Аврелий Августин (354-430)

[БОГ И МИР]

Что же ты, Боже мой? Что, как не Господь Бог? «Кто Гос­подь, кроме Господа? и кто Бог, кроме Бога нашего?». Высо­чайший, Благостнейший, Могущественнейший, Всемогущий, Милосерднейший и Справедливейший: самый Далекий и са­мый Близкий, Прекраснейший и Сильнейший, Недвижный и Непостижимый; Неизменный, Изменяющий все, вечно Юный и вечно Старый, Ты обновляешь все и старишь гордых, а они того не ведают; вечно в действии, вечно в покое, собираешь и не нуждаешься, несешь, наполняешь и покрываешь; творишь, питаешь и совершенствуешь; ищешь, хотя у Тебя есть все (1.55).

Как абсолютно Твое бытие, так абсолютно и знание; неиз­менно Твое бытие, неизменно знание и неизменна воля. В бы­тии Твоем неизменны и знание и воля; в знании Твоем неиз­менны бытие и воля; в Твоей воле неизменны бытие и знание (1.351).

Вот предстает мне загадкой Троица, то есть Ты, Боже мой, ибо Ты, Отец, начало мудрости нашей — это Твоя Мудрость, от Тебя рожденная, равная Тебе и, как Ты, извечная, это Сын твой, через Которого создал Ты небо и землю... Вот Троица, Боже мой: Отец и Сын и Святой Дух, Создатель всякого созда­ния (1.343).

От полноты благости Твоей возникла вся тварь: от нее Тебе никакой пользы; происходя от Тебя, она не равна Тебе, и, од­нако, должно быть место и ей, доброй, потому что от Тебя по­лучила она существование (1.340).

Господь всемогущий, Ты создал нечто из «ничего», Нача­лом, которое от Тебя, Мудростью Твоей, рожденной от субстанции Твоей. Ты создал небо и землю не из Своей субстан­ции: иначе творение Твое было бы равно Единородному Сыну Твоему, а через Него и Тебе (1.313).

Я мысленно обратил взор свой и на другие предметы, кото­рые ниже Тебя и увидел, что о них нельзя сказать ни того, что они существуют, ни того, что они не существуют: существуют потому, что получили свое бытие от Тебя; не существуют пото­му, что они не то, что Ты. Ибо то только действительно сущест­вует, что пребывает неизменно (2.584).

Вначале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1,1). Как же Ты со­творил их? И какие средства, какие приготовления, какой ме­ханизм употребил Ты для этого громадного дела? Конечно, Ты действовал не как человек-художник, который образует какую-нибудь вещь из вещи же (тело из тела) по своему разумению, имея возможность дать ей такую форму, какую указывают ему соображения его ума... Этот художник-человек всем обязан Те­бе: Ты устроил его тело так, что он посредством разных членов совершает разные действия, а чтобы эти члены были способны к деятельности, Ты вдунул в телесный состав его душу живую (Быт. 11,7), которая движет и управляет ими; Ты доставил ему и материал для художественных работ; Ты даровал ему и способ­ность ума, чтобы постигать тайны искусства и наперед обни­мать мыслию то, что предполагает он произвесть... Но как Ты творишь все это? Как сотворил Ты, всемогущий Боже, небо и землю? Конечно, не на небе и не на земле творил Ты небо и землю; ни в воздушных странах, ни во глубинах морских, пото­му что и воздух, и вода принадлежат к небу и земле; не могло это совершиться нигде и в целом мире, чтобы мир творился в мире, потому что мира не было до сотворения его и он никак не мог быть поприщем своего творения. Не было ли у Тебя под руками какой-нибудь материи, из которой мог Ты сотворить небо и землю? Но откуда взялась бы эта материя, не созданная Тобою, а между тем послужившая материалом для Твоего твор­чества? Допущением такой материи неизбежно ограничивалось бы Твое всемогущество... До творения Твоего ничего не было, кроме Тебя, и... все существующее зависит от Твоего бытия (2.584-585).

[ВЕЧНОСТЬ И ВРЕМЯ]

Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашива­ет, я знаю, что такое время: если бы я захотел объяснить спрашивающему — нет, не знаю. Настаиваю, однако, на том, что твердо знаю: если бы ничто не проходило, не было бы прошло­го времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не было бы и настоящего времени. А как могут быть эти два времени, прошлое и буду­щее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в про­шлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее ока­зывается временем только потому, что оно уходит в прошлое. (1.292).

Совершенно ясно теперь одно: ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трех времен; про­шедшего, настоящего и будущего. Правильнее было бы, пожа­луй, говорить так: есть три времени — настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три вре­мени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего — это память; настоящее настоящего — это непосредственное созерцание; настоящее бу­дущего — его ожидание (1.297).

Пусть же никто не говорит мне, что движение небесных тел и есть время: когда некий человек остановил молитвой солнце, чтобы победоносно завершить битву, солнце стояло, но время шло... Итак, я вижу, что время есть некая протяженность. (1.301).

Каким же образом уменьшается или исчезает будущее, кото­рого еще нет? каким образом растет прошлое, которого уже нет? Только потому, что это происходит в душе, и только в ней существуют три времени. Она и ждет, и внимает, и помнит: то, чего она ждет, проходит через то, чему она внимает, и уходит туда, о чем она вспоминает (1.306).

[ДУША, ПОЗНАНИЕ, ВЕРА И РАЗУМ]

Тогда я обратился к себе и сказал: «Ты кто?» И ответил: «Че­ловек». Вот у меня тело и душа, готовые служить мне; одно находится во внешнем мире, другая — внутри меня. У кого из них спрашивать о Боге моем...? Лучше, конечно, то, что внутри меня. Все телесные вестники возвестили душе моей, судье и председательнице, об ответах неба, земли и всего, что на них; они гласили: «Мы не боги; Творец наш, вот Он». Внутреннему человеку сообщил об этом состоящий у него в услужении внеш­ний; я, внутренний, узнал об этом, — я, я душа, через свои телесные чувства (1.241).

Так раздельно и по родам сохраняется все, что внесли внеш­ние чувства, каждое своим путем: глаза сообщили о свете, о всех красках и формах тел; уши — о всевозможных звуках; о всех запахах — ноздри; о всех вкусах — рот; все тело в силу своей общей чувствительности — о том, что твердо или мягко, что горячо или холодно, гладко или шероховато, тяжело или легко, находится вне или в самом теле. Все это память прини­мает для последующей, если она потребуется, переработки и обдумывания в свои обширные кладовые... (1.243).

Входят, однако, не сами чувственные предметы, а образы их, сразу же предстающие перед умственным взором того, кто о них вспомнил (1.244).

Итак, мы находим следующее: познакомиться с тем, о чем мы узнаем не через образы, доставляемые органами чувств, а без образов, через внутреннее созерцание, представляющее нам созерцаемое в подлинном виде, — это значит не что иное, как подумать и как бы собрать то, что содержала память разбросанно и в беспорядке, и внимательно расставить спрятанное в ней, но заброшенное и раскиданное, расставить так, чтобы оно на­ходилось в самой памяти как бы под рукой и легко появлялось при обычном усилии ума (1.247).

Философией называется не самая мудрость, а любовь к муд­рости; если ты к ней обратишься, то хотя и не будешь мудрым, пока живешь (ибо мудрость у Бога, и человеку доступна быть не может), однако если достаточно утвердишь себя в любви к ней и очистишь себя, то дух твой после этой жизни, т.е. когда пере­станешь быть человеком, несомненно, будет владеть ею (2.593).

К изучению наук ведет нас двоякий путь — авторитет и ра­зум. По отношению ко времени первенствует авторитет, а по отношению к существу дела — разум. Ибо первое предпочита­ется, когда нужно располагать, а другое наиболее ценится при достижении... Авторитет же бывает частью Божественный, час­тью человеческий; но истинный, прочный и высший авторитет тот, который называется Божественным (2.594).

Когда мы умозаключаем, то это бывает делом души. Ибо это дело лишь того, что мыслит; тело же не мыслит; да и душа мыслит без помощи тела... (2.595).

Разум есть взор души, которым она сама собою, без посред­ства тела, созерцает истинное... Все, что мы созерцаем, мы схва­тываем мыслью или чувством и разумением. Но то, что мы схватываем чувством, мы чувствуем существующим вне нас и заключенным в пространстве... (2.595).

Итак, что я разумею, тому и верю; но не все, чему я верю, то и разумею. Все, что я разумею, то я знаю; но не все то знаю, чему верю. Я знаю, как полезно верить многому и такому, чего не знаю (2.597).

Старайся дознать, что такое высшее согласие: вне себя не выходи, а сосредоточься в самом себе, ибо истина живет во внутреннем человеке... (2.599).

[ЭТИКА]

Пока живем мы в этом теле, мы решительно должны избе­гать этого чувственного и всячески остерегаться, чтобы липко­стью его не склеились наши крылья, которым нужно быть вполне свободными и совершенными, чтобы мы могли воспарить к оно­му свету из этой тьмы... Поэтому, как скоро ты станешь таким, что ничто земное не будет доставлять тебе решительно никако­го удовольствия, поверь мне, в ту же самую минуту, в тот же самый момент ты увидишь что желаешь.

Итак, когда человек живет по человеку, а не по Богу, он подобен дьяволу (2.601).

[ОБЩЕСТВО И ИСТОРИЯ]

Для того чтобы род человеческий не только соединить вза­имно сходством природы, но и связать в согласное единство мира в известном смысле узами кровного родства, Богу угодно было произвесть людей от одного человека. Сказали также, что этот род не умирал бы и в отдельных личностях, если бы того не заслужили своим неповиновением первые два че­ловека, из которых один создан из ничего, а другая из пер­вого...

Отсюда вышло, что, хотя такое множество и таких много­численных народов, живущих по лицу земному каждый по осо­бым уставам и обычаям, и различаются между собою многочис­ленным разнообразием языков, оружия, утвари, одежд, тем не менее существовало всегда не более как два рода человеческого общения, которые мы...справедливо можем называть двумя гра­дами. Один из них составляется из людей, желающих жить в мире своего рода по плоти; другой — из желающих жить также по духу (2.601—602).

Итак, два града созданы двумя родами любви: земной — любовью к себе, доведенной до презрения к Богу, а небесный — любовью к Богу, доведенной до презрения к самому себе. Первый затем полагает славу свою в самом себе, по­следний— в Господе (2.602). Граждан земного града рождает испорченная грехом природа граждан града небесного рож­дает благодать, освобождающая природу от греха; почему те называются сосудами гнева Божия, а эти — сосудами мило­сердия (2.603).

Итак, грех — первая причина рабства, по которому человек подчиняется человеку в силу состояния своего... Лучше быть рабом у человека, чем у похоти... (2.604).

2. ФОМА АКВИНСКИЙ (1225/26-1274)

[ТЕОЛОГИЯ И НАУКА]

Для спасения человеческого было необходимо, чтобы сверх философских дисциплин, которые основываются на человече­ском разуме, существовала некоторая наука, основанная на бо­жественном откровении; это было необходимо прежде всего по­тому, что человек соотнесен с Богом как с некоторой своей целью. Между тем цель эта не поддается постижению разумом... Между тем должно, чтобы цель была заранее известна людям, дабы они соотносили с ней свои усилия и действия. Отсюда следует, что человеку необходимо для своего спасения знать нечто такое, что ускользает от его разума, через божественное откровение (2.824).

Священное учение есть наука. Следует, однако, знать, что природа наук бывает двоякой. Одни из них таковы, что зиждут­ся на основоположениях, непосредственно отысканных естест­венной познавательной способностью, как-то: арифметика, гео­метрия и другие в этом же роде. Другие таковы, что зиждутся на основоположениях, отысканных при посредстве иной, и при­том высшей, дисциплины... Священное учение есть такая нау­ка, которая относится ко второму роду, ибо она зиждется на основоположениях, выясненных иной, высшей наукой; послед­няя есть то знание, которым обладает Бог... (2.826—827).

[ПЯТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ БЫТИЯ БОГА]

Первый и наиболее очевидный путь исходит из понятия дви­жения... В этом мире нечто движется. Но все, что движется, имеет причиной своего движения нечто иное: ведь оно движет­ся лишь потому, что находится в потенциальном состоянии от­носительно того, к чему оно движется. Сообщать же движение нечто может постольку, поскольку оно находится в акте: ведь сообщать движение есть не что иное, как переводить предмет из потенции в акт. Но ничто не может быть переведено из по­тенции в акт иначе как через посредство некоторой актуальной сущности... Невозможно, однако, чтобы одно и то же было од­новременно и актуальным, и потенциальным в одном и том же отношении... Следовательно, невозможно, чтобы нечто было одновременно... и движущим и движимым. Следовательно, все, что движется, должно иметь источником своего движения не­что иное. Следовательно, коль скоро движущий предмет и сам движется, его движет еще один предмет, и так далее. Но невозможно, чтобы так продолжалось до бесконечности... Следова­тельно, необходимо дойти до некоторого перводвигателя кото­рый сам не движим ничем иным; а под ним все разумеют Бога (2.828).

Второй путь исходит из понятия производящей причины. В самом деле, мы обнаруживаем в чувственных вещах последо­вательность производящих причин; однако не обнаруживается и невозможен такой случай, чтобы вещь была своей собствен­ной производящей причиной; тогда она предшествовала бы самой себе, что невозможно. Нельзя помыслить и того, чтобы ряд производящих причин уходил в бесконечность... Но если ряд производящих причин уходил бы в бесконечность, отсутст­вовала бы первичная производящая причина; а в таком случае отсутствовали бы и конечное следствие, и промежуточные про­изводящие причины, что очевидным образом ложно. Следова­тельно, необходимо положить некоторую первичную произво­дящую причину, каковую все именуют Богом.

Третий путь исходит из понятий возможности и необходи­мости и сводится к следующему. Мы обнаруживаем среди ве­щей такие, для которых возможно и быть, и не быть; но для всех вещей такого рода невозможно вечное бытие; коль скоро нечто может перейти в небытие, оно когда-нибудь перейдет в него. Если же все может не быть, когда-нибудь в мире ничего не будет. Но если это истинно, уже сейчас ничего нет, ибо не­сущее не приходит к бытию иначе, как через нечто сущее. Итак, если бы не было ничего сущего, невозможно было бы, чтобы что-либо перешло в бытие, и потому ничего не было бы, что очевидным образом ложно. Итак, не все сущее случайно, но в мире должно быть нечто необходимое... Поэтому необходимо положить некую необходимую сущность, необходимую самое по себе, не имеющую внешней причины своей необходимости, но самое составляющую причину необходимости всех иных; по общему мнению, это есть Бог (2.829—830).

Четвертый путь исходит из различных степеней, которые об­наруживаются в вещах. Мы находим среди вещей более или менее совершенные, или истинные, или благородные... Но о большей или меньшей степени говорят в том случае, когда име­ется различная приближенность к некоторому пределу... Итак, есть нечто в предельной степени обладающее истиной, и совер­шенством, и благородством, а следовательно, и бытием; ибо то, что в наибольшей степени истинно, в наибольшей степени есть... Но то, что в предельной степени обладает некоторым качеством, есть причина всех проявлений этого качества... Отсюда следует, что есть некоторая сущность, являющаяся для всех сущ­ностей причиной блага и всяческого совершенства; и ее мы именуем Богом (2.830—831).

Пятый путь исходит из распорядка природы. Мы убеждаем­ся, что предметы, лишенные разума, каковы природные тела, подчиняются целесообразности. Это явствует из того, что их действия или всегда, или в большинстве случаев направлены к наилучшему исходу. Отсюда следует, что они достигают цели не случайно, но будучи руководимы сознательной волей... Сле­довательно, есть разумное существо, полагающее цель для все­го, что происходит в природе; и его мы именуем Богом (2.831)

[БОГ, МАТЕРИЯ И ФОРМА, ПОТЕНЦИЯ И АКТ]

Первичная сущность по необходимости должна быть всеце­ло актуальной и не допускать в себе ничего потенциального. Правда, когда один и тот же предмет переходит из потенциаль­ного состояния в актуальное, по времени потенция предшест­вует в нем акту; однако сущностно акт предшествует потенции, ибо потенциально сущее может перейти в актуальное состоя­ние лишь при помощи актуально сущего (2.831).

Мы полагаем Бога как первоначало не в материальном смыс­ле, но в смысле производящей причины; и в таковом качестве он должен обладать наивысшим совершенством. Если материя, поскольку она является таковой, потенциальна, то движущее начало, поскольку оно является таковым, актуально. Отсюда действующему первоначалу приличествует быть в наивысшей степени актуальным и потому в наивысшей степени совершен­ным. Ведь совершенство предмета определяется в меру его ак­туальности; совершенным называют то, что не испытывает никакой недостаточности в том роде, в котором оно совершенно (2.831).

Итак, следует разуметь, что бесконечное именуется так по­тому, что оно ничем не ограничено. Между тем и материя не­которым образом ограничена формой, и форма — материей. Материя ограничена формой постольку, поскольку до приятия формы она потенциально открыта для многих форм, но, как только воспринимает одну из них, через нее становится замк­нутой. Форма же ограничена материей постольку, поскольку форма сама по себе обща многим вещам; но, после того как ее воспримет материя, она определяется как форма данной вещи(2.832). Ничто, кроме Бога, не может быть бесконечным безус­ловно, оно таково лишь условно (2.832).

[ВРЕМЯ И ВЕЧНОСТЬ]

Очевидно, что время и вечность не суть одно и то же. Смысл же этого различия некоторые ищут в том, что вечность лишена начала и конца, а время имеет начало и конец. Однако это различие имеет акцидентальный, а не сущностный характер...

...Коль скоро вечность есть мера пребывания, в той степени, в какой предмет отдаляется от пребывания в бытии, он отдаля­ется и от вечности. Притом некоторые предметы настолько от­даляются от устойчивого пребывания, что их бытие подвержено изменениям или состоит в изменении, и такие предметы имеют своей мерой время; таковы всяческие движения, а также бытие бренных вещей. Однако другие предметы менее отдаляются от устойчивого пребывания... Такие предметы имеют своей мерой век, который занимает промежуточное место между вечностью и временем...

Итак, время имеет «прежде» и «после»; век не имеет в себе «прежде» и «после», но может вступать с ними в соединение; вечность же не имеет «прежде» и «после» и не терпит их рядом с собой (2.833-834).

[ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ]

Нам свойственно от природы познавать то, что обретает свое бытие лишь в прошедшей индивидуацию материи, ибо душа наша, посредством которой мы осуществляем познание, есть форма некоторой материи. Но душа имеет две возможности по­знания. Первая состоит в акте некоторого телесного органа; ей свойственно распространяться на вещи постольку, поскольку они даны в прошедшей индивидуацию материи; отсюда ощу­щение познает лишь единичное. Вторая познавательная воз­можность души есть интеллект, который не есть акт какого-либо телесного органа. Отсюда через интеллект нам свойственно познавать сущности... Итак, сотворенный интеллект не может созерцать Бога в Его сущности, кроме как в меру того, что Бог по своей милости соединяется с сотворенным интеллектом, как предмет, открытый разуму (2.834—835).

...Познание любого познающего получает свои пределы от модуса формы, которая есть первоначало познания. В самом деле, чувственный образ, содержащийся в ощущении, есть по­добие лишь одного единичного предмета, и потому через него может быть познан лишь один единичный предмет. Но умопо­стигаемый образ в нашем интеллекте есть подобие вещи в соот­ветствии с родовым естеством, которое может быть усвоено бес­численным множеством частных вещей. Так, наш интеллект че­рез интеллектуальный образ человека познает некоторым обра­зом бесконечное множество людей, но не в тех различиях, ко­торые они имеют между собой, а лишь в объединяющем их родовом естестве (2.835—836).

[ПРОБЛЕМА ИСТИНЫ]

Истинное... в своем исходном смысле находится в интеллек­те. В самом деле, коль скоро всякий предмет может быть ис­тинным постольку, поскольку имеет форму, соответствующую его природе, с необходимостью следует, что интеллект, поскольку он познает, истинен в меру того, насколько он имеет подобие познанного предмета, которое есть его форма, коль скоро он есть интеллект познающий» И потому истина определяется как согласованность между интеллектом и вещью. Отсюда познать эту согласованность означает познать истину. (2.836—837). По­знание истины двояко; это либо познание через природу, либо познание через благодать. И то познание, которое происходит через благодать, в свою очередь двояко: первый вид познания исключительно умозрителен, как то, когда некоторому лицу от­крываются некоторые божественные тайны; другой же род по­знания связан с чувством и производит любовь к Богу. И по­следнее есть особое свойство дара мудрости (2.843).

[ПОЧЕМУ В МИРЕ СУЩЕСТВУЕТ ЗЛО?]

Коль скоро Бог есть всеобщий распорядитель всего сущего, должно отнести к Его провидению то, что Он дозволяет отдель­ным недостаткам присутствовать в некоторых частных вещах, дабы не потерпело ущерба совершенство всеобщего блага. В самом деле, если устранить все случаи зла, то в мироздании недоставало бы многих благ. Так, без убийства животных была бы невозможна жизнь львов, а без жестокости тиранов — стой­кость мучеников (2.838).

И вот, подобно тому как совершенство Вселенной требует, чтобы были не только вечные, но и бренные сущности, точно также совершенство Вселенной требует, чтобы были и некото­рые вещи, которые могут отступить от своей благости; потому они и в самом деле время от времени делают это. В этом и состоит сущность зла, т.е. в том, чтобы вещь отступала от блага. (2.840).

[О ПРИРОДЕ ДУШИ]

...Душой называют первичное начало жизни во всем живу­щем в нашем мире... Только первичное начало жизни мы назы­ваем душой. И вот, хотя некоторое тело и может быть в своем роде началом жизни, как-то: сердце есть начало жизни для жи­вотного, однако никакое тело не может быть первичным нача­лом жизни (2.843).

Начало интеллектуальной деятельности, которое мы имену­ем человеческой душой, есть некоторое бестелесное и самосу­щее начало. Ведь очевидно, что через посредство интеллекта человек способен познавать природы всех тел (2.844).

Необходимо сказать, что интеллект, который есть начало ин­теллектуального действования, есть форма человеческого тела... Следовательно, то начало, прежде всего благодаря которому мы мыслим, называть ли его интеллектом или мыслящей душой, есть форма тела (2.845).

...В человеке не присутствует никакой иной субстанциаль­ной формы, помимо одной только субстанциальной души, и что последняя, коль скоро она виртуально содержит в себе ду­шу чувственную и душу вегетативную, равным образом содер­жит в себе формы низшего порядка... (2.850).

Коль скоро, однако, душа соединяется с телом в качестве его формы, необходимо, чтобы она пребывала во всем теле в целом и в каждой его части (2.852).

1. НИКОЛАЙ КУЗАНСКИЙ (1401-1464)

ЧТО ТАКОЕ «УЧЕНОЕ НЕЗНАНИЕ»?

Знает по-настоящему тот, кто знает свое незнание. И тот почитает истину, кто знает, что без нее не может ни чем бы то ни было обладать, ни существовать, ни жить, ни понимать (2,1.285). Но последняя точность сочетаний в телесных вещах и однозначное приведение неизвестного к известному настолько выше человеческого разума, что Сократ убедился, что он знает только о своем незнании; премудрый Соломон утверждал, что все вещи сложны и неизъяснимы в словах... Поскольку это так...то ясно, что все, чего мы желаем познать, есть наше не­знание. Если мы сможем достичь этого в полноте, то достигнем знающего незнания. Для самого пытливого человека не будет более совершенного постижения, чем явить высшую умудрен­ность в собственном незнании, всякий окажется тем ученее, чем полнее увидит свое незнание (2.I.51).

БОГ КАК АБСОЛЮТНЫЙ МАКСИМУМ И МИНИМУМ

Я называю максимумом нечто такое, больше чего ничего не может быть...

Абсолютный максимум единственен, потому что он — все, в нем все есть, потому что он— высший предел. Так как ничто ему не противостоит, то с ним в то же время совпадает мини­мум, и максимум тем самым находится во всем. А так как он абсолютен, то воздействует в действительности на все возмож­ное, не испытывает сам никакого ограничения, но ограничива­ет все. Этот максимум, который непоколебимая вера всех наро­дов почитает так же, как Бога...

От него, называемого абсолютным максимумом, исходит уни­версальное единство, и вследствие этого он пребывает в огра­ниченном состоянии, как Вселенная, чье единство замкнулось в множественности, без которой она не может быть...

Простой и абсолютный максимум, являющийся тем, больше чего не может быть, ибо он есть бесконечная истина, — нами постигается непостигаемо... Очищая максимум и минимум от количества, мысленно отбрасывая большое и малое, тебе ста­нет очевидным, что максимум и минимум совпадают. Таким образом, в действительности, максимум, как и минимум, есть превосходная степень... Абсолютным бытием не может быть ни­что иное, кроме абсолютного максимума. Так, нельзя понять ничего, что существовало бы без максимума... (1.II.55—57).

УТВЕРДИТЕЛЬНАЯ ТЕОЛОГИЯ

Единство не есть прозвище Бога того же рода, каким мы называем и под каким понимаем «единство», потому что Бог превосходит всякий разум, тем более превосходит всякое наи­менование... Действительно, всякое имя оставляет нечто от его значения, однако ни одно из имен не может подойти Богу, ко­торый является также не чем иным, как всем. Вот почему поло­жительные имена если и подходили бы Богу, то лишь в отно­шении его творений... (1.II.60—61).

ОТРИЦАТЕЛЬНАЯ ТЕОЛОГИЯ

Отрицательная теология так необходима для теологии утвер­дительной, что без нее Бог не является предметом поклонения как бесконечный Бог, но скорее как творение. Этот культ — идолопоклонство, приписывающее изображению то, что под­ходит только истине.

Священное незнание учило о невыразимом Боге тому, что Он бесконечен, что Он больше всего того, что может быть вы­числено, и тому, что Бог пребывает на высшей ступени истины (1.II.61).

Начало же всех вещей есть то, через что, в чем и из чего производится все способное быть произведенным, и однако же начала нельзя достигнуть посредством какой бы то ни было произведенной вещи. Начало есть то, через что, в чем и из чего познается все познаваемое, и все же оно остается недоступным для разума. Подобным же образом оно есть то, через что, из чего и в чем выражается все выразимое, и все же оно невырази­мо никакими словами. Оно есть также то, через что, в чем и из чего определяется все определимое и кончается все, что спо­собно заканчиваться, и все же оно остается неопределимым через определение и нескончаемым через полагание конца (2.I.364-365).

Высочайшее же есть то, выше чего не может ничего быть. И эта высота есть одна лишь бесконечность. Поэтому мудрость, которую все люди, стремясь к ней по природе, ищут с такой страстностью ума, познается не иначе как в знании о том, что она выше всякого знания, и непознаваема, и невыразима никаки­ми словами, и неуразумеваема никаким разумом, неизмерима никакой мерой, незавершаема никаким концом, неопределима никаким определением... И поскольку она остается невырази­мой для любого красноречия, нельзя себе мыслить конца подо­бных выражений, ибо то, через что, в чем и из чего существуют все вещи, остается немыслимым для любого мышления (2.I.365).

БОГ КАК БЕСКОНЕЧНАЯ ФОРМА

Итак, мудрость, которая есть равенство бытия, есть Слово, или основание вещей. Она есть как бы бесконечная разумная форма; форма же дает вещи оформленное бытие. Поэтому бес­конечная форма есть актуальность всех образуемых форм и точ­нейшее равенство их всех...

Бесконечная мудрость есть свертывающая простота всех форм и самая адекватная мера всех форм... (2.1.372).

О как удивительна та форма, простейшую бесконечность ко­торой не способны развернуть все образуемые формы! И лишь тот, кто в наивысшем разумении возносится над всякой проти­воположностью, видит эту наивысшую истину...

Итак, ты видишь, что единственная и простейшая мудрость Бога, поскольку она бесконечна, есть самый истинный прооб­раз всех образуемых форм. И это означает, что она достигает всего, все завершает, все располагает. Ведь мудрость содержит­ся во всех формах, как истина в образе, и прообраз в копии, и форма в фигуре, и точность в уподоблении (2.I.373).

БОГ ЕСТЬ СВЕРНУТЫЙ МИР.

ВСЕЛЕННАЯ ЕСТЬ РАЗВЕРНУТЫЙ БОГ

Бог заключает в Себе все в том смысле, что все — в Нем; Он является развитием всего в том, что сам Он — во всем. Если Бог, бытие которого вытекает из единства, не является абстрак­цией, извлеченной из вещей посредством разума, и, тем более, не связан с вещами и не погружен в них, как может Он выявляться через множество вещей? Никто этого не понимает. Если рассматривать вещи без Него, они — ничто, как число без един­ства. Если рассматривать Бога без вещей, то Он существует, а вещи не существуют...

Отстраните Бога от творения, и останется небытие, ничто; отнимите от сложного субстанцию, и никакой акциденции не будет существовать (1.II.63).

...Бог — во всех-вещах, как все они в нем, и так как Он во всех вещах существует как бы через посредничество Вселен­ной, то ясно, что все — во всем и любое — в любом... (1.II.64).

ТВОРЕНИЕ МИРА

Поистине Бог применил при сотворении мира арифметику, геометрию и музыку вместе с астрономией — искусства, кото­рыми и мы пользуемся, исследуя пропорции вещей, элементов и движений. Арифметикой Он их соединил; геометрией придал им фигуру, так что они приобрели крепость, устойчивость и подвижность сообразно своим устройствам; музыкой так сораз­мерил их, чтобы в земле было не больше земли, чем в воде — воды, в воздухе — воздуха и в огне — огня... Бог сделал так, что части элементов взаимно разрешаются друг в друга.

В удивительном порядке составлены элементы Богом, со­творившим все в числе, весе и мере — число относится к ариф­метике, вес — к музыке, мера — к геометрии (2.I.140).

О ЧЕЛОВЕКЕ

Человека в общем порядке представь через единство света — человеческую природу — и инаковость телесной тьмы... Ты яс­но увидишь три его области: низшую, среднюю и высшую— и в каждой трижды три разделения... Так ты видишь, что в чело­веке девять телесных разделов трех порядков поглощают в себе свет ощущения, удовлетворяясь растительной жизнью; ты заме­чаешь также девять смешанных разделов, где действует ощуща­ющая сила в смешении с чувственной и телесной, и, наконец, девять более благородных разделов, где телесная тень поглоща­ется различительным духом (2.I.258).

Оставаясь человечески конкретным, единство человечности явно свертывает в себе сообразно природе своей определенно­сти все в мире. Сила ее единства все охватывает, все замыкает в пределах своей области, и ничто в мире не избегает ее потенции. Догадываясь, что чувством, или рассудком, или интеллек­том достигается все, и замечая, что она свертывает эти силы в собственном единстве, она предполагает в себе способность че­ловеческим образом прийти ко всему. В самом деле, человек есть бог, только не абсолютно, раз он человек; он — человече­ский бог. Человек есть также мир, но не конкретно все вещи, раз он человек; он — микрокосм, или человеческий мир. Об­ласть человечности охватывает, таким образом, своей человече­ской потенцией бога и весь мир. Человек может быть челове­ческим богом... (2.I.259).

В человечности человеческим образом, как во Вселенной уни­версальным образом, развернуто все, раз она есть человеческий мир. В ней же человеческим образом и свернуто все, раз она есть человеческий бог. Человечность есть человечески опреде­ленным образом единство, оно же и бесконечность, и если свой­ство единства развертывать из себя сущее, поскольку единство есть бытие, свертывающее в своей простоте все сущее, то чело­век обладает силой развертывать из себя все в круге своей обла­сти, все производить из потенции своего центра. Но единству свойственно еще и ставить конечной целью своих развертыва­ний самого себя, раз оно есть бесконечность; соответственно у творческой деятельности человека нет другой конечной цели, кроме человека (2.I.260).

Тогда ты заметишь, что в пределах человеческого вида неко­торые более свободные и созерцательные люди пребывают как начало всего вида в том или ином общении с духовными и веч­ными сущностями, как бы в высшем небе человечности; оста­новившиеся на созерцании истины, они суть интеллект вида. Есть и другие, рассудок вида. Они стоят над низшими, как бы чувственными. Первые, мудрецы, — как бы ярчайшие и чис­тейшие светы, несущие в себе изображение духовного нетлен­ного мира; последние, чувственные, — как бы звери, следую­щие похоти и сластолюбию; средние причастны свету, льюще­муся к ним от высших, и стоят во главе низших. При единстве человеческого вида все вообще множество внутри вида в целом подразделяется, таким образом, на три части людей (2.I.261).

ИДЕЯ БОГОЧЕЛОВЕКА

Бог, творец Вселенной, равен всякому бытию, и Вселенная сотворена по Его подобию. Это высшее и максимальное равенст­во каждому бытию будет тогда всеми вещами абсолютным образом, а та — высшая человеческая природа соединится с Ним, и, значит, тот же Бог, приняв в себя человечность, через эту чело­вечность будет каждой вещью также и конкретно, подобно то­му как Он равен всякому бытию абсолютно. Человек, благодаря такому соединению существующий, как в своей ипостаси, в этом максимальном равенстве всякого бытия, будет Сыном Бога, то есть Словом, которым все создано, — самим равенством бытия, носящим, как говорилось выше, имя Сына Божия, — и все-таки не перестанет быть сыном человеческим... (2.I.151).

Поскольку Бог пребывает во всем так, что все в Нем, Он не утрачивает своего равенства всякому бытию при соединении с человечностью Иисуса, Но соединение это максимально, пото­му что максимальный человек не может пребывать в Боге иначе как тоже максимально. Значит, в Иисусе, который тем самым равен всякому бытию, как в божественном Сыне; среднем лице Троицы, пребывают и вечный Отец и Святой Дух, и все сущест­вует в Нем, как в Слове, и все творение содержится в Его вер­ховной и всесовершенной человечности, которая свернуто за­ключает в себе все, что только может существовать тварного во Вселенной... (2.I.154).

ПОЗНАНИЕ И ИСТИНА

Мышление для божественного ума оказывается творчеством вещей; мышление для нашего ума оказывается понятием о ве­щи. (2.1.396).

Бесконечный ум есть абсолютная формообразующая сила, а конечный ум — сила, образующая в соответствии с этой фор­мой и по ее подобию (2.I.397).

Ум есть субстанциальная форма, или сила, которая сосредо­точивает в себе соответствующим ей образом все: и силу оду­шевляющую, при помощи которой ум одушевляет тело, наде­ляя его жизнью растительной и способностью ощущения; и си­лу рассудочную, а также разумную и силу умопостижения (2.I.401).

Разум так же близок к истине, как многоугольник к кругу; ибо, чем больше число углов вписанного многоугольника, тем более он приблизится к кругу, но никогда не станет равным кругу даже в том случае, когда углы будут умножены до беско­нечности, если только он не станет тождественным кругу.

Итак, ясно одно, что все, что мы знаем об истине, — это то, что истину невозможно постигнуть таковой, какова она есть доподлинно, ибо истина, являющаяся абсолютной необходи­мостью, не может быть ни большей, ни меньшей, чем она есть и чем представляется нашему разуму как некая возможность. Итак, сущность вещей, которая есть истина бытия, недостижи­ма в своей чистоте. Все философы искали эту истину, но никто ее не нашел, какой она есть, и, чем глубже будет наша ученость в этом незнании, тем ближе мы подойдем к самой истине (1.II.56).

Итак, наименования даются благодаря движению рассудка. Именно, рассудок движется вокруг вещей, подпадающих под ощущение, и производит их различение, согласование и разде­ление, так что в рассудке нет ничего, чего раньше не было в ощущении (2.I.392).