Закон целенаправленности 5 page

– Что? – округлила глаза Лида. Она всегда делала так, когда была чем-то очень увлечена или заинтересована.

– То, как Миролюбов отзывался об Изенбеке. Он низводил его до уровня горького пьяницы, который совершенно не интересовался дощечками и к тому же плохо говорил по-русски. Во-первых, мог ли человек, понимавший ценность дощечек, вытащивший их из пожара Гражданской войны и провезший через всю Европу, затем бросить в углу и «не интересоваться»? Во-вторых, мог ли человек, чрезмерно пристрастный к алкоголю и кокаину, работать на известнейшей ковровой фабрике «Тапи», иметь художественную мастерскую и пополнять её новыми картинами? В-третьих, логично ли утверждение, что человек, родившийся в Петербурге, получивший там два высших образования, сын офицера российского флота, сам морской офицер, художник, плохо говорил по-русски?! Расчёт, видимо, был на то, что Изенбек давно умер, а в эмиграции о его прошлом ничего не знали. Теперь всё проявляется в ином свете. Поэтому каждое слово Юрия Петровича нужно перепроверять фактами. Многие его утверждения столь противоречивы…

– Да-да, – согласилась Лида, – а что он говорит по поводу исчезновения дощечек?

– Пропаже дощечек он даёт в разное время различные объяснения. Это я вычитал из его книг и писем. Вначале говорит, что домовладелец, имевший ключ от квартиры Изенбека, видимо, использовал дощечки для растопки плиты… Вспомни, когда умер Изенбек? В августе. Какая печь топится в жару, летом? Потом Миролюбов объясняет, что часть картин и дощечки были изъяты немецкими спецслужбами «Аненэрбе» – «Наследие предков». Затем говорит о том, что квартира художника подверглась варварскому разграблению, в результате чего исчезло три четверти картин Изенбека и дощечки. Кстати, я спрашивал фрау Миролюбову, она о краже картин ничего не знает. А о дощечках вообще говорить не хочет, впечатление такое, что ей неприятно само воспоминание о них.

– Может быть… – Лида запнулась, – может, это связано с личностью Миролюбова, его каким-то неблаговидным поступком? Может, он сам уничтожил дощечки или продал их?

– Кто знает, – потёр лоб Вячеслав, – Миролюбов – человек загадочный…

– Что же будем делать с романом? – грустно вздохнула Лида. – Мы хотели написать обо всём так, как видим и чувствуем. Это значит: сказать правду, и про Миролюбова тоже… Но Галина Францевна живёт ради увековечивания его памяти, ради светлого идеала, кем был для неё Юрий Петрович. И если она прочтёт или от кого-то услышит… Выходит, это как раз тот случай, когда по этическим нормам мы должны сохранять молчание?

– Я считаю, – после долгой паузы произнёс Вячеслав, – мы должны писать так, как думаем.

– Но так же…

Чумаков улыбнулся.

– Ну, не будь Миролюбова, мы, возможно, так никогда и не узнали бы об уникальных «дощечках Изенбека» и прочих вещах. В этом его заслуга несомненна. И потом, мы ведь пишем художественное произведение. Конечно, кое-что заимствуем из реальности, но наши литературные персонажи – не портреты конкретных людей. Мы излагаем версию, которая является лишь одним из множества вариантов развития событий тех дней… К тому же мы должны воздать должное незаслуженно приниженной личности Изенбека, которая, в сущности, выходит во всей этой истории на первый план. Каждый, между прочим, имеет право на свою точку видения…

– Согласна, ну и хитрец же ты! – Лида, смеясь, растрепала мужу волосы.

Они говорили, обедали, опять говорили, пока в комнате не сгустились сумерки. Лида взглянула в окно и всплеснула руками.

– Ой, Слава, на улице уже темно, мы с тобой проговорили весь день и не заметили! А ему, – она опустила глаза на живот, – нужен свежий воздух…

– Всё-всё, извини! Уже собираюсь! – с готовностью откликнулся Вячеслав. – Как справедливо отмечают твои собратья-медики: моцион перед сном – отличная штука!

Они вышли на улицу. Прохладный ночной воздух приятно освежил лица.

– Куда направимся, мадемуазель?

– Хороша мадемуазель с таким животом, – засмеялась Лида. – Давай пройдёмся к парку.

– Для меня, Лидок, ты всегда будешь «мадемуазель», я и себя зрелым мужчиной пока не считаю. А в сравнении с Вечностью можно сказать, что мы с тобой ещё мальчик и девочка, бредущие в неизвестность под звёздным пологом ночи. Красиво сказал, а?

– Слава, как ты думаешь, Светозар, Велимир, Мечислав и другие образы из твоих видений – они реальны? Я имею в виду, они действительно могли существовать когда-то? – задумчиво спросила Лида.

– Трудные вопросы задаёте, мадемуазель, – отвечал Вячеслав. – Может, мы всё это с тобой нафантазировали. А может, в самом деле установили какие-то непознанные связи с прошлым…

– Я вот думаю, насколько… – начала Лида.

– Насколько правдивыми получились эти персонажи? – договорил Вячеслав.

– Опять ты не даёшь мне закончить мысль, – слегка обиделась Лида.

– Виноват, извини! – Вячеслав в знак примирения поцеловал жену в плечо. – Прости, больше не буду выскакивать.

– В последний раз, больной, поверим вашему обещанию, – с напускной официальностью произнесла Лида, – хотя вы всё равно врёте…

Вячеслав с чувством глубочайшей вины вздохнул и тихо ответил:

– Конечно вру, доктор. Я неисправимый пациент…

Оба прыснули со смеху.

– Мне кажется, – вернулась Лида к прерванной мысли, – что тысячу раз правы Ричард Бах, Иван Ефремов и другие писатели-мыслители в том, что ничто не случайно, и между различными явлениями всегда есть тончайшая взаимосвязь…

– То, что наши пращуры именовали Сварожьими законами, законами Прави, – вставил Вячеслав, забыв о только что данном обещании.

Лида приложила палец к его губам.

– И наверное, не случайно, – продолжила она, – что для осмысления нынешних событий и понимания настоящего мы почувствовали необходимость нырнуть во времена крещения Руси, а оттуда – ещё глубже…

– И наверное, не случайно, – подхватил Вячеслав, – появились именно эти образы. Первыми – старец и мальчик на поляне в лесу, затем остальные.

– А битва Святослава с норманнами? – добавила Лида. – Она ведь написалась у тебя на одном дыхании, как и посвящение Светозара в воины, и праздник Купалы, и Древо Жизни.

– Ты права. Иногда возникают моменты, когда раздвигается пелена времён, и ты не просто видишь картину, а как бы участвуешь в ней изнутри, буквально на себе ощущаешь происходящие события. Тут идут такие подробности, которых и в мыслях никогда не имел. Знаешь, на что это похоже?

– На то, как палеонтологи восстанавливают по останкам реальные образы древних животных? – на сей раз угадала Лида.

– Да. Только я вот ещё о чём подумал, Лидок, а не существует ли возможности подобной реконструкции по астральному скелету?

– Что ты имеешь в виду?

– Вспомни методику по воссозданию астральных двойников. Основное, что для этого требуется: уловить сущность человека, животного или даже предмета, найти, почувствовать его «несущую конструкцию», его «скелет». И тогда начинают словно сами собой «притекать» подробности: черты лица, детали одежды, особенности поведения, прочие характерные детали. По-моему, то же самое происходит у художников, поэтов, писателей, вообще у творческих людей. Когда им удаётся ухватить суть, то сами потом удивляются, как персонаж начинает строить сам себя: подсказывать внешность, привычки, особенности речи. Кисть художника схватывает нужные сочетания красок, а резец мастера едва поспевает за озарением мысли. Не произошло ли подобное и у нас? Светозар и Ивица, баба Ганна и дед Славута, Велимир и Мечислав – плод ли это творческого воображения или мы смогли, уловив сущности, извлечь образы реального прошлого?

– Постой, постой… – остановила Лида Вячеслава, сжав его руку, чтобы справиться с объёмом нахлынувших мыслей. – Значит, как по скелету восстанавливают ископаемого динозавра, так по астральной конструкции можно воссоздать облик реальных людей? Но ведь у палеонтологов есть конкретные скелеты и научная методика, а тут что?

– Точно такая же наука, Лидок. Анализ и синтез отдельных деталей, каких-то штрихов, событий, поступков, времени, условий, десятков и сотен «косвенных» данных, в результате обработки которых и возникает конкретный образ. Вспомни те моменты, когда написаное казалось нам самим фантазией, а потом ему находились убедительные подтверждения. Да вот, зачем далеко ходить: образы Миролюбова и Изенбека, когда мы о них почти ничего не знали, видели только фотографии и написали так, как подсказывало чутьё. А теперь, после моего визита к фрау Миролюбовой, что выяснилось? Есть противоречия?

– Ни одного! – радостно согласилась Лида. – Мы узнали только подробности, которые ярче проявили сделанные нами наброски. Как ты говоришь, «нарастили мяса на скелет».

– Вот именно. Просто понимание общих закономерностей и объёмное мышление – это огромный труд. Сколькому нам пришлось научиться, от скольких, по мнению других, материально необходимых вещей отказаться. По сути, мы с тобой действительно будто живём в ином мире, родная! – Вячеслав обнял жену. – Вокруг развал, инфляция, жестокая проза жизни с одной целью: выжить, заработать на кусок хлеба. А мы как-то выкручиваемся, находим время заниматься тысячелетней историей, читать, писать, размышлять. Всё, что мы до сих пор делали, создавалось по движению души, нас увлекало само творчество, процесс открытия, и этим делало счастливыми!

– Может, славянские боги благоволят к нам за то, что мы о них вспомнили? – серьёзно спросила Лида. – Сколько было трудных моментов, а прикосновение к этим образам, к этой философии вливало новые силы. Такое ощущение, что мы набрели на чистый вечный источник, о котором все давно забыли. И так хочется поделиться этим открытием с другими…

Остановившись под высокими тополями, Лида запрокинула голову.

– Слава, мне сейчас показалось, что всё это уже было: тихий вечер, звёздное небо и мы – у тополей – с ощущением какой-то трепетной тайны. Это было когда-то, очень давно. И теперь мы снова стоим здесь, и листья тихонько шепчут нам о прошлом или, может, о будущем…

– Правда, Лидушка, – отвечал Вячеслав, ближе привлекая жену. – Кажется, что помнишь то, чего не было. Может, это говорит в нас генная память предков, испытавших нечто подобное? А может, всё это произойдёт с героями наших книг, о которых мы ещё не знаем. Мы обращаемся к древности, открытие которой только начинается. И появляется странное чувство, будто мы стоим у перекрестья дорог, ведущих одновременно и в прошлое, и в грядущее, где происходит захватывающее дух клокотание времён, судеб, человеческих жизней. Вот тебе и звёздный перекрёсток!

– Благодаря твоей поездке очень многое в этой истории прояснилось. Но остаётся главный вопрос: куда всё-таки девались дощечки? Без этого мы не сможем написать окончание романа.

Вячеслав задумался.

– У меня есть на этот счёт кое-какие соображения. Надо будет встретиться с одним человеком. Он может помочь…

Однако нахлынули разные дела, родился ребёнок, потом в России случился дефолт, и все страны Содружества в очередной раз ухнули в глубокую яму экономического и политического кризиса.

В общем, прошло пять лет, прежде чем Чумаков смог осуществить давно задуманную поездку в Брюссель. Но для этого понадобилось сначала восстановить давние «концы» в Москве.

Глава девятая

Ка Эм

Июль 2001. Москва

Date: 2016-07-22; view: 253; Нарушение авторских прав