Восстание в Нов-граде 1 page

Олаф Жестокий, Вадим, Горевата и Сквырь. Захват Новгорода. Ефанда принимает роды у Велины. Освобождение. Встреча с Рарогом и Ольгом. «Я служу Бригит и Макоши»

Конунг Олаф двумя драккарами пришёл в Нов-град через Западную Двину, груженный оружием и доспехами. Драккары стали у причалов, некоторые нурманы сразу отправились на Торг, а Олаф был приглашён в терем к своему давнему знакомцу боярину Горевате. Вскоре к Горевате заглянул и его друг купец Сквырь, а к вечеру пожаловал и сам посадник Вадим, которому тоже оказалось невтерпёж узнать заморские вести.

— Значит, — рёк боярин, — будем делать, как договорились, верно, князь? — обратился он к Вадиму. — Как только лодьи сына Олафа пройдут Нево и станут в устье реки Сясь, о том сообщат моему человеку в Ладоге. Он немедля пошлёт гонца ко мне, а сам отправится к Гуннтору. Сей посланник проведёт воинов Гуннтора тайными тропами в Ладогу и укажет, где обитают Рарог и его воевода.

— А когда же мы начнём здесь, в Нов-граде, после того, как будут убиты князь и воевода и сгорит Ладога, или мы должны начать раньше? — нетерпеливо спросил Вадим. — Людей, недовольных Рарогом и Ольгом, у нас хватает, всё готово к восстанию!

— Я так мыслю, — вступил в разговор соляной купец Сквырь, — лепше, чтобы ладожцы начали первыми, а уж мы потом «дожмём».

— Одновременно начать было б лепше всего, только как так согласно устроить, чтоб враз и там, и тут, — молвил в раздумье Вадим.

— Хёвдинг Горевата, — спросил нурманский конунг, — а сколько времени понадобится твоему гонцу, чтобы добраться сюда из Альдоги?

— Два дня хорошего ходу на добром коне.

— Тогда думать нечего, — решительно молвил Олаф, — начинаем сразу после прибытия посланника. За два дня мой сын Гуннтор сотрёт Альдогу в пыль! Мы начнём в двух градах единовременно и победим! Точно так, как я лихо разделался со Синеусом, а ты, конунг Вадим, с Трувором.

— Что ты, Олаф, — делано возразил Вадим, — просто Трувору его повариха дала плохую еду, вот он и помер.

— Я думаю, её уже нет на этом свете?

Вадим кивнул.

— Давай-ка, Олаф, — молвил посадник, — выдели из своих воинов, кто посмышлёнее, пущай пройдутся по граду с моим гриднем, поглядят, запомнят дворы, где живут прихвостни Рарога, чтоб знать, кому первому голову сворачивать.

— Верно речёшь, конунг, — одобрительно кивнул Олаф, — в нашем деле главное — порядок и разумный расчёт, а не пустая беготня с клинками по граду.

— А кто пойдёт трясти терем княжеский и что с женой Рарога будем делать? — спросил Сквырь.

— Никто, — твёрдо молвил Вадим. — Ни Ружены, ни франкских купцов, ни священников, ни тем более их молитвенного дома не трогать, нам сейчас только ссоры с франками не хватало. Рарог язычник, а жена его из франкского знатного рода и с моей женой в молитвенный дом ходит. Мы потом Ружене и жилище, и мужа подходящего сыщем, — зло улыбнулся посадник.

Ефанда, прикинув время ожидаемого появления наследника у Велины, загодя отправилась с купеческой лодьей в Нов-град. Навстречу ей стали попадаться нурманы, один, другой, а вот сразу трое. Ага, вон два их чёрных драккара у пристани. Вдруг будто тёмная волна с головой окатила ворожею. Она ухватилась за деревянный столб, чтобы не упасть, её шатнуло, и хоть тело осталось тут, на новгородской пристани, какая-то невесомая часть её вновь оказалась привязанной к сухому стволу сосны, а под ногами лежала груда веток и сучьев… Медленно и осторожно вдохнув, Ефанда усилием воли вырвалась из пелены наваждений. Расспросив прохожих, она быстро нашла дом посадника.

— Что это у вас нурманы по граду рыщут? — тревожно спросила она у Велины, к которой сопроводили её слуги.

— Да купцы это, Вадим сказывал, два драккара пришли, дело-то обычное, — беспечно ответила хозяйка, безотчётно придерживая руками свой большой живот.

— Кровью от них несёт, бедой по всему граду веет, — тихо, но твёрдо молвила ворожея. Потом махнула рукой, — ладно не твоё это сейчас дело, тебе рожать надобно, пусть хоть снег середь лета идёт…

Почти всю ночь не могла уснуть Ефанда, ворочаясь и взбивая непривычно мягкую подушку. В доме тоже не спали, кто-то ходил, разговаривали, снова ходили. Уснула под утро, а проснулась от лая собак и чьих-то отдалённых воплей и криков.

В Нов-граде ранним утром началось необычное движение. Бежали по улицам вооружённые нурманы и новгородцы. То тут, то там вспыхивали стычки, полилась кровь. Городская стража, что несла ночное дежурство по граду и у ворот, частью была окружена на своих постах, а частью присоединилась к нападавшим, которые врывались в дома верных князю людей и либо рубили их на месте, либо по приказу посадника Вадима волокли на площадь. Вопли женщин, ругань и крики мужчин, лай собак, скрежет металла, увесистые удары в тесовые ворота, кровь, смерть и страх нависли над градом. Кровавый мятеж буйствовал весь день. Наступившей ночью в поисках тех, кому случилось ускользнуть из рук новых владетелей града, а может уже и всей Новгородчины, повсюду рыскали викинги Олафа в сопровождении людей нового князя новгородского Вадима Храброго.

В тереме было относительно тихо, но ещё с самого прибытия сюда Ефанда поняла, что в граде творится неладное. А как же Ольг и Рарог, что у них там, в Ладоге? — забилась в голове тревожная мысль. Но когда она хотела выйти во двор терема, путь преградил охранник.

— Не велено!

Тревога ещё более возросла. Ефанда жадно ловила каждое слово из скупых обрывков разговоров домочадцев и слуг, но так ничего и не узнала. А тут ещё Велина начала рожать.

Во дворе терема гремела сталь и раздавались крики сражающихся, когда с ними слился крик новорождённого.

— Сын, здоров. Благодари Макошь, Бригид и свою Деву, — устало молвила Ефанда, которая вторые сутки не отходила от роженицы. Шум схватки приближался, кажется, уже в теремных помещениях завязался жаркий бой. Наконец, омыв мальца, завернув и положив его подле встревоженной матери, ворожея стала успокаивать роженицу, говоря, что ей сейчас нельзя волноваться, чтобы не пропало молоко.

— Да как же не волноваться, — восклицала, блестя горячечными очами, Велина, — я слышу шум битвы во дворе и, кажется, даже в тереме. Где Вадим, отчего он не приходит, что стряслось? — Велина была в полном замешательстве, ощущая: что-то пошло не так.

В этот миг тяжёлые резные двери распахнулись, и разгорячённые схваткой воины с окровавленными клинками ворвались в светлицу.

— Где изменник Вадим? — грозно крикнул первый воин. — Именем князя Рарога мы должны взять его под стражу!

Ефанда почуяла облегчение: это воины Рарога, хорошо, что не нурманы! Усталость молодой ворожеи вмиг исчезла, и лик её преобразился в повелительно-строгий. Выпрямившись тугой струной, как девица на смотринах, она встала меж воинами и ложем роженицы.

— Я Ефанда, сестра вашего начальника Ольга, здесь кроме женщин и новорожденного никого нет, потому прочь отсюда, не положено ей волноваться, а то молоко пропадет! Ну, чего стали! — грозно надвинулась ворожея на воинов, что в растерянности остановились у порога светлицы.

Вдруг они расступились, почтительно уступая кому-то дорогу. В светлицу решительным шагом вошёл… сам князь Рарог. Но и он, словно натолкнувшись на невидимую стену, удивлённо застыл перед девушкой.

— Ефанда… ты откуда… здесь? — наконец молвил он, не отводя очей от ворожеи.

— Я помогала явиться на свет младенцу, — она кивнула на ложе, где рядом с испуганной матерью затаился, будто почувствовав опасность, маленький живой комочек. — Если ты истинный князь и честный воин, — продолжила Ефанда, почти с вызовом глядя на Рарога, — будь великодушным, не карай её мужа и своего двоюродного брата Вадима. Отпусти его хоть под честное слово, хоть под залог, но не убивай, не бери на себя родовое кровопролитие, не то всем беда будет!

— Да не пленил я его пока, хотя, по Прави, предателей и клятвопреступников должно карать смертью, — ответил сбитый с толку неожиданной встречей князь. Он всё глядел на Ефанду, которая из девушки-подростка превратилась за эти годы в полную женской силы девицу. Оглянувшись, он повелительно изрёк: — Прикажите Вадима брать живым и сюда доставить! Пусть перед сыном своим поклянётся ничего худого супротив не замышлять впредь, и тогда отпущен будет. — А сам всё глядел на сестру своего верного побратима Ольга и не мог наглядеться.

— Прости, княже, — тяжело дыша, молвил скоро вернувшийся посыльной, — посадник Вадим убит в схватке…

— А-а-а! — схватив себя за волосы, истошно завопила Велина, в одночасье ставшая вдовой. — Убийца, проклятый язычник! Вадим! Вадимушка, муж мой ненаглядный! Как мы теперь без тебя? Будьте вы все прокляты!!! — Женщина забилась в истерике.

— Подите вон! — гневно велела Ефанда и, дождавшись, когда Рарог с воинами покинут светлицу, снова занялась роженицей. Поскольку та всё билась в истерике и проклинала Рарога, целительница дала ей сонного зелья. Дождавшись, пока веки Велины отяжелели, а слова стали бессвязны, и наконец, после тяжких испытаний, она забылась крепким сном, ворожея кликнула испуганную и крестящуюся каждую минуту прислугу.

— Хозяйка твоя здорова, только слаба ещё, приглядывайте пока за ней и за ребёночком, чтоб всегда кто-то рядом был, понятно? — строго наказала Ефанда. — Да не трясись, вас тут никто не тронет. — От высокомерно-настороженного отношения к ней прислуги в посадском доме не осталось и следа, теперь в очах был страх и подобострастие. Тяжко было тут вольной лесной жительнице. Собрав свои нехитрые пожитки, она пошла прочь и прямо у ворот неожиданно столкнулась с братом. Он стоял, большой и сильный, но она почуяла его виноватую робость.

— Братец, родной, — проговорила тихо Ефанда, прижавшись к груди брата, — я так устала с твоей Велиной…

— Как она?

— Спит, ребёнок здоров, она тоже, только сил много потеряла, да ещё гибель Вадима… Давай присядем, меня уж ноги не держат. — Они сели на широкую скамью у ворот. — Я ведь в лесу живу, в чистоте природной, ни звери, ни деревья, ни лес, ни вода, они ведь не лгут, не хитрят, там всё просто и понятно, а тут… Потому тяжко мне в граде, непривычно, да ещё и роды трудными были. Скорей бы, братец, оказаться снова на нашей заимке. Помнишь ведь, как там хорошо!

— Помню, сестрица, всё помню. И как глуп я был, как тебя и мать обидел своим уходом к нурманам, как твой торквис меня спас. А ещё… — Ольг осторожно взглянул на прильнувшую к его плечу сестру и увидел, что она спит. — Намаялась не меньше роженицы, — прошептал он тихо, — давай поспи, а я посижу с тобой…

Утром Ефанда вместе с другими целителями и волхвами хлопотала над ранеными. В тяжких заботах незаметно пролетело несколько дней. К тому времени все пособники мятежников, кои не успели пуститься в бега, были схвачены и казнены на площади. Варяги-русь предателей не жалели и наказывали смертью.

— Княже, — доложил воевода, — Олаф погиб в схватке, как и подобает конунгу, а вот его воины частью ушли в суматохе ночного боя на своём драккаре, и некоторые новгородские мятежники с ними.

— Пошли людей к переволоку в Северную Двину, чтоб перехватить их на пути домой. Через реку Великую и Чудское озеро они не пойдут, знают, наверняка, что у нас там крепкие посты, а иного пути в Скандинавию у них нет.

— Добро, княже, сейчас распоряжусь и пойду сестру провожать.

— Ефанду? — встрепенулся Рарог. — Да, уезжает она.

Ольг с Ефандой, не торопясь, шли к пристани. Лодья, шедшая в Ладогу, должна была доставить её домой.

— Погоди, сестрица, — молвил Ольг, — тут кое-кто два слова тебе молвить желает. — Он тихо отошёл в сторону, и к девушке приблизился князь. Он снова завороженными очами глядел на сестру своего воеводы. Ефанда опустила глаза в некотором смущении. Это была уже не та прежняя дерзкая девчонка, а мягкая и мудрая девица.

— Ефанда… — начал князь, и запнулся. Девица подняла на него свои дивные зелёные очи. — Благодарю, что стольким раненым помощь оказала, — проговорил Рарог.

— Это моё служение Бригит и Макоши…

Помолчали.

— Может, останешься? — предложил Рарог.

Ефанда отрицательно замотала головой и повернулась, чтобы идти.

— Погоди, — удержал её за руку князь. — Знаешь, Ефанда, я не свен и не сакс, а ободритского рода рарожичей, которые превыше всего чтут Правь — божество справедливости, потому лукавить не умею. Были у меня жёны, телом и ликом прекрасные, но ни одна не могла так забрать моё сердце, как ты. Скажи, как ты сумела меня околдовать, так что я не могу подле себя больше никого из жён видеть?

— Это ещё кто кого околдовал, — тихо молвила девица. — Я ведь ещё с той первой нашей встречи тебя забыть не могу…

— Так останься со мной! — воскликнул Рарог, обнимая ворожею за плечи.

— Не могу, не пришёл тот срок, что богами отмерен.

— А когда придёт? И придёт ли?

— Коли придёт, так скажу, — молвила тихо ворожея.

— Может, свидимся ещё хоть разок? — почти взмолился князь.

— Нет, если ещё встретимся, то расстаться не сможем, — так же тихо, но твёрдо ответила ворожея, ускользая от объятий.

— Что ж мне теперь, до конца жизни маяться? — в сердцах воскликнул Рарог, снова хватая её за руку. Но Ефанда, с трудом освободившись, шепнула: «прости, милый!» и ушла не оглядываясь.

— Отчего она ушла?! — Рарог в расстройстве заметался тудасюда по полянке, потом остановился перед Ольгом и схватил его за плечи, глядя прямо в очи пронзительным взором.

— Она ведь сама только что сказала, что не может меня забыть, почему ушла?

— Потому что не хочет сделать несчастной твою семью. «Он нужен сейчас жене и дочери», — так она сказала. А ещё…

— Что ещё? — нетерпеливо перебил Рарог.

— Ефанда — весталка, она служит женской богине, и если станет женщиной, то потеряет свой провидческий дар…

Глава IV

Отворотное зелье

Страстное свидание Ольга. «Хочу взять тебя в жёны». Странные речи Велины. Амфорка на шее. «Больно ты совестливый, придётся другого искать…». Горькие мысли на берегу Волхова. Велина приходит к Ружене: «Твой муж Рарог тебя обманывает». Отворотное зелье. Хитрость Ас-скальда

— Значится так, воевода, — с болью в голосе, но уже деловито рёк князь, отвернувшись от реки, — я поутру выступлю вдогонку за остатками викингов Олафа да тех предателей новгородских, коим с ними уйти удалось. А ты в Нов-граде остаёшься со своею службой, всё до мелочи последней выяви, кто и чем помогал Вадиму и Олафу. И не забудь составить списки тех, кто мятежниками казнён был, должны мы дбать о верных людях своих живых и мёртвых. Мёртвым честь и слава, а их сродственникам — плата достойная из казны княжеской. А уж как вернусь, придётся нам разделиться, я останусь в Нов-граде, а ты займёшься обустройством Ладоги.

— Добро, княже, мыслю, посланцы мои успеют упредить полочан и отрезать путь беглецам по Заходной Двине.

Хлопнув друг друга по плечу на прощание, Рарог отправился обговаривать с темниками предстоящую погоню за уцелевшими викингами, а Ольг — в ратный стан.

Вышел он с молчаливым помощником и тремя изведывателями из воинского стана, когда уже вечерело.

— Поскольку многие дома сожжены и порушены, давай-ка, брат Вольфганг, проводи изведывателей в мой терем, пусть там поживут, пока разбираться с предателями будем да к суду княжескому их готовить, — велел Ольг. — А я по граду пройдусь.

Вольфганг кивнул, и все четверо удалились.

Оставшись один, воевода думал о последних словах князя: «займёшься обустройством Ладоги». «Выходит, надолго Новград покину, и неведомо, когда вновь увижу её», — подумал воевода. До сих пор Ольг старался меньше бывать в Нов-граде, чтоб не тревожили сердце тяжкие воспоминания о любимой, не травили душу горьким полынным зельем. Он сражался с нурманами, ходил громить их ярлов в фиорды, с головою окунался в работы по возведению крепостных сооружений. Был занят так, что поздним вечером падал на своё ложе и сразу засыпал, а утром уже обучал молодых воинов, строил либо летел в погоню за очередными драккарами на своих быстрых, специально сработанных для того ладожскими мастерами боевых лодьях. Он не давал себе ни минуты передыху, так легче было справиться с сердечной болью. А сейчас она была так близко… Ольг опять вспомнил последнюю встречу с Велиной у торжища, и недавние слова Ефанды: «я так устала, братец, с твоей Велиной», и сердце, не слушаясь разума, начало гулко стучаться в груди воеводы. «Теперь она вдова, только муж её моими воинами убит, как Велина на сие поглядит»? — размышлял воевода, погружённый в думы, разумея, что всякий раз, идя по граду, будет искать очами её стан среди прохожих жён. Сам не заметил, как оказался перед тесовыми воротами посадского терема.

— Эх, решайся, воевода, чему быть, того не миновать! — прокашлявшись, сам себе повелел Ольг и решительно постучал в ворота. Рыжий охоронец опасливо выглянул через крохотное оконце в воротах.

— Хозяйку зови, мигом, — повелел начальник изведывателей.

— А чего сказать-то? — спросил охоронец.

— Ольг из Приладожья, скажешь, — решительно молвил воевода.

— Хозяйка повелела проводить гостя в терем, — сообщил, вернувшись, дюжий страж ворот.

«Ишь как на моего Вольфганга похож, — отметил про себя воевода, взглянув ещё раз на рыжего охоронца, — наверное, тоже из франков будет».

Она поднялась навстречу с широкой лавы, всё такая же статная, как и в девичестве, только очи её стали недоверчиво внимательными, а тело более округлым и оттого сумасшедше обворожительным. Они стояли некоторое время, глядя один на другого, а потом враз ринулись навстречу, заключив друг друга в крепкие и горячие объятия.

— Теперь я не простой воин, а воевода, и смогу взять тебя в жёны, Велина, — шептал Ольг, боясь раскрыть объятия, словно его любимая была птицей и могла улететь.

— Конечно, возьмёшь, любый, — жарко задышала жена, уже порядком истомившаяся без ставшей привычной за годы замужества ласки.

— Как я ждал тебя, милая, как тосковал… — шептал воевода, задыхаясь от страсти и нежности.

Велина покрыла его лик быстрыми жадными поцелуями, одновременно увлекая за собой к широкому берёзовому ложу, изукрашенному резьбой. Ольг ничего не ощущал и не видел, кроме её очей, уст и упругого горячего тела…

Когда утомлённые и благостные, они лежали подле друг друга, Велина, нежно поглаживая могучую грудь воеводы, прошептав много ласковых слов своему любимому, как бы невзначай спросила:

— А скажи, мой могучий богатырь, коли вдруг что с князем случится, ты можешь вместо него князем стать?

— Не должно с ним ничего случиться, коли мы, соратники боевые, всегда рядом. Ежели ему гибель, так и нам, какой тут делёж?

— Так-то оно так, да малость не так, как говаривал мой покойный муж. Ведь не только в бою люди гибнут. Бывает, человек за праздничным столом костью поперхнётся — и всё, готов. А вот ещё, говорят, есть такое зелье ромейское, ежели его добавить в питьё человеку, то он через седмицу-другую тихо умрёт, и все будут думать, что от болезни…

— Ты к чему такие речи заводишь, милая?

— А к тому, любый, что ты воевода, дружина под тобой и под князем ходит, а как только ты один останешься, так и выходит, что тебе князем-то и быть…

— Перестань, Велина, ни к чему эти речи! — невольно повысил голос Олег.

— Да я просто о своём, о бабьем, ведь как хорошо-то княгиней быть! И почтение, и уважение со всех сторон, а уж платьев да прикрас ладных не счесть… — Увидев, что по челу Ольга вновь пробежала тень недовольства, она тут же прижалась к нему и нежно заворковала, призывно заиграла очами: — Ну, не серчай, милый, я ведь жена не старая, хочется красивой и нарядной быть, что ж тут худого?

Ольгу не по нраву пришлась болтовня Велины, но постепенно он успокоился. Тепло, покой и нежное поглаживание женской руки, воркование тихой речи и расслабленность всех членов после бурного и жадного милования, стали быстро погружать воеводу в сон. Именно в том пограничье сна и бодрствования продолжали возникать слова: «А у царицы греческой, рекут, золотая повозка есть, вот бы на такой по Нов-граду прокатиться…» «Кабы нашёлся такой человек да влил ромейского зелья в питьё княжеское, так и стали бы мы с тобой, милый, Новгородчиной вдвоём править, я бы тебе сына родила…»

Ольг пробудился, не понимая, впрямь ли сказаны были те слова, а может, почудились. Он не подал виду, что вернулся в явь. К подобной осмотрительности приучила его Тайная служба. Воевода только чуть размежил один глаз и увидел, что очи Велины закрыты, а пальцы левой руки перебирают некую безделицу на шее, крошечную амфорку в серебряной оправе, что висела у неё на шнурке вместе с нательным крестиком.

— Только не тот ты человек, милый, — с улыбкой ласкового превосходства молвила вдова, — больно совестливый, всё по Прави жить стараешься, придётся другого искать… — сонно вздохнула она, зевая.

Послышался плач младенца, видимо, тот был в соседней комнате. Опасаясь, чтобы Велина не заметила его бодрствования, воевода сонно перевернулся на правый бок и ровно засопел, как большой ребёнок.

Велина поднялась и вышла покормить дитя.

Ольг тихо встал, стараясь не шуметь, и, осторожно собрав своё одеяние, выскользнул из светёлки.

На берегу Волхова он сел на корягу и обхватил голову руками.

И было от чего хвататься за голову! Его любимая Велина, столько лет желанная и недосягаемая, в эту ночь стала его и только его! Счастье, захлестнувшее всё тело и сознание без остатка при первом же касании её руки! Но почему счастье вперемешку с горечью, ощущением чего-то неприятного, разрушительного и даже… Зачем он подумал об этом?! В светлой северной ночи туман над Волховом стал сам собою сбираться в… нет, не надо, не хочу! В кельтский крест! Туман стал темнеть и приближаться, тело покрылось холодной испариной. Потом крест в круге начал таять, но, кажется, растаял не совсем или просто остался едва различимым не в тумане, а в его мыслях. От светлой и чистой радости единения с любимой не осталось и следа. Сердце в груди разрывалось от боли и обиды: как она могла, так, походя, всё разрушить! Я ведь любил её больше всего на свете, отдать жизнь за один её взгляд, одно слово счёл бы за честь и радость… Стой, Ольг! Не о том мыслишь. Коли грозит опасность, ты, начальник изведывательской службы, должен о ней первым ведать, потому думай, ведь главное оружие изведывателя — это его голова, думай, воевода, размышляй, как следует!

Велина вновь неожиданно возникла в княжеском тереме, когда Ружена никак не ожидала её увидеть. Она знала, что восстание в Нов-граде было подавлено по-варяжски быстро и без пощады. Знала и о том, что Вадим при этом погиб и не увидел родившегося наследника.

— Регина, к тебе сродственница твоя, Велина, — доложил охоронец, — речёт, срочное дело у неё.

«С чем она пришла, а вдруг с обидами и злобой? Да ещё так рано, я едва только умыться успела. Но отказать во встрече бедной вдове тоже не годится, да и зачем, прежде ведь всегда было о чём поболтать».

— Зови сродственницу, — кивнула она охоронцу.

Лик Велины, к некоторому удивлению княгини, был не слишком скорбен, даже в очах, как показалось Ружене, промелькнуло некое скрытое довольство. Она не высказала ни обиды, ни укора своей сношенице.

— Я зла на тебя не держу, Ружена. Не ты ведь убила моего мужа, не ты сделала меня вдовой, а говорят, напротив, просила Рарога о милости ко мне и сыну, за то я тебе благодарна. Потому и пришла я упредить тебя, отплатить за добро добром…

— Разфе мне грозит опасность, какая, от кого? — подняла светлые брови княгиня.

— Беда у тебя, Ружена, хоть ты пока о ней и не ведаешь. Подкралась к твоему гнезду змея злая и хочет его порушить, а мужа твоего похитить.

— Что ты такое речьёшь, кто эта змея, откуда? — оторопело уставилась на гостью княгиня.

— Зовут её Ефанда, сестра воеводы Ольга, она ворожея известная, где-то у Ладоги в лесу обитает. Мне пришлось позвать её роды у меня принять, только после того я молитвы очистительные читала и пастора Энгельштайна приглашала, потому как все знают, что она колдунья. Вот она-то и околдовала мужа твоего, чары на него напустила и от тебя отворотила. Я сама видела, как он её провожал, какими очами на неё глядел…

— Ефанда, коворишь, — княгиня обессиленно уронила руки. — Похоже, прафда твоя, Велина, в самом деле, он такой имья как-то во сне назвал…

— Вот, сама видишь, что нет лжи в моих речах. Небось, заметила, как приехали вы с Рарогом сюда, так и стал муж-то другим, а?

Ружена только бессильно кивнула, и очи её наполнились слезами.

— Он фсё в походах да ф делах княжеских, почти не вижу его, сейчас ф стане воинском, даже ночевать не пришёль. Фот долшен скоро быть, потому я и фстала с расфетом. Да только опьять в тереме не задержится, тут же в поход куда-то идьёт…

— Вот-вот, в поход, небось опять на Ладогу, о том я тебе и рекла, оттого так рано и прибежала. Коли сегодня ничего не сделать, может быть поздно, она ещё больше его там обворожит… — горячо зачастила Велина.

— Что ше дьелать, как Рарок от колдофства избавить, может, сказать ему фсё, как есть?

— И не мысли о том даже, чары ещё крепче от того силу свою возьмут. Супротив чар только другие чары действенны, а против приворотного зелья только отворотное может помочь.

— Что за зелье такое, да и где его фзять?

— Для того и пришла я, мы ведь сродственницы с тобой и друг другу помогать должны. Вот, держи, тут зелье надёжное, в питьё мужу две-три капли только добавь, и снимется с него приворот колдовской. Бери-бери, потом ещё не раз мне спасибо скажешь. Гляди, как доченька твоя выросла, — молвила гостья, глядя на спящую Светану, — жаль, мой сын мал ещё, а то невестой ему бы стала… Ну, ладно, побежала я, а ты гляди, не проворонь счастьето, не упусти время! Не то поздно будет! — то ли предупредила, то ли пригрозила Велина.

После её ухода Ружена, и без того исполненная нетерпеливого ожидания, обратилась вся в натянутую до внутреннего звона жилу. Чуть что где стукнет, она тут же спешит к оконцу. Не терпелось поскорее дать мужу отворотного зелья. Решила добавить в квас, он его любит. На столе уже всё давно готово, а его всё нет. Ружена, волнуясь, то и дело прислушивается к звукам со двора, тихо. А вдруг не приедет, ведь такое не раз бывало?! Наконец послышался говор и конский топот.

— Уф, неушели прийехаль? Прийехаль! — радостно воскликнула Ружена. Но радовалась она рано.

— Прости, Руженушка, — торопливо молвил Рарог, едва войдя в светлицу и обняв жену, — уж не серчай, но я только на минуту, взять новую уздечку для коня да ещё кое-что из воинского снарядья, прости!

— Постой, Рарок, что ше ты, даже за стол не сьядешь, так и уедешь незнамо насколько?! — воскликнула всхлипывающая Ружена, выбегая за ним на крыльцо терема.

— Не могу, Руженушка, не до застолья сейчас, уйдут вражьи дети! — Князь быстро поцеловал жену и легким соколом взвился в седло.

— Погоди, любый, фот, хоть подарок мой, флягу с квасом, жажду утолить и силы прибавить ф дороге, фозьми… — Ружена, когда волновалась, начинала особо напирать на «ф». Она подала дорожную серебряную флягу в прочном войлочном чехле. Князь ещё раз обнял жену и, бросив подарок в перемётную дорожную суму у седла, выехал со двора.

Воевода Ольг не заметил как кончилась ночь и наступило утро, потеряв всякий счёт времени. Наконец все речи его и Велины, каждое движение и каждый вздох были осмыслены и разложены по своим местам, вплетены в те сведения, что накануне были получены от изведывателей. Всё сложилось в единую картину. Ольг вначале омыл чело, а затем и вовсе погрузил всю голову в холодную воду реки, — пусть остаются только самородки настоящих мыслей, а шелуха ошибок утекает прочь с водою: «Ты сам виноват в том, что случилось. Ты любил тот образ, который нарисовал себе в юности, не пытаясь даже узнать, какова Велина на самом деле, — жёстко сказал сам себе Ольг. — Отчего теперь, когда узрел её настоящую, теряешь самообладание»?

Воевода быстро встал, поправил одежду, утёр рукавом чело и решительным шагом устремился к дому Велины. Но он опоздал: бывшей возлюбленной, а теперь первейшего недруга, не оказалось на месте. Перепуганный страж, на которого воевода налетел, будто ястреб, пролепетал:

— Воевода, неведомо мне, куда она ушла, реку же, ещё на рассвете, не моё ж это дело, ну не ведаю я…

— Вольфганг! — кликнул воевода голубоглазого франка, помощника по изведывательской службе, входя стремительной походкой в свой просторный терем. — Велину, вдову бывшего посадника Вадима, сыскать! Коня мне, я к князю!

Немногословный и всегда невозмутимый Вольфганг только утвердительно кивнул головой и тут же отправился исполнять волю своего начальника.

«…Придётся другого искать», — колотились в голове, будто стеклянные бусинки, слова Велины. Другого — кого, когда и где? Главное, упредить Рарога об опасности!

Князя дома уже не оказалось. Заплаканная княгиня принялась рассказывать сквозь слёзы:

— На рассфете уехал с охраной, а куда, кто ж его знает?.. Он мне никогда ничего не говорит, фот так и сижу всегда одна… — Ружена достала из-за пазухи уже изрядно мокрый от слёз кружевной плат. Ольг хотел ещё что-то спросить, как тут же замер на полуслове, не в силах оторвать очей от груди княгини. Вместе с платком Ружена невольно извлекла из-за пазухи крохотную амфору на шнурке. Ведь это…

— Велина! — закричал воевода. — Когда она была здесь?

Совершенно сбитая с толку, не понимающая, что случилось с таким всегда спокойным воеводой, Ружена, заикаясь, ответила: