Спуск продолжается: лимб

Переправившись через реку Ахерон, Данте и его проводник оказались в самом верхнем круге Ада. Лимб изображен в поэме как замок, окруженный стеной. За стеной находится мир, полный бесконечных причитаний – не воплей от боли, наполняющих нижние круги Ада, а безнадежных вздохов. Все обитатели этого круга относятся какой-то из двух групп душ неповинных в тяжких преступлениях людей: это либо добродетельные язычники и мудрецы (в том числе ветхозаветные патриархи-праведники), которые жили на протяжении веков до пришествия Христа и поэтому не смогли получить благодать спасения после крестной муки Христа (см. иллюстрацию Доре на рисунке 3.3), либо младенцы и малыши, которые жили до пришествия Христа или же были взяты смертью до своего крещения (Песнь IV, 25–28).

Сквозь тьму не плач до слуха доносился,

А только вздох взлетал со всех сторон

И в вековечном воздухе струился.

Он был безбольной скорбью порожден…

(Alighieri, 1978: 92)

Рис. 3.3. Лимб – невинные души. Праведные патриархи и другие души безвинных людей, затерявшиеся в пещере лимба: «И здесь, по приговору высшей воли / Мы жаждем и надежды лишены» (Ад, IV, 41–42)

Безвинные страдальцы в лимбе, такие как праведные патриархи и невинные дети, страдают от хронического ощущения несчастья. Но психологически они избавлены от более острого страдания, которое привело бы к действительному контакту с внутренним и/или внешним мирами. Если мы вспомним о том, что задача системы самосохранения состоит в том, чтобы оградить уязвимое ядро я от повторения ужасных страданий, то нам становится понятным архетипическое «обоснование» того круга Ада, в котором страдание является терпимым и в котором невинность ограждена от переживаний. На рисунке 3.4 мы видим невинных детей, оказавшихся в ловушке лимба.

Рис. 3.4. Невинные дети в лимбе

В лимбе Данте охвачен печалью, понимая, что его гид сам был одним из тех добродетельных язычников, застрявших здесь, потому что жил и умер до рождения Христа. Он спрашивает у Вергилия, удавалось ли кому-нибудь когда-либо высвободиться из круга этих стен, и Вергилий отвечает ему (Песнь IV, 52–63):

«Я был здесь внове, – мне ответил он, —

Когда, при мне, сюда сошел Властитель,

Хоруговью победы осенен.

Им изведен был первый прародитель;

И Авель, чистый сын его, и Ной,

И Моисей, уставщик и служитель;

И царь Давид, и Авраам седой;

Израиль, и отец его, и дети;

Рахиль, великой взятая ценой;

И много тех, кто ныне в горнем свете.

Других спасенных не было до них,

И первыми блаженны стали эти».

(Алигьери, 1978: 92–93)

Мифическое «событие», на которое Вергилий ссылается в этих строках, известно средневековым богословам как «Сошествие во ад» (см.: Macculloch, 1930; Kalsched, 1981). Упоминания о спуске в ад Христа и «пребывании в темнице» часто встречаются в трудах отцов церкви и в апокрифах первых трех веков. Согласно преданию, Христос сошел в лимб после своей смерти на кресте и до своего воскрешения. Сокрушив врата ада и одолев Дита в трехдневной борьбе, он вызволяет души Адама, других праведных патриархов, а также младенцев, рожденных до Его пришествия. Эти во всем остальном невинные души не заслуживали жутких мук глубинного пламени ада («боли смысла»), но, с другой стороны, они унаследовали первородный грех Адама и, оказавшись лишенными таинства крещения, вынуждены были страдать от меньшей «боли утраты» (видения райского блаженства). Такая «потерянность» была своего рода вечной безнадежностью и отчуждением от Бога – психологически речь идет о разрыве оси «Эго – Самость», то есть о коллапсе потенциального пространства, внутренней изоляции невинной части я и, следовательно, утрате надежды.

В средневековом искусстве IX–XV веков эту тему часто изображали как одну из сцен страстей Христовых. На этих картинах обычно изображен молодой Христос с крещатым нимбом[27], разрушающий врата лимба. Латунные врата сорваны с петель, разбиты на части и лежат на земле, придавив собой скованную фигуру сатаны (Дита), в то время как сияющий Христос над адской бездной протягивает руку Адаму, Еве, Авелю, Иоанну Крестителю и другим душам безвинных людей, в том числе детям, и все они будут освобождены (см. вклейку 4, картина из Сиенского собора). На некоторых картинах (см. вклейку 5) эта адская крипта представлена в виде пасти монстра, «проглотившего» души невинных.

4. Дуччо ди Буонинсенья. Сошествие во ад

5. Хайме Серра. Христос выводит праведников из ада

Следующий отрывок из «Слова Епифания на Великую Субботу» описывает Христа, спасающего Адама – первоначальную форму или первообраз человека:

Вошел Господь, и в руках Его был Крест – побеждающее оружие Его. В трепете Адам воскликнул: «Господь мой – со всеми». Христос ответил: «И с духом твоим». И взяв его за руку. Он возставил его, сказав: «Возстани спяй, и воскресни из мертвых, и осветит тя Христос… возстани спяй, потому что Я не для того тебя создал, чтобы ты содержался во аде; воскресни из мертвых, Я жизнь мертвых; воскресни, подобие Мое, сотворенное по образу Моему; встань, выйдем отсюда; ты во Мне, и Я в тебе составляем нераздельное лице.

(MacCulloch, 1930: 195 [28])

Комментарий к лимбу

Психологически сошествие Христа во ад представляет собой проникновение в склеп шизоидных защит или «психическое убежище» (Steiner, 1993), где невинная часть личности находится в заточении, пребывая в состоянии «приостановленной одушевленности» – не живая, но и не мертвая. Мы наблюдали такое состояние во всех случаях, описанных в главе 2, где одушевленное ядро личности было утрачено и в конце концов, несмотря на сильное сопротивление, восстановлено.

В ходе психотерапии наши пациенты часто сообщают о таком состоянии внутренней самоизоляции, когда они чувствуют себя «застрявшими» в жизни, а иногда и застрявшими в анализе, не будучи в состоянии обнаружить искомый источник своей одушевленности. Состояние отчужденности и отчаяния, когда Эго, по сути, отрезано от общения с «внутренним человеком», или «истинным я» (Винникотт), является, по мнению Фейрберна, «самым глубоко укоренившимся из всех психопатологических состояний», то есть «шизоидным расстройством» (Fairbairn, 1981: 3). Шизоидное расстройство формируется как результат резкого травматичного отказа или постепенного накопления событий, которые приобретают значение отказа со стороны питающей среды, создаваемой матерью ребенка, «убедить ее ребенка спонтанными и подлинными выражениями любви, что она любит его как личность» (Fairbairn, 1981: 13). Это вызывает у ребенка сильнейшую боль и страдания, которые, в свою очередь, становятся причиной разделения между эмоциональным ядром личности ребенка (я – невинный «первочеловек» или «Адам») и функционального «ложного я», ориентированного на внешний мир. Следствием этого разделения является то, что индивид чувствует себя не вполне реальным и не в состоянии всецело посвятить себя кому-либо или чему-либо, всю свою жизнь проводя в лимбе, оставаясь в промежуточной позиции, проживая, так сказать предварительную жизнь [29]. До тех пор пока внутренняя, первоначальная часть я – носитель души – не найдет себе места внутри личности, у пациентов вновь и вновь возникает ощущение, что они никогда и никуда не «вписываются», никогда ничему не «сопричастны», никогда не ощущают себя в мире как «дома».

История, рассказанная Данте, говорит нам, что трансформация такой инкапсуляции происходит в момент, когда установлен контакт между темницей лимба, подконтрольной Диту, и верхним миром эго-сознания. Это установление связи и наступающее с этим восстановление надежды происходит (в мифологических понятиях), когда фигура заступника спускается и освобождает пленников адского подземелья. Эта фигура в истории Данте – Иисус Христос, посредник (отчасти человек, отчасти божество), который благодаря этому своему качеству может перемещаться между мирами – из сознательного мира в бессознательный, с небес в ад и обратно. В этом смысле он, как аватар глубинной психологии, оказывается в хорошей компании вместе с ее покровителем, Гермесом/Меркурием, осуществляющим ту же «службу» в греческой мифологии (см.: Kalsched, 1995).

Как спаситель безвинных душ Христос сам также является, по мифологическим понятиям, «невинным», добровольно идущим на смерть на кресте. Тем самым он полностью «высвободил» себя от своей божественности и выстрадал всю полноту реальной человеческой смертности – его и нашу «болезнь к смерти», как это назвал Кьеркегор. Этот добровольный выбор – подвергнуть свою невинность жестокому страданию (мифологически) – открывает возможность новой жизни (его воскресение), а также освобождения душ, томящихся в темнице Дита. Это, в свою очередь, приводит, как гласит история, к возможности жить как «неразделенный человек», к которому вернулась потерянная душа изначального (Адамова) я.

По Вергилию, такого проникновения сверху раньше никогда не случалось, и оно представляет собой открытие вертикального измерения в одномерном горизонтальном мире, возникшем в ходе диссоциации и созданном князем тьмы. Мы также можем понимать это «заступничество» как восстановление того, что Юнг называл символической или «трансцендентной функцией» психики, или как то, что Эдвард Эдингер описывал как восстановление оси «Эго – Самость». Такого рода духовное спасение «свыше» происходит редко, но следующая история показывает, что такое случается даже в нынешнее секулярное время.

Date: 2016-05-25; view: 648; Нарушение авторских прав