукоятью у груди, глядя на обнажённое лезвие, торжественно молвил:

— Я клянусь исполнить вашу волю и быть достойным конунгом, обещаю, что забота о вас будет для меня самой главной и что добычу всегда буду делить так, как повелевают наши древние законы. Единственное, что вы должны будете делать, — добавил скальд, — это беспрекословно слушаться меня. И тогда Великий Один и Божественный Тор дадут нам всё, ибо они внемлют гимнам, которые я слагаю для них! Поклянитесь мне в верности Одином и Перуном на своих клинках, — велел певец.

— Клянемся, тебе, конунг Ас-Скальд!

— Клянёмся!

— Клянёмся!

— Заканчивайте ужин, а я буду думать, как нам уйти из западни, да ещё с прибылью! — ответил своим воинам новый конунг.

Уже давно закончился ужин, воины стали рассказывать друг другу, как они сражались, как уходили от погони, как тянули корабли через волоки.

— Слушайте все, — объявил своё решение, возвратившись к костру Скальд, — боги подсказали мне, что нужно делать. — Викинги и новгородцы затихли, внимая решению своего вождя. — Мы сейчас перетащим наши лодьи с товарами в Западную Двину…

— Но там нас ждёт засада на пути в Варяжское море…

— Мы не пойдём в Варяжское море!

— Как? А куда же мы денемся? — растерянно загалдели воины.

— Мы не пойдём по Двине к Полоцку, и даже не к Ловати, а перетянем наши лодьи и драккар на Смоленском переволоке в Днепр.

— Как в Днепр? — в полном недоумении переглянулись меж собой воины. — Зачем в Днепр?

— Мы пойдём в Днепр, потому что там нас точно никто искать не станет. На Днепре есть чем поживиться, а там, где нас не ждут, работа клинков будет нетрудной. Мы спустимся к Киеву, там продадим товар, который уже есть, и тот, что добудем по пути. А Рарог пусть ждёт нас на Двине, ха-ха-ха! — торжествующе закончил новый конунг.

Воины продолжали таращить очи от удивления.

— Вот это план! Ай да конунг Скальд! — первым оценил неожиданный выход новгородский мятежник Пырей, обладавший острым чутьём, без которого он не смог бы стать помощником хитрого Сквыря и вечно подозрительного Гореваты.

Вслед за ним послышались восклицания одобрения, воины зашевелились, заулыбались, почуяв явную возможность спасти свою шкуру.

— А потом, в Киеве, что будем делать? — спросил кто-то из викингов.

— На месте поглядим, не твоя то печаль, Скальд что-нибудь придумает! — уже уверенно ответил ему Пырей.

…Вот по синему Днепру скользит лёгкий на ходу драккар конунга Олафа Жестокого. Но вместо хёвдинга на носу стоит бывший простой певец, а теперь конунг Ас-Скальд.

«Вот и дождался я своего часа, — радостно думал новоиспечённый конунг, глядя в бегущие навстречу голубые волны чистого Днепра-Борисфена, — разве мог я ещё совсем недавно подумать, что лучший драккар нашего фиорда, принадлежащий одному из самых свирепых владетелей Норвегии, станет моим, а сам я конунгом! Но я того достоин! Не только сам выскользнул из лап верной гибели, а ещё вытащил с собой тридцать воинов и две плоскодонные купеческие лодьи добычи, а потом объединил под своей рукой не только беглецов Олафа, но и словен. Какие всё-таки чудеса творит Великий Один. А может, всё из-за того, что моя мать словенка, а отец нурман? От отца я получил упорство, безжалостный характер настоящего викинга, для которого нет преграды в достижении цели, кроме самой смерти. От матери — способность думать сразу о нескольких вещах, видеть одновременно одно и то же с разных сторон. Это недостижимо для упрямых скандинавов: они могут быть хитрыми, как старый Лодинбьёрн, воинственными и безжалостными, как Олаф, но не могут быть столь находчивыми, как славяне. Однако славянам мешает их глупая верность слову, честность и благородство, даже в отношениях с врагами. Если бы не эти качества, делающие их слабыми, то они давно бы завоевали весь мир. Выходит, что я соединил в себе лучшие свойства обеих народов и потому стал выше и тех и других! — сладостное чувство превосходства приятно разлилось внутри. — Да, в моём отряде теперь есть и те, и другие воины, вместе они могут сделать то, что недостижимо по отдельности. Да, брат Божественный Певец, великие дела ждут тебя впереди, столь великие, что всё совершённое до этого покажется сущей ерундой!»

По пути на одной из ночёвок им удалось без особого труда перебить охрану какого-то купца, который подумал, что встретился с такими же торговыми людьми, как и сам. Его товар, деньги и лодья перекочевали во владение нового конунга.

— С купцом-то легко справились, — опять засомневался кто-то из новгородцев. — А в Киеве ведь князь свой и дружина, да и хазары с полян дань берут… А нас всего две сотни едва наберётся…

— С сегодняшнего дня, запомните, — отвечал Скальд, — мы люди грозного и жестокого князя Рерика, он столь кровожаден и страшен, что убил самого Олафа Жестокого, перебил кучу других конунгов и ярлов и захватил Новгородчину. Мы его передовой отряд, понятно?

— Ну, конунг, ловок ты на выдумку, что рыжий лис! — восторженно воскликнул Пырей. — С тобой мы точно не пропадём!

— Да зачем же пропадать при таких смелых и опытных воинах, — вдохновенно отвечал Ас-Скальд, — пред нами Днепр, золотая жила, по которой текут туда и обратно несметные сокровища. Теперь мы будем собирать здесь дань с купцов, а Рерик пусть подбирает объедки с нашего стола!

— Слава нашему конунгу Ас-Скальду! — закричали викинги вслед за Хродульфом. Их крики подхватили новгородцы.

Глава V

Засада

Обучение мечника Хабука. Ложное письмо от Ефанды. Покушение на Рарога в приладожском лесу. Целительница поспевает вовремя. Схватка с папскими изведывателями. Отто с пастором Энгельштайном бегут в Киев

— Отныне, брат Хабук, ты не простой мечник, а изведыватель. Должен пройти как тень во вражий стан, изведать, где и сколько воинов у противника, чего он замышляет, и так же тенью незаметной возвратиться, чтобы поведать обо всём, что узнал, — наставлял молодого охотника Айер, коренастый пожилой вепс с внимательными очами. — Ещё запомни накрепко, Хабук, у тебя теперь очи, уши и сердце должны быть всегда открыты, где бы ты ни был, чем бы ни занимался, научайся видеть, слышать и чуять всё, что вокруг творится, а разумом всё это увиденное и учуянное перебирать и бережно по местам раскладывать, как рачительный хозяин своё добро.

— Хабук понимать, всегда хорошо духи слушай, что духи говорить, понимать надо, тогда настоящий изведыватель становиться, — закивал согласно мечник. — Ещё шибко хочу делать русский тауг, дядька Айер научить Хабук? — он вопросительно глянул на старшего изведывателя. — Мой тауг… лук, — тут же поправился вепс, — тоже хорош, но так, как твой, пробить враг в кольчуга не сможет, больно хороший русская лук…

— Научим, — кивнул пожилой изведыватель, — и ножом, что ложкой, орудовать, и мечом, и топором, вервью и любым предметом подручным. А ещё языки чужие разуметь, без этого никак. Все тебя учить будем, и я, и три лучших изведывателя — Мишата, Скоморох и Молчун.

— Молчун, это который четыре ножа на один пояс? — уточнил мечник.

— Он самый, а ты будешь их своим охотничьим уловкам учить, потому как изведыватель всю жизнь учится, так-то, брат Ястреб.

Началась для молодого охотника учёба, о которой он ещё недавно и помыслов не имел, трудная и занятная, она захватила его всего, не оставляя времени на переживания по поводу гибели любимой и родичей.

— Лук русский — вещь сложная, тут и дерево двух видов, и рог понадобится, и клей рыбий, и жилы оленьи, бычьи или лосиные, и тетива особая, что никакой вологи не боится. Но ты, Хабук, не робей, мы с Мишатой научим тебя такие луки мастерить, что нурманского воина насквозь прошивать будут, вместе с его кольчугой, — говорил словоохотливый Скоморох, попутно вставляя в свою речь незнакомые для вепса слова. — Слова, которые реку, запоминай, те слова весьма в деле нашем важны, чтоб другие не уразумели, чего мы друг другу речём, а от этого порой жизни зависят, и не только наши.

— Да, тетива меня-то и подвела, когда вы меня от нурман спасли, — вспомнил мечник, забывшись и переходя на вепсский, — а так лук-то у меня хорош, только вот бы тетиву новую на него…

— Нет, брат Хабук, — прервал его Скоморох, — русский лук делается по-другому. Вот, гляди, положим рядом твой лук и мой, что видишь?

— Мой, как радуга в небе, дугой выгнут, а твой, — вепс на миг замешкался, — твой будто птица большая, парящая высоко под облаками, — снова по-вепсски молвил Ястреб.

— Верно, брат, складно молвишь, только давай заодно и на словенском учиться, хорошо речь, «будто птица парящая» пословенски звучит, лепше и не скажешь.

— А ещё твой лук берестяной рубаха одел, красиво чтобы, да? — перешёл на словенский охотник.

— Всякая хорошая вещь, она завсегда красива, так ещё мой дед говаривал, — веско изрёк Молчун.

— Береста тут для другого, хоть и красоту оружью придаёт, конечно, — согласился шустрый Скоморох. — Ты, понятно, и сам ведаешь, как лук делается, только твой, вепсский. А мы сейчас будем делать вместе с тобой русский лук, а по ходу дела поведаем, что и для чего, — продолжил Скоморох. Хабук согласно кивнул, а очи его засветились любопытным нетерпением.

— Словенский дух позволит вепсу русский тауг, лук, делать? — снова старательно поправился вепс. — Если дух добро не давать, беда будет даже с самый хороший лук…

— Мы теперь вместе одно дело делаем, ты наш себраник, соратник по-нашему. Главный наш бог воинский — Перун, он для всех воинов-русов отец, а раз ты наш себраник, значит, и тебе он отныне отец. Как же он сыну-то своему да не поможет? — неожиданно серьёзно молвил Скоморох.

— Русский народ хороший, он не обижать другой народ, не плевать вода, не мочиться огонь, вепсский духи помогайт русски воин! — горячо ответствовал вепс.

— Хорошо, брат Ястреб, запоминай, как делается русский лук. Вначале делаем кибить — это та часть лука, что к стрелку обращена. Для неё берём можжевеловое дерево, — рёк обстоятельный Мишата, показывая охотнику, как нужно обработать заготовку, чтобы получилась плоская с одной стороны и округлая с другой гладкая можжевеловая планка. — Не забудь на плоской стороне три бороздки сделать для клея.

— Кстати, для доброго лука и клей самый лучший брать надобно, тот, что из пузырей рыбьих сварен, а не из костей и плавников, тогда сей лук и тебе, и внукам твоим послужит, — добавил Скоморох и осёкся, вспомнив про недавнюю смерть суженой охотника. Мишата осуждающе глянул на говорливого сотоварища.

— Теперь наши планки можжевеловые положим в воду ручья, придавим их камнями до завтра, а сами за берёзовые возьмёмся, — всё так же основательно молвил он. — А ты, Скоморох, пока жилы оленьи или лосиные добудь для обмотки.