Эпистолярные источники по истории Беларуси.

Эпистолярные источники новейшего времени

как источники по истории Беларуси.

Общая характеристика эпистолярных источников новейшего времени. В период 1917 – 2000 гг. эпистолярные источники (письма, телеграммы, электронные письма и т.д.) становятся важным источником по истории Беларуси, вследствие:

· Резкого увеличения их количества и превращения этого вида источников в массовые источники. Это было обусловлено ликвидацией неграмотности в БССР.

· Охватом этими источниками всех (в том числе, самых сокровенных, например, мыслей) сторон жизни человека, что делает их неоценимыми для изучения истории повседневности и истории ментальности населения Беларуси.

· Выработкой определенных форм составления писем (адрес отправителя, адрес получателя, приветствие, основная часть, постскриптумы, подписи).

В новейшее время эпистолярные источники прошли ряд этапов в своем развитии:

1. 1917 – первая половина 1980-х гг. – период существования «жестких форм» советской власти на Беларуси. Характеризовался перлюстрацией писем органами государственной безопасности, существованием «жесткой» военной цензуры. Это приводило к тому, что в письмах сообщались только бытовые подробности из жизни людей.

2. Вторая половина 1980-х гг. – 2000 г. – период демократизации общественной жизни в Беларуси. Он характеризуется тем, что органам безопасности разрешено вскрывать письма только по решению суда, и, следовательно, более свободным обменом мнениями в переписке, появлением большого количества новых видов эпистолярных источников (электронных писем, факсов и т. д.), которые требуют особых методов изучения.

Классифицировать эпистолярные источники новейшего времени можно по форме (письма, телеграммы, электронные письма, факсы), по адресатам (государственные деятели, литераторы, ученые, обычные люди). Например, белорусский ученый С.Н. Ходин выделяет 4 вида писем:

1) письма в периодические издания;

2) письма в государственные, общественные и частые учреждения;

3) письма политическим, общественным деятелям, ученым, представителям искусства;

4) частные письма.¹

Первые два вида особенно получили свое распространение в советское время. Поскольку все периодические издания были «органами» определенных партийных и советских учреждений, то последние должны были реагировать на «сигналы от населения». Часто подобные письма приобретали характер доносов. Например, компания обвинений против членов правительства БССР И. Лобановского и наркома земледелия БССР Д. Прищепова началась с публикации 28 мая 1928 г. в газете «Заря Запада» статьи «Помещики приспосабливаются. Надо им обрезать коготки», подписанной псевдонимом «Батрак». В статье отмечалось, что в Лиозненском районе существует «лжекоммуна, организованная бывшим помещиком Александром Коньковым».

Большое значение в новейшее время приобрели письма государственных деятелей. В них нередко содержалась программы революционных действий или государственных реформ (например, «Письма издалека» или «Письмо к Х съезду» (программа нэпа) В.И. Ленина), оценки политической ситуации.

Становление в ХХ в. белорусской литературы на разных языках привело к появлению большого количества писем между писателями и поэтами, в которых они обменивались творческими замыслами, личными переживаниями. Например, в литературном музее Я. Купалы находятся многочисленные письма поэта к Б.И. Эпимаху-Шипиле, критику А.А. Коринфскому и др., в которых поэт рассказывает о своих творческих замыслах, личной жизни. В Государственном музее истории белорусской литературы представлены письма Вл. Жилки, З. Верас к родным, письма 1920-х – 1930-х гг. из ссылки Зм. Бядули и А. Шашалевича (Мрыя), письма периода Великой Отечественной войны П. Глебки, М. Танка, В. Хоружей, К. Черного, письма 1950-х – 1990-х гг. Л. Гениюш, Вл. Короткевича, П. Меделки.

Особым видом писем были жалобы и заявления советских граждан в руководящие органы Коммунистической партии. Начиная с 1918 – 1920 гг., именно в обращениях к руководителям государства люди по традиции искали правду. Например, в марте 1920 г. один агроном из Борисовского уезда написал руководителю Советского государства, что он имеет большой опыт и силы для ведения единоличного хозяйства и даст больше продукции, чем коллектив. Попадая к партийному руководству, письма становились «отправной точкой» административного реагирования (создания комиссий, проверки изложенных фактов). На письме агронома была поставлена резолюция: «решить на месте». На месте же отметив большую работоспособность и эгоистические наклонности «просителя» решили создать артель.

Простые советские граждане надеялись, что обращение в высшие партийные органы (к И.В. Сталину, М.И. Калинину, Г.М. Маленкову, в редакцию газеты «Правда» и др.) позволит разрешить их проблемы. Интересно, что все жалобы и заявления из Беларуси, направленные в высшие органы Коммунистической партии в Москве (в Политбюро, ЦК и др.), возвращались в ЦК КП (б) Белоруссии для реагирования на месте. Жалобы и сопутствующие документы (официальная переписка, протоколы заседаний райкомов, справки о результатах проверки по жалобам и др.) систематизировались по времени и административному делению республики. Например, в описи 65 фонде 4 Национального архива Республики Беларусь собраны жалобы и заявления советских граждан руководителям Коммунистической партии за 1947 – 1951 гг.

Для анализа жалоб наиболее эффективно можно использовать методы «истории повседневности» – направления в историографии Франции, Италии и Германии 1970-х – 1990-х гг., которое изучает «маленьких людей с их большими заботами». «История повседневности» уделяет наибольшее внимание: 1) кардинальным антропологическим фактам жизни людей в Беларуси после войны: рождениям, детству, сексуальности, старости, болезни, смерти; 2) стратегиям, необходимым для существования: питанию, одежде, жилью, работе, досугу 3) способам выживания в экстремальных ситуациях: в период кризисов, войны, плена, репрессий.

Поднимаются в жалобах и острые общественно-политические проблемы: антисемитизм, репрессии, переселение поляков, издержки коллективизации в Западной Беларуси, взаимоотношения власти и интеллигенции, власти и студенчества.

Жалобы и предложения граждан показывают «лицо» советской власти при «позднем тоталитаризме». «Ананимный гражданин» из деревни Жабчево Краснослободского района Бобруйской области 1 августа 1950 г. просил в своем заявлении в ЦК ВКП (б) Белоруссии «принять меры к нарушителям Совецких законов, которые ушились на видные места и даже в члены ВКП (б)». Таким нарушителем являлся председатель райисполкома Краснослободского района, который приехал 1 августа 1950 г. в д. Жабчево, и с самого утра напился водки у председателя колхоза «Ударник» с председателем Белевичского сельсовета. Их поила «для замазки очей» «старуха» Ермакович, которая затем попросила представителей власти решить ее конфликт с женой ее покойного пасынка Одарьей. Женщины не поделили 10 аров усадебной земли, которые Одарья забрала у старухи и засеяла картошкой. Выпив, руководители пошли «исправлять дела». Председатель райисполкома спросил Одарью почему она копает картошку. Та ответила: «Сеяла своими руками и капаю». После этого представитель власти схватил ее за волосы, бросил на землю и «начал бить абцасам (каблуком) сапог по задницы, приговаривая: «Убью всех кулаков». Автор заявления отметил, что по колхозу пошел «шум»: «Вот как гласит советский закон». Врач же сельсовета, боясь председателя райисполкома не дал Одарье справки о побоях. Автор писал анонимно, опасаясь, чтобы и его не избили «абцасами сапог». Он просил ЦК «выслать человека для расследования дела, потому что и прокуратура и милиция подчиняется» виновнику инцидента.⁵

Жалобы позволяют реконструировать жизнь послевоенного белорусского города. В разрушенном послевоенном Минске люди еще в 1950-е гг. жили в землянках и подвалах.

В 1947 – 1951 гг. в жалобах отразились издержки насильственной коллективизации в Западной Беларуси. Например, граждане Малоритского района Брестской области в жалобе секретарю ЦК КП (б) Б Н.И. Гусарову от 19 февраля 1950 г. писали, что районные руководители при проведении коллективизации «делают нечеловеческие методы над народом». Символично, что авторы жалобы сравнивают руководителей района-коммунистов с «нацистскими гестаповцами». Районные руководители, вызвав не желающих вступать в колхозы крестьян, ставили их на колени, в угол. Упорствующих толкали несколько человек, пока жертвы не падали и не «подписывались», т. е. подписывали заявления на вступление в колхоз. Если районные руководители приходили в дом крестьянина, то они сначала требовали сала и водки, а затем заставляли подписывать заявления в колхоз. Некоторые из отказавшихся арестовывались милицией. Лишь, когда они подписывали заявления о вступлении в колхоз, их отпускали, обложив налогами. В жалобе указывалось, что «многие люди прячутся по лесам так, как от немецкого гестапо». Крестьяне считали районных руководителей «подрывщиками советской власти». В жалобе отразились и некоторые представления крестьянства Западной Беларуси о проводимой политике и международном положении СССР. «Нам кажется, – писали крестьяне, – что высшие органы власти, Партия и Правительство таких указаний не дают районным руководителям, чтобы так мучить крестьян, ведь советский закон гласит, что должны человека перевоспитать и убедить, тогда человек сам поймет». «Наша страна, – по мнению авторов жалобы,– находится в окружении капиталистических врагов и в любую минуту могут напасть на нашу родину, но районные руководители того не видят и гуляют себе и рассеивают ненависть среди населения против советской власти».⁶

Жалобы позволяют изучить гендерные и семейные отношения в послевоенной БССР. Знаменательно, что женщина здесь в 55 лет называет себя «старухой». Председатель райисполкома Краснослободского района Бобруйской области позволяет себе, схватив за волосы обычную колхозницу, бросать ее на землю и избивать сапогами. Председатель Стрелянского сельсовета Дятловского района «издевательски отнесся» к двум женщинам. Одну, больную сбросил с печи. У другой забрал лошадь, упряжь и подводу, и «нанес оскорбления».⁹

Проблемы взаимоотношений молодежи и студенчества с властью также отражены в жалобах. Так, студент V курса Витебского ветеринарного института писал в своем письме к И.В. Сталину 17 апреля 1951 г., что его не допустили к государственным экзаменам и исключили из комсомола. Это произошло из-за того, что он скрыл свое пребывание с весны 1943 г., в период обучения в Барановичской фельдшерской школе в «Союзе белорусской молодежи», молодежной организации, созданной немцами на оккупированной территории Беларуси. Свое вступление в «профашистскую» организацию студент объяснял «бешенной пропагандой и агитацией немецких наймитов», т. е. коллаборационистов. Он отмечал, что «задачи и цели этой организации в то время... совершенно не понимал, так как был слишком молод, для того, чтобы разбираться в политике, поступил только для того, чтобы получить возможность окончить школу». «За время пребывания в профашистской организации, – по словам автора жалобы – никаких действий против Советской власти не предпринимал и вся моя деятельность сводилась к простому посещению собраний, на которых кстати не имел ни одного выступления (да и не умел выступать в то время)». Студент просил, чтобы Сталин разрешил дирекции института допустить его к государственным экзаменам. В заключении студент писал: «Получив диплом я пойду на самый тяжелый и ответственный участок работы и своей добросовестной работой в короткое время оправдаю высокое звание Советского врача».¹⁰

Жалобы дают возможность отметить распространение антисемитизма в БССР в 1950-е гг. Интересно отметить, что антисемитизм в государственных организациях носил скрытый характер, иногда выражаясь в борьбе с «сионизмом». Например, Давид Хаимович Зейгер в своей жалобе секретарю ЦК ВКП (б) Г. М. Маленкову писал, что ему боевому офицеру, участвовавшему в боях под Москвой, Сталинградом, на Украине, в Румынии, Венгрии, Болгарии, Югославии и Австрии, награжденному 8 наградами, в том числе 3 орденами «За отвагу», после демобилизации в 1947 г. очень трудно было устроиться на работу на своей родине, в Шкловском районе Могилевской области. Многие знакомые Д.Х. Зейгера говорили ему: «Тебе будет очень трудно устроиться ибо ты еврей». Зейгер риторически вопрошал: «Ведь какая может быть разница у нас в Советском Союзе между белыми и черными, евреями, туркменами, русскими, белорусами и т. д.? Ведь воевать пришлось мне с армянами, узбеками, русскими и среди нас не было разницы. Кушали мы вместе, раздавали 100 гр. вместе, воевали вместе и за одну, за освобождение нашей Родины от злейшего врага человечества. Ведь гитлеровская армия несла вражду среди национальностей. Я как еврей воевал, не прятался за спины других национальностей. Ведь какая разница для младенца какая мать его родила еврейка или белоруска? Ведь как я могу не считаться ни коренным жителем Белоруссии, когда я здесь родился?».¹¹

Более явственными были антисемитские настроения среди части населения. Это отметил в своем донесении на имя секретаря Минского обкома ВКП (б) Чернышева и секретаря ЦК КП (б) Б Гусарова майор запаса Л.М. Гуревич. Он описал случай, который произошел в 2. 00 16 марта 1950 г. на железнодорожном вокзале г. Минска. Согласно автору донесения: «Какой то гражданин, которого нельзя назвать гражданином, симулируя себя п’яным, во все горло на вокзале кричал «Бей жидов, спасай Россию», «Жиды-Ташкент»,...«Хорошо немцы сделали, что били жидов». Гуревич предложил «фашиствующему элементу» и «хулига-бандиту» прекратить хулиганство. В ответ тот назвал Гуревича «жидом» и заявил, что «жидов надо бить». Лишь после настойчивых требований Гуревича хулиган был доставлен в отделение железнодорожной милиции. Гуревич утверждал, что такие факты не единичны, «такие выкрики можно услышать и в других местах и даже в госпитале». Он отмечал: «Беру на себя смелость сказать, что кое-где притупилась борьба с этим злом, наследием царизма и насажденным фашизмом. После того, когда немало евреев погибло за Родину в боях, а большинство вообще истреблено немецкими извергами, больно слушать такие отголоски в наше время».¹²

Изучая жалобы и заявления как исторические источники, можно сделать вывод, что они позволяют более рельефно и многосторонне осветить историю Беларуси периода «позднего тоталитаризма», показать те стороны исторической действительности, которые замалчивались в официальных документах, услышать голоса «маленьких людей» послевоенной эпохи.