Дедушка, ты сказывал мне о Малых Триглавах, что каждым деревом, травинкой, букашкой малой, зверем, рыбой и птицей ведают. А что есть Триглав Великий? 16 page

Тяжёлые и холодные, как капли пота на лицах, падали секунды. Вот ещё одна, может быть, последняя и… ничего не произошло.

Капитан сжал плечо водителя, и тот остановил машину, выжав сцепление, но не выключая передачу, чтобы в случае чего сразу рвануть дальше. Молча, словно боясь нарушить хрупкое равновесие тишины, Юрий Сергеевич поднял руку и указал налево. На скале, чуть выше уровня человеческого роста, как раз напротив машины, болтался на сухой ветке, воткнутой в расщелину, грязно-серый лоскут.

– Назад? – прохрипел Володя.

Капитан отрицательно качнул головой и осторожно, словно неся драгоценный сосуд с жидкостью, открыл дверцу и медленно опустил себя на землю. Присев тут же у колеса, внимательнейшим образом стал осматривать дорогу. Потом шагнул назад – и переменился в лице. Чумаков и Володя, напряжённо следившие за каждым движением капитана, догадались о его страшной находке. Володя выключил зажигание, и они вышли, приблизившись к капитану, который остановил их упреждающим движением рук, а потом указал на дорогу. В красноватой пыли, частично обнажившись от трения проехавших по ней шин, лежала большая противотанковая мина.

– Ловушка, – утёр пот со лба Юрий Сергеевич.

Поискав ещё, других мин не нашли. Володя, насобирав камней, соорудил перед миной пирамиду.

– Надо сообщить сапёрам, – сказал капитан, когда они вновь заняли свои места. – Кто-то из нас в рубашке родился, наверное, вы, товарищ майор? – обратился он к Чумакову. – Прямо по мине проехались. Бумажка спасла.

– Какая бумажка? – не понял Чумаков.

– Обыкновенная. Кусочек картона, подложенный под взрыватель. Когда идёт колонна, первая машина проезжает невредимой, может, и вторая. Потом картонка прорывается, и мина срабатывает. Происходит затор, а в узком месте – это, считай, верная гибель. Расстреляют и пожгут в два счёта. Наш уазик лёгкий, потому и не взлетели к ангелам в гости. А лоскут на ветке – это они метку для своих оставили. Мы раньше не знали: ну, кусок тряпки болтается, или кучка камней неприметная сложена, не обращали внимания. А это – предупреждающие знаки. Поехали, Володя, везёт нам пока сегодня…

Уазик снова покатился по щебнистой дороге. Ущелье Смерти осталось позади, но тревога не улеглась. Как там дела у ребят на шестой заставе? Смогут ли те, кого он поджидает, вовремя и в нужном месте пересечь границу? – беспокоился Чумаков.

Солнце стало изрядно припекать. До третьей заставы осталось не менее получаса езды. И здесь они услышали едва различимый треск выстрелов.

Отец Андрей встал в это утро раньше обычного. Все ещё спали. Принятое накануне решение осталось неизменным: сегодня после службы он поедет к архиерею для беседы, которая давно назрела. Это было неприятным, но крайне необходимым делом. В маленький чемоданчик отец Андрей сложил некоторые бумаги: черновики последних статей, письма прихожан. Поколебавшись, добавил документы, предназначенные для «Секретных архивов». Он не сомневался в их подлинности и понимал всю серьёзность дела. Однако дальнейшее молчание становилось невозможным, истина требовала своего утверждения, а Господь всегда на стороне Истины, он укрепит и поможет. И отец Андрей особенно тщательно сотворил утреннюю молитву.

– Андрюша, может, покушаешь чего? – спросила пробудившаяся матушка.

– Нет, Наташа, ты же знаешь – в воскресенье я кушаю только после службы.

Матушка Наталья знала, но, как заботливая жена и хозяйка, сокрушалась чрезмерной, как ей казалось, аскетичности мужа. Она вышла проводить его до порога и поцеловала перекрестившую её руку.

– Я сегодня задержусь, – предупредил отец Андрей и, подхватив чемоданчик, в своём строгом тёмном одеянии поспешил на электричку.

Все пятнадцать минут до следующей станции он просидел, задумавшись о всё тех же сложностях в мире людей. Отчего с простыми прихожанами и даже с безбожником Вячеславом ему легче найти общий язык, чем с иными церковными иерархами? Может, Вячеслав в чём-то прав? Но отойти от своего предназначения, отказаться от проповеди Слова Божия, от своих книг и выстраданных в них откровений – нет, никогда! Да и зачем? Путь избран раз и навсегда. Если бы Иисус Христос, Господь наш, удалился от преследований в дальний скит или пещеру, то, возможно, не было бы и истинного учения Сына Человеческого…

Электричка остановилась, и отец Андрей вышел на маленькой глухой станции. Пройдя несколько шагов, он остановился и замер в недоумении: откуда пожар? – так ярко полыхало над лесом зарево. И только потом понял – это огненно-апельсиновое небо на востоке – рассвет, а быстро проносящиеся клубы дыма – не что иное, как гонимые быстрым ветром обрывки туч. Они отслаивались от сплошной тёмной массы, сгустившейся на южной стороне неба, и рваными, расплывающимися кусками проносились друг за другом через разгорающуюся багряными красками палитру востока, словно мимо гигантского окна, подсвеченного изнутри, и действительно были похожи на клубы дыма огромного небесного костра. Отсветы его розовыми мазками ложились на более высокие слои облаков, где не буйствовал ветер, и они висели торжественно и неподвижно, будто розовые фламинго спали там, в вышине, спрятав голову под крыло.

А низкие, гонимые ветром тучи становились всё более угрюмыми и походили на мрачных медуз, проплывающих, шевеля своими щупальцами, так низко, что, казалось, могли зацепиться за верхушки деревьев.

Отец Андрей стал спускаться с насыпи по тропинке, ведущей через рощицу к небольшой деревянной церквушке, продолжая наблюдать за небом. Вот от серой массы оторвался особенно большой пласт и поплыл, закрыв почти всю панораму востока. И сразу потухли краски, с неба сошла радостная улыбка рассвета. А тучи, подобно несметному чёрному воинству, пошли сплошной чередой, только в редких разрывах мелькали розоватые блики. Вскоре весь восток стал серым, и день родился бледным, будто больным. И когда уже, казалось, бесцветный приглушённый день вступил в свои права, из-за горизонта в узкой полосе образовавшегося просвета вдруг полыхнуло всей яркостью набравшее силу солнце, словно утверждая, что оно есть, и не исчезло за густой пеленой туч, а продолжает неизменное восхождение к теплу, свету и жизни.

Рощица преобразилась. Каждый куст, травинка и дерево вспыхнули бриллиантовым блеском капель росы, холодных и крупных. Увлажнённые, уже начавшие кое-где опадать листья не шуршали, и идти по ним было тихо и легко.

Отец Андрей любил ходить через эту рощицу во все времена года, но осень была для него лучшей порой. Природа всегда являлась для него иконой высочайшего класса, и обычное облако, птица, дерево значили порой гораздо больше, чем иная картина на религиозную тему. Всякий раз, отмечая неповторимость предопределённых Всевышним процессов, он дивился мудрости и сложности сотворенного Им мира.

Сегодняшняя победа Солнца обрадовала отца Андрея. Он воспринял это как добрый знак. Сопрягая со своими мыслями, рассуждал: добрые человеческие дела непременно должны иметь вознаграждение, а неугодные – наказание. Вот Вячеслав говорит: всё, что после нас остаётся, – это память людей. Только ли память? А ежели человек совершает подвижничество в уединении, если об этом никто из людей не знает, значит, и памяти о нём никакой? И дела его совершены впустую? Нет, так не может быть. И я люблю Господа за справедливость воздаяния каждому по делам его, это основа основ! Вера в справедливость, в Господа, даёт человеку силу, надежду, терпение, помогает добру победить силы зла…

Солнечная роща. Приглушённый звук шагов. Размышления об истине. Отец Андрей не мог предположить, а Бог не подсказал или не захотел подсказать, что уже близко, почти рядом, так же неслышно ступая по мокрой от росы траве, крадётся Зло.

Разрушение.

Смерть.

Углублённый в себя отец Андрей не успел обернуться. Он только в последний момент услышал шорох сзади, и тут же резкий страшный удар обрушился ему на голову. Мир сузился до болевой точки внутреннего взрыва, полыхнул нестерпимым блеском взорвавшегося солнца, одетого в кровавый туман, и чёрный глухой мрак наступил во Вселенной.

Мрак, победивший Солнце.

Убийца опустил топор, посмотрел на упавшего священника. Оглянувшись по сторонам, взял выпавший из обмякших рук чемоданчик и скрылся так же незаметно, как пришёл.

Ничего не изменилось в мире. Солнце продолжало всходить. На деревьях посвистывали птицы, ветер шумел в кронах. И эта повседневная обыденность казалась жестоким равнодушием по отношению к совершенному только что злодейству. Неподвижный священник, с багрово-красным, сочащимся кровью затылком, лежал ничком на тропе, ведущей к храму.

Неужели ничего не изменилось?

Ещё хлопотала по хозяйству ничего не подозревающая матушка Наталья. Ещё сходились к заутрене в маленькой церкви люди, каждый со своими заботами и планами на грядущий день. Ещё никто не знал, что опустился кровавый топор.

Что изменилось в мире?

Капитан велел остановиться, и все трое явственно услышали эхо выстрелов и разрывов гранат.

– Это в районе заставы, – побледнел Володя.

– Может, нападение на шестую – только отвлекающий маневр, а основной удар здесь? – встревоженно предположил капитан.

Оба повернулись к Чумакову, ожидая его распоряжений, как старшего по званию.

– По рации с заставой связаться можно? – спросил он.

– Отсюда бесполезно, товарищ майор, горы, а рация у нас слабенькая…

– Тогда ничего не остаётся, как выяснить обстановку на месте. Поехали, и побыстрей!

Уазик помчался вперёд. Звуки боя становились всё ближе. Когда разгорячённый автомобиль влетел на очередной подъём, Юрий Сергеевич, перекрикивая шум, указал на подножие одной из скал:

– Вон там удобное место, можно остановиться!

Двигатель умолк. Все трое выпрыгнули из машины и, пробежав с десяток метров, выглянули из-за скалы. Отсюда хорошо была видна почти вся застава: строения, вышки, две из которых горели. С возвышенности в сторону заставы проносились белые шлейфы ракет. Пограничники отвечали плотным автоматным и пулемётным огнём.

Трое несколько секунд наблюдали за происходящим.

– Обложили, гады, и сверху кроют. Нашим бы сюда, за скалы отойти! – заволновался Володя.

– Да, тут место подходящее, – согласился капитан. – Только вот рядом с КПП – огневая точка, – продолжал он, разглядывая в бинокль, – а в ней, похоже, моджахеды засели… Так, гранатомёт у них, ДШК и калашей ствола три…

– А точку ребята на совесть делали, вон каких глыб наворочали, в ней долго держаться можно… – рассуждал Володя.

Над головой вжикнула шальная пуля и ударилась о скалу, обсыпав водителя крошкой. Он инстинктивно пригнулся.

Чумаков тоже взял бинокль, изучая панораму боя. Он прекрасно понимал, что Юрий Сергеевич и Володя – боевые пограничники и разбираются в подобных ситуациях гораздо лучше его. Но звание старшего обязывало принимать решения и брать ответственность на себя.

– Какие будут соображения по поводу наших действий? – спросил он у обоих бойцов.

Юрий Сергеевич оценил тактичность майора.

– А что, если попробовать… – И он изложил свой план. Володя поддержал его.

Волнение и горячка реальной боевой обстановки делают человека нечувствительным к тонким душевным переливам, он становится орудием выполнения конкретно поставленной задачи.

– Товарищ майор, есть связь с заставой! – обрадованно доложил капитан. – «Заря», я семнадцатый, как вы там? – спросил он.

– Семнадцатый, я «Заря», туговато приходится.

– Слушайте, «Заря», мы попробуем подобраться к КПП и выкурить гостей. Поддержите, а как только мы шумнём, давайте на всех парах сюда, за скалы!

– Семнадцатый, понял вас!

– Хорошо, конец связи. – Капитан опустил рацию.

– Что ж, – заключил Чумаков, – придётся нам с вами, Юрий Сергеевич, поработать. Пожалуй, лучше всего двинуться вдоль этой гряды, – показал он вправо от дороги.

– А я? – спросил Володя.

– А вы, сержант Лукьянов, остаётесь здесь и, как только мы выйдем к КПП, начнёте прикрытие огнём. Там метров пятьдесят голое место, к тому же светло. Так что ваша задача отвлечь их хотя бы секунд на тридцать.

Володя помялся.

– Есть вопросы? – спросил Чумаков.

– Может, пойдём мы с товарищем капитаном… А вы – на прикрытие…

– Выполняйте приказ! – сухо сказал Чумаков. – Возьмите бинокль.

– Есть прикрывать огнём! – Володя сразу же стал высматривать позицию.

Реквизировав у водителя две лимонки и взяв автоматы, капитан с майором двинулись вперёд, тщательно укрываясь за камнями и выступами. Добравшись до края гряды, затаились, ожидая Володиной отвлекающей очереди. Однако, вместо автоматной стрельбы, вдруг послышалось завывание автомобильного клаксона. Из-за поворота дороги вынырнул уазик, который двигался прямо и не переставая сигналил. Потом из него заговорил «калаш», и пули свинцовым градом застучали по каменно-бетонным стенкам кольца, в котором от неожиданности на несколько мгновений перестали стрелять. Послышались гортанные крики, и несколько стволов перебросились в сторону автомобиля.

Чумаков с капитаном пятнистыми ящерицами скользнули через открытое пространство. Они не видели, как бронебойно-зажигательные двенадцатимиллиметровые пули из ДШК (пулемёт Дегтярёва-Шпагина крупнокалиберный) вспороли радиатор уазика, и не знали, что случилось с Володей. Обдирая об острые камни колени и локти, они приближались к укрытию, за которым слышались выкрики чужой речи.

Обе лимонки почти одновременно влетели в бетонную чашу, ухнули взрывом, и осколки противно зашуршали над головами. Вслед за этим – отрыв от земли и резкий рывок вперёд, поливая перед собой свинцом из «калашей». Появления противника с этой стороны никто не ждал, плюс Володин отвлекающий манёвр, наверное, поэтому они остались живы. Пятеро моджахедов были мертвы, шестой тяжело ранен. Из рассечённой осколком щеки капитана текла густая кровь.

– Перевяжите себя и его, – Чумаков кивнул на раненого, – может, выживет…

Подобрав ДШК, выброшенный взрывом за каменную стену, майор бегло осмотрел его.

– Кажется, будет работать, – определил он. – А гранатомёт как под гусеницами побывал, никуда не годен…

Выглянув из укрытия, увидели догорающий уазик Володи. С другой стороны распахнулись ворота заставы, и оттуда выскочили УАЗ и ГАЗ-66 с пограничниками, поливавшими горы автоматным огнём. Чумаков с капитаном стали помогать им из ДШК. Взрыв ракеты, угодившей в ворота заставы, смёл одну створку в мгновение ока, а вторая, освободившись от разбитого вдребезги кирпичного столба, взмыла вверх, кружась в воздухе, и все инстинктивно втянули шеи, когда зелёная железная створка с красной звездой рухнула неподалёку.

И почему-то именно в эту секунду что-то щелкнуло в мозгу Чумакова. Концы невидимой цепи, которую до сих пор старательно выстраивало подсознание, замкнулись. В кратчайший миг словно мощный внутренний прожектор высветил перед ним всю ситуацию до мельчайших подробностей. ДОСЬЕ АНДРЕЯ ПОПАЛО К НЕМУ НЕ СЛУЧАЙНО! И в свете этого озарения стали понятны все неприметные на первый взгляд странности и шероховатости: и само назначение помощником в отдел религий, и жест Нины Семёновны в сторону картотеки «можете посмотреть», и пара лишних фраз немногословного шефа. Нет сомнения, что это с его ведома Чумаков «случайно» познакомился с «делом». И то, что он предпримет попытку упредить Андрея, тоже было предусмотрено наперёд. У шефа, видимо, имелись свои соображения по этому поводу, и он дал Чумакову шанс. А он его не использовал! «Какой же ты бездарный тупица!» – шептал сам себе Чумаков. Даже внутри стало горячо, потому что он всей кожей, всем существом до внутренностей понял, что значила его собственная безалаберность в этом деле. Кружащаяся створка ворот, готовая свалиться на голову, вызвала ассоциацию опасности, нависшей над Андреем. А он в это время оказался удалённым на тысячи километров. И тоже, наверное, не случайно…

Кто-то теребил его за рукав:

– Уходим, товарищ майор, ещё немного – и отсюда не выбраться!

– А вот и я! – прозвучал за спиной звонкий почти мальчишеский голос.

Обернувшись, увидели Володю.

– Володька! – бросился к нему капитан. – Жив, чертяка? – Он ухватил водителя за плечи. – Твоя же машина вон… прямое попадание!

Володя поморщился от боли. Только теперь заметили, что парень поддерживает плечо.

– Жив в основном, товарищ капитан, броник выручил. В машине меня уже не было, когда её разнесло, успел скатиться в кювет, а она дальше сама пошла, здесь ведь склон, на газ давить не надо, а сигнал я замкнул…

Словно в ответ забибикал грузовик, напоминая, что медлить больше нельзя. Отстреливавшиеся из-за камней пограничники, покинув укрытия, побежали к машине, Чумаков, капитан и Володя – за ними. Сзади затрещал и смолк автомат. Обернувшись, увидели молоденького пограничника, который, ухватившись за грудь, оседал на землю. Вокруг плотнее завжикали пули.

Чумаков остановился.

– Уходите! – крикнул он поджидавшему его капитану. – Я прикрою! – И спрыгнул обратно в бетонное укрепление.

Капитан попытался возражать, но вымазанное глиной и закопченное порохом лицо Чумакова стало злым и непроницаемым.

– Это приказ! – рявкнул он. – Выполняйте немедленно! Уходите за скалы! Парня возьмите! – И бросился к пулемёту.

– Не задерживайтесь, товарищ майор! – крикнул в ответ капитан. – Минут через десять мы вас прикроем! – И, передав Чумакову свою каску, он побежал догонять грузовик, успев вскочить на подножку.

Чумаков приник к прицелу, поворачивая ствол то в сторону занимаемой противником заставы, то вправо, где по скале упорно продвигалась группа в несколько человек.

Стараясь отсечь нападавших, майор видел в пулемётный прицел искажённые победным кличем лица моджахедов. Чумаков давил на гашетку, понимая, чем дольше он продержится, тем больше у ребят шансов надёжнее закрепиться в горах. Тем более что пограничники успели сообщить о прорыве, и минут через двадцать должны появиться вертушки.

Сознание было ясным, как никогда.

Он успел дважды перезарядить пулемёт, когда услышал, или, скорее, почувствовал характерный шелест и тут же увидел летящую к нему со стороны гор ракету, выпущенную из гранатомёта правоверного.

Чумаков увидел её конусовидное тело, полное огня и смерти. В этот момент произошло то, что уже один или два раза случалось в его жизни: время замедлилось и почти остановилось… Замерли взметённые взрывом тучи песка и щебня, и пули почти зависли в пыльном пороховом воздухе. Стали приглушёнными звуки и запахи, и только обострённое зрение воспринимало всё необычайно ярко и образно. Глаза различали каждый камешек даже на большом отдалении. Какие необычные цвета! Странно, что он видит происходящее отрешённо, словно со стороны.

Это была последняя мысль, промелькнувшая в мозгу.

Режущий яркий свет, подобный то ли зареву горящей избушки волхва, то ли отблеску зеркальной стали на лезвии топора, то ли вспышке таинственной голубой молнии, полыхнул невыносимым сиянием одновременно со страшным взрывом достигшей цели ракеты, испепеляющей всё живое в своём быстром и жарком последнем огне.

А может быть, в первом? Может, существует-таки огонь возрождения в иной ипостаси, когда энергетический сгусток мысли, покинув бренную оболочку, устремляется в бездонные глубины Пространства и Времени, где его ждут блуждающие мыслечастицы иных субстанций, тех, кого он знал, и тех, с кем не был никогда знаком, но которые пребывают теперь все вместе, слившись с ангелами и богами.

Глава третья

Уроки французского

– Знаете, для меня, врача с немалым стажем, человек стал гораздо большей загадкой, чем когда я был начинающим медиком. Иногда объективно здоровые и сильные люди погибают от несерьёзных, казалась бы, болезней и ран. А иногда бывает как с вами. Человек выкарабкивается вопреки всему, словно ему с той стороны подставляют лестницу…

Военврач

Конусовидное рыло стального монстра, начинённого смертью, мчалось прямо на Вячеслава. Всё вокруг остекленело и замерло. Время стало вязким, как патока, и медленно обтекало приближающуюся ракету. Гипнотическая сила неотвратимости парализовала волю и обездвиживала тело, поселяя внутри лишь ненависть к проклятому куску рукотворного железа. И чем ближе надвигалась смерть, тем сильней накалялось чувство ярости. Они встретились в один миг: ракета и ненависть к ней, и взорвались единовременной вспышкой нестерпимой белизны, пламенем, за которым был абсолютный Свет. Обострённые до предела боль, страх и отчаяние тоже разлетелись на куски и исчезли.

Немилосердная яркость света постепенно ослабла и перешла в сияние солнца, ласково освещавшего лес и тропинку, по которой шли двое мальчишек. Один из них, курчавый и темноволосый, обернулся и произнёс, радостно улыбаясь:

– А ты говорил, что мы не встретимся!..

Затем последовал чёрный провал. Потом за порогом боли, а может, и смерти стали возникать другие видения, которые приходили из ниоткуда и жили какой-то своей, только им ведомой жизнью. Высокий худощавый старик с чубом что-то поясняет русоволосому подростку, делая при этом замысловатые и плавные движения тяжёлым обоюдоострым мечом. Подросток рыдает от безутешного горя на пепелище, сжимая в руке закопчённый амулет. Из осеннего леса, шурша опавшей листвой, выдвигается странный отряд всадников в простых холщовых одеждах, мужчины вооружены копьями, рогатинами и топорами. Вслед за конным разъездом катятся телеги с женщинами, стариками, детьми, домашним скарбом и овцами со связанными ногами. Оглядываясь по сторонам, люди стремятся поскорее проскочить открытое пространство.

Невиданный город с удивительными домами вдруг приходит в смятение, земля ходуном ходит под ногами, покрывается трещинами, и жители бегут к морю, спасаясь на парусно-гребных судах, таща за собой детей, скарб, блеющих и ревущих от страха животных.

Суда одно за другим торопливо отчаливают от зыбкой тверди, которая неожиданно быстро начинает погружаться в морскую пучину. Высокий, почти правильный конус горы извергает клубы огня и дыма, раскалённые камни с чудовищным гулом и грохотом летят на зелёные склоны и красивые строения, довершая скорую гибель острова, только что полного жизни.

Казалось, картины, словно повинуясь движению невидимого маятника, появлялись только для того, чтобы наполнить мозг чувствами ужаса и страдания, накалив их до состояния внутреннего взрыва, за которым вновь наступал абсолютный Свет и абсолютная Тьма. Сколько так продолжалось, неведомо – день, год, столетие, вечность…

Но однажды неумолимый ход маятника дал сбой.

Когда огненный смерч вновь ворвался в укрытие, и страшный толчок ударил в грудь, лишая дыхания, из горла впервые прорвался крик.

– А-а-а! А-а-а-а! – Пальцы судорожно ухватились за что-то, пытаясь удержаться.

– Тише, тише, успокойтесь… – Чьи-то ласковые руки вытерли лоб приятно холодной влагой.

Появилось странное ощущение панциря, внутри которого было много пустого места, и только где-то посредине, съёжившись в маленький комочек, притаилось собственное «я».

Кто «я»? Этот вопрос ещё не возникал, просто появилось ощущение присутствия в этом комочке себя как живого существа. Именно понимание себя как живого! Это существо ещё не мыслило, не говорило, оно ничего не знало и не умело, оно просто было, как простейшая клетка, инфузория, бактерия.

Внешние звуки голоса воспринимались как приятные волновые колебания. Настолько приятные, что маленькому существу захотелось потянуться и распрямиться. Оцепенение, полностью сковывающее все члены, стало ослабевать, мышцы обмякли, и существо начало разрастаться, заполоняя прежний объём тела. Когда оно вошло в руки-ноги, заполнило голову, в мозгу что-то сработало, и открылись глаза. Они некоторое время смотрели безо всякого выражения. Потом заработала некая внутренняя линия связи, и стала поступать информация. Мозг, как застоявшийся механизм, иногда проскакивая вхолостую, всё же стал выдавать расшифровку действительности. Вначале предметы проступали будто в жидком мареве, и потому определить их назначение было трудно. Маленькое солнце тускло сияло неподалёку. Оно было совсем крохотное, это солнце, подвешенное под выбеленным потолком. Белое ложе, а рядом кто-то в голубом, кажется женщина… Да, женщина, ладная такая, улыбается, смотрит на него, что-то говорит. Как приятно, хотя он ничего не понимает…

Вокруг полно неведомых коробов, к которым тянутся странные гладкие верви, белые и чёрные. А некоторые и вовсе прозрачные, даже видно, как внутри этих чудных жил неспешно течёт вода. Иные из загадочных коробов блестят, будто лезвия клинка или топора. Стой, вспомнил! Топор – и страшная боль в затылке, потом провал. Я лежу, упав на траву около реки. Почему-то вижу себя сверху. Двое мужей крадутся к моему бездыханному телу, тащат его к воде, укладывают в небольшую лодку и отталкивают от берега. Как же я попал сюда и что за странное место? Сколько времени прошло после того, как я пал от топора княжеского?

Постепенно начал понимать речь женщины. Но она почему-то называет его чужим именем…

Последние моменты убийства вновь стали разворачиваться перед глазами, больной часто задышал, задёргался. Медсестра сделала укол, и пациент погрузился в тяжёлый сон.

Когда пришёл в себя во второй раз, способность мыслить восстановилась быстрее. Он ощутил боль, увидел бинты – спеленатым было почти всё тело. Прозрачный раствор по трубке медленно вливается в вену на левой руке, игла закреплена лейкопластырем. Госпиталь? Больница? Что произошло: катастрофа, болезнь, несчастный случай? Кем он был? Постой, кажется, военным… Нет, он точно знал, что того офицера убило… ракетой из гранатомёта… Она взорвалась прямо возле укрытия…

В голове шумело, звенело, давило, изнутри поднималось противное чувство тошноты. Обожжённое искалеченное тело давало знать о себе целым букетом болевых сигналов, что именно болит, понять было невозможно.

В это время открылась дверь, и в палату вошли несколько врачей – утренний обход. Первый, мужчина средних лет с залысинами, очевидно старший, бодро приветствовал Чумакова:

– Ну, как дела, герой? Пришёл в себя, молодцом!

Затем, повернувшись к сопровождавшим, коротко охарактеризовал:

– Множественные осколочные ранения, прооперированы два ребра, ключица, левую ногу по кусочкам собирать пришлось… В рубашке родился, с того света, буквально с того света, дорогой мой, выкарабкался, так что держись теперь…

Бесцеремонно осмотрев и ощупав, продиктовав медсестре назначения, доктор круто развернулся и стремительной походкой направился к двери. За ним, как хвост за кометой, потянулись остальные люди в белых халатах.

Почти сразу после того, как Чумакова перевели из реанимации в общую палату, явились первые посетители. В дверь тихо проскользнул коренастый пограничник в белом халате, накинутом поверх камуфляжа. Чумаков сразу узнал капитана Козуба Юрия Сергеевича.

Следом вошёл худощавый офицер. Это был командир третьей заставы, той самой, где разгорелся бой.

Командир заставы горячо пожал руку Чумакова:

– Товарищ майор! – Голос и некоторая торопливость в движениях выдавали его волнение. – За всех моих… в общем, от всей заставы вам и вот капитану огромное спасибо, вовремя подоспели… Тут вот фрукты, поправляйтесь скорее!

Он подхватил толстый портфель, щелкнул замками и стал извлекать краснобокие яблоки, хурму, а затем и длинную, похожую на мяч для игры в регби, душистую азиатскую дыню, казавшуюся по размерам больше самого портфеля.

– Вчера наш пограничник из госпиталя выписался и сообщил, что «геройский майор» в себя пришёл, вот мы и примчались… – заключил командир заставы. Он вёл себя так, будто Чумаков отлёживается тут после элементарного гриппа и скоро будет как огурчик. За это Вячеслав Михайлович был благодарен ему, а также сдержанному Козубу.

Чумаков спросил у них про Володю-водителя.

Козуб улыбнулся своей застенчивой улыбкой, сразу смягчившей его строгие черты лица.

– Всё в порядке, почти здоров. В госпиталь ложиться отказался, в санчасть ходит на перевязки. Без машины только скучает, но скоро новую обещали…

Визит этот был недолог. Властного вида пожилая нянечка Евдокия Васильевна, или просто тётя Дуся, заглянув в палату, сразу поняла, как непросто даётся больному «бодрый вид», и без околичностей выставила за дверь обоих посетителей. Козуб развёл руками, а отчаянный командир заставы, втянув коротко стриженную голову в плечи, попятился к выходу, виновато улыбаясь. Чумакова развеселила эта сцена. Превозмогая боль в сломанных рёбрах, он засмеялся и слабо махнул рукой. С тётей Дусей спорить было невозможно. Весь госпиталь знал её крутой нрав, она не делала никаких различий между седым генералом и молоденьким солдатиком. В госпитале уже как легенду рассказывали следующий случай. Однажды здоровенный, под два метра ростом, прапорщик спецназа крепко принял на грудь по случаю того, что жена ушла, пока он отлёживался на больничной койке. Обидевшись на чью-то колкость, он озверел так, что вышвырнул в коридор соседей по палате, а затем стал крушить там всё подряд, сопровождая каскадом мата каждый свой «молодецкий» удар. Неизвестно, чем закончился бы этот погром для самого прапорщика и для тех, кто пытался его успокоить, не окажись на дежурстве тётя Дуся. Осерчав на производимый шум и беспорядок, она быстрыми шагами подошла к распахнутой двери, откуда под длинную тираду брани вывалился майор из соседней палаты, намеревавшийся вразумить буяна. Обойдя его, всё тем же решительным шагом тётя Дуся вошла вовнутрь, и все услышали её рассерженный голос:

Date: 2016-07-22; view: 211; Нарушение авторских прав