Процесс непрерывного совершенствования 3 page

Пич был один из тех, кто дал мне ясно понять, что у меня есть будущее в этой компании. Это он вытащил меня на белый свет, когда я был начинающим инженером и все мои умения сводились лишь к тому, чтобы биться головой в стену. Это он привел меня в управление компании. Это он настоял, чтобы я вернулся в университет и получил диплом менеджера.

А теперь мы орем друг на друга. Невероятно.

В 7:50 я паркуюсь в гараже под зданием «ЮниКо». Пич и административный штат его отделения занимают три этажа. Я выбираюсь из машины и достаю из багажника кейс. Сегодня он весит не меньше десяти фунтов, потому что набит отчетами и распечатками. Сегодня я не жду приятного дня. С хмурым лицом я направляюсь к лифту.

— Эл! — слышу я голос за спиной.

Я поворачиваюсь. Меня догоняет Натан Селвин. Я жду его.

— Как дела? — спрашивает он.

— Нормально. Рад тебя видеть, — говорю я. Дальше мы идем вместе. — Я видел приказ о вашем назначении в штат Пича. Поздравляю.

— Спасибо. Правда, я не уверен, что сейчас это лучшее место, когда все так поворачивается.

— А что? Билл заставляет вас работать ночами?

— Нет, не в этом дело, — говорит Натан, а потом, помолчав, добавляет: — Слышали новость?

— Какую?

Он останавливается и оглядывается. Вокруг никого нет.

— Насчет филиала, — говорит он тихо.

Я пожимаю плечами: не знаю, о чем он говорит.

— Филиал собираются прикрыть, — продолжает Натан. — На пятнадцатом этаже все трясутся от страха. Пич неделю назад получил предупреждение от Грэнби. Он должен до конца года улучшить показатели, иначе весь филиал пойдет на продажу. И не знаю, правда ли это, но я слышал, что Грэнби особо подчеркнул, что, если филиал пойдет ко дну, Пич окажется там же.

— Вы уверены?

Натан кивает и добавляет:

— Видимо, это уже давно замышлялось.

Первым делом я думаю о том, что недавнее поведение Пича вполне можно объяснить. Все, к чему он стремился, над чем трудился, теперь под угрозой. Если филиал купит какая-то другая корпорация, Пичу там места не будет. Новые хозяева захотят устроить чистку и наверняка начнут ее сверху.

А как насчет меня? Я сохраню работу? Хороший вопрос, Рого. Пока я не узнал последнюю новость, я полагал, что после закрытия завода Пич найдет мне местечко. Так обычно делается. Конечно, это могло быть не совсем то, что мне нравится. Я знаю, что на заводах «ЮниВер» недостатка в директорах не наблюдается. Но я был уверен, что Пич возьмет меня на старое место в административном штате, хоть и знаю, что это место уже занято и что Пич тем парнем вполне доволен. Да-да, помнится, вчера он в начале разговоре пригрозил, что я могу вообще остаться без работы.

Черт, через три месяца я могу оказаться на улице!

— Послушай, Эл, если кто спросит, ты ничего не слышал! — говорит Натан.

И он уходит. Я обнаруживаю, что стою один в коридоре на пятнадцатом этаже. Я даже не помню, как входил в лифт, и вот я уже наверху. Смутно припоминаю, что говорил мне Натан, в частности о том, что все сотрудники составляют резюме.

Я озираюсь, не могу сообразить, зачем я здесь, и тут вспоминаю про совещание. Я направляюсь по коридору к конференц-залу и вижу входящих туда людей.

Я тоже вхожу и занижаю место. Пич стоит у дальнего стола. Перед ним установлен диапроектор. Он начинает говорить, когда часы на стене показывают ровно восемь.

Я оглядываюсь на других присутствующих. Собралось человек двадцать, и в большинстве своем они, не отрываясь, смотрят на Пича. Хилтон Смит, правда, смотрит на меня. Он тоже директор завода, и мне он никогда особо не нравился. Мне не нравится его стиль поведения — он всегда выпячивает свое новаторство в работе, хотя большую часть времени делает то же, что и остальные. Так или иначе, он смотрит на меня, словно пытается в чем-то удостовериться. Может, я выгляжу слегка растерянным? Интересно, что он знает? Я смотрю на него в упор, пока он не переключает внимание на Пича.

Когда мне наконец удается настроиться на то, что говорит Пич, я обнаруживаю, что он передает слово Этану Фросту, главбуху филиала — сухому, морщинистому старику, который мог бы почти без грима играть саму смерть с косой.

Его всегдашняя угрюмость вполне соответствует сегодняшней новости. Первый квартал только что закончился и был ужасен во всех отношениях. Филиалу грозит реальная опасность остаться без оборотных средств. Всем необходимо подтянуть пояса.

Когда Фрост свое выступление завершает, Пич встает и с угрюмой решимостью начинает говорить о том, каким образом мы собираемся справиться с возникшими трудностями. Я пытаюсь слушать, но после пары фраз мозг отключается. Я слышу лишь отдельные обрывки.

— …необходимо минимизировать риск… приемлемо для нашей нынешней маркетинговой стратегии… не снижая стратегических расходов… необходимые жертвы… повышение эффективности во всех подразделениях…

На экране появляются графики. Я вижу, что остальные что-то записывают, обмениваются мнениями. Я борюсь с собой, но сосредоточиться никак не могу.

— …объем продаж в минувшем квартале сократился на двадцать два процента по сравнению с первым кварталом прошлого года… общая стоимость сырья возросла… если мы посмотрим на долю рабочих часов, потраченных непосредственно на производство, то увидим, что по этому параметру мы отстаем от стандарта на двенадцать с лишним процентов…

Я твержу себе, что должен взять себя в руки и быть внимательным. Я достаю из пиджака ручку, чтобы делать записи.

— И ответ ясен, — говорит Пич. — Будущее нашего бизнеса зависит от нашей способности повысить эффективность.

Но я не могу найти ручку. Я лезу в другой карман. И вытаскиваю оттуда сигару. Я удивленно пялюсь на нее. Я ведь больше не курю. Несколько секунд я пытаюсь понять, откуда взялась эта сигара.

И тут я вспоминаю.

Две недели назад на мне был этот же костюм. В те счастливые дни я думал, что у меня все хорошо. Я в командировке и жду пересадки на другой рейс в чикагском аэропорту О'Хара. У меня есть еще немного времени, и я иду в зал ожидания. Зал забит командированными бизнесменами вроде меня. Я ищу, куда сесть, глядя поверх мужчин в тройках в тонкую полоску и женщин в консервативных блейзерах, и мой взгляд задерживается на ермолке на голове одного мужчины в свитере.

Он сидит и читает, держа в одной руке книгу, а в другой сигару. Рядом с ним оказывается свободное место. Я иду к нему. И только когда усаживаюсь, до меня доходит, что этот человек мне знаком.

Когда в одном из самых оживленных аэропортов мира натыкаешься на знакомого, это всегда шокирует. Какое-то время я сомневаюсь, он ли это. Но он слишком уж похож на физика, которого я когда-то знал. Когда я сажусь, он отрывает глаза от книги, и я вижу на его лице тот же немой вопрос: я знаю вас?

— Иона? — решаюсь я спросить.

— Да?

— Я Алекс Рого. Помните меня?

Выражение его лица подсказывает мне, что он не может вспомнить.

— Мы были знакомы когда-то, — продолжаю я. — Я был студентом и получил грант на изучение математических моделей, над которыми вы тоже работали. Помните? У меня тогда была бородка.

Его лицо наконец светлеет.

— Ну конечно! Да, я помню вас. Точно, Алекс.

— Верно.

Официантка спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я заказываю виски с содовой и спрашиваю у Ионы, не присоединится ли он ко мне. Он ничего не заказывает — у него скоро рейс.

— Как поживаете? — спрашиваю я.

— Занят, — говорит он. — Очень занят. А вы?

— То же самое. Сейчас направляюсь в Хьюстон. А вы?

— А я в Нью-Йорк, — отвечает Иона.

Кажется, этот разговор ни о чем начинает ему надоедать. Возникает пауза. Но у меня есть привычка — хорошая или дурная (и не всегда подвластная мне) — заполнять тишину звуком собственного голоса.

— Забавно, что я столько планов строил заняться наукой, а оказался в бизнесе, — говорю я. — Я сейчас менеджер одного из заводов компании «ЮниКо».

Иона кивает. Кажется, это вызывает у него интерес. Он пыхает сигарой. Я продолжаю говорить. Мне это нетрудно.

— Собственно, потому-то я и еду в Хьюстон. Мы состоим в одной из промышленных ассоциаций, и эта ассоциация пригласила представителей «ЮниКо» на свою ежегодную конференцию о перспективах использования роботов в промышленности.

— Понимаю, — откликается Иона. — Предстоит техническая дискуссия.

— Не столько техническая, сколько привязанная к бизнесу, — возражаю я. Потом я вспоминаю, что у меня есть, что ему показать. — Секундочку…

Я кладу кейс на колени, раскрываю его и достаю копию программки, присланной мне ассоциацией.

— Вот, — говорю я и начинаю читать. — «Роботы: решение американского производственного кризиса восьмидесятых годов… Совещание пользователей и экспертов по поводу роли промышленных роботов в американском производстве».

Но когда я поворачиваюсь к Ионе, он отнюдь не выглядит потрясенным. Да он же ученый, думаю я. Мир бизнеса ему непонятен.

— Вы говорите, что на вашем заводе есть роботы? — спрашивает он.

— В некоторых цехах — да, — говорю я.

— И они действительно повысили эффективность труда?

— Конечно, — отвечаю я и гляжу в потолок, вспоминая нужную цифру. — Кажется, в каком-то направлении был достигнут рост на тридцать шесть процентов.

— Правда? На тридцать шесть? — переспрашивает Иона. — Стало быть, ваша компания от одной только установки нескольких роботов зарабатывает на тридцать шесть процентов больше, так что ли? Невероятно.

Я не могу удержаться от улыбки.

— Ну… не совсем так, — поправляю я его. — Если бы все было так просто! Вопрос, конечно, намного сложнее. Видите ли, тридцатишестипроцентный рост был достигнут только в одном цеху.

Иона смотрит на свою сигару, затем тушит ее в пепельнице.

— Значит, никакого роста продуктивности не было, — категорично заявляет он.

Я чувствую, что моя улыбка угасает.

— Не уверен, что понимаю вас, — говорю я.

Иона заговорщицки наклоняется ко мне и шепчет:

— Позвольте мне спросить у вас — только это между нами. Смог ли ваш завод отгрузить хотя бы на одно изделие больше в результате роста, достигнутого в цеху, где были установлены роботы?

— Ммм, я должен проверить цифры… — мямлю я.

— Вы кого-нибудь уволили? — снова спрашивает он.

Я откидываюсь в кресле. К чему он клонит?

— Вы спрашиваете, уволили ли мы кого-нибудь по причине установки роботов? — переспрашиваю я. — Нет, у нас есть договоренность с профсоюзом, что в результате повышения продуктивности никто уволен не будет. Мы переводим людей на другие места. Конечно, когда производство сокращается, увольнять приходится.

— Но сами по себе роботы, как я понял, не сокращают расходов завода на рабочую силу, — говорит он.

— Нет, — вынужден признать я.

— Тогда скажите мне, уровень запасов снизился? — спрашивает Иона.

Я не выдерживаю и усмехаюсь:

— Эй, Иона, что-то вы увлеклись.

— Нет, просто скажите мне, — настаивает он. — Уровень запасов снизился?

— Думаю, нет. Но надо бы уточнить.

— Уточните, если вам угодно, — говорит Иона. — Но если уровень запасов не сократился… и если расходы на рабочую силу не уменьшились… и если компания не продает больше продукции, — а она, очевидно, не продает, раз количество отгружаемых изделий не растет, — вы не можете говорить, что роботы повысили продуктивность вашего завода.

У меня возникает такое ощущение, какое наверняка возникло бы у вас, если бы вы находились в лифте, у которого оборвался трос.

— Да, я понимаю, о чем вы говорите, и в чем-то вы, наверное, правы, — говорю я ему. — Но эффективность повысилась, себестоимость снизилась…

— В самом деле? — спрашивает Иона и захлопывает книгу.

— В самом деле. Эффективность, или КПД, держится у нас в среднем на уровне выше девяноста процентов, и издержки в расчете на деталь существенно снизились. Позвольте мне сказать вам, что для сохранения конкурентоспособности, повышения эффективности и снижения себестоимости в наши дни нужно делать все возможное.

Официантка приносит виски и ставит на столик рядом со мной. Я даю ей пятерку и жду сдачу.

— При такой высокой эффективности ваши роботы должны быть постоянно в работе, — говорит Иона.

— Так и есть, — киваю я. — Это обязательно. В противном случае вся экономия себестоимости исчезнет и эффективность покатится вниз. Это относится не только к роботам, но и к другим производственным ресурсам — станкам, рабочим и т. п. Мы должны постоянно поддерживать высокий уровень производства, чтобы сохранять эффективность и экономить на себестоимости.

— В самом деле? — снова спрашивает Иона.

— Ну конечно. Разумеется, это не означает, что у нас нет проблем.

— Понимаю, — задумчиво говорит Иона. Тут он вдруг улыбается. — Да бросьте вы. Будьте откровенны. Ведь уровень запасов у вас выше крыши, разве не так?

Я изумленно смотрю на него. Откуда он знает?

— Если вы имеете в виду количество заказов, находящихся в стадии исполнения…

— Все ваши запасы, — настаивает он.

— Ну, это зависит… Где-то больше, где-то меньше.

— И все всегда опаздывает? — продолжает допрос Иона. — Вы ничто не можете отправить вовремя?

— В этом я должен сознаться, — говорю я. — Соблюдение сроков — действительно большая для нас проблема. И в последнее время она сильно портит наши отношения с клиентами.

Иона кивает, словно предвидел мои слова.

— Минутку… — говорю я. — А откуда вы все про нас знаете?

Он снова улыбается:

— Просто догадался. Кроме того, такое же положение вещей я наблюдаю на очень многих промышленных предприятиях. Вы не одиноки.

— Но разве вы не физик? — спрашиваю я.

— Я ученый, — говорит он. — И прямо сейчас, разговаривая с вами, я занимаюсь наукой об организациях, в частности производственных организациях.

— Не знал, что есть такая наука, — бормочу я.

— Теперь есть, — отвечает он.

— Что бы это ни была за наука, должен признаться, что вы только что точно попали в две мои главные проблемы, — говорю я ему. — Как вам…

Я останавливаюсь, потому что Иона восклицает что-то на иврите. Затем он сует руку в карман брюк и достает старинные часы.

— Простите, Алекс, но если я не поспешу, то опоздаю на самолет, — говорит он.

Он встает и тянется за своим плащом.

— Очень жаль, — говорю я. — Ваши слова заинтриговали меня.

Иона задерживается.

— Что ж, если вы когда-нибудь всерьез задумаетесь о том, что мы здесь обсуждали, это поможет вам выпутать свой завод из беды, которая ему грозит.

— Нет, у вас, должно быть, сложилось неверное представление, — возражаю я. — У нас, конечно, есть проблемы, но я бы не сказал, что наш завод в беде.

Он смотрит мне прямо в глаза. Он знает, что происходит, думаю я.

— Вот что я вам скажу, — говорю я. — У меня есть свободное время. Может, я провожу вас до самолета? Вы не возражаете?

— Нисколько, — отвечает он. — Но нам нужно поторопиться.

Я встаю, беру свой кейс и плащ. Напиток так и остался нетронутым. Я быстро отхлебываю глоток на ходу. Иона уже идет к выходу и у двери дожидается меня. Потом мы оба выходим в коридор, наполненный спешащими людьми. Иона прибавляет шаг. Я едва поспеваю за ним.

— Мне любопытно, — говорю я ему, — что заставило вас подумать, что на нашем заводе что-то не так?

— Вы мне сами это сказали, — отвечает Иона.

— Нет, этого не было.

— Алекс, — говорит он, — из ваших слов мне стало ясно, ваш завод далеко не столь продуктивен, как вы думаете. Верно как раз обратное. Ваш завод работает крайне непродуктивно.

— Это не согласуется с показателями, — возражаю я. — Или вы хотите сказать, что мои люди ошибаются в расчетах и донесениях или… что они лгут мне?

— Нет, — отвечает он. — Я не думаю, что ваши люди лгут. Но вот то, что ваши показатели лгут, — это точно.

— Хорошо, бывает, конечно, что мы завышаем цифры то здесь, то там. Но в эту игру играют все.

— Вы упускаете из виду один момент, — говорит Иона. — Вы думаете, что то, что вы делаете, продуктивно… но у вас искаженные представления.

— В чем же мои представления искажены? Они ничем не отличаются от представлений других менеджеров.

— Именно так, — соглашается Иона.

— Что вы хотите этим сказать? — я начинаю обижаться.

— Алекс, если вы похожи на большинство нормальных людей, вы очень многие вещи принимаете на веру, совершенно не думая о них, — говорит Иона.

— Я думаю все время, — не соглашаюсь я. — Это часть моей работы.

Он качает головой:

— Алекс, вот еще раз скажите, почему вы считаете своих роботов большим достижением.

— Потому что они повысили продуктивность, — отвечаю я.

— А что такое продуктивность?

Я задумываюсь, пытаясь вспомнить.

— Согласно тому, как определяет ее моя компания, есть специальная формула, что-то вроде добавленной стоимости на одного работника, поделенной на…

Иона снова качает головой.

— Как бы ее ни определяла ваша компания, на самом деле продуктивность нечто совсем иное, — говорит он. — На минуту забудьте о формулах и попытайтесь сказать своими словами, опираясь на собственный опыт, что значит быть продуктивным.

Мы поворачиваем за угол. Впереди я вижу службу безопасности и рамку металлоискателя. Я собираюсь здесь остановиться и попрощаться с Ионой, но он не замедляет шага.

— Просто скажите мне, что значит быть продуктивным, — просит он снова, проходя через металлоискатель. — Для вас лично что это значит?

Я кладу свой кейс на бегущую дорожку и следую за Ионой. Мне все еще непонятно, что он хочет от меня услышать.

Пройдя через арку металлоискателя, я говорю ему:

— Ну, наверное, это означает, что ты чего-то достиг.

— Точно! — восклицает он. — Но в каком смысле чего-то достигаешь?

— В смысле поставленных целей.

— Правильно!

Он засовывает руку под свитер и достает из нагрудного кармана рубашки сигару.

— Мои поздравления, — говорит он, протягивая мне сигару. — Вы продуктивны тогда, когда достигаете чего-то в смысле поставленных вами целей, верно?

— Верно, — говорю я, получая свой кейс.

Мы торопливо продвигаемся вперед, минуя одни двери за другими. Я стараюсь идти за Ионой след в след.

А он продолжает говорить:

— Алекс, я пришел к выводу, что продуктивность — это то, что приближает компанию к поставленной цели. Каждое действие, способствующее этому, продуктивно. Каждое действие, не приближающее компанию к ее цели, непродуктивно. Вы понимаете меня?

— Да, но… Иона, это же простой здравый смысл, — говорю я.

— Совершенно верно, это самая простая логика, — соглашается он.

Мы останавливаемся. Я смотрю, как он подает свой билет.

— Мне кажется, это слишком упрощенный взгляд, — говорю я. — Ведь это ни о чем мне не говорит. Я имею в виду то, что, если я двигаюсь к цели, я продуктивен, а если нет — непродуктивен. Так что из того?

— Я пытаюсь вам объяснить, что понятие продуктивности лишено смысла, пока вы не знаете, какова ваша цель, — говорит Иона.

Ему возвращают билет, и он идет к выходу.

— Тогда хорошо, — говорю я. — Можно на это смотреть и так. Одна из целей моей компании — увеличение эффективности производства. Следовательно, когда я повышаю эффективность, я продуктивен. Логично?

Иона резко останавливается.

— Знаете, в чем ваша проблема? — спрашивает он.

— Конечно, — отвечаю я. — Нам нужна большая эффективность.

— Нет, ваша проблема не в этом, а в том, что вы не знаете, какова ваша цель. И кстати, цель есть только одна, о какой бы компании ни шла речь.

Я на некоторое время теряюсь. Иона снова направляется к выходу. Все, кроме него, уже поднялись на борт. В зоне ожидания остались только мы вдвоем. Я продолжаю идти за ним.

— Подождите минуту! Что вы имеете в виду, говоря, что я не знаю, какова наша цель? Я знаю нашу цель.

Мы уже у трапа самолета. Иона поворачивается ко мне. Стюардесса недовольно смотрит на нас.

— В самом деле? — спрашивает Иона. — Тогда скажите мне, какова цель вашей организации?

— Цель в том, чтобы производить продукты с максимальной эффективностью, — говорю я.

— Неправильно, — отвечает Иона. — Это не так. Какая ваша настоящая цель?

Я тупо моргаю.

Стюардесса подает голос:

— Вы собираетесь садиться?

— Секундочку, — говорит ей Иона и снова обращается ко мне: — Ну давайте же, Алекс! Быстрее! Назовите мне настоящую цель, если вы знаете, какова она.

— Власть? — гадаю я.

На лице Ионы отражается удивление.

— Гм… неплохо, Алекс. Но силой одного лишь промышленного производства власти не добиться.

Стюардесса не выдерживает:

— Сэр, если вы не собираетесь подниматься на борт, то должны вернуться на терминал.

Иона не обращает на нее внимания.

— Алекс, вы не можете понять смысл продуктивности, пока не знаете цели. Не зная цели, вы просто играете в игры с цифрами и терминами.

— Ладно, увеличение доли рынка, — говорю я. — Вот в чем наша цель.

— Ой ли? — с сомнением произносит Иона и поднимается на борт.

— Эй, а вы мне не можете сказать? — прошу я его.

— Думайте, Алекс. Вы найдете ответ в себе.

Иона вручает стюардессе свой билет и на прощанье машет мне рукой. Я тоже поднимаю руку и обнаруживаю, что до сих пор держу сигару, которую он мне зачем-то дал. Я кладу ее в карман пиджака. Когда я поднимаю глаза, Ионы уже не видно. Со стороны аэровокзала появляется нетерпеливая служащая и сурово заявляет мне, что намерена закрыть дверь.

Сигара хорошая.

Для истинного ценителя она может показаться немного суховатой, поскольку несколько недель пролежала в моем кармане, но я с наслаждением курю ее во время совещания у Пича, вспоминая ту странную встречу с Ионой.

Сегодняшнее совещание кажется мне тоже каким-то странным. Пич тычет в центр графика деревянной указкой. Дым медленно клубится в свете проектора. Напротив меня кто-то сосредоточенно считает что-то на калькуляторе. Все, кроме меня, внимательно слушают, что-то записывают, высказывают свои замечания.

— …устойчивые параметры… важно добиться… матрица преимуществ… операционные индексы… обеспечить показатели…

Я ничего не понимаю. Слова звучат как будто на чужом языке, и не то чтобы совсем неизвестном мне, а на языке, который я когда-то знал, а теперь помню очень смутно. Термины мне знакомы. Но я не уверен в их значении. Это просто слова.

Вы лишь играете в игры с цифрами и терминами.

Последние минуты своего пребывания в аэропорту О'Хара я пытался думать о том, что сказал Иона. Некоторые его мысли показались мне достаточно важными.

Но он был как будто из другого мира, и я в конце концов, пожав плечами, забыл обо всем. Мне надо было лететь в Хьюстон на конференцию по роботам, и как раз пора было садиться на самолет.

Теперь я думаю, не был ли Иона ближе к истине, чем я думал тогда. Я гляжу на лица соседей, и мне начинает казаться, что мы, собравшиеся здесь, понимаем в своем деле не больше, чем колдуны в медицине. Наше племя вымирает, а мы пляшем в дыму, изгоняя злых духов.

Какова настоящая цель? Никто здесь даже не задается этим фундаментальным вопросом. Пич твердит о возможностях снижения издержек, о росте продуктивности и т. д. Хилтон Смит поет аллилуйя словам Пича. Хоть кто-нибудь понимает, что мы делаем?

В десять часов Пич объявляет перерыв. Все, кроме меня, выходят в туалет или в буфет. Я остаюсь сидеть на месте. Какого черта я здесь делаю? Какой смысл для меня — для всех нас — сидеть в этой комнате? Неужели это совещание (которое для большинства присутствующих займет полный рабочий день) сделает мой завод более конкурентоспособным, спасет мое рабочее место, поможет кому-нибудь сделать нечто полезное для кого-то?

Не представляю как. Ведь я даже не знаю, в чем заключается смысл продуктивности. Так чем же все это может быть, как не пустой тратой времени? С этой мыслью я начинаю запихивать обратно в кейс свои бумаги. После этого я встаю и ухожу.

Сначала мне везет. Я дохожу до лифта никем не замеченный. Но пока я жду лифта, рядом оказывается Хилтон Смит.

— Вы что, собираетесь покинуть нас, Эл? — спрашивает он.

В первую секунду мне хочется проигнорировать вопрос. Но потом я понимаю, что Смит может нарочно сказать что-то Пичу.

— Приходится, — отвечаю я. — Ситуация требует моего присутствия на заводе.

— Что, аврал?

— Можно сказать и так.

Дверь лифта открывается. Я захожу в кабину. Смит одаривает меня насмешливым взглядом и уходит. Дверь закрывается.

Мне приходит в голову, что Пич может уволить меня за это. Но в моем нынешнем состоянии духа увольнение представляется мне лишь досрочным избавлением от трех месяцев тревог и мучений.

Я выезжаю из гаража, но не еду прямо на завод, а решаю немного покататься по окрестностям. Я бездумно веду машину по какой-нибудь одной дороге, а когда надоедает, сворачиваю на другую. Так проходит два часа. Мне все равно, где я, — лишь бы быть подальше от всех этих проблем.

О делах я стараюсь не думать. День выдался прекрасный. Солнышко светит. Тепло. Небо чистое, голубое, хотя весна еще не полностью вступила в свои права и зелени пока нет. В такой день приятно прогулять школу.

Не доехав до ворот завода, я машинально смотрю на часы и вижу, что уже второй час пополудни. Я сбавляю скорость, собираясь повернуть в ворота, когда — не знаю, как правильно выразиться, — у меня возникает ощущение, что еще не время. Я смотрю на завод и, нажав на педаль газа, проезжаю мимо. Я голоден, надо перекусить.

Но истинная причина заключается в том, что я пока не хочу, чтобы меня увидели. Мне надо подумать, а если я сейчас вернусь в офис, подумать мне не дадут.

Примерно в миле от завода есть небольшая пиццерия. Я вижу, что она открыта, и останавливаюсь. Я консерватор и заказываю среднего размера пиццу с двойным сыром, пепперони, колбасой, грибами, сладким перцем, жгучим перцем, маслинами, луком плюс чуть-чуть анчоусов. В ожидании пиццы я не могу устоять перед лакомствами, которыми обвешана касса, и прошу у хозяина-сицилийца несколько пакетиков орешков к пиву, чипсов и сухариков. Психологическая травма разожгла во мне аппетит.

Но есть одна проблема. Орешки к пиву газировкой не запивают. Нужно пиво. И догадайтесь, что я вижу в холодильнике? Разумеется, в рабочее время я не пью… но эти холодные баночки так заманчиво искрятся…

Черт с ним!

Я беру шесть банок «Будвайзера».

Четырнадцать долларов шестьдесят два цента, и я выхожу.

Напротив ворот завода, на другой стороне шоссе, в сторону уходит гравийная дорога, поднимающаяся на небольшой холм. Она ведет к подстанции, расположенной примерно в полумиле. Повинуясь внутреннему импульсу, я резко сворачиваю на эту гравийку. Мой «бьюик» подпрыгивает на рытвине, и только быстрота моей реакции не дает пицце свалиться на пол. Я выезжаю на холм в столбе пыли.

Остановившись, я расстегиваю рубашку, снимаю пиджак и галстук, чтобы не испачкаться, и разворачиваю свой обед.

Неподалеку, рукой подать, раскинулся мой завод — огромная стальная коробка без окон. Сейчас там трудятся около 400 рабочих дневной смены. Их машины заполонили стоянку. Я вижу, как на разгрузку подъезжает грузовик, вклиниваясь между двумя другими фурами. Эти машины привезли материалы, из которых работающие внутри люди и станки изготовят что-то полезное. С другой стороны завода другие грузовики загружаются продуктами нашего производства. Вот, простыми словами, что происходит на моем заводе. И вот чем я должен руководить.

Я открываю банку с пивом и принимаюсь за пиццу.

Завод выглядит неотъемлемой частью пейзажа. Он как будто бы всегда был здесь и всегда здесь будет. Но на самом деле ему всего лишь пятнадцать лет. И вполне может так случиться, что осталось ему стоять уже недолго.

Так какова же цель его существования?

Ради чего мы здесь работаем?

Что побуждает нас продолжать трудиться изо дня в день?

Иона сказал, что есть только одна цель. Что-то я не пойму, как такое может быть. Мы в своей повседневной жизни делаем так много всего, и все это важно. Ну, почти все… иначе мы бы этим не занимались. И все это вроде бы является нашими целями.

Например, чтобы что-то произвести, промышленное предприятие должно закупить сырье. Без материалов нам не обойтись, и мы стараемся покупать их по наилучшей цене, потому что эффективность для нас очень важна.

Пицца, кстати, — пальчики оближешь. Я доедаю второй кусок, когда внутренний голос вдруг спрашивает меня: «Но какова же цель? Разве эффективность сама по себе является смыслом существования завода?»

Меня разбирает такой смех, что я чуть не подавился.

Ну конечно! Несколько идиотов, сидящих в отделе снабжения, уверены, что их деятельность является самоцелью. Они арендуют склады, чтобы хранить закупленное по выгодным ценам сырье. Сколько его у нас? Запас медной проволоки на тридцать два месяца вперед? Семимесячный запас стальных листов? И прочее, и прочее.

Миллионы долларов лежат без движения на складах, вложенные во все эти закупки, — зато по очень выгодным ценам.

Нет, создание запасов дешевого сырья определенно не является смыслом существования нашего завода.

Date: 2016-06-07; view: 351; Нарушение авторских прав