Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава пятая. В гостях у Скупого Рыцаря





 

 

На следующее утро, в понедельник, я просыпаюсь позже обычного: не в

восемь, а в девять часов утра. Ведь я вчера легла поздно - ездила с папой в

Броварню, а потом мы с ним в Театральном сквере кутили: ели бублики и

крем-брюле.

Я тороплюсь одеваться, натягиваю один чулок наизнанку, путаюсь в

тесемках и пуговицах. Мне очень хотелось бы не умываться - ведь поздно-то,

поздно как! - но разве Юзефу переспоришь? Она стоит надо мной с полотенцем в

руках и командует:

- Переверни пончошку (чулок) на другу сторону! Правое ухо в мыле, смой!

- Мы с Сонечкой Михальчук сговорились встретиться в Ботаническом саду!

- взмаливаюсь я жалобно.

- Не блоха твоя Сонечка, не ускакнет!

В спешке я не сразу замечаю, что в доме что-то происходит, вернее -

произошло утром, пока я спала. Но, когда я причесываю свои "кудлы", Юзефа

успевает шепнуть мне с торжеством:

- Папа с немкиней промовку имел!

- Про что?

- Уж ен знаеть, про что! И немкиня тоже знаеть... Видишь?

В самом деле, фрейлейн Цецильхен, сидя у стола, что-то пишет. Глаза у

нее покрасневшие, носик припух - она недавно плакала. Время от времени она

задумывается, прижимая к губам платочек,- фестончики его вышиты гладью еще

под руководством самой фрау директор "Высшей школы дочерей" в Кенигсберге!

Когда я подхожу к Цецильхен, чтобы поздороваться, она смотрит на меня,

глаза ее наполняются слезами, она грустно шепчет:

- Ах, Зашинка... Ах, дорогая Зашинка...

Это что-то новое. Фрейлейн Цецильхен не любит моего имени "Сашенька"

(язык сломать можно!) и называет меня "Альхен".

Затем Цецильхен обнимает меня и прижимает к себе мою кудлатую голову.

Мне неудобно, лицо мое почти лежит на столе, и я невольно успеваю прочитать

адрес на конверте - крупными буквами: МЕМЕЛЬ.

Отпустив мою голову, Цецильхен указывает мне на конверт и говорит

горько:

- Вот. Пишу ему... Дяде жены моего двоюродного брата. У него в Мемеле

собственное кафе... Под названием "В зеленом саду"... Когда у нас дома был

семейный совет, ехать мне в Россию или не ехать, этот дядя говорил: "Не

надо! Пусть сидит дома!" О, как он был прав! Теперь я пишу ему, пусть он мне

что-нибудь посоветует...

У двери в столовую я немного медлю - оттуда слышен голос папы:

- Да перестань волноваться! Если ты сама не умеешь никому сказать "нет"

или "вы этого не умеете", так предоставь это мне!

- Но я боюсь, что ты не так сказал,- пытается возразить мама.

- Я был вежлив, как учитель танцев... Но я сказал ей, что не надо

браться за то, чего не умеешь делать, вот и все! А нам с тобой надо подумать

о настоящем учителе: ребенок способный, любознательный...

Но тут в столовую вхожу я, и разговор сразу иссякает, словно самоварная

струя после того, как привернули кран.

Весь день настроение у нас в доме напряженное. Цецильхен со скорбными

глазами строчит письма. Гулять со мной в этот день некому. Мама занялась

укладкой зимних вещей в нафталин, Юзефа на кухне рубит сечкой мясо, овощи и,

по обыкновению, ворчит как нанятая:

- Чи ж я им не говорила? Смотрите, говорила, кого берете! Нет, привезли

дуру ребенка учить!

Я взбираюсь на подоконник в передней - оттуда видны окна квартиры, где

живет знакомая девочка, Любочка Зильберберг. Раскрываю окно настежь и зову

сперва не очень громко:

- Люба! Люба! Потом громче:

- Любочка-а-а! Юбочка-а-а! Потом:

- Любка-а! Юбка-а!

И, совсем расшалившись, кричу во весь голос:

- Любочка! Юбочка! Бочка! Очка! Чка! Ка! А!

Наконец одно из окон Любочкиной квартиры чуть-чуть приоткрывается. В

узенькую щель виден бледный носик Любочки Зильберберг и белокурая прядка ее

волос.

- Что ты кричишь? - сердито бросает она в оконную щель.

- Мне скучно,- говорю я откровенно.- А тебе?

- Тоже.

- А что ты делаешь?

- Ничего,- грустно признается Любочка.- Сидю себе.

- Так приходи ко мне играть!

- Нельзя,- вздыхает Любочка.- И не зови меня! Мне к окошку подходить не

велено: я простудюсь...

- Ну, хочешь, я к тебе приду? - предлагаю я великодушно..

Любочка кивает: "Приходи!"

Я соскакиваю с подоконника. Но... надо еще, чтобы мне разрешили идти к

Любочке в гости. Ведь я вчера ездила с папой к Шабановым, а мама считает,

что ходить каждый день по гостям не к чему. И папа тоже так думает. Так что

меня могут и не отпустить к Любочке.

К счастью, папы нет дома, мама тоже куда-то ушла. Значит, можно ни у

кого не спрашиваться. Да ведь и иду я не на какую-нибудь другую улицу, а к

Любочке, соседке, живущей на одном дворе с нами. Зайду на полчасика,

поиграем во что-нибудь - и прибегу домой.

А мне, по правде сказать, интересно побывать у Любочки: я у нее еще

никогда не была. Я ее вообще никогда не видела иначе, как в окне. Родители

Любочки совсем недавно купили тот дом, в котором мы живем, и переселились в

одну из квартир. До сих пор на воротах дома висела табличка: "ДО БР. (то

есть братьев) АДАМОВИЧ". А теперь ее заменили другой: "ДОМ К-ХИ (то есть

купчихи) А. ЗИЛЬБЕРБЕРГ". "К-ха" - это Любочкина мама.

На двери, ведущей с улицы к Зильбербергам, - вывеска. Белыми буквами по

черному фону:

ССУДНАЯ КАССА

Мне интересно, что делается там, куда (как папа говорил Юзефе) люди

несут закладывать самовары. Я храбро вхожу с улицы в ссудную кассу. Это -

помещение, похожее на магазин, с аккуратно сложенными на полках самыми

разнообразными предметами. Тут и в самом деле самовар - даже несколько

самоваров,- и мандолина, и кастрюли, и посуда. На вешалке висят шубы,

мужские костюмы, женские платья. В углу - два велосипеда и детская

колясочка. Над всем этим - надпись: "Продается". Помещение перегорожено

прилавками, тоже как в магазинах. В одном месте прилавка - откидная доска,

чтобы можно было входить за прилавок и выходить из-за него.

За прилавком сидит человек. Я его знаю, видела из окна, это Любочкин

папа. Забрав в горсть курчавую темную бороду и сосредоточенно покусывая ее,

он совершенно поглощен чтением книги. Услыхав, что кто-то вошел, он

неторопливо откладывает книгу в сторону, встает и, упершись обеими руками в

прилавок, приветливо обращается ко мне'

- Чем могу служить, барышня?

Но в эту минуту из внутренней двери, ведущей, вероятно, в их квартиру,

выбегает Любочка:

- Папа, это моя гостья...

Папа Зильберберг мгновенно теряет ко мне всякий интерес и снова садится

за прерванное чтение. А Любочка, взяв мою руку, увлекает меня за собой в ту

дверь, из которой она появилась. Там, оказывается, лестница, по которой мы

попадаем в квартиру Зильбербергов. Прежде чем войти туда, Любочка деловито

спрашивает:

- Ноги у тебя чистые? Потому что у нас паркеты...

Мы входим сперва в комнату с зелеными бархатными портьерами на окнах и

дверях. Великолепный письменный стол поразительной чистоты. На нем - очень

красивая чернильница: бронзовый медведь обнимает лапами древесный пень.

Чернильница - без чернил. На столе - ни одного карандаша, ни одной ручки.

Однако мое внимание привлекает не это, а два внушительных книжных шкафа,

битком набитых книгами.

- Твои книги?

- Нет! - Любочка энергично мотает головой.- Я не люблю читать. Это

папины...

- А можно посмотреть?

- Только через стекла. Шкафы заперты, а ключи у мамы. Я чувствую

уважение к Любочкиному папе. Вон у него сколько книг! И, даже сидя в своей

ссудной кассе, он читает! Я говорю это Любочке, но она меня разочаровывает:

- Нет, папа этих книжек не читает. А там внизу, в кассе, у него

молитвенник. Папа у нас очень набожный,- добавляет Любочка с гордостью.-

Всякую свободную минуту он молится!

Бог с ним, с Любочкиным папой! Он, оказывается, как Цецильхен, сидит

над молитвенником. Наверно, тоже про Абрахама читает!

Эти книги, со шкафами вместе, папа достал по случаю. Немецкие,

французские, английские. Найдется покупатель - папа продаст... Ну, идем

дальше!

Мы входим в следующую комнату.

- Это зал! - торжественно возглашает Любочка.

Мебель в зале обита голубым шелком, выглядывающим из-под чехлов

сурового цвета. Паркетный пол блестит, как ледяное поле катка. А на окнах

удивительные занавеси: с вышитыми на них разноцветными попугаями - розовыми,

синими, зелеными,- летающими, сидящими на ветках.

- А кто у вас играет? - спрашиваю я, показывая на большой концертный

рояль с хрустальными копытцами под каждой ножкой.- Ты играешь?

Это я спрашиваю с уважением: мне музыка не дается! Мама учит меня

играть на фортепьяно, и это стоит нам обеим немало слез. Мама приходит в

отчаяние от моей музыкальной тупости. Сама она играет хорошо, а брат ее, мой

дядя Миша, даже очень хорошо. Только я одна некудышняя в музыке.

Любочка смеется.

- Нет,- говорит она,- я играть совсем не умею. И учиться не хочу...

Очень мне это нужно!

- Кто же играет на этом рояле?

- Никто. Папа его по случаю достал...

Из зала мы входим в почти темную столовую. Стены в ней заставлены

массивными буфетами, полубуфетами, горками. Сквозь стеклянные их дверцы

сверкает хрустальная, серебряная, вызолоченная посуда.

Любочка остановилась, следя за впечатлением, какое производит на меня

это великолепие. А я стою и думаю: где я все это уже видела? Где-то в

темноте... при слабом свете мерцали золото, серебро... Где это было? Или

рассказывал мне кто-то об этом? Или читала я? Не могу вспомнить... Но только

знаю: было это.

- Вы тут едите? - спрашиваю я почти шепотом.

- Не-е... Это парадная столовая. Если придут когда-нибудь очень важные

гости, тогда стол накроют здесь. А мы тут, рядом.

И Любочка вводит меня в соседнюю небольшую комнату с обыкновенной

мебелью - кушеткой, небольшим обеденным столом, венскими стульями, простым

шкафчиком вместо буфета.

- Мы тут кушаем,- объясняет Любочка,- чтоб не пачкать в парадной

столовой. Понимаешь?

Мы с Любочкой сидим на кушетке и разглядываем друг друга. Мы ведь,

собственно, в первый раз встречаемся. До сих пор мы только переговаривались

через окно.

У Любочки лицо бледненькое и какое-то кисленькое, невеселое. На шее у

ней повязано что-то вроде компресса.

- У тебя горло болит?

- Да нет! - говорит Любочка с досадой.- Это все мама...

Боится, что я простужусь. Сегодня выдумала, будто я ночью так кашляла,

что у нее сердце разрывалось! А я сплю и даже не слыхала, что я кашляю.

Разве это может быть?

Дальше Любочка изливает передо мной свои огорчения:

- Мама всегда боится, что я простудюсь. Все дети ходят уже по улице в

одних платьях, одна я ходю в драповом пальте, в вязаных рейтузах и гамашах!

А уж зимой... - Любочка с отчаянием машет рукой.- И ведь подумай - ничего не

помогает! Я все-таки нет-нет да и простудюсь! То горло болит, то насморк...

- Это оттого, что тебя кутают,- говорю я авторитетно.- Мой папа доктор,

и он не велит, чтоб меня кутали. И велит, чтоб я бегала босиком. Даже зимой

я каждый день бегаю босиком целый час!

- По снегу? - ужасается Любочка.

- Нет, дома,- смеюсь я.- По полу. А летом, если на даче, так и по

земле... Целые дни! Это очень весело: земля тепленькая, трава щекотная... И,

знаешь, я ведь в самом деле почти никогда не простуживаюсь.

Любочка смотрит на меня, пораженная. Подумать только: я хожу босиком!

Так смотрела бы она, наверно, на людоеда: ох, он ест человечину!

- Ты нарочно... - говорит она недоверчиво.- Приличные дети не бегают

босиком. Они же не нищие! - И вдруг с интересом спрашивает: - А какое

мороженое ты ешь? Холодное?

- Обыкновенное... - недоумеваю я.

- А для меня,- Любочка чуть не плачет,- блюдце с мороженым ставят на

край плиты.. Когда оно растает, я пью тепленькую жижицу...

В общем, у Любочки неинтересно. Ни в прятки, ни в жмурки играть нельзя

- негде. В парадных комнатах это запрещено. Есть еще две тесные комнатушки -

в одной спят Любочкины папа и мама, в другой - она сама. В общем, прятаться

негде. У Любочки, правда, много игрушек, но чуть возьмешь которую-нибудь в

руки, Любочка начинает тревожно зудить:

- Осторожно! Не урони! Не сломай! Это очень дорогая кукла! Заграничная!

Я делаю последнюю попытку поддержать разговор:

- Любочка, а ты учишься?

- Немножко. Мама боится, что я слабенькая...

- А в гимназию ты поступишь?

- Ой, нет! - даже пугается Любочка.- В гимназии много девочек, я еще от

них чем-нибудь заразюсь! Корью, скарлатиной... Спаси бог!

- Как же ты будешь, без гимназии?

- Подумаешь! Мама говорит, при наших средствах можно нанять каких

хочешь учителей, чтоб они приходили к нам домой.

Приблизившись ко мне, Любочка добавляет "секретным голосом":

- Мы богатые. Папа скоро свою банкирскую контору откроет.

В общем - скучно. Я прощаюсь и ухожу.

Спустившись с лестницы, я открываю дверь в ссудную кассу, чтобы выйти

через нее на улицу, но останавливаюсь и невольно вслушиваюсь.

Любочкин папа занят с посетительницей. На меня они не обращают

внимания.

- За это колечко, пани,- говорит Любочкин папа,- могу вам дать максимОм

два рубля. МаксимОм!

- Оно стоило пять,- тихо говорит женщина.

- Переплатили, пани! Красная цена - три рубля за новое. А ведь вы его

уже не один год носили - стерлось! Предлагаю справедливую цену: два рубля.

Будете платить мне по двадцать копеек проценту в месяц. Удерживаю вперед за

три месяца проценту - шестьдесят копеек. Итого можете получить сейчас один

рубль сорок копеек.

И Любочкин папа берется за свою конторку, чтобы взять из нее деньги.

- Пане,- просит женщина.- Это же мое венчальное кольцо. Подумайте,

пане!

- А что мне думать? Это не мое, а ваше венчальное кольцо,- вы и

думайте! Сейчас я вам отсчитаю один рубль сорок копеек, а через три месяца

вы принесете мне два рубля и получите обратно свое колечко. А не принесете -

имею право взять кольцо себе... или продать... как хочу! Моя воля!

- Получу я его, как же! - с горечью говорит женщина.- Все свои вещи я

сюда к вам перетаскала! В последний раз сахарницу серебряную,

вызолоченную... Вон она стоит на полке, выставлена на продажу. А что я

обратно выкупила? Ничего!

- Это уж, пани, не я виноватый, что вы не могли выкупить в срок свои

вещи! Все бог, его воля...

Любочкин папа выкладывает на прилавок деньги. Женщина, сосчитав, кладет

их в кошелек и уходит. Любочкин папа снова углубляется в свой молитвенник.

Меня он не замечает.

Я стою неподвижно и с усилием вспоминаю... Где я все-таки это уже

видела? Темную комнату... золото, серебро... и женщина просила, на коленях

просила, говорила, что не может отдать долг...

И вдруг в памяти встают стихи:

Тут есть дублон старинный... Вот он. Нынче

Вдова мне отдала его, но прежде

С тремя детьми полдня перед окном

Она стояла на коленях, воя...

Пушкин... "Скупой рыцарь"... Любочкин папа - как пушкинский барон в

своем подвале! Наверно, он ходит по своим комнатам со свечой или лампой и

любуется вещами, которые он "достал".

Эта женщина в ссудной кассе не плакала, не стояла на коленях, не

выла... Она взяла рубль сорок копеек за вещь, которая стоила пять рублей,

Любочкин папа небрежно бросил ее венчальное кольцо в ящик...

 

Date: 2016-06-06; view: 350; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию