Взрывоопасные времена 13 page

Глава 28

Нет пути назад

I

Через несколько дней после провала в Конго Че был надежно укрыт в небольшой квартире в здании кубинского посольства на окраине Дар-эс-Салама. Посол Рибальта очистил здание от всех сотрудников, за исключением шифровальщика-телеграфиста, секретаря и повара, который, кстати, так и не узнал, что на втором этаже кто-то живет.

Остальных же кубинцев после поражения переправили в Дар-эс-Салам на грузовике, а оттуда, по просьбе Кубы, советские товарищи устроили им перелет в Москву и затем в Гавану. Фернандес Мелл остался в Кигоме, чтобы организовать поиск двух пропавших кубинцев, а также забрать оставшихся конголезских повстанцев. Найдет он их лишь через четыре месяца.

Че с товарищами благополучно переправились через Танганьику, хотя едва не столкнулись с конголезским военным катером. Че приказал выставить на носах лодок 75-миллиметровые винтовки, чтобы дать понять, что они хорошо вооружены и готовы к бою. Это был блеф и весьма отчаянный шаг: если бы винтовки выстрелили, то лишь в результате отдачи погибли бы многие на борту. То ли обман сработал, то ли у военных был приказ позволить им скрыться, но катер не стал приближаться.

Они подплыли к побережью города Кигомы, где Че ожидала небольшая моторка с кубинцем за штурвалом. Че сел в нее вместе с Папи, Помбо и Тумой (Тумаини) и попрощался с остальными, сказав, что надеется свидеться снова, быть может, в другой стране, а также верит, что некоторые из них продолжат сражаться в иных землях.

Высадившись на берег, Че повернулся к трем своим молодым товарищам и, как рассказывает Помбо, обратился к ним с такими словами: «Ну, все продолжается. Вы готовы идти дальше?» Они поняли: Че не собирается возвращаться на Кубу. «Куда?» — спросил Помбо. «Да куда угодно». У Гевары тогда еще не было четкого представления, куда они отправятся.

Гарри «Помбо» Вильегасу исполнилось двадцать два года, Карлосу «Туме» Коэльо — двадцать три, и оба они были соратниками Че с 1957 г., когда еще подростками примкнули к нему в Сьерра-Маэстре. Хосе Мария «Папи» Мартинесу было двадцать девять, с 1962 г. он был задействован Пиньейро в партизанских программах Че: сначала в Гватемале, потом в операции Мазетти, — также он участвовал в подпольных боевых учениях, организованных Таней. Че надеялся, что эти трое будут готовы «без страха и сомнений» пойти за ним. И они его не разочаровали.[41]

Че не просто пересек озеро и не просто покинул страну, в которой надеялся совершить революцию. Он планировал сражаться пять лет, но прошло лишь полгода — и все было кончено. Месяцем раньше Фидель обнародовал его прощальное письмо. И теперь гордость не позволяла Че вернуться на Кубу. Перед лицом всего мира он заявил о своем желании принести пользу «на полях новых сражений». Немаловажен был и тот факт, что в Бендере был захвачен дневник кубинского партизана, из которого следовало, что Куба задействована в событиях в Конго. Возможно, в ЦРУ еще не знали, где именно находится Че, но смело можно было предполагать, что Конго рассматривается американцами как один из весьма возможных вариантов.

В конце ноября 1965 г. Че был самым известным в мире революционером-марксистом, человеком, готовым служить «пролетарскому интернационализму» в любой точке света. Но сейчас Че некуда было идти, он воистину стал человеком без страны.

II

25 ноября, через три дня после того как Че с товарищами выбрались из Конго, глава конголезских вооруженных сил Жозеф Мобуту совершил переворот и сверг президента Касавубу. Так началось его диктаторское правление, поддерживаемое Западом, продлившееся три десятилетия и выжавшее из страны все соки. «Революция» в Конго действительно закончилась.

Проведя несколько дней в Дар-эс-Саламе, Тума и Помбо вылетели в Париж, а оттуда в Москву и затем в Прагу. Там их поселили на конспиративной квартире, предоставленной чехословацкой разведывательной службой, и они стали ждать Че. А тот, запертый в четырех стенах в столице Танзании и навещаемый лишь Пабло Рибальтой и кубинцем-телеграфистом, принялся за работу — он писал воспоминания о событиях в Конго.

Че намеревался опубликовать свой труд — «когда придет время» — как вклад в летопись мировой социалистической революции. Он назвал книгу «Эпизоды революционной войны (Конго)», то есть так же, как и книгу о кубинской революции, — тем самым показывая, что Конго для него лишь очередная ступень в исторической борьбе, конечной целью которой является «освобождение» всех угнетенных мира.

Однако между этими двумя книгами имелось существенное различие. Первая, хотя в ней было достаточно прямых указаний на ошибки и ненужные жертвы, тем не менее являла собой хвалебную песнь героизму кубинских партизан, Фиделю и его безупречному руководству революцией, приведшему их к победе, а также содержала наставления тем, кто пойдет по их стопам. Вторые же мемуары были прямой противоположностью: Че обозначил это с самого начала, назвав свой рассказ «историей провала».

Че посвятил книгу «Баасе и его соратникам, в поисках смысла их жертвы». В ней он каялся в своих грехах в духе классической марксистской самокритики. В конце книги, рассказав обо всем произошедшем и подробно перечислив и разобрав все промахи, допущенные, по его мнению, конголезским движением и кубинскими бойцами, Че перешел к своим собственным ошибкам. «Долгое время я был чрезмерно самодоволен, а иногда, видимо в силу своего характера, слишком резок и причинял другим боль».

Че писал, что единственными людьми, с кем у него возникло полное взаимопонимание, были крестьяне, но он порицал себя за то, что не приложил достаточно усилий, чтобы как следует выучить суахили. Понадеявшись больше на знание французского, он мог общаться с офицерами, но не с рядовыми бойцами.

«При общении с товарищами я, как мне кажется, сделал все, чтобы не дать никому повода меня упрекнуть… Иметь лишь одну пару разбитых сапог и одну смену грязной одежды, есть те же помои, что и остальные солдаты, жить в тех же условиях — все это было для меня в порядке вещей. Но возможно, моя привычка уединяться для чтения и нежелание решать мелкие, повседневные проблемы отдаляли меня от остальных, не говоря уж о том, что некоторые особенности моего характера делают близкое общение со мной непростым.

Со мной было трудно, но я не думаю, что чрезмерно. Вряд ли я был несправедлив. Я применял методы, обычно не используемые в регулярной армии, например оставлял бойцов без еды: это единственный известный мне эффективный способ наказания во время партизанской войны. Поначалу я пытался действовать иначе, лишь убеждением, но это не дало результата. Я стремился к тому, чтобы мои солдаты имели ту же точку зрения, что и я, но мне это не удалось. Они не были готовы смотреть в будущее с оптимизмом, потому что смотреть туда приходилось из мрачного настоящего.

И наконец, был еще один важный момент в моих отношениях с другими… — это прощальное письмо Фиделю. Из-за него мои товарищи считали меня, так же как это было много лет назад в Сьерра-Маэстре, лишь иностранцем, сотрудничающим с кубинцами… Открыто или нет, я отказался от многого, что является самым святым для человека: семья, нация, родина. Это письмо, вызвавшее столько восторженных отзывов на Кубе и за ее пределами, отдалило меня от моих бойцов…

В Конго я получил урок. Есть ошибки, которых я больше не совершу. Возможно, есть и такие, которые я повторю опять, и новые, о которых пока не догадываюсь. Теперь я сильнее чем когда-либо верю в партизанскую борьбу… Я не забуду ни этого поражения, ни его ценнейших уроков».

III

Покинув Конго, Че оказался в полной зависимости от кубинских секретных служб, которые должны были его защитить. Впервые за всю взрослую жизнь он не был хозяином своей судьбы.

Возглавляемая «Барба Рохой» Пиньейро сеть по поддержке партизан и разведке теперь работала на всей территории Африки, так же как в Латинской Америке и других частях света, часто под дипломатическим прикрытием. Одним из агентов Пиньейро был кубинский поверенный в делах в Каире, Хосе Антонио Арбесу, а другим — Улисес Эстрада, отвечавший за страны Азии и Африки. Во все время пребывания Че в Конго Улисес был главным «каналом связи» между Кубой и Танзанией, он постоянно ездил из одной страны в другую, заведовал переправкой оружия, бойцов и координировал разведку. После разгрома повстанцев задачей Улисеса стало отправить кубинских бойцов назад в Гавану и помочь определить последующие действия Че. Поначалу этот вопрос оставался открытым. Фидель предложил Че вернуться на Кубу, но тот отказался, заявив, что хочет отправиться «прямо в Южную Америку». Но куда? К решению вопроса привлекли главного заместителя Пиньейро, Хуана Карретеро (он же Ариэль). Ариэль обнаружил, что с Че нелегко иметь дело.

«С ним трудно было спорить, — вспоминает Ариэль. — Открыто возвращаться на Кубу он не хотел: из-за своего письма, потому что дал обязательство быть преданным делу революции. Этого варианта для него просто не существовало».

Потянулись недели: прошли Рождество и Новый год, а Че оставался в своем укрытии. В начале января 1966 г. Ариэль переправил в Танзанию его жену.

По прибытии в Дар-эс-Салам он сразу отвез Алейду в здание посольства, где обитал Че. Там супруги стали жить в квартирке из двух комнат. Одна представляла собой крошечный кабинет-фотолабораторию, в ней они спали. Другая небольшая комната служила гостиной, и там они проводили дни. В течение полутора месяцев ни Алейда, ни Че не покидали этих стен и занавески на окнах были всегда задернуты. Только один раз Алейда осмелилась выглянуть: она увидела неподалеку рощицу и не обнаружила никаких домов. Единственным их посетителем был Пабло Рибальта, приносивший супругам еду. В специальной комнате связи на том же этаже сидел шифровальщик и стенографист Че, кубинец по имени Коулмен Феррер. Больше никто их не видел и не знал, кто они такие.

По словам Алейды, заключение не очень беспокоило Че, так как у него было много работы. Ко времени приезда жены он уже закончил свои воспоминания о войне в Конго и теперь трудился над двумя новыми сочинениями: «Философскими записками» (они до сих пор так и не опубликованы) и «Экономическими записками», представляющими критический разбор советской книги «Политическая экономия» — классического труда сталинской эпохи. Че вообще много читал, в том числе и просто для удовольствия: поэзию и художественную прозу. Когда приехала Алейда, он составил для нее «учебный план» — список книг, которые жена обязательно должна была прочитать в качестве домашнего задания и которые они обсуждали каждый вечер.

Хотя над ними довлел нерешенный вопрос о том, что же Че будет делать дальше, для Эрнесто и Алейды это были счастливые дни. Она вспоминает их с особой нежностью. «Мы впервые были только вдвоем». Это уединение походило на медовый месяц, которого у них никогда не было.

В конце февраля Алейда вернулась на Кубу. Она сожалела, что, побывав в Африке, так ничего и не увидела, в первую очередь знаменитых парков «сафари». «Потом я узнала, что пропустила, — говорит она, — когда посмотрела фильм с Ивом Монтаном и Кендис Берген».

IV

К тому времени, как Алейда уехала, Ариэлю наконец удалось уговорить Че отказаться от намерения ехать прямо в Южную Америку. Он убедил его отправиться в Прагу. Там Че был бы в большей безопасности и мог подождать, пока на Кубе решат, куда ему уехать.[42]

До отъезда Че из Танзании его навестил Фернандес Мелл. Он наконец нашел пропавших соотечественников, спас брошенных конголезцев и теперь сворачивал деятельность кубинцев в Кигоме. Че показал другу отрывки из своих воспоминаний, в которых критично о нем отзывался, и сказал: «Видишь, как я тебя хаю?» Фернандес Мелл парировал, что, критикуя его, Гевара нападает сам на себя, так как он лишь исполнял приказы Че.

То, что произошло в Конго, отдалило их друг от друга. Они по-прежнему были друзьями, но думали теперь по-разному. «Оскарито» много размышлял о концепции «континентальной партизанской войны» и стал сомневаться в разумности такого подхода, по крайней мере для Африки. Также он считал, что, упрямо стремясь реализовать эту концепцию, Че сильно заблуждается.

Фернандес Мелл знал, что Че, возможно, отправится в Южную Америку, и в конце концов — как он всегда собирался — вернется на родину, в Аргентину. До событий в Конго между ними существовала негласная договоренность, что Мелл последует за ним туда, но теперь эта тема больше не поднималась. Мелл не расспрашивал Че о его планах и не изъявлял желания в них участвовать. Их обоюдное молчание ясно давало понять: пути двух друзей разошлись. Через несколько дней Фернандес Мелл вернулся в Гавану, взяв с собой рукопись «Эпизодов революционной войны», чтобы передать ее Фиделю. Больше они с Че уже никогда не встретятся.

V

Когда Че вместе с Папи приехал в Чехословакию, Помбо и Тума ждали их в конспиративном доме — большом, величественном особняке в пригороде Праги, скрытом от посторонних глаз за густыми зарослями можжевельника.

Вскоре после победы Фиделя в 1959 г. между кубинской и чехословацкой разведками было установлено соглашение, по которому чехи предоставили кубинцам ряд конспиративных зданий в Праге для использования по их усмотрению.

По воспоминаниям Помбо, после приезда Че они спокойно жили в особняке, «убивали время» и оттачивали партизанские умения, занимаясь стрельбой. Зима кончилась, наступила весна. На несколько недель к Че снова приехала Алейда, под очередным вымышленным именем. Регулярно наведывался Улисес Эстрада, он привозил из Гаваны сообщения от Фиделя и Пиньейро и забирал донесения Че.

И Ариэль, и Помбо утверждают, что поначалу Фидель всячески пытался убедить Че вернуться на Кубу, но тщетно. Те, кто был приближен к Че, знали, что дело тут не только в гордости. Гевара прекрасно понимал, что в отношениях с СССР он стал для Фиделя политическим препятствием, а ведь, в конце концов, финансировали Кубу именно Советы. Че был полезнее Фиделю за границей, где он мог проводить революционную политику Кубы при тайной поддержке Кастро.

Вскоре после отъезда Че с Кубы Фидель в своей речи, приуроченной к празднованию Первого мая 1965 г., подверг резкой критике концепцию «мирного сосуществования». Эту воинственную позицию он занимает и по сей день. В январе 1966 г. состоялась первая Конференция трех континентов. Хотя официально она проводилась Организацией солидарности народов Азии и Африки, однако инициатива ее проведения принадлежала Кубе. На конференцию приехали сотни делегатов из более чем восьмидесяти латиноамериканских, азиатских и африканских государств, представителей разнородных «движений национального освобождения», участвовали в ней также СССР и Китай. И здесь Фидель снова заставил столкнуться две социалистические сверхдержавы. Он нанес удар Москве, протащив резолюцию о выражении поддержки партизанским силам, сражающимся в Венесуэле, Гватемале, Колумбии и Перу, и одновременно ущипнул китайцев, упомянув о «недопонимании», имеющем место между Гаваной и Пекином относительно решения Китая сократить поставки риса на Кубу, в которых та крайне нуждалась.

Фидель также преследовал и другие цели: постараться распространить слухи о якобы произошедшем между ним и Че расколе и создать своему аргентинскому товарищу возможность выйти на новое поле боя. Фидель объявил 1966 год «Годом солидарности» и поклялся в верности общему делу партизанской борьбы против империализма во всем мире. Это, как вы понимаете, было на руку Че. И действительно, уступив наконец настойчивому желанию Гевары продолжать «вооруженную борьбу», Фидель дал Пиньейро указание подыскать для Че новое место назначения.

А выбор сделать было нелегко. Несмотря на высокую активность революционных движений в Латинской Америке, в начале 1966 г. в целом картина была крайне неясной и изменчивой. В Боливии, Перу и Колумбии появились прокитайские коммунистические объединения, а новые партизанские группировки постоянно возникали то тут, то там. Одновременно с подъемом партизанских движений увеличилась и активность американских военных и ЦРУ.

В пользующейся поддержкой Кубы повстанческой коалиции в Гватемале возникли внутренние разногласия: от нее хотела отколоться троцкистская группировка. Несмотря на разлад, партизаны осуществили ряд серьезнейших нападений, в том числе были убиты глава военной миссии США и заместитель министра обороны Гватемалы.

В июне 1965 г., после двух лет подготовки, перуанские партизаны из ДРЛ во главе с Луисом де ла Пуэнте Уседой и Гильермо Лобатоном наконец развязали военные действия. В сентябре, оправившись от разгрома 1963 г., борьбу начала и возглавляемая Эктором Бехаром «Армия национального освобождения». Правительство Перу временно приостановило конституционные гарантии, и перуанские войска при поддержке США начали жестокую войну против повстанцев. К октябрю 1965 г. Луис де ла Пуэнте Уседа был убит, а тремя месяцами позже погиб и Лобатон. ДРЛ осталась без руководства, и ее бойцы разбежались кто куда. К декабрю то же самое произошло и с «Армией национального освобождения». Вскоре и сам Бехар был пойман и заключен под стражу.

В Колумбии наблюдалась схожая картина. В мае 1965 г. там было введено осадное положение. Это стало следствием выступлений новой группировки партизан АНО, поддерживаемых Кубой. В декабре в АНО вступил католический священник Камило Торрес, в открытую придерживавшийся революционных позиций, благодаря чему организация приобрела большую популярность. В феврале 1966 г. Торрес был убит, но партизаны продолжали свое дело; несмотря на расколы и постоянные изменения, они будут сражаться еще долгие годы.

В венесуэльской партизанской организации «Вооруженные силы национального освобождения» тоже назревали проблемы. Коммунистическая партия, поддержавшая «вооруженную борьбу» в 1962 г., теперь пошла на попятную, так как многие ее лидеры были арестованы. В апреле 1965 г. партийный пленум проголосовал за изменение курса в сторону «легальных методов борьбы», что открыто осудил Фидель. В марте 1966 г. правительство Венесуэлы «вознаградило» компартию за ее новую политику, освободив ее руководителей из тюрем. Партизаны же, отмежевавшись от коммунистов, при поддержке кубинцев продолжали свою борьбу.

Боливия находилась в глубоком кризисе. Президент Виктор Пас Эстенсоро был свергнут в ноябре 1964 г. военной хунтой, и глава боливийских профсоюзов Хуан Лечин, пользовавшийся в народе огромной популярностью, затеял шумную кампанию против военного режима. В мае 1965 г. Лечин был депортирован, в результате чего началась всеобщая забастовка, и правящие генералы ввели в стране чрезвычайное положение. Однако боливийская компартия во главе с Марио Монхе, пользовавшаяся поддержкой Москвы, не решалась начать вооруженную борьбу. В ней имелась прокитайская фракция, появившаяся в апреле 1965 г., во главе которой стоял студенческий лидер Оскар Самора. Он уже просил поддержки Че, чтобы начать партизанскую войну, и получил согласие, но, пока Че был в Конго, произошло охлаждение отношений между Кубой и Китаем, и теперь ни агентство Пиньейро, ни Самора фактически не предпринимали шагов для осуществления этой задачи.

В марте 1966 г. Че по-прежнему находился в Праге, а возможных вариантов становилось все меньше и меньше. В том же месяце гватемальские спецслужбы провели операцию против лидеров компартии Гватемалы: двадцать шесть ее предводителей были захвачены и убиты. В результате в партизанском движении наблюдался разброд.

По свидетельству Помбо, первым вариантом, предложенным Че, стала Перу, но, чтобы поехать туда, ему потребовалась бы помощь соседней страны — Боливии. В апреле Че отправил Папи в Боливию для выяснения обстановки, планируя последовать за ним, если тот даст «зеленый свет». «Первым делом, — рассказывал Помбо, — нужно было установить контакт с перуанцами, посмотреть, в каком состоянии находится их движение, и получить поддержку боливийской компартии. Боливийские коммунисты помогали нам с операцией Мазетти и в других делах. Там были люди, проявившие преданность идеям революции, сотрудничавшие с нами раньше и к тому же прошедшие подготовку на Кубе».

«Преданными» боливийцами, о которых говорит Помбо, были несколько молодых членов коммунистической партии, приверженцев кубинской стратегии вооруженной борьбы, в том числе и братья Передо: Роберто («Коко») и Гидо («Инти»). Происходившие из большого и влиятельного семейного клана, они были опытными бойцами-коммунистами. Их младший брат по имени Освальдо, или «Чато», учился в Москве. Среди «преданных» боливийцев также были братья Васкес Вьянья, Умберто и Хорхе, сыновья известного боливийского историка, получившие образование в Европе. Родольфо Сальданья, бывший шахтер и активный член профсоюзного движения, укрывал Сиро Бустоса и его товарищей у себя в доме в Ла-Пасе после их приезда из Алжира. Лойола Гусман, молодая женщина, в чьих жилах текла кровь индейцев-кечуа, являлась дочерью учителя-коммуниста, работавшего в шахтерских районах Боливии; она окончила элитную школу политических кадров компартии в Москве. Лойола помогала организовать снабжение партизан в Аргентине и Перу. Эти люди составили ядро активистов, на которых могли рассчитывать кубинцы, чтобы помочь перуанцам и развязать войну в Боливии.

Относительно того, как именно было определено место назначения Че, существуют разные мнения. Помбо утверждает, что «перуанский» план поменялся вскоре после того, как он и Тума прибыли в Боливию, и тогда Боливия стала рассматриваться как альтернатива. У Ариэля другие сведения: именно Боливией они с Пиньейро и Фиделем смогли соблазнить Че и уговорить его покинуть свое убежище в Танзании.

«Мы рассказали Че о возможностях, которые открываются в Боливии, и смогли зажечь его этой идеей. В Боливии уже имелись некоторые договоренности и были подготовлены соответствующие условия. До этого рассматривались Венесуэла и Гватемала, но у Боливии было больше преимуществ. Во-первых, близость к Аргентине, что было очень важно для Че. Во-вторых, договоренности, предыдущий опыт, люди, боевые традиции партии. И наконец, географическое положение, предоставлявшее хорошие возможности для того, чтобы обученные на боливийском фронте партизаны продолжили войну в соседних странах: Аргентине, Перу, Бразилии и Чили. Че загорелся этой идеей и согласился поехать в Прагу».

Самая главная загадка жизни Эрнесто Че Гевары, ответа на которую мы, видимо, никогда не узнаем, звучит так: кто именно принял решение, что он отправится в Боливию, когда и почему был выбран этот вариант? Фидель утверждает, что выбор сделал сам Че и что он хотел ему помешать, просил повременить, пока условия не станут более благоприятными. Мануэль Пиньейро говорит о том же. Свидетельства Фиделя и Пиньейро не совсем стыкуются с утверждениями Ариэля и Помбо, но и версии двух последних тоже не совпадают. Как объяснить противоречия свидетельств Ариэля и Помбо, не говоря уже об их несоответствии версии Пиньейро и Фиделя Кастро? Разгадка, быть может, кроется в ранее не публиковавшемся предисловии к дневнику Помбо, начатом им в Праге и затем дописанном на основе черновых заметок.

«Через семь месяцев после окончания партизанских действий на африканской территории и в разгар приготовлений к нашему новому походу, который предполагалось осуществить на территории Перу… Рамон[43]собрал Пачо, Туму и меня и зачитал нам недавно полученное письмо, в котором Фидель сообщал ему истинное положение вещей и настоятельно просил еще раз как следует, трезво пересмотреть свое решение. Подводя итог своим размышлениям, Фидель предлагал Че ненадолго вернуться на Кубу. В то же время он указывал на перспективы борьбы в Боливии, на соглашения, достигнутые с Эстанислао (Марио Монхе), о начале вооруженной борьбы.

Че сказал нам, что, признавая правильность этих предложений, решил отправить Франсиско в Ла-Пас, чтобы исследовать возможности для начала борьбы… Мы с нетерпением ждали возвращения Франсиско. Он приехал назад в первых числах июня. Из его отчета следовало, что все нормально. Папи заявил, что условия благоприятные, в том числе и для нашего прибытия туда».[44]

Итак, похоже, сам Фидель убедил Че начать борьбу в Боливии, и произошло это весной 1966 г. А воплощаться в действительность план стал после того, как Франсиско вернулся из Ла-Паса и вместе с Папи заявил, что условия благоприятные.

Че отправил Помбо и Туму в Ла-Пас, а сам вместе с Панчо поехал на Кубу, куда и прибыл примерно 21 июля. Че отсутствовал более года, но возвращался он не «домой». Его разместили на конспиративной квартире на восточной окраине Гаваны, и о его присутствии было известно совсем немногим.

VI

Одним из пунктов, в котором сходятся все, кто имел отношение к секретному планированию боливийской миссии Че, является так называемое «соглашение», достигнутое между Кубой и лидером боливийских коммунистов Марио Монхе. Почти три десятилетия спустя, находясь в добровольной эмиграции в Москве, Монхе подробно и откровенно рассказывает о своих запутанных взаимоотношениях с Пиньейро, Фиделем и Че, признавая, что он нередко вел двойную игру.

Отношения Монхе с кубинским революционным режимом начались вскоре после победы кубинской революции. Его партия оказывала помощь партизанским группировкам Бехара и Мазетти. По словам Монхе, он делал это в надежде, что Куба не станет пытаться развязать партизанскую войну в его стране. Однако даже после того, что случилось с Бехаром и Мазетти, у Монхе оставались сомнения по поводу намерений Кубы.

Когда в 1965 г. Че исчез с Кубы и поползли разные слухи о том, где он теперь находится, Монхе насторожился. Он никогда не верил в россказни о разрыве между Фиделем и Че и знал, что оба они стремятся к распространению революции по всему миру. Поэтому он подозревал, что Че может находиться где-то в Африке.

В сентябре 1965 г. партия Монхе получила от кубинского правительства приглашение отправить трех своих членов на конференцию трех континентов, которая должна была состояться в Гаване в январе 1966 г. Однако вскоре Монхе узнал, что глава конкурирующей маоистской коммунистической партии Боливии, Оскар Самора, тоже приглашен на конференцию и ему разрешено привезти более многочисленную делегацию. Монхе и его товарищам по политбюро стало ясно, что по каким-то причинам кубинцы благоволят прокитайской партии. В ноябре товарищи Монхе убедили его приехать в Гавану загодя и попытаться выяснить, в чем дело.

Монхе одолевали подозрения, что все это было не просто оскорбительным выпадом против компартии, но также свидетельством того, что кубинцы планируют устроить волнения в Боливии. Было известно, что Самора предлагал предоставить кубинцам свои силы для этих целей, и, что очень важно, он был в дружеских отношениях с Че. В этот момент, по словам Монхе, он стал задаваться вопросом: где находится Че и какова его роль в происходящем?

С тех пор, вспоминает Монхе, он стал пристально изучать все новые сообщения в поисках указания на местонахождение Че. Он сказал товарищам, что, поехав в Гавану, постарается вести себя по возможности неконфликтно и намерен снискать расположение кубинцев, дабы выяснить, что у них на уме. Монхе прикидывал, не сказать ли кубинцам, что его партия не против «подготовиться» с их помощью к вооруженной борьбе. Он даже был готов предложить себя и других членов партии в качестве кандидатов на прохождение военного обучения под их руководством.

Чувствуя себя «слегка настороженно», Монхе в декабре 1965 г. отправился в Прагу, где перед вылетом в Гавану собрались многие представители иностранных делегаций, участвующих в Конференции трех континентов.

Сидя в самолете, летящем в Гавану, Монхе узнал в одном из пассажиров Режи Дебре, молодого французского теоретика-марксиста, который, как он знал, был тесно связан с кубинскими силами безопасности и приезжал в Боливию годом ранее. Также было известно — в основном из ряда написанных Дебре статей, — что он является активным сторонником применения кубинской революционной модели в Латинской Америке.

Прибыв в Гавану, Монхе сообщил кубинской службе безопасности, что приехал не только на конференцию, но и чтобы обсудить «еще один вопрос». Его тут же перевезли из гостиницы в особняк, принадлежащий разведслужбе.

Монхе сразу связался с молодыми боливийскими «студентами», жившими в Гаване, — все они были членами боливийского комсомола — и узнал, что многие из них проходят военное обучение, хотя не получали на это разрешения партии. Однако он не стал предъявлять им претензии, а, напротив, «встал на их сторону». На встрече с представителями Министерства внутренних дел Кубы — людьми Пиньейро — Монхе сказал, что он и его товарищи хотели бы пройти военное обучение. «Кубинцы очень обрадовались», — вспоминает Монхе.

Их радость была так велика, что позволила Монхе обойти Самору. Он потребовал, чтобы кубинцы сделали выбор, кому предоставить официальный статус на конференции: его делегации или делегации Саморы. В итоге официально была признана его делегация, а группа Саморы, по словам Монхе, была отправлена «на экскурсию» по кубинской провинции.

На конференции Монхе быстро понял, что главное — это не произносимые на ней речи, а то, что происходит в кулуарах. «Кубинцы пытались наладить контакт с различными группами, — вспоминал он, — но всегда с одним намерением: создать новые очаги партизанского движения в Латинской Америке. Особое внимание они уделяли наиболее радикальным группам, самым отчаянным, тем, кто находился в некоторой конфронтации с ортодоксальными коммунистами».