VI. Формирование русла 1 page

1. Мужчина по обязанности

Рассмотрев сложение сексуального поведения у человека как вида (филогенез), можно перейти к формированию сексуальной ориентации у индивида (онтогенез). Большое значение в этом приписывается освоению социально-половой (гендерной) роли: мальчик осознает свою принадлежность к мужскому полу. С возраста около 2 лет он усваивает, что надо говорить о себе в мужском роде ("я пришел", а не "я пришла"), хотя и не может обосновать это. Позже, в 3-4 года,- что ему приличествует мальчиковая одежда, но другие признаки пола для него еще не существенны, хотя и известны ему обычно. Он еще мыслит пол как нечто приобретенное и заменимое, может спросить родителей, кем они были в детстве - мальчиками или девочками, станет ли он когда-нибудь женщиной. Затем в 6-7 лет происходит резкая дифференциация половых установок. Мальчик осознает, что его пол необратим, что он должен проявлять решительность и смелость, что его забавы это мальчишеские игры (военные, спортивные, строительные) и ему неуместно играть с девочками.

Но как он осваивает переход к мужскому взгляду на женщину? К роли влюбленного, сексуального партнера, любовника, мужа?

Поскольку мужская социально-половая роль предписывает мальчикам особое поведение, отличное от поведения девочек, мальчики сторонятся девочек и не проявляют к ним интереса. Таким образом, социально-половая роль в начальный период мальчикового развития (самый важный для сексуальной ориентации) скорее тормозит освоение биологически-половой роли, чем поддерживает его. Когда происходит половое созревание и появляется физиологически ощущаемая сексуальная напряженность, то ее направляют в русло тяготения к противоположному полу какие-то другие силы. Какие?

Важное место занимает, конечно, общее давление среды - внедрение социальных норм в сознание, наблюдение семейных и влюбленных пар, свадеб, ознакомление с романами и любовными песнями, рассказы старших и сверстников - всё это создает представление о том, как надлежит удовлетворять свои половые потребности. Возникает мужское сознание, ориентированное на соединение с женщиной.

Это когда всё идет по стандартному руслу, как надо. Если же появляются какие-то отклонения, в силу вступают негативные реакции среды, прежде всего в семье, затем в школе - в компании сверстников.

В традиционной американской семье отец рад, если сын растет физически хорошо развитым, увлекается спортом, участвует в соревнованиях. "Он приемлет и продолжает культивировать те мужские ценности, которые его отец усвоил от своего отца: воняющие потом башмаки, непослушание матери, готовность идти на риск - вот части этого" (Silverstein 1982: 24). Аналогичные, хотя и несколько иные ценности надлежит усваивать в других культурах - будь то возня с лошадьми, драки на улицах или рыбалка. А вот с мальчиками, интересы которых не отвечают представлениям отца о мужественности, возникает напряженность. Мальчик, интересующийся книжками, балетом или оперой, тогда как его братья живут интересами спортивной команды, озадачивает отца. Он, выходит, "отвергает ценности и убеждения отца, хуже того - он, оказывается, не повторяет отца под копирку" (Silversein 1982: 25). Отец чувствует отчуждение и считает себя оскорбленным и отвергнутым. Сын чувствует это недовольство отца и отходит от него еще больше. Он обычно находит утешение в близости к матери.

Но когда выясняется, что его необычность не ограничивается интеллектуальными интересами и вкусами, а затрагивает сексуальную сферу, в семье назревает драма. Против его сексуальной ориентации, считая ее ошибочной, болезненной или злонамеренной, выступают как отец, так и мать.

Среди биографий в книге Лемке есть одна, где подробно рассказано о реакции матери на обнаруженную гомосексуальность сына, об упорном и длительном давлении на него. Иозеф вернулся из армии, где он вступил в связь со своим напарником по комнате, а после армии вел с ним любовную переписку. Он учился в мединституте в другом городе и жил у приятельницы своей матери. Мать, сама врач, часто к нему приезжала.

"Однажды вечером я пришел из Универа, и в общей комнате сидел Совет Богинь. Визит матери без предупреждения сулил опасность. Ее выражение лица свидетельствовало, что заседали они изнурительно и всерьез. Я еще держал в руках ручку от двери, как начался убийственный спектакль. Без вводных слов мать выпалила из всех орудий. Свинья, гомик, педераст, грязная собака. Я был как глухой. <...> В моем черепе билась одна мысль: эта женщина тебе не мать.

Когда спазма медленно отпустила меня, я закричал в ответ. Своих слов я сегодня не помню. До того все письма моего армейского приятеля я тотчас по прочтении уничтожал, только последнее я засунул в бельевой ящик между нижним бельем. Мне не могло прийти в голову, что столь культурная женщина с наилучшими манерами будет тайком совать нос в мое нижнее белье. <...> На следующий же день они вдвоем потащили меня к врачу. Своего гомика они взяли в середину, чтобы он по дороге не удрал. Всё было договорено, никаких ожиданий. Обе охотно ворвались бы в кабинет обследования.

Без стеснения я разговаривал с врачом о моих чувствах к моему другу и что они много, много сильнее, чем то, что я до сих пор чувствовал по отношению к девушкам. Никакого сравнения. Он заинтересованно слушал меня и делал себе пометки. Через десять минут он выслал меня. После этого он попросил в комнату мою мать. Через пять минут она вышла наружу онемевшая, с лицом, белым, как мел. Ей пришлось ненадолго присесть.

Врач объяснил ей, что если я не хочу спать с девушками, решать это мне, мне ведь как-никак почти двадцать один. Его опыт с другими пациентами показывает, что ничего с этим поделать нельзя. Это не болезнь, любая терапия может лишь повредить. <...>

Покачивая головой, моя хозяйка комментировала сообщение моей матери. "Этого-же-не-может-быть!" Она уговорила мать обратиться к более опытному профессору. Вняв совету еще одной подруги матери, тоже врача, они повезли сына к профессору. Профессор оказался психоаналитиком в духе Фрейда. Он потребовал неоднократных визитов, во время которых пытался выяснить, не было ли у пациента сексуальной тяги к одному из родителей. Очень недоверчиво восприняв ответ, что не было, он долгими монотонными речами стремился внушить пациенту, как это хорошо иметь связь с женщиной и как плохо уклоняться к связи с мужчиной. Он клал пациента на кушетку, где тот засыпал под монотонные уговоры и видел сны, в которых перед ним был его друг. Эрекцию, заметную через его брюки, профессор воспринимал как свидетельство успеха своих внушений. Наконец, пациент потребовал беседы сидя, глаза в глаза, отказавшись лежать на кушетке, а потом, удрученный тем, что от друга прибыло скверное письмо (с отказом от дальнейшей переписки, поскольку он женится), вообще перестал разговаривать. Профессор отказался от лечения.

Мать, узнав об этом, вскипела. "Неисправимый, неблагодарный, упрямый, лишь бы другим на зло делать, но тебе эта забава даром не пройдет, кто не хочет дать себе помочь, тот должен почувствовать на себе последствия, а они будут решающими. Можешь выбирать между одним годом перерыва в учебе и работы санитаром в больнице отца или переводом в маленький университетский городок. Тут она прервалась, чтобы хватить воздуха, и добавила:

Из Л. во всяком случае придется убраться, чего бы это не стоило. В конце концов каждый знает, что это рассадник гомиков в этой стране. Переписку с этим типом придется прервать, она уже отправила ему такое письмо, что он вовек этого не забудет. Так вот чем причина отказа друга от переписки! Сын закричал: У меня нет больше матери! И покинул дом. В тот же день он оставил и университет, поступив работать санитаром.

Мать ожидала, что отказ в финансовой поддержке вынудит сына прийти с повинной головой. Только через два месяца она, приехав в Л., узнала, что он бросил учебу. Она умоляла сына вернуться в университет, но он отвечал: гомосексуал не должен становиться врачом, решение бесповоротно. На свадьбу брата он согласился приехать только при одном условии: мать должна признать сына таким, каков он есть. Он может приехать только в сопровождении своего нового любовника. Мать сдалась. "Открыв дверь, она остолбенела. В полной растерянности смотрела она на моего друга. Перед ней стоял парень, как из журнала. Высокий, сильный, с черными волнистыми волосами на голове, а из открытого ворота рубашки выбивались еще такие же. Она не могла овладеть собой. Это совершенно не совпадало с ее представлением о гомике". С этого дня для нее не существовало проблемы "мой сын гомосексуален". Но до этого дня давление было достаточно большим.

Отец в данном случае держался в стороне. Но не принимал гомосексуальность сына. "Когда я заговорил с ним о несправедливости матери, он мне коротко отрезал: об этом тебе лучше побеседовать с каким-нибудь гомиком." (Lehmke 1989: 146-158).

Так выглядит давление семьи.

На школьном дворе мальчики, соответствующие представлениям этой культуры о мальчиковом поведении, о растущих мужчинах, держатся друг друга, собираются в компании, соревнуются друг с другом в приближении к общим идеалам, создают дружеские пары. Те, которые сильно отличаются от большинства, выпадают из этой сети связей. Силверстайн называет их "аутсайдерами". Они находятся на периферии школьного двора, потому что безуспешны в соревнованиях - не попадают мячом в цель, плохо бегают, оказываются нежеланными в любой команде. Некоторые из них к тому же похожи на девочек своей внешностью, повадками, движениями или характером. Этих зовут "сисси" (сестричками, девчонками, неженками, маменькиными сынками). Сообщество сверстников дразнит, преследует, часто мучает или, по крайней мере, презирает этих изгоев, делая их жизнь невыносимой. У любого не определившегося, кто наблюдает эту травлю типичного "сисси", рождается четкое представление, что необходимо сделать всё, чтобы избежать этой судьбы.

Но кроме сознания существует подсознание, более могущественное в том, что касается инстинктов, а также влечений, равных им по силе и функции. А в подсознании те условия, которые формируют русло для полового созревания, складываются раньше. Эти условия могут соответствовать социальным нормам, а могут и не соответствовать. И тогда сознание громко диктует человеку одно, а подсознание тихо нашептывает совсем другое. И этот шепот может оказаться более влиятельным, потому что он идет изнутри, он ближе к натуре данного человека.

Несколько обстоятельств кажутся мне особенно результативными в этом плане.

2. Любопытство не порок

Первое - это половое любопытство. Как пишет В. Р. Дольник (1994: 93-94), "некоторые боятся, что на детей изображения голых людей влияют дурно. Оказывается, это далеко не так. Дело в том, что ребенок по всем врожденным программам - ребенок голого человека. И ему необходимо знать, как выглядит взрослый голый человек. Если он такую информацию получил, его интерес к ней снижается. В странах, где "сексуальная революция" произошла несколько десятилетий назад, дети теперь совершенно равнодушны и к эротике, и к порнографии. Более того: там, где с помощью муляжей и фильмов их еще в первых классах школы знакомят со строением половых органов, интерес к этой области утрачивается на несколько самых "опасных" лет.

А если ребенок лишен такой информации?- Он отнюдь не растет непорочным, просто он всячески стремится ее добыть. Подглядывает за родителями, за купающимися, за сверстниками".

Таким образом, детское половое любопытство - это нормальное врожденное стремление (Dillon 1934; Conn 1940; Strain 1948).

На кого оно направлено? Естественно, на тех, кто сильнее отличается от "нас". Для мальчиков - на девочек, для девочек - на мальчиков. На те их органы, которыми они отличаются от "нас" и которые скрыты одеждой и потому особенно завлекательны. Так по норме. Особенно если особей своего пола мальчик (или девочка) часто видит голыми. Это обычный ход развития, это в порядке вещей, и поэтому в большинстве проявляется именно такое любопытство. Оно ведет к гетеросексуальной ориентации.

Как пишет современный поэт Д. Пригов (1993: 80),

"Я с детства любопытен был,

За старшим братом я любил

Подглядывать: совокупится ли

С девицею.

Однажды глянул - Боже мой!

Там воздух был такой густой,

Что прямо влип в него ресницей

Под корень..."

У Шахиджаняна (1993: 105-110) приведена большая исповедь Виолетты, которая очень рано начала флиртовать с мальчиками. Вот отрывок оттуда:

"В детском саду впервые увидела мальчика голым. У нас был общий душ - мы вместе мылись. Я с интересом разглядывала, как устроены мальчики, но ничего при этом не ощущала и ни капельки не смущалась".

Римма Р., 25 лет, инженер-программист прислала Шахиджаняну, ведшему сексологическую рубрику в популярном журнале, такое письмо:

"Моего пятилетнего сына заинтересовало, как там всё устроено у девочек. И он пристает к своим подружкам в садике, чтобы они сняли трусики и всё показали. Помню, когда сама была ребенком, то было то же самое. Папа серьезно поговорил с сыном, однако через неделю воспитательница снова пожаловалась на него. Жестким тоном поговорила с сыном и я, но не знаю, как долго продержится мой запрет у него в голове. В конце концов я сказала: "Антоша, у тебя есть маленькая сестричка, посмотри у нее, если тебе так интересно, а к девочкам больше не приставай". Сестричке годик. Он ей меняет штанишки, помогает купать, так что любопытство его, по-моему, уже удовлетворено. Но правильно ли я поступила, не знаю..."

Шахиджанян (1993: 89) отвечает: "Конечно, вы поступили правильно. Так и нужно". Это стандартная рекомендация. Обоснование находим в книге Фетчера "Половой инстинкт" (1930: 68): "Самое рациональное это дать полам совместно расти. Тогда меньше всего они будут представлять друг для друга загадку".

У меня есть сомнение. Может быть не стоило так уж заботиться о раннем удовлетворении естественного любопытства мальчика, о том, чтобы как можно раньше снять для него эту проблему, ликвидировать загадку. Ее наличие как раз и свидетельствует о том, что развитие идет по нормальному руслу. Если заботиться о гетеросексуальности сына, то тревожным симптомом было бы как раз отсутствие такого любопытства и наличие взамен другого - к половым органам мальчиков. А ведь тут - тяга к девочкам, интерес к ним!

Но эти впечатления не всегда так остры и положительны.

В романе "Два балета Джорджа Баланчина" Геннадий Трифонов (1994: 106) пишет о пятнадцатилетнем мальчике, приятеле главного героя.

"Девочки Илью совсем не интересовали, хотя и он, года два тому назад, имел беглый опыт рассматривания и ощупывания какой-то особы из их класса..., на чердаке, куда он завлек эту особу исключительно для одного-единственного поцелуя - неумелого, вялого, бестрепетного, никакого. И тогда юная особа, давно искавшая таких приключений, сама взяла руку Ильи и подвела ее к себе под платье. Не обнаружив там ничего сколько-нибудь стоящего, Илья минут через десять потерял к особе всякий интерес и никогда ни с кем больше не возобновлял подобных исканий, перенеся с тех пор всё свое чувственное внимание на себя самого".

В таких случаях чрезмерная открытость и готовность девочки может только оттолкнуть. Из дальнейшего хода трифоновского повествования видно, что его Илья развивался по гомосексуальному пути.

Надо признать, что детское любопытство и ранние генитальные игры с девочками обычно не имеют сексуальной окраски, тогда как такие же игры с мальчиками несомненно имеют сексуальную окраску, так как они ближе к мастурбации и, следовательно, сопряжены с сексуальным наслаждением. В этом смысле они больше приближают мальчика к гомосексуальным ощущениям, что вовсе еще не означает, что это непременно закрепится в сознании и станет определяющим.

Разницу между двумя видами любопытства и генитальных игр - с девочками и с мальчиками - можно видеть на примере, описанным в Ростовской газете "Шанс" (Леонтьев 1992).

Автор передает рассказ случайного попутчика, которому он представился как психолог. Попутчик по авиарейсу, 28 лет, пожаловался, что до сих пор не имел сношения с женщиной, и стал излагать свою биографию в сексуальном плане. Он вспомнил, что года в два или три увидел однажды свою мать обнаженной и заметил, "что на этом месте у нее только редкие волосики и щелка. Потом, в детском саду (мне было пять лет) моя кровать стояла рядом с кроватью одной девочки. Однажды после обеда, когда нас положили спать, я залез к ней под одеяло, мы сняли трусы и стали разглядывать друг друга. Меня поразило, что она была устроена не так, как я. Подошла нянька и, отшлепав меня, переложила на другую кровать, подальше. А когда детский сад летом уезжал на дачу, мы с ней вместе ходили в туалет и там баловались".

Автор статьи в этом месте прерывает рассказчика вопросом-констатацией: "Значит, в этом возрасте у вас уже были сексуальные интересы?" И рассказчик подтверждает: "Да".

На самом деле, это любопытство вряд ли можно назвать сексуальным, хоть оно и направлено на половые органы. Оно ничем не отличается от любопытства к другим частям тела, особенно к тем, что обычно прикрыты. Оно не отличается по характеру от любопытства к частям тела у девочек и мальчиков, у животных, вообще от интереса ко всяким устройствам и механизмам. Но дальнейший рассказ касается уже забав с мальчиком, и это носит явно другой характер:

"Потом у меня был друг. Он был чуть старше. Он был татарин. Однажды, когда мы играли, решили сравнить - у кого больше. Больше было у него. Меня это, помню, сильно огорчило. А еще я увидел, что головка его члена совершенно открытая - совсем нет кожи, которой она бы прикрывалась. А у меня головка не открывалась совсем. Я взял его за головку, и она стала увеличиваться и напрягаться. Он сделал то же самое, и мне стало очень приятно. Я с упоением дергал его, с интересом наблюдая, как меняется орган: из бледно-розового он становился багрово-красным. Мне захотелось, чтобы и со мной это было, и он тоже так делал... Так я впервые испытал половое наслаждение и узнал, что такое онанизм..."

Здесь не только интерес, но и эмоции: "очень приятно", "с упоением", "мне захотелось", "половое наслаждение". И случай превратился в привычку:

"- Ты занимаешься этим регулярно?

- Да. Только бывает по-разному: иногда три раза в неделю, а то и в день. Секс стал сильно интересовать меня в восьмом классе. Мне один парень объяснил, что делают с девочками. Ну, и мы с ним вместе... разряжались.

- О чем вы говорили в это время?

- О девочках. И еще смотрели порнуху.

- Мужскую или женскую?

- В основном женщин. Я ведь по природе не голубой".

Голубой или не голубой, но то, чем они занимались теперь с приятелем, - из голубого репертуара, хоть они себя голубыми и не ощущали и, видимо, не были. Однако от более определенно голубого секса их отделяет небольшое расстояние и переход тут легко осуществим. И он произошел:

"- А в гомосексуальные контакты вы не вступали?

- Тогда еще нет. Это пришло потом, случайно".

Но к этому случаю парень уже был подготовлен.

У человека как существа гиперсексуального есть еще и компенсаторный инстинкт, притупляющий половое чувство по отношению к тем, с кем приходится долго вместе жить. Быт заглушает секс. Обычно мальчик не только знает, что сексуальные помыслы к матери и сестрам скверны, но его и не тянет к сексу с матерью и сестрами (впоследствии это может выработаться и по отношению к жене). Однако этот инстинкт действует не только по отношению к конкретным родственницам, но и обобщающее - по отношению к полу.

Если мальчик часто видит свою мать, сестер и других женщин и девочек полураздетыми или совсем голыми, он привыкает к этому и не считает женское тело интересным, оно не составляет для него завлекательной тайны. Если к тому же мальчик воспитывается в изоляции от сверстников, не ходит в общую баню, не купается голышом на пляже, то острый интерес у него могут вызвать внезапно увиденные половые органы людей своего пола, особенно чем-то отличающиеся от его собственных - размером (гениталии взрослых), формой (открытые - закрытые, обрезанные - необрезанные).

В интервью с солдатами Зилэнд приводит рассказ одного из них о первых детских впечатлениях об отце:

"В то время наш душ был сломан. И я спал на диване. А он стоял у раковины, умываясь. Он был голый, и мне нравилось наблюдать его. Видеть его вещь. Я по-настоящему не знал, что это, но я был взведен этим" (Zeeland 1993: 21).

В другой книге Зилэнда рассказ еще одного военного, Алекса, морского пехотинца о его детстве. В доме тетки он со своими кузенами затеяли игру в прятки. У тетки был ухажер, очень большой, мужественный и красивый, и он в это время плавал в бассейне вместе с теми кузенами, которые не участвовали в игре.

"И вот я пошел и спрятался под кроватью тетки Шарон: и они не могли меня найти. Он вошел в комнату и стал переодеваться. А я, помню, подглядывал из-под кровати. Он меня не видел... Мне было так стыдно: но я ужасно... я хотел, чтобы он... Вероятно, чтобы он просто держал меня.

3: Сколько тебе было лет?

А: Четыре или пять. Я очень отчетливо помню все детали. Это засело в моем мозгу. И я думаю, это как-то сказывается на моей сексуальности сегодня, потому что меня привлекают мужчины намного старше меня, большие, очень-очень мужественные мужчины" (Zee-land 1996:62).

И в примере из книги Каприо видно раннее и острое любопытство к мужским гениталиям. Гомосексуал лет 30 вспоминает:

"Я не помню свое первое переживание при виде мужского пениса, однако вспоминаю, что в возрасте 7 лет я рассматривал картинки мужчин в журналах и интересовался тем, как будет выглядеть их пенис. Мне очень хотелось увидеть пенис своего отца. И когда однажды (это было в 11 лет.- Л. К.) я увидел его пенис в ванной комнате, где я принимал душ, то ощутил сильную эрекцию. Потом отец дразнил меня по этому поводу". Поглощенность мужскими гениталиями проявлялась и позже. "Я подслушал, как Том рассказывал другому парню, как он ночью играл своим пенисом и какое возбуждение он ощутил, когда "появилось белое вещество". Я подружился с Джозефом, младшим братом Тома. Джозеф был на четыре года моложе Тома и на два года моложе меня. Его также интересовали мужские органы. Нам нравился его дядя, который был атлетом. Мы провожали его дядю до стадиона и входили вместе с ним в раздевалку. После таких походов мы с Джозефом обсуждали размеры пенисов других мужчин. Я всегда был любопытным и желал большего сексуального знания. Мы также ходили в бассейн и потому могли раздеваться и смотреть, как это делают старшие мужчины. А однажды его дядя показал нам свой пенис во время эрекции. Это произвело на нас огромное впечатление. Он попросил нас пощупать его пенис, что я и сделал. Я стал очень нервным и дрожал от возбуждения. Я не могу в точности сказать, к чему толкали мои желания, но я боялся уже тогда".

Любопытство явно перерастало в эротическое чувство. В школе "однажды я стоял в туалете и писал, когда рядом стоял старший ученик. Я не мог удержаться, чтобы не поглядеть па его очень большой орган. На меня произвели большое впечатление физическое телосложение парня и размер его пениса в сравнении с моей малостью как в физическом, так и в сексуальном отношении". Подросток стал чаще посещать общественные уборные. "Один раз <...> я стоял в туалете рядом со стройным мужчиной, который был очень красив. Его рука не давала мне возможности увидеть его пенис, но когда я спросил, сколько сейчас времени, он вынужден был отодвинуть свою руку. Я сильно возбудился от размеров его пениса <...> Мне также нравилось смотреть на военнослужащих. Мне всегда нравились молодые мужчины на третьем десятке лет жизни, не старше и не моложе. Я просто зациклился на мужских сексуальных органах". Нашел он и туалет с дыркой в стене и наблюдал оттуда за мужскими пенисами, одновременно мастурбируя (Каприо 1995: 167-169).

Отрывок из уже цитированной беседы Шахиджаняна (1993: 296) с одним студентом 26 лет - тем, который уже с детского сада любил рассматривать и трогать члены мальчиков и придумал для этого игру в доктора, с раздеваниями. Пристрастие не угасло и в школе.

"В третьем или четвертом классе, не помню точно, нас водили в бассейн, и больше всего меня привлекал не сам бассейн, а душ, где мылись взрослые ребята-спортсмены. Я с интересом рассматривал их фигуры, мне это доставляло наслаждение, я любовался ими. Привлекали меня и их половые органы. Никаких мыслей по этому поводу не возникало, но один из старшеклассников вдруг меня приподнял и как бы обнял, а когда опускал, то чувство сладости я ощутил всем телом. Конечно, наблюдал в душе за старшими украдкой. Я отчетливо осознавал: мне приятно рассматривать мужское тело. Меня всегда торопили ребята из нашего класса и физрук: "Поскорее, что же ты так долго моешься, копуша, пойдем, тебя все ждут. А я сознательно затягивал процесс споласкивания под душем, чтобы подольше рассматривать".

Из парня вырос завзятый гомосексуал.

Вот эпизод из уже использованного романа Уайта "Рассказ парня о самом себе". Еще до того эпизода, который приводился выше (с более опытным 12-летним Кевином), герой проводил лето в лагере.

"Однажды утром, когда другие мальчики отправились на прогулку в каноэ, мой воспитатель показал мне несколько сделанных им "художественных фотографий" обнаженного юноши на пустынном пляже. Комната была покойна, рассеянный свет пробивался сквозь старые пинии и полуспущенные шторы; перебирая большие глянцевые снимки, я чувствовал грубость простыни на кровати мистера Стоуна под своими голыми ногами. Никогда до того я не видел обнаженного взрослого мужчину. Мои глаза снова и снова приковывались к его загорелой спине и узким, играющим, движущимся белым бедрам, в то время как он удалялся от меня сквозь зону, полную солнечного света, к темному грозовому горизонту. Где этот пляж и кто этот человек? - поражался я, как если бы это был единственный обнаженный человек на земле и мне надо было найти его, чтобы ощутить снова это сжатие в груди, это чувство тонущего, это смешение стыда и радости, которые я старался подавить, чтобы мистер Стоун не отобрал у меня снимки, догадавшись, что моя реакция совсем не художественного плана".

Опять же Уайт в сугубо документальном произведении вспоминает этот эпизод как чисто автобиографический, относящийся ко времени, когда ему было двенадцать:

"... мой наставник в летнем лагере как-то пополудни отозвал меня в сторону и показал мне свои "художественные" фото обнаженных мужчин на пляже. Теперь, конечно, я понимаю, что он испытывал мою реакцию, чтобы спланировать свои действия, но тогда я постарался сохранить как можно больше спокойствия, потому что я полагал, что для него эти фото были искусством, а возбуждали они только меня" (White 1983: 312).

По мнению Уайта (цитирую снова его роман),

"детям незнакомо выпирающее из взрослых удовольствие от конкретных частей тела (большой пенис, волосатая грудь, округлые ягодицы); они растворяют части в целом и физическое в эмоциональном, так что желание быстро становится любовью. Таким же образом любовь становится желанием..."

Удовольствие от большого пениса выпирает и из детских впечатлений, как это видно по приведенным воспоминаниям.

Но вернемся к роману Уайта. Потрясенный увиденным, весь под этим впечатлением, мальчик отправился слоняться по лесу. Там он увидел сидевшего на низкой ветке Рейфа, своего товарища по лагерю, о котором говорили, что он не совсем нормален и умеет околдовывать ребят.

"Штаны его были спущены ниже колен, и он исследовал свой стоящий член с невероятной серьезностью, с ошеломленным видом, делавшим его лицо пустым. Он подозвал меня, и я присоединился к нему будто для исследования достопримечательности природы. Он склонил меня потрогать, и я это сделал. Он попросил меня полизать красную, липкую, залупленную головку, но я колебался. Она не грязная? - спросил я. Не увидит ли нас кто-нибудь? Не заболею ли я? Не стану ли я извращёнцем и никогда, никогда не буду как все другие? Чтобы отбросить мои сомнения, Рейф стал меня гипнотизировать. Ему не потребовалось долго говорить с расстановкой, чтобы я впал в глубокий транс. Коль скоро я оказался под его чарами, он велел мне слушаться, и я повиновался. Он также сказал, что когда я очнусь, я всё забуду. Но в этом он ошибался. Я запомнил всё" (White 1982: 105-107).

Если такой интерес становится устойчивым и закрепляется какими-либо приятными ощущениями (совпадает с эпизодами мастурбации и т. п.), он может перерасти в тягу к телесному, сексуальному общению с людьми своего пола. Девочек это касается меньше: они не столь сосредоточены на сугубо сексуальных отправлениях организма. Но и у юношей сексуальность здесь может плавно вырастать из любопытства, смешанного с приязнью.

Польский журнал геев "Иначэй" часто публикует документальные рассказы геев о своем сексуальном становлении. Вот одно из них. Человек с маленьким половым членом вспоминает о том, как он завидовал в детстве своему товарищу, у которого был побольше.

"Нам было по двенадцати лет, когда я впервые увидел его раздетого догола. В школе мой взгляд всегда был прикован к его промежности, где я видел выразительную горку, нет, скорее гору, но я не допускал, что кто-то может иметь такой большой член и такие большие яйца. Теперь я глазел, как очарованный. Он стоял в смущении, растерявшись от стыда - он не ожидал, что я приду как раз в момент, когда он будет раздет: он стоял в открытых дверях ванной. Он видел мое восхищение - это выдавали мои широко открытые глаза.

Date: 2016-08-31; view: 322; Нарушение авторских прав