Мои новые знакомства в Общине. Первая неудача во встрече с жителями из оазиса Дартана. Раданда. Часовня Радости. Выполнение поручения. Дартана с помощью Раданды 7 page

Когда все расселись на спинах верблюдов, причем для женщин с детьми было сооружено нечто вроде огромных гнезд с подушками и балдахинами на высоких шестах, ворота Общины открылись, и И. еще раз благословил весь караван, напутствуя его прощальными словами:

- Поезжайте, друзья мои, весело, легко. Не уносите лишнего груза печали на сердце, чтобы оно было пусто и свободно от личного. Вы едете в мир не для того, чтобы искать себе блеска и расширения собственной личности в новых знаниях и новом творчестве. Вы едете в мир, чтобы помочь людям принять их день таким, каков он есть. Чтобы они, ваши новые встречные, поняли, что нет дня, выпавшего им на долю как боль и мука. Но что каждый день и все его обстоятельства -все соткано самим человеком. И если день тяжел, то он только спутанный клубок из покрывал собственных предрассудков и суеверий. Живите не мудрствуя. Ищите установить с каждым человеком максимум простоты. И опять-таки не от ума ищите эту простоту, а от сердечного вашего тепла.

Каждый раз, когда вас будет постигать неудача в отношениях с ближними, проверьте себя: были ли вы совершенно свободны в чистоте вашего сердца? Стояли ли вы вне рамок условностей земли? Вели ли вы вашу встречу в присутствии Учителя? Мчались ли вы в законах Вечности или, поддавшись очарованию личности, подпали его печалям и радостям и делили с ним не Вечное, но то текущее, в чем жил он. Бдительность, самую пристальную бдительность распознавания несите в своем дне не как палку, не как костыль, но как огромную силу радости знания, единственного знания, ценного и необходимого: жить каждое летящее мгновение как мгновение протекающей Вечности. До свиданья, друзья. Со многими я еще встречусь на Земле, с иными в других мирах, но каждому из вас я обещаю еще раз встречу со мною. Будьте благословенны, мир мой да будет с вами.

Под радостные пожелания и благословения всех провожавших караван вышел из ворот и вскоре скрылся в едва серевшей мгле занимавшегося утра. И. отпустил всех, кроме меня, Грегора и Василиона. Мы прошли в другую половину парка, где я был только один раз, когда нес больного мальчика женщине, к которой Франциск дал мне письмо. Я очень скоро понял, что И. идет именно туда, в дом Ариадны, имя которой я ясно вспомнил. Шли мы молча. Я только сейчас точно отдал себе отчет, как много времени мы уже живем Общине Раданды. Все мелькнуло, будто только вчера мы ехали по пустыне, и вместе с тем и сейчас я воспринимал прожитые здесь месяцы как целую длинную жизнь.

- Мы войдем сейчас в жилище женщины, которой - тогда девочкенищенке - ты, Василион, был однажды спасителем и наставником. Без тебя ей грозили бы нищета и разврат, ты спас ее от них, хотя тебе самому было немногим больше лет, чем ей. Сейчас ты ее увидишь, вспомнишь многое из своего прошлого и узнаешь ее. Хочешь ли ты, чтобы и она тебя вспомнила и благодарила за оказанные ей благодеяния?

- Пощади, Учитель. Если воля твоя благая считает нужным, чтобы я узнал женщину и пожелал ей еще раз дальнейшего счастья твоей опеки, то будь милосерд, избавь меня от ее благодарности. Ты не приказываешь высказывать тебе нашей благодарности, а уж сам знаешь, чем мы обязаны тебе. Мне же было бы очень совестно принимать благодарность за оказанную пустяковую мощь. Молю тебя, да минует меня чаша сия, - ответил Василион таким молящим тоном, что И. рассмеялся, обнял его и вновь сказал:

- Однажды у меня была встреча с мальчиком, который поражал всех своей способностью ясновидения болезней. Он точно видел места боли в человеке и так хорошо определял врачам характер заболевания, что ни одного смертельного исхода не было, как бы ни сложна была операция. Но мальчик жаловался на людей не в тех девяносто девяти случаях из ста, когда люди были неблагодарны и забывали о нем на следующий день выздоровления, мальчик жаловался на тех, кто высказывал ему свою благодарность, отнимая у него время "попусту", как он выражался. Не сродни ли ты этому мальчику, Василион?

- Ах, Учитель, что ответить мне на твою шутку? Я действительно старался избегать благодарности людей за то немногое добро, что могу для них сделать.

Но не потому, что это значит терять время попусту, хотя это в отношении меня, конечно, так и есть. И не потому, что моей застенчивости это очень трудно, а потому, что сознаю себя столь тяжко грешным, что все мои труды вряд ли могут покрыть Светом мой путь к людям.

Голос Василиона теперь звучал так печально, что я с удивлением взглянул на него. Мною он воспринимался как очень чистое и светлое существо, и я не мог понять, почему в его сердце так много горечи и скорби. И. сел на скамью, пригласил и нас сесть возле него.

- Я уже говорил тебе, мой друг, не живи прошлым. Ты не виноват в смерти твоей жены. Ее час пришел бы в то же время, даже если бы твоя любовь не двоилась между твоей женой и Грегором и если бы ты не разделил его скорбного пути. Оставь горькие мысли о прошлом, перестань упрекать себя в том, что ты чего-то не выполнил перед твоей женой и не помог ей жить на земле в полной удовлетворенности. Каждый раз, когда ты воскрешаешь в скорби ее образ, ты забываешь, что такого ее образа, каким ты его создаешь, давно уже нет.

Сияющее существо, каким она живет сейчас, меркнет в своем сиянии каждый раз, как ты окутываешь его своими мыслями скорби, горечи и раскаяния. Мысли печали, слезы личного восприятия к давно отошедшей форме невыносимо тяжелы для каждого из развоплощенных существ, живущих в том из миров, где еще связь с Землей не порвана. Запомни это. Пойми, что печаль прошлого стоит на твоем пути освобождения. Она один из самых больших барьеров к свободе духа, и она же мешает тебе стать Светом на пути встречаемых людей.

И. сказал еще несколько слов каждому из нас как руководство на ближайшие дни, а затем мы молча продолжали начатый путь и вскоре подошли к домику Ариадны. Уже совсем рассвело и раздался первый удар колокола, когда дверь отворилась, и пораженная неожиданным появлением И. Ариадна застыла на пороге своего дома.

- Здравствуй, Ариадна. Я обещал тебе прийти и лично проводить тебя с сыном в трапезную, куда теперь вы будете ходить всегда. И жить здесь вы больше не будете. Раданда укажет вам помещение в ближайших к его покоям домах. Отсюда далеко ходить и в школу, и в мастерские, где ты будешь теперь работать. Ничего с собой не бери. В чем есть, в том и иди с нами.

- Увы, Учитель, сынок мой еще не в силах пройти так далеко. Лекарство, что ты прислал, вчера кончилось. А ребенок все еще слаб и так бледен, точно и не было целых месяцев лечения.

- Это пустяки, Ариадна. Собирайся живей. Левушка сына твоего сюда принес, и он же его донесет и до трапезной. Раданда даст ему новые капли, и завтра же твой мальчик будет неузнаваем. Войди, Левушка, помоги матери одеть мальчика, заверни его в одеяло и догоняй нас. Мы пойдем вперед очень медленно. Не торопись, нам будет о чем поговорить без тебя, а к последнему удару колокола поспеем.

Когда я вошел в комнату Ариадны, то поразился виду мальчика. Нес я сюда совсем малыша, а теперь лежал в постельке вытянувшийся подросток, точно его, как тесто, хорошо раскатали валиком. Он был бледен и худ, и ему было холодно, несмотря на уже сильную жару. Я помог матери одеть ребенка, что, несмотря на мою помощь, она сделала с большим трудом. Затем она на некоторое время вышла и возвратилась в другом платье. Я взял ребенка на руки, и мы пустились в путь догонять И. с его спутниками. Какой легкой казалась мне теперь моя ноша, хотя сильно выросший за это время мальчик был много тяжелее прежнего. Он лежал на моих руках, приникнув к моему плечу, равнодушный ко всему вокруг него происходившему.

- Я никак не ожидала, что Учитель зайдет сегодня к нам. Я не теряла ни веры, ни надежды, что Учитель И. вспомнит о нас. Но в глубине души я думала, что мне предстоит разлука с моим дорогим сыном, и собирала все силы, чтобы встретить эту минуту разлуки героически. Это мне плохо удавалось.

Голос Ариадны дрожал и прерывался. Мы вышли на прямую аллею, и очень далеко впереди я увидел три мужские фигуры. Я ускорил шаги, чтобы сократить расстояние между нами и ими, и стал держаться в таком отдалении, чтобы никакие обрывки разговора до нас не долетали. Когда мы стали подходить к трапезной, И. остановился и подождал нас. Не успел я поравняться с ним, как колокол ударил в последний раз, и я в числе других вошел в трапезную. И.

прошел прямо к столу Раданды, указал мне на мое обычное место рядом с ним и велел посадить мать и ребенка возле меня. Я выполнил его приказание, но мальчик сидеть был не в силах и почти лежал на моем плече, поддерживаемый мною за талию. Раданда подошел к Ариадне, бледное и измученное лицо которой выражало полное расстройство, и слезы готовы были брызнуть из глаз. Он ласково положил ей руку на голову и несколько раз нежно погладил густые гладкие волосы, сбросив прочь с ее головы платок, под которым она скрывала свои чудесные толстые косы.

- Зачем же, друг, ты сомневаешься? Тебе ведь Учитель И. сказал, что твой сын будет здоров, что беспокоиться не о чем. Если бы ты, ухаживая за сыном, все время твердо помнила об этих словах Учителя, твой сын выздоровел бы гораздо скорее. Твои сомнения, скорбь, колебания очень и очень мешали ему.

Ты уверена, что ты любишь сына со всей силой самоотвержения. На самом же деле все время его болезни ты думала о себе и только о себе, а не о нем. Ты искала силы в себе не для того, чтобы утверждаться в верности Учителю и помогать своей энергией сыну выздоравливать. Ты искала возможностей приготовить себя к разлуке с ним. Будь хоть сейчас действительно преданной матерью и думай только о сыне, забудь о себе.

Раданда поднял головку ребенка и ловко влил ему в рот несколько капель из маленького, похожего на игрушечный чайник стаканчика, который он держал в руке. Мальчик слегка вздрогнул, через минуту открыл глаза, потом выпрямился, оглянулся кругом.

- Мама, ты здесь? Где это мы? Почему здесь так много людей и так жарко?

Вместо матери ему ответил Раданда:

- Ты, детка, в трапезной, куда теперь, как и все дети твоего возраста, будешь ходить каждый день. А жарко тебе стало потому, что ты поправляешься.

Сейчас, чтобы скорее выздороветь и снова бегать в школу, пройди с мамой в мои покои. Там тебе будет специальная пища и уход. Еще несколько дней я тебя полечу, а там переедете с мамой в новый дом. Иди, дитя, в моих комнатах тебе будет прохладно.

Раданда подозвал к себе одного из своих келейников, велел ему проводить мать и сына в одну из своих комнат и передать их попечению доктора, который уже был оповещен об их приходе. К моему удивлению, мальчик сам вышел из-за стола и, подав руку матери, бодро зашагал за келейником Раданды. Заняв за своим столом обычное место, Раданда приказал подавать пищу, и завтрак прошел обычным порядком. Я заметил в столовой много новых лиц, но ни Андреевой, ни Бронского с Игоро за нашим столом на этот раз не было.

Привыкнув теперь не предаваться размышлениям, где и кто может находиться, поняв однажды и навсегда, что раз человека нет в Общине там, где он бывает обычно, значит, он трудится в другом месте, я спокойно ждал распоряжений И.

о дальнейших делах дня. Я понимал, что мы скоро отсюда уедем, и не сомневался, что у И. есть несколько очень важных и неотложных встреч.

Мелькала у меня мысль, что мы пойдем к Старанде и к старушке Карлотте, и моя интуиция меня не обманула. Как только завтрак кончился, И. шепнул мне:

- Выйди к Мулге и подожди меня там. Мы пойдем к Старанде и Карлотте.

С большим удовольствием я встретился с Мулгой, по обыкновению хранившим моего Эта. Цельность и преданность этого человека, как и его доброта, уже давно меня пленили. Но мудрость этого сердца я увидел только сегодня. В каждом слове Мулги было столько мира и уверенности, что я задал себе вопрос: где обрел их простой человек Мулга? Были ли они ему свойственны еще в Общине Али или же он нашел их здесь, в тишине своей сторожки, стоявшей в самой глубине сада, где росли лучшие цветы. Мулга на своем типичном восточном наречии ответил на мой невысказанный вопрос:

- Много мест, много людей видели мои глаза. Много плача слыхали мои уши.

Много слез утешало мое сердце. Но нигде не встречался я с такой добротой, чтобы забыть сразу все, что до сих пор видел, чтобы понять: все, что видел и слышал, все не настоящее. А настоящее - правда, вечная, как Бог, - то, что делают и говорят Раданда и Учитель И. Я и раньше слыхал много проповедников, и великих проповедников, но всегда чувствовал, что это проповеди. Здесь же я понял слово дело и сложил в сердце своем такой мир, что, как башня, из сердца и головы прямо в небо смотрит. Я не дышу иначе, как через сердце свое прямо в небо, к Богу, и Бог в моем сердце живет. И все это случилось сразу.

Слышал я раз ночью, как Раданда вышел один и пошел к воротам, что ведут в пустыню. Испугался я. Как же он один, такой старенький, идет к воротам? И пошел я поодаль за ним. Только вижу, открывает он калитку и выходит прямо в пустыню. Я не утерпел и вышел следом за ним. Луна светила, и ночь казалась мне даже холодной. Должно быть, шибко привык я к зною. А Раданда все идет да идет, уже, почитай, с версту от ворот отошел. И пожалел же я, что хоть палки не взял, ведь шакалов много ночью здесь бродит. Чем же мне старца защитить? Только это я подумал так, смотрю, Раданда остановился над чем-то, вроде как упавший верблюд лежит, и плач чей-то слышен. Я побежал со всех ног и подоспел как раз вовремя, когда Раданда вытаскивал из седла упавшего верблюда привязанную к нему женщину с ребенком. У меня был небольшой нож, мигом перерезал я ремни, взял у женщины ребенка, передал Раданде и помог ей высвободиться. Была она молодая, сама почти ребенок, и от долгих часов, что провела на верблюде, так закоченела, что мне пришлось принести ее сюда на руках. Верблюд уже издыхал, и спасти его было невозможно. "Эта женщина - невинная жертва клеветы, - казал мне Раданда, когда мы вошли обратно в калитку. - Здесь, в пустыне, есть оазис воинственного и жестокого племени.

Провинившихся жен они наказывают, привязывая их к седлу одного из самых крепких верблюдов, хорошо откормленного и сытого. Гонят его так далеко, чтобы обратного пути он не нашел. А чтобы он не мог прекратить своей бешеной скачки, пока не упадет, обессиленный, и не издохнет, они втыкают ему под седло несколько острых игл кактуса. Сначала иглы незаметны животному, потом едва щекочут ему спину, но по мере бега вонзаются все глубже в спину и приводят его в бешенство. Когда животное, выбившись из сил, падает, оно умирает от истощения быстро, почти сразу. Но другая жертва человеческой жестокости, туго к нему привязанная, испытывает все ужасы палящего солнца и жажды или же ее заживо разрывают звери пустыни. Мы с тобой поспели вовремя.

Этот верблюд был когда-то, не так давно, украден, вернее сказать, отбит этим племенем у одного из караванов Общины. Он вспомнил дорогу к месту своего рождения, принес сюда своих несчастных седоков, чем спас жизни матери и ребенка". - "Спасла им жизнь, по-моему, твоя доброта, святой отец". - Ничего нет во вселенной, Мулга, что мог бы сделать человек в одиночестве. Все в мире связано нитями любви. И внимание, если человек выработал его в себе до конца, открывает каждому непрерывное свершение человеческих судеб. Будь внимателен к живущим вокруг тебя людям, и ты будешь расширять свое внимание все дальше и дальше. И ты будешь видеть на много верст кругом, как и где нужна твоя помощь. Внимание человека утомляется и суживается потому, что он много и долго обращает его на самого себя. Когда он перестает сосредоточиваться на себе, внимание не знает усталости. Это для многих долгая и трудная работа. Человеку начинает казаться, что он только и делает, что думает о других. А на самом деле он имеет только более талантливую природу и ищет более широкого применения собственным талантам. И тут есть два пути: путь ума и путь сердца. Идущие путем сердца не спрашивают себя: хорошо или плохо будет то, что я делаю. Они идут и делают. Их ведет простая доброта, вроде того, как она повела тебя сейчас за мною. Пожалел ты старика, что пошел один ночью в пустыню, и только уже после подумал, что и палки-то у тебя нет, чтобы защититься от зверей. Не конфузься, - прибавил старец, точно видел, как я весь вспыхнул за свою глупость, что хотел защитить святого, который сам был защитой и шел спасать людей. - Твоя доброта откроет твои глаза скорее, чем книжная мудрость придет к тебе. Пойдем в больницу и передадим наших несчастненьких в надежные руки сестер. Не бойся, твоя ноша не умерла. Она скована усталостью и ужасом всего пережитого. Она поправится, и судьба ее и ее ребенка будет великой и светлой". Больше Раданда не прибавил ни слова. Мы передали наших найденышей на руки сестрам больницы и вернулись в покои Раданды. У моей сторожки он остановился, посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Веришь ли, брат Левушка, всю-то жизнь свою, с детства, как себя помню, все у меня было одно желание: "Хочу жить подле Бога". Своему отцу, сначала смеявшемуся причудам ребенка, я так надоел, что он гнал меня от себя. А добрая мать моя ласково мне улыбалась и отвечала: "Далеко до Бога, дитятко. Люби людей, и будешь ты жить подле Бога". Я тогда не понимал ее слов. Ушел из дома. Ходил по святым местам. Дошел до Общины Али, где ты меня встретил, и все слов матери не понимал. А как улыбнулся мне Раданда, как перекрестил он меня, все я сразу понял. Понял, что все и всюду Бог, потому что в сердце своем Его носят люди. И повалился я ему в ноги. "Иди с миром, сын мой, - сказал старец, поднимая меня с земли. - Ты путь Божий, и я путь Божий. И каждый человек - все пути Господни. Не ищи понять, как, куда и откуда идет человек, если он встретился тебе. Ищи подать ему помощь в эту минуту встречи. Ибо ничего нет важнее на земле, чем протекающая сейчас встреча. Если сумеешь внести в свою встречу мир, Милосердие примет в свои объятия и тебя, и твоего встречного. И вся твоя задача выполнена. Бдителен будь в своем внимании, и вся жизнь ни на одну минуту не пройдет мимо тебя".

Благословил меня Раданда, обнял, прижал к себе, - и не смогу я высказать тебе словами того восторга, того счастья, что испытал я тогда. С тех самых пор точно крылья завертелись у меня за плечами. И тогда-то и выросла над головой моей башня.

Едва кончил Мулга свой рассказ, как возле сторожки остановились Раданда, И. и Ясса. Эта не замедлил проделать церемонные поклоны перед каждым из подошедших. Хотя я уже не раз видел эти грациозные фокусы с отставлением одной ноги и распусканием хвоста, но все же не мог удержаться от смеха. Мой друг счел мой смех нежелательным и недостойным себя, взлетел мне на плечо и хотел приняться за свое обычное озорство над моими кудрями. Но, увы, был сжат, как клещами, моими выросшими руками и спокойно уложен на скамью Мулги.

С непередаваемым удивлением взглянул на меня мой павлин, не так давно переставший быть птенчиком, и, кажется, впервые мы перешли на положение товарищей, в котором старшим оказался я. Что и пришлось Эта признать как форму нашего совместного существования на данное сейчас.

- Что, братишка, пришлось тебе попасть в подчиненные? - поглаживая спинку Эта, смеялся Раданда. - Ничего не поделаешь, зато я научу тебя еще одному фокусу, тогда ты снова покоришь своего хозяина. А пока придется тебе пожить у него в служках. Ходи за ним чинно, выражай ему великое почтение и защищай не на жизнь, а на смерть, если встретится опасность.

Что понял Эта из всей этой речи, я не знаю. Но факт то, что он поспешно спрыгнул со скамьи, поклонился мне и степенно зашагал рядом, вслед за И. и Радандой. Ясса шел рядом со мной, немного позади наших великих друзей, говоривших на незнакомом мне языке. Речи их я не понимал, но по интонациям сознавал, что дело касалось очень важных вопросов. Я мысленно приник к Великой Матери, коснулся Ее чудесного цветка, с которым не расставался, и молил Ее помочь мне внести мир и радость в предстоящие встречи дня. Мы шли по еще незнакомой мне части парка, и вдали я увидел несколько очаровательных маленьких коттеджей, аккуратненьких и окруженных прекрасными лужайками, палисадниками, огородами, как бы представлявшими собой отдельные маленькие владения. Это было так не похоже на общий вид и тип жилищ здесь, что я с удивлением взглянул на Яссу. Он понял мой немой вопрос и улыбнулся.

- Ты еще молод, Левушка, и не мог заметить некоторых качеств и свойств людей. Есть множество людей, у которых под старость остается масса неизжитых желаний, от которых у них не перестает болеть сердце. Впереди всего у них стоят эти не исполнившиеся в жизни желания и мешают им ясно видеть свое истинное положение. Всю жизнь они ищут Бога и путей Его, но не могут подойти ни к одной из тропок, ведущих к путям, так как на каждом шагу их слепит одно из тысячи неисполненных и мутящих душу желаний. Здесь живут люди, у которых когда-то в жизни была собственность, к которой они были привязаны и благодаря которой считали себя независимыми. Пришлось им все потерять, вести жизнь санньясинов, но тем не менее воспоминание о прошлом, о мнимой своей независимости мутит их души до сих пор. Здесь каждому из них даны отдельные владения, чтобы они могли вполне удовлетворить свои инстинкты собственности.

Ведь войти в единение со Светлым Братством не может ни один человек, пока его держит в закрепощении инстинкт собственности. Ты сам сейчас увидишь, как труден путь человеку, даже очень хорошему и доброму, пока в его мыслях живут разъединяющие воспоминания прошлого, желание самостоятельного существования без возможности добыть его собственным трудом, помимо жажды вообще жить, "поучая" других.

Мы миновали довольно много домиков и наконец вошли в один особенно красивый, увитый цветущими растениями и утопавший в целом море прелестных цветов. Несколько кошек и собачонок лежали мирно на солнце, выставив туловища и спрятав в зелени головы. Животные и не думали тревожиться при нашем появлении, продолжая свое ленивое, сонное мечтание.

Никем не встреченные, мы вошли в сени домика, прошли через две уютные, но малоаккуратные комнаты, где во многих местах стояли блюдечки с кошачьей и сдой и немалым количеством мух над ними. Впервые я видел здесь неряшливость и такое множество мух. От постоянного и быстрого движения вееров мух в Общине не было. Я их не видел нигде, кроме этой части парка. Эта вспрыгнул мне на плечо, косясь на новую для него обстановку.

Чувство какой-то еще не испытанной мною жалости к тому, кто здесь жил, закралось в мое сердце. Я связал все окружавшее меня со словами Яссы и подумал, что живший здесь человек должен был быть прежде всего бесконечно одиноким. Его должна была томить тоска по привязанностям Земли, жажда быть постоянно окруженным любящими его существами, пусть животными, но чтобы иллюзия любви жила вокруг. Меня точно озарило понимание глубоко несчастных людей, мечущихся по жизни в вечной жажде любви и привязанности, вместо того, чтобы нести каждому мир и посильную помощь.

Мы вышли с противоположной, теневой стороны дома и услышали два спорящих старческих голоса, мужской и женской. Голоса долетали из густых зарослей цветущих, огромнейших, как кусты сирени, гортензий ярко-голубого цвета.

- Нет, нет, это далеко не так просто, как Вы воображаете, - слышался мужской голос. - Как же это, по-вашему? Впереди головы сердце идет? Тогда всякий глупенький и простенький, если только он добр и верен, может дойти до Учителя? Да ведь сколько надо знать, чтобы Учитель мог взять человека в ученики.

- Я не знаю, чего и сколько надо знать. Но что надо любить, а не быть сухим, как Вы, это я знаю, - отвечал женский голос.

- Не думаете ли Вы, что, любя Ваших кошек и собак, Вы достигнете цели? Разве может быть поставлена в заслугу такая любовь? Это Вы себя в своих кошках любите.

- Вот Вы опять ссоритесь, я ведь не говорю, что Вы себя любите, когда обучаете китайской грамоте своего несчастного садовника. Если бы Вы учили его английскому языку, его родному языку, это было бы понятно. Он англичанин и еле грамотен. А Вы вот - подай Вам китайский. Ну на что ему это? Он ведь до смерти едва три буквы выучит. Это Вы не себя любите?

- Ну, где же Вам втолковать? Он будет в следующем воплощении миссионером, и мы поедем с ним в Китай. Понятно Вам? Я для его будущего работаю.

- Нет, уж лучше я для настоящей жизни кошек поработаю. Нам с Вами не сговориться, - совсем раздраженно прозвучал женский голос.

Неизвестно, чем бы окончился этот классический спор, если бы раздраженная старушка не покинула своего места в тени кустов и не вышла на дорожку к дому, на которой мы все стояли. Увидев нас, узнав Раданду, она до того растерялась, что выронила из рук кошку, которая, очевидно, спала на ее коленях. За нею вышел из кустов старик высокого роста, видимо еще сильный, с крутым, упрямым лбом и не гармонировавшими с общим видом его лица и фигуры кроткими голубыми глазами.

- Здравствуй, сестра Карлотта, - сказал старушке Раданда, и я только теперь вспомнил, что это та женщина, к которой я приходил однажды с Франциском в ту памятную ночь, когда неистовый монах Леоноре напал на меня и когда мы привели в Общину Али профессора и Мулгу. Сейчас я с трудом узнал ее. Она пополнела, посвежела, сказал бы, помолодела, если бы в ее древние годы это слово могло что-либо означать.

- Отец Раданда! Я никак не ждала Вас так рано, - растерянно сказала сестра Карлотта.

- Неужели рано, друг мой? Я ведь вчера специально присылал Зейхеда сказать тебе, что сегодня буду к тебе с Учителем И., которого ты так меня умоляла позволить тебе повидать, чтобы лично с ним поговорить.

- Да, да, я забыла. Мой сосед всегда отвлекает меня от дел, и я не успела приготовиться.

- Иди, друг Александр, к себе. Мы придем к тебе позже.

Старик, поклонившись Раданде, поспешно скрылся в кустах.

- Ну, присядем здесь, на крылечке, - снова обратился Раданда к сестре Карлотте. - В комнатах у тебя, друг, плохой воздух и не прибрано. Оставь свою кошку, авось она найдет себе на время приют гденибудь в другом месте, кроме твоих колен, - прибавил он, видя, как сестра Карлотта старалась подобрать в подол юбки кошку, пронзительно мяукавшую и рвавшуюся на свободу.

- Прости, отец Раданда, ты ведь не знаешь, кошка моя нездорова. Я сейчас отнесу ее в комнату и вернусь, - поспешно засовывая дрожащими руками кошку в подол, сказала Карлотта. Но кошка с визгом вырвалась и стремительно убежала.

Старушка обескуражено смотрела ей вслед, а все мы молча смотрели на нее.

Я взглянул на И., и сердце мое невольно сжалось. Лицо его не было сурово, оно было по обыкновению милосердно. Но... неприступная стена величия окружала всю его фигуру. Я понял пропасть между ним и Карлоттой, которую она не была в силах переступить.

- Разве ты не понимаешь, сестра Карлотта, кого я к тебе привел? Почему же ты стоишь, опустив глаза в землю, и молчишь? Ведь в течение месяца бесед со мной ты настаивала, что ни Франциск, ни я не понимаем и не знаем тебя. Что мы можем ошибаться, не знать ни твоей природы, ни твоего существа. Я пытался растолковать тебе, что до тех пор, пока ты будешь занята собой, свидание с Учителем не может принести тебе ни мира, ни пользы. Вот ты сейчас стоишь перед ним и не решаешься поднять глаза от земли. Дерзай же. Мгновения встречи идут. Учитель не сможет долго ждать, пока ты будешь обдумывать, с чего начать и как выложить перед ним накопленный за долгую твою жизнь мусор обид и горечи.

- Я не могу говорить в Вашем присутствии, отец Раданда. Да Вы еще привели и совсем незнакомых мне людей.

Улыбка непередаваемой доброты осветила лицо Раданды, и он ласково ответил ей:

- Ну, эти милые люди не совсем чужие тебе, дорогая сестра. Мы отойдем.

Прости еще раз, Учитель, что моя доброта привела меня к ошибке и тебе приходится перенести лишние тяжелые минуты.

- Останься, Левушка, - коротко приказал мне И., видя, что и я собираюсь отойти с Радандой и Яссой.

- Не трать времени, сестра, на мысли суетные, как и с чего начать мне объяснять, почему не дошла ты до той степени высокого мужества и радостности, которых достигали люди, истинно ищущие встречи с Учителем, истинно забывающие о себе, чтобы жить для блага людей. Не называй мне имен "мешавших" тебе жить в подвиге людей. Ты и Раданду, ежедневно посещавшего тебя и убеждавшего заняться трудом хотя бы самообслуживания, расточавшего тебе любовь целыми ковшами, считала неправомочным разрешить твои проблемы жизни. Кого из людей, прошедших перед твоими глазами, ты любила не потому и не за то, что они были тем или другим хороши для тебя? Кому ты внесла мир и отдых своим существованием? А если и внесла его единицам, почему не люди, а животные имели счастье завоевать твою преданность и дружбу? Единого в животных ты предпочла Единому в людях? Не омрачай своих дней глубоким осуждением и горечью, что живут на дне твоего сердца. Люди, которых ты не раз осуждала, считала неправыми по отношению к тебе, ушли из этого мира, и ты больше не имеешь возможности принести им свои извинения и помочь их миру.

Найди теперь им оправдание и себе осуждение. Но не мертвое осуждение-раскаяние, а живое, активное действие любви: в каждой новой встрече ищи видеть Вечное. Франциск много раз говорил тебе, что такое добрый человек. Он, как и Раданда, говорил тебе, что достичь встречи с Учителем можно только единясь в труде с людьми. И труд бывает разный. Можно иметь мало физических сил, но, просыпаясь ко дню, стремиться вместе со всеми людьми своего народа к его великим задачам дня, их видеть, им духовно нести помощь любви. Мужество рождается из всех факторов духа, мозга, сердца. Они вливаются в труд Дня, и ими светится день человека. Думаешь, что своему неряшеству найдешь оправдание в старости и слабости? Нет. Они отражение твоей слабости духовной и застарелой привычки сваливать уход за собою на руки других. Думаешь, что силы тоски, одиночества и горести выросли от печальных внешних обстоятельств? Нет, они тоже отражение внутренней раздробленности. Цельность твоя формальна. Повторяешь слова данного тебе указания, а Жизнь в тебе не разворачивает Своих аспектов. Благодаря доброте в далеком прошлом к тем людям, которых ты назвала чужими, ты достигла Общины Али, ты здесь. Но страшись продолжать свое убогое внутреннее существование.

Date: 2016-05-14; view: 335; Нарушение авторских прав