Дедушка, ты сказывал мне о Малых Триглавах, что каждым деревом, травинкой, букашкой малой, зверем, рыбой и птицей ведают. А что есть Триглав Великий? 9 page

Светозар застонал во сне, и Ивица метнулась к нему, поправляя повязки с наложенными травами. Отец Велимир сказал, что юноша поборет недуг, но она всё равно тревожилась. После смерти Жилко и ранения Светозара отец Велимир нагружал её работой, чтоб не затосковала, но девушка и сама не отходила от раненых.

На одном из возов, привязанный за лапу, сидел, нахохлившись, сокол Рябого. Он тоже остался один, без хозяина. Многие жёны лишились мужей, дети – отцов и братьев. Тяжелы и горьки были эти дни, но надо находить силы жить дальше.

Микула глядел в небо, туда, где по бескрайнему чёрному полю тянулся Большой Воз, а Малый Воз ходил за ним по колу, словно привязанный к небесной коновязи.

«А зори, выходит, тоже вкруг одного места вьются, как бджолы вокруг матки», – засыпая, подумал Микула.

Глава девятая

Живой огонь

Лето 991

Тяжкие грядут времена, на Русь опускается Ночь Сварога, и токмо с помощью Перуновой силы волхв сможет отстоять, защитить и донести людям древние пращурские знания и святыни. Жрец-просветитель и жрец-воин должны слиться в одно, как сливаются Перун и Даждь-бог в едином лике Сварога.

Волхв Велимир

Вечерняя Заря разлила по небу густые багрянцы, лес напитался её отражением и стал розовым.

Светозар в последний раз широким взмахом опустил топор, вогнав его в колоду, и вытер пот со лба. Сегодня мужчины не позволили себе сделать даже обычного перерыва для дневной трапезы: старались сделать как можно больше, чтобы успеть к празднику. Ещё бы, ведь завтра впервые за три лета они справят Купальские Свята как положено. Наконец-то очаги от Священного огня будут зажжены в каждом доме, пахнущем свежим деревом и смолой, а не в тесных землянках или наскоро срубленных длинных бараках, которые теперь станут амбарами для хранения припасов, конюшнями и стойлами для скота.

Светозар опустился на бревно, растирая занывшую спину со шрамом, и, отдыхая, стал наблюдать за уменьшающейся полоской Зари, будто кто-то там, за лесом, тянул с неба красное покрывало.

Вспомнилось, как после долгих и опасных скитаний, сражений и потерь их табор, превратившийся, по сути, в полувоенный лагерь, наконец оказался в этих глухих местах.

Остановившись на отдых у ручья, все были очарованы безлюдьем и первородной тишиной здешних краёв. Старшие, посовещавшись с Велимиром, решили, что где-то поблизости можно поселиться, но как выбрать подходящее место?

– Принесём жертву у ручья и поглядим на кобь [29], – ответствовал старый волхв.

Кликнув Светозара, отец Велимир прошёл выше по течению и, проговаривая слова молитвы-обращения, излил из кувшина в воду немного сурицы. Затем повелел Светозару бросить взятые с собой цветы и хлебные колосья. Ручей подхватил приношение и увлёк его вдаль, не прибив к берегу. Отец Велимир остался доволен.

– Теперь, Светозарка, принеси-ка сокола. Верным другом он был нашему Рябому, пущай теперь и нам службу сослужит.

Светозар сбегал к повозкам, на одной из которых сидел привязанный за ногу сокол. Юноша надел на руку перчатку из толстой кожи, взял на неё птицу и вернулся к ручью.

Старик несколько раз погладил сокола, который от этого притих, перестал нервно оглядываться, а потом и вовсе как бы уснул.

– Эх, стар я, чтоб самому соколом ясным в небо взлететь, – посетовал отец Велимир, – оглядеть всё окрест и место пригожее сыскать. А ты ещё молод, Светозарка, для такого волхвования. Посему пусть Птица Вещая нашими очами будет.

Старик ещё раз коснулся рукой головы птицы, что-то быстро и непонятно приговаривая. Потом дал знак, и Светозар подбросил посланца вверх. Сокол, описывая круги, стал подниматься, как по невидимой спирали, всё выше над лесом. Наконец он поднялся очень высоко и почти замер в одной точке, свободно распластав крылья. Люди, задрав головы, наблюдали за ним, и только седой волхв опустился на камень, глядя перед собой немигающим, ушедшим внутрь себя взором. Вдруг птица быстро заскользила с огромной высоты вниз. Светозар, ждавший этого момента, вместе с несколькими молодыми юношами устремился в ту сторону, куда полетел сокол.

Вещая Птица вновь стала кружить уже над самым лесом, а затем полетела дальше и скоро скрылась из глаз. Походив некоторое время, Светозар понял, что просто так, наугад, найти птицу невозможно. Он остановился, присел на коряжину и заставил успокоиться своё разгорячённое сердце и шумное дыхание. Затем постарался раствориться в тонкой паутине невидимых взору ощущений-связей между живыми существами, населяющими данную местность, и мысленно вызвал образ сокола. Он вспомнил взгляд круглых, окаймлённых светлым ободком глаз птицы, тёмные «усы», тянущиеся с обеих сторон от загнутого клюва, серое брюхо и красно-рыжие «чулки» на ногах. Вспомнил своё прикосновение к голове и спине птицы, покрытой чёрными перьями, какие они одновременно мягкие и упругие. Наконец образ ожил, и Светозар почувствовал невидимую нить, которая связывала его с соколом. Стараясь не упустить её, юноша поднялся и начал пробираться сквозь чащу. Через некоторое время лес расступился, и Светозар остановился, восхищённый открывшимся взору очарованием. Могучие вековые ели стояли, образовав большое коло, будто древние богатыри собрались на важный совет вокруг поляны, поросшей нетронутой травой. А голубая чаша-братина лесного озера была приготовлена им для скрепления вечного союза в битве с врагами и дружбе верной, незыблемой.

Слева, с полуночной стороны, откуда прилетают самые холодные ветры, поднимались небольшие горы, достаточные, однако, для защиты укромной поляны и части леса у своего подножия. С гор, тихо бормоча, сбегал по каменистому ложу чистейший ручей, впадавший в озеро.

Светозар поискал глазами птицу, но не нашёл, хотя ощущал её совсем близко. Тогда он вышел на поляну, протянул вперёд полусогнутую руку в перчатке и призывно свистнул. Сокол, будто серая молния, тут же обрушился откуда-то сверху. У самой руки он расправил крылья и мягко опустился на своё место, крепко вцепившись когтями в толстую бычью кожу.

Лебеди, отдыхавшие на озере, насторожились. Вожак вытянул гордую шею и чутко завертел головой, потом издал гортанный клич, замахал крыльями и, пробежав несколько шагов по воде, взлетел, оставив за собой длинный расходящийся след. За ним устремилась вся стая. Птицы поднялись ввысь, выстроились в «походный» строй, будто хорошо обученные ратники, и мерно замахали широкими белыми крылами, удаляясь к полудню.

– Добрый знак, зело добрый! – радостно отметил Светозар. – Двойное знамение! – И он поспешил оповестить всех о чудесном месте, указанном Вещей Птицей.

Вспомнилось, как стали наступать на запятки скорые холода, как второпях рыли землянки и рубили длиннющие бараки. Как голодно и холодно было пережить первую зиму, как болели дети и животные, а взрослые валились с ног от недоедания и усталости. Как дрались с Марой за каждую человеческую жизнь, за каждого телёнка и ягнёнка. За животными смотрели, как за детьми малыми, коров берегли, не резали, потому как молоко, масло и творог – первое питание, особенно для детей. Потом наступила весна, полезла первая трава, стало легче, веселее и теплее. Но тут случилась новая беда. В землянку, где хранились неприкосновенные запасы провизии и драгоценные зёрна для посева, забрался медведь. В то время почти все мужчины вместе с Микулой и Светозаром были на охоте. А отец Велимир с дедом Славутой ушли в лес обмерять срубленные и подготовленные за зиму деревья. От правильного выбора места и времени сруба зависело, простоит ли будущая постройка многие десятилетия либо окажется недолговечной, сгниёт, да поточат её на труху древесные жуки и черви. Потому самым подходящим деревом было зимнее – вымерзшее, высохшее, без лишней влаги.

Может, именно потому, что в селении было тихо, исхудавший и оголодавший за зиму зверь со свалянной тусклой шерстью и злобными глазами появился из леса. Принюхавшись, он безошибочно определил место поживы, взломал дверь-заслонку и влез в яму, пожирая и разбрасывая и без того скудные припасы. Дети первыми заметили лохматого разбойника и подняли крик, на который сбежались в основном женщины, старики и только двое мужчин покрепче, оставшихся в селении. Один из них, схватив топор и длинную толстую жердь с острым наконечником из обломка косы, подоспел первым. Зверь заметил противника и одним лёгким прыжком выбросил своё могучее тело наверх. Удар самодельного копья, метивший в сердце, пришёлся ему в левое плечо, откуда заструилась тёмная кровь. Второй удар, направленный в шею, зверь отбил махом огромной лапы и, угрожающе зарычав, кинулся на человека. Толстое древко хрустнуло, как сухая веточка. Топор, мелькнувший в руках мужика, лишь вскользь чиркнул по лапе сноровисто увернувшегося животного, а затем отлетел прочь, выбитый мощным ударом второй лапищи. Человек и зверь сошлись врукопашную. Дети и женщины кричали, бросали в зверя камни и палки, кололи остриями копий, но это только больше разъяряло его. Силы были неравными – у человека не осталось никакого оружия, он только изо всех сил упирался в землю, стараясь удержать многопудовую махину. Но зверь ловко подставил подножку и опрокинул человека на спину, навалившись на него всей огромной тушей, и стал рвать зубами и когтями, давя плоть и ломая кости. Пронзительный женский крик перекрыл на миг все звуки – и лютое рычание зверя, и возбуждённые голоса бегущих на подмогу людей, и детский плач, и последнее стенание жертвы.

Когда к месту схватки подоспели вернувшиеся охотники, всё было уже кончено. Исполинский зверь лежал на подтаявшем, перемешанном с грязью и кровью снегу. Брюхо медведя было вспорото, из него вывалились кишки, которые зверь пытался запихнуть обратно, но так и испустил дух, прижимая к животу левую лапу. Правая лапа, вонзившись в снег острыми как ножи когтями, застыла подле окровавленной пасти. На шее, морде и боках зверя виднелись многочисленные раны.

Второй участник схватки, молодой мужик, заваливший-таки хозяина леса и вспоровший ему брюхо ножом, глухо стонал, привалившись к стволу лиственницы. Глаза его были мутными от боли в сломанных рёбрах и пальцах на руках. Кожух на спине был разодран, и на теле остались кровавые следы когтей. Женщины хлопотали подле него. Обезображенный труп погибшего уже унесли, обмыли и накрыли чистым покрывалом.

Ещё несколько человек получили раны: кто-то лишился уха, кто-то лоскута кожи на плече. Баба Ганна отделалась порванной юбкой и ссадинами на руках.

Микула подошёл к зверю и, по давнему охотничьему обычаю, стал раздавать всем раненым по ковшику ещё дымящейся на морозе медвежьей крови, чтобы сила лесного исполина перетекла в них, восстановила здравие и скорее заживила увечья.

Отец Велимир, подсобив раненым, тоже подошёл к поверженному зверю и неожиданно для всех поклонился ему, промолвив:

– Прости нас, лесной владыка, за смерть твою. Ты сам пришёл и хотел лишить нас последнего, потому и убили тебя, защищаясь, по крайней необходимости, а не из пустой прихоти. Будь же теперь защитой тем, кого осиротил и обидел…

По просьбе Велимира Микула отрезал у медведя передние лапы, одна из которых тут же была прибита на двери коровника, чтобы отныне дух лесного владыки оберегал домашних животных, а вторая – на дверь осиротевшей нынче семьи. Им же была отдана и медвежья шкура, чтобы было чем согревать детей. Тушу разделали. По внутренностям отец Велимир определил, что более суровых морозов не будет и дело пойдёт к оттепели.

– Вишь, селезёнка вся гладкая и ровная, а печень посредине утолщена, – показывал он Светозару, – значит, зима прошла, как следовало, с самыми лютыми морозами в середине. А раз края утончаются, значит, и весна будет дружная, тёплая…

После жертвы Велесу мясо поделили между всеми по справедливости, а голову зверя насадили на кол и поставили у тропы, ведущей в лесную чащобу.

Той же весной началась работа, по которой так истосковались руки за время вынужденных скитаний. Невдалеке от поляны, которая лепше всего подходила для места всяких празднеств и собраний, на взгорке, освобождённом от леса, стало расти поселение. Стволы получше шли на дома. Ветки и нестроевой лес – для дров. Мужчины не выпускали из рук плотницкого снарядья, женщины обустраивали жильё. На обналичниках, крылечках и коньках крыш расцветали резные узоры солнца, растений, животных и, конечно, обережные знаки от недобрых сил. За лето и осень была сделана большая часть работ по строительству, а также заготовки на зиму. Но, как только запела ручьями следующая весна, Микула, Вьюн и ещё десятка полтора холостых мужчин решили уйти. Ратных дел не предвиделось, а воинам, привыкшим к сражениям и опасностям, сидеть на одном месте было тягостно, о чём Микула и сообщил Велимиру.

Светозар был при том тяжком разговоре. В ответ на слова Велимира о том, что предстоит ещё много работы, Микула тряхнул своим оселедцем и выдавил хрипло:

– Спору нет, отче, что наши руки тут надобны. Та вдесятеро больше они надобны там, где землю нашу поганят, веру и волю исконную отбирают. Не годится нам в такой час по лесам отсиживаться! Прости, отче, мы воины…

Светозару стало трудно дышать. Разные чувства раздирали его изнутри, как невидимые безжалостные звери. Он тоже воин, он давал клятву Перуну, значит, и его место рядом с Микулой. В то же время он понимал, что отец Велимир уже совсем стар и, случись с ним что, люди останутся без волхва… И ещё Ивица, баба Ганна, дед Славута – все они как родные… Однако он ученик славного Мечислава и уже доказал, что способен владеть мечом.

Превозмогая почти телесную боль, он встал и, передвигая налитые тяжестью ноги, подошёл к воям.

– Отче… – только и смог вымолвить, не узнав собственного голоса.

Старый волхв неожиданно быстро вскинул голову и взглянул на юношу, тут же отведя глаза. Светозару стало холодно и жарко одновременно, хотя старик не произнёс ни слова. Вместо него заговорил Микула, положив свою тяжёлую длань на плечо юного друга:

– Не думай, что прогоняю тебя, друже, однак, право слово, ты тут больше надобен… Кто малых учить будет Прави Перуновой? А как отца Велимира без опоры оставить? Подумай, друже, перед тем как принять решение…

Микуле тоже было тяжко, он прикипел к Светозару душой.

Светозар не смог удержать слёз и убежал прочь, спрятав разгорячённое лицо в ладонях.

Потом был долгий разговор со старым Велимиром. Они беседовали всю ночь напролёт в деревянной храмине волхва, где горел Неугасимый огонь.

– Я должен стать жрецом Перуна, как тому обучал меня Мечислав, и быть среди воинов. – В голосе юноши впервые слышалось упорство.

– Перун – часть Великого Триглава, одна из ипостасей Сварога, как Даждьбог или Световид, – терпеливо отвечал отец Велимир. – Всё это равновеликие силы, в которых проявляется Всевышний. Отличие их в том лишь состоит, что Перун – больше сила воинская, ратная, сила действующая и даже убивающая. Даждьбог – сила светлая, сотворяющая; сила жития, любви, ведовства. И посему наука Мечиславова, тобой усвоенная, не токмо наука воина, а и понимание Поконов Прави, устройства мира явского, ведовство тайное, зелейное и звёздное, целительство и кудесничество. Да и воины Перуновы сражаются не во имя самого боя, а во имя защиты Света, Добра и Правды. Я сие реку, чтоб уразумел ты: быть жрецом Даждьбога не значит оставить или изменить Перуну. Я сам давеча посвящал вас, молодых, в его воины. И всё, чего ты достиг на этом пути: силы, выносливости, стремления к защите справедливости, как нельзя лучше способствует пути Ведовства, пути Истины. Тяжкие грядут времена, на Русь опускается Ночь Сварога, и токмо с помощью Перуновой силы волхв сможет отстоять, защитить и донести людям древние пращурские знания и святыни. Жрец-просветитель и жрец-воин должны слиться в одно, как сливаются Перун и Даждьбог в едином лике Сварога.

Ты волен уйти сейчас и станешь, без сомнения, славным воином. Только помни, что решение должно пройти не токмо через сердце, но и быть взвешенным на весах разума, и лишь тогда станет окончательным…

Светозар молчал, понурив голову. Завтра на рассвете Микула со товарищи уходят. Слова Велимира мудры и справедливы. Но молодая буйная кровь требует не мирной жизни в лесной глуши, а жарких схваток плеч-о-плеч с верными соратниками. Лязг мечей и брони звучал в его юном сердце.

– Силы мои на исходе, – продолжал Велимир, – давно уж пора мне отправляться к Пращурам, да, вишь, земные дела всё удерживают. А уйдёшь, кому передам я то, чем владею? Одначе, повторяю, выбор за тобой, – видя едва сдерживаемое напряжение Светозара, сказал старец. – Давай-ка посидим лучше, просто побеседуем. Как знать, может, в последний раз…

Юноша, успокоенный тем, что никто не станет принуждать его против воли, вдруг увидел, насколько в самом деле стар уже отец Велимир, и сердце в который раз сжалось щемящей болью.

– Я хочу поведать тебе то, о чём ещё никогда не рассказывал, – глядя ясными очами на Вечный жертвенный огонь, неторопливо продолжал старик. – Так вот, боле века тому назад на Волыни, в месте первейшего нашего Рода, собралась Рада Старших кудесников. Это были известные на Руси волхвы, отличавшиеся особой силой ведовства…

Внимая словам отца Велимира, Светозар задумчиво глядел в огонь, постепенно перетекая мыслями в прошлое, где точно так же билось жёлтое пламя, и Огнебог, весело потрескивая, щипал кору деревьев, обнимал ветки красной рукой, превращая их в серую золу, вертелся на брёвнах, тут и там полыхая багряной мантией, а его золотые волосы струились по ветру, завихряясь звёздными искрами. То не малый жертвенный костёр горел в храмине, а огромными огненными языками лизало небо Святое кострище, раздуваемое Стрибогом на вершине Лысой горы. Она называлась так потому, что здесь из тела земли выходили одни голые камни и место будто самими богами предназначалось для безопасного возжигания Живого Огня.

Вокруг священного кострища, полыхавшего в широкой каменной чаше, сидели несколько сотен людей. Одни выделялись поблёскивающими доспехами воинов, праздничные наряды других привлекали взор златосеребряным шитьём, иные одеты были просто, но чисто.

Собрались они не на ежегодное празднество и волхвование, коим всегда служила Лысая гора, на сей раз тут проводилась Верховная рада старейшин, князей и кудесников, сошедшихся с разных концов Руси от многих Родов и Племён, тех, кого больше всех тревожили грядущие перемены.

Сосредоточенно слушали они каждого, кто держал речь на этом Коло.

Поднялся седоусый высокий старейшина из полян, оглядел людей.

– Новый враг явился на землю нашу – варяги-нурманы. Аскольд убил Дира, уселся на киевском престоле и правит нами, как непрошеный князь…

– Дирос был эллином, – возразил кто-то из сидевших.

– Но он не трогал наших людей и веру. А Аскольд попирает землю Русскую. Как лис по степям рыщет и купцов, которые ему доверяются, убивает и грабит. И жертвы чужим богам приносит, а не нашим. И некому отвадить сих нурманов от земель наших!

– Что ж вы жалуетесь? – в сердцах воскликнул крепкий небольшого роста воин. Он проворно вскочил, и меч звякнул о камни. – Я из Словении, Новоградщины. А раньше наши Роды в Сурожи жили, на берегах моря Синего, там пасли скот и растили злаки. Греки и римляне нас растоптали, греки теперь сидят в Сурожском крае, а мы на полуночи уже два века сидим. После смерти Гостомысла погрязли в усобицах. Вы, поляне, стали хазарскими данниками. Отчего ж вам теперь в удивление, что нурманы пришли на Русь? Раньше всем миром против супостатов воевали: готы доходили до Дона, гунны завоёвывали Скифию, обры налезали, как песок морской, – много лилось крови, но отстаивали мы землю свою. Теперь там, где враги ходили, только ковыль растёт, коровяк да пырей с чернобыльником. Неужто сейчас безгласно примем нурман, хазар или греков, которые окрестят нас и сделают своими рабами, как то сталось с землёй болгарской?

– Отобьёмся! – прогудел чей-то бас.

Вслед за этим поднялся дюжий князь с большим турьим рогом за поясом.

– Я от бужан буду, – представился он, – князь Горислав. Буй-Туры, потомки антов и славного князя Буса, никогда врагу пощады не давали и нынче не отступим! – решительно махнул он широкой дланью. Князь был уже немолод, но в волосах проглядывалось мало седины, а в плечах – косая сажень. Блеснув уверенным взором, он сел на место.

– Избрать единого князя! – послышались возгласы.

– Соберём силы!

– Защитим землю и веру!

Словенский старейшина поднял руку, прося слова:

– Предлагаю стать под начало князя Рарога, внука Гостомысла и правнука того самого Буривоя, что прогнал эллинов с берегов морских. Пусть он так же, как дед и прадед, послужит отечеству!

В ответ на это предложение в рядах послышался шум, переходящий в недовольный ропот. Потом кто-то вслух возразил:

– Род Ререга происходит из варягов.

– Избрать варяга против варягов – всё равно что пустить козла в огород! – насмешливо добавил другой.

– Рарог – честный воин! – горячо возразили сразу несколько голосов.

Опять поднялся словен.

– Сие так, братья, – изрёк он, – что Рарог-Рюрик варяг есть. Однако он варяг-русь, и по крови у них много славян поморских – венедов, вагров, ободритов. Есть и нурманские воины – свены, даны, норвеги, есть и фряги, и саксы, готовые верно служить земле Словенской. Разумеют они, что Север Русский есть врата в нурманское царство. И защищать его от хазар ли, печенегов и прочей нечисти – обоим выгодно…

Тогда, опираясь на посох, испещрённый причудливой резьбой, поднялся молчавший до сих пор Великий Могун. Белая рубаха, вышитая по вороту и рукавам красно-синим узором, холщовые штаны, заправленные в сапоги, волховской амулет на груди да широкий пояс – ничто не сказало бы постороннему взору, что перед ним Верховный кудесник Руси, самый могущественный духовник и чародей.

– Рарог – добрый воин и умелый воевода, – изрёк он. – Ободритские волхвы обучили его кудесничеству, и я знаю, что он почитает богов наших. А кто вере Отцов предан и законы русские признаёт – наш еси. И разве нет среди вас, – обратился он к присутствующим, – тех, кто кровь нурманскую имеет или греческую, готскую или хазарскую? Нет ли никого из потомков берендеев или гуннов, балангар, ромов и разных других народов? Или кто может дать руку на отсечение, что сын его или внук не возьмёт себе в жёны иноземку?

Молчали собравшиеся. Правду рёк Могун.

– Сие так, что Русь стоит на братстве славянском и кровь нашего родства священна, – продолжал Верховный кудесник. – Но русичем именуется и тот, кто веру нашу хранит, богов почитает славянских и мыслит с нами как русич! Вспомните кельтов, что в наших степях остались и веру пращуров приняли. Вспомните аланцев, которые с нашими родами воевать начали, а потом переженили своих хлопцев на наших девчатах. От них русо-лани пошли, что на двух языках говорили и волосы тёмные имели, однако ж себя тоже русами почитали и всегда на помощь шли против всяких врагов. Вспомните тех же пленённых греков и римлян, что, отработав означенный срок, были отпущены на волю, но не захотели возвращаться домой, а остались среди нас и так же растят хлеб, пасут скот, лечат людей, занимаются ремесленничеством, а в часы войны берут в руки оружие и идут защищать свою землю и свою веру. Воистину реку вам: сим будет сильна Русь и приумножится! А коли за узду одного коня в упряжи хвататься станем и токмо кровью своей или колером очей хвалиться начнём, так на том и погибнуть можем. Ибо преданность Отечеству только делами благими во имя его доказывается…

– Рарога!

– Согласны!

– Слава единому князю!

Все руки взметнулись вверх, утверждая принятое решение.

Воины потрясали оружием, и эхо выкриков и звон мечей разносились над ближайшими просторами, над густыми лесами и высокими травами, над старыми могилами безвестных народов, что шли на Русь полками несметными, а потом исчезли, словно и не было, не оставив после себя ни славы, ни памяти. Так ветвь засохшая не может дать ни плодов, ни листьев, а только рассыпаться в серый прах.

– А теперь я хочу говорить только с кудесниками, – изрёк Великий Могун, – чтоб решить на Коло наши дела волховские.

Князья и старейшины спустились вниз, к подножию Лысой горы, а волхвы оставались у священного огня до утра.

– О чём же они говорили? – прервал повествование Светозар, высказав нетерпеливое любопытство.

– Волхвы не посвящают других в свои тайны. Многое осталось неведомым…

– Но ведь ты тоже волхв, отец Велимир, ты должен знать! – Очи Светозара горели то ли отражённым светом, то ли внутренним огнём.

Суровые морщины на лице старца разгладились.

– Ты воистину хочешь об этом ведать?

Светозар поспешно кивнул, весь обратившись во внимание.

– На Раде Верховных кудесников было решено, что надобно сохранить память об Отцах и Дедах наших, о Богах русских и Вере праведной. Чтоб передана она была потомкам и сбереглась в памяти русов тысячи лет, когда придёт конец долгой и страшной Ночи Сварога.

Верховная рада поручила нескольким волхвам выполнить непростую, но крайне важную и ответственную работу: записать сии слова в Книгу, которую вместе с прочими Священными письменами хранить пуще живота и передавать только в самые надёжные и верные руки. Среди тех волхвов был отец Хорыга, который записал свою часть освящённого Радой текста. Его Книгу хранил потом кудесник Велесдар, мой наставник, после смерти которого Книга перешла ко мне, – закончил отец Велимир.

Светозар глядел на старого волхва, сидящего у Вечного огня, и ему почудилось, что один из тех самых кудесников перенёсся сюда из древности.

– Те деревянные дощечки, буковицы… что мы читали, и есть Священная книга? – взволнованно спросил он.

Отец Велимир утвердительно качнул головой.

– А что сталось с избранным тогда князем? – поинтересовался юноша.

– Князь Рарог начал объединение Северной Руси, заключил союз с окрестными племенами и народами, воевал с хазарами. После смерти Рарога его воевода Ольг пришёл с малолетним сыном Рарога-Рюрика Игорем в Киев. За ратные подвиги и волховское умение видеть сокрытое его Олегом Вещим прозвали. Вернул он Руси былую славу, заключил союз с варягами-русь и с нурманами, освободил престол киевский от Аскольда, изгнал в свои пределы хазар и навёл великий страх на греков. Истинным князем и воином был Ольг Вещий, и смерть принял, как предрекли кудесники, от собственного коня, вернее, уже от черепа его, откуда выползла змея и ужалила князя в ногу.

Игорь же Рюрикович и сын его Святослав Игоревич также Русь хранили, заветы отцовские чтили, и Священная книга кудесников завсегда им в помощь была…

Светозар, после того как старец умолк, долго сидел, размышляя.

– Я хочу ещё посмотреть на дощечки… – промолвил он наконец.

– Возьми там, в деревянном ларе, – кивнул отец Велимир.

Светозар бережно извлёк стопку дощечек и вновь подсел с ними к огню, совсем другими очами разглядывая Священные письмена.

– Говоришь, эту деревянную книгу отец Хорыга написал? – переспросил юноша. – Странное имя для волхва. Что оно значит?

– Древнейшее славянское имя, таких уже мало осталось. Первая часть – ХОР – обозначает, что кудесник сей был служителем Хорса, солнечным жрецом. А окончание – ГА указывает на движение, то есть движущееся солнце. Ну и ещё то, что волхв сей отличался особой величиной тела, по всему – крепким был и могучим… Поскольку все предметы, что на ЫГА оканчиваются, обозначают не только движение, но и нечто весьма значительное по размеру. КРЫГА, например, – большая движущаяся льдина, ГЕРЛЫГА – длинный пастушеский посох…

– МОТЫГА – тоже не маленькое орудие труда, – добавил Светозар. – А как всё это происходило? Хорыгу я уже представил: высокий, могучий, седой, но ещё крепкий, с длинной бородой и усами, как у всех волхвов. А дощечки когда он писал, осенью, наверное, или зимой, летом ведь всякой другой работы много?

Светозар говорил уже больше сам с собой, поглаживая дощечки и всё больше окунаясь в мир волшебного воображения, которое способно перенести человека туда, где он никогда не бывал. Отец Велимир не мешал ему, напротив, прикрыв глаза, старался помочь юноше усилить видение, и скоро оба погрузились в состояние волховской прозорливости.

Они перенеслись в прошлое и увидели осень, золотую и солнечную. Потом вдруг небо нахмурилось и тихо заплакало по прошедшему лету мелким частым дождём.

Отец Хорыга вытащил из озера свою долблёнку и уложил её на взгорке вверх днищем. После дождей, по всему, начнутся холода, и лодка до весны уже не понадобится. Потом кудесник жарко истопил баньку, что казалась крохотной для его богатырского роста, как он сам шутил: «Хороша, только в плечах чуть жмёт». Банька эта, как и избушка, осталась от прежнего волхва, который был обычного телосложения. Все постройки: избушка, банька, пристройка для коз, а также сарайчик для рыбацких снастей и снарядья для обработки небольшого огорода на солнечном склоне – были сработаны добротно, из хорошего дерева, чтобы стояли не одну сотню лет. Могучий Хорыга вначале страдал от тесноты, а потом привык и стал чувствовать себя весьма уютно. Конечно, можно было поднять ту же баньку на пару венцов, но для этого требовалось спилить несколько крепких деревьев. Хорыга же считал, что не вправе губить их ради личного удобства. Да и затевать перестройку жилища – дело хлопотное, требующее времени, а лишнего у волхва не бывало. После него в избушке поселится другой кудесник, и тому все постройки окажутся как раз впору.

Наслаждаясь крутым паром баньки, смешанным с дурманящим запахом целебных трав, Хорыга нынче особенно тщательно очищал тело и душу. Сегодня приспел тот день, которого он ждал почти всё лето и осень, вынашивая в себе мысли, как женщина драгоценный плод. Из одной простой клеточки-мысли рождалась другая, третья, сотая, они множились и собирались в отдельные сообщества, а эти сообщества, в свою очередь, составляли части единого будущего плода раздумий – Книги. Он ещё не видел перед собой её страниц, а только собирал мысли, образы и чувства, выстраивал их так и этак, чтобы они были живыми, действенными и посредством устремлений души создателя передавали всю чистоту и силу славянских Вед. Ходил ли отец Хорыга по лесным полянам в поисках разных трав и кореньев, мерил ли широким шагом тропинку среди хлебов, спеша на помощь больному, рыбачил на утренней или вечерней зорьке в лодке на озере, косил сено впрок для коз или тащил из леса сушняк целыми лесинами, чтобы заготовить дрова на зиму – всё это время он не переставал думать о решении, принятом Радой Кудесников, и мысль его работала над будущей книгой.