Мальчик со множеством прозвищ 15 page

Будь эта история не так серьезна, о ней можно было бы вспоминать с юмором. Каждым произнесенным словом ничего не подозревающий Осорио все глубже рыл себе могилу. «Полковник» Фидель поинтересовался, что он знает об Эутимио Герре, их проводнике, и Осорио ответил: известно, что тот спрятал Фиделя Кастро. Он даже сказал, что ищет Герру и, если найдет, убьет. На это Кастро заявил подвыпившему майоралю, что, если Фиделя найдут, его тоже надо убить. Осорио с энтузиазмом согласился и добавил, что Кресенсио Перес также должен умереть. Разошедшись, Осорио стал похваляться, скольких заговорщиков убил он и со сколькими разделался, а в доказательство своей удали предъявил вещественное доказательство: «"Смотрите, — сказал он, указывая на свои сапоги, сделанные в Мексике (на нас были такие же). — Я снял их с одного из тех сукиных детей, которых мы убили". Так, сам того не зная, Чичо Осорио подписал себе смертный приговор».

Затем, то ли спьяну, то ли по наивности веря, что Фидель действительно офицер «гуардии» и желая завоевать его расположение, Осорио предложил проводить гостей к казармам, чтобы показать слабые места в их укреплениях, и даже позволил себя связать, чтобы сыграть роль пленника в спектакле «инспектора». Пока они шли к казармам, Осорио рассказал, где стоит караул и где спит стража. Одного из повстанцев отправили вперед для проверки слов Осорио, и он, вернувшись, подтвердил, что все точно. Теперь повстанцы были готовы к атаке и оставили Осорио под охраной двух человек. «Им был дан приказ убить его сразу, как начнется стрельба, — сухо записал Че, — и они точно его выполнили».

Было 2.40 ночи. Повстанцы разделились на три группы. Их целью были три казармы с оцинкованными крышами и деревенский дом рядом с ними, принадлежавший второму майоралю в их списке. Когда до казарм оставалось около сорока метров, Фидель сделал два выстрела из пулемета, а потом все открыли огонь. Они кричали солдатам «сдавайтесь», но те ответили огнем. Че и его товарищ по «Гранме», Луис Креспо, бросили гранаты, но те не взорвались. Рауль бросил горящую динамитную шашку, но снова ничего не вышло. Фидель приказал им поджечь дом майораля. Первые попытки были неудачны, так как их отгоняли выстрелами, но третья, в исполнении Че и Креспо, оказалась успешной, если не считать того, что подожгли повстанцы не дом управляющего, а кладовую рядом с ним, полную кокосов.

Этого хватило. Солдаты в казармах, очевидно испугавшись, что их сожгут заживо, стали убегать. Один бежал прямо на Креспо, и тот выстрелил ему в грудь; Че стрелял по другому солдату и, хотя было темно, ему показалось, он попал. Еще несколько минут пули жужжали с обеих сторон, а потом пальба утихла. Солдаты в казармах сдались, а осмотр дома управляющего показал, что там полно раненых. Бой закончился, и Че подвел итог в своем дневнике: «Результатом боя стали 8 «спрингфилдов», один пулемет и около тысячи патронов. Мы потратили примерно 500 [патронов]. Также есть патронташи, шлемы, консервы, ножи, одежда и даже ром».

Два солдата были убиты на месте, а пять ранены — трое, как выяснилось, смертельно. Еще трое были взяты в плен. Среди нападавших никто не пострадал. Перед уходом они подожгли здания. Че лично запалил дом «проклятого» управляющего, который, вместе с командиром поста, сержантом, сумел скрыться.

Вернувшись в горы, повстанцы освободили пленников и своих заложников из числа гражданского населения. Не обращая внимания на возражения Че, Фидель отдал все их медикаменты освобожденным солдатам, чтобы помочь раненым. «Ложкой дегтя» стало то, что их первый заложник, мальчик-подросток, убежал во время боя вместе с разведчиком. Что самое худшее, беглецы прихватили с собой оружие: дробовик и отобранный у Осорио револьвер.

Повстанцы пошли дальше, ища место, откуда можно было бы напасть на солдат, которые, как они знали, будут их преследовать. Все были взвинчены и устали, и тут, во время небольшой остановки, Фидель приказал проверить боеприпасы. У каждого должно было быть по сорок патронов. Когда у Серхио Акуньи, одного из новоприбывших гуахиро, оказалось сто патронов, Фидель попросил его отдать излишек, но тот отказался. Фидель приказал арестовать его, но Акунья взвел курок винтовки. Инцидент был исчерпан, когда Рауль и Кресенсио убедили Акунью отдать оружие и боеприпасы, обещая, что о нарушении дисциплины забудут, если он «официально попросит» остаться в их рядах. Че не понравилось это решение, но он отметил в дневнике, что «Фидель согласился, создав очень плохой прецедент, который еще аукнется позже, потому как все видели, что Акунье сошло с рук неповиновение».

Небольшой мятеж окончился, повстанцы двинулись дальше и добрались до крестьянского дома, стоявшего на поляне, окруженной с трех сторон покрытыми лесом холмами. В этом месте были и вода, и путь для отступления, поэтому оно идеально подходило для подготовки засады. Когда они пришли, владелец дома, так же как и другие крестьяне готовившийся бежать из зоны боевых действий, оставил дом повстанцам. В следующие дни они готовили в лесу засаду, в месте, откуда хорошо были видны дом и дорога, ведущая к поляне.

Однако бойцы нервничали, и как-то утром, когда Че с Фиделем проверяли позиции, один из них чуть не застрелил Гевару. Он увидел его издалека и сделал выстрел. Отчасти это была вина самого Че: тот надел фуражку капрала кубинской армии, взятую им в качестве трофея. Но еще более настораживающим было поведение других бойцов, которые, вместо того чтобы при звуке выстрела занять оборонительные позиции, немедленно побежали в кусты. В опубликованном позже рассказе Че об этих событиях он говорит, что в него стреляли, но не упоминает о том, что бойцы бежали. Вместо этого Гевара живописует, как чувствуют себя люди на войне. «Этот случай показывает, в каком напряженном состоянии мы находились, как ждали облегчения, которое принесет сражение. В таких ситуациях даже люди со стальными нервами чувствуют дрожь в коленях и каждый страстно желает наступления долгожданного мига битвы».

Еще несколько дней все было спокойно. Фидель заказал провизию у крестьян, что еще остались в той местности, и заплатил фермеру, который пришел к ним в поисках потерявшейся свиньи: как оказалось, Фидель застрелил ее, чтобы пустить на мясо, в самый первый день. До них стали доходить слухи, что за нападение на Ла-Плату военные предпринимают карательные меры против местных крестьян. Их новый проводник Эутимио Герра отправился домой, взяв для Фиделя несколько писем и получив приказ узнать о передвижениях армии. Повстанцы с волнением слушали радио, но никаких новостей о действиях военных не передавали.

22 января перед рассветом далекие выстрелы известили их о приближении армии. Повстанцы приготовились к бою, но солдат все не было. Затем, в полдень, на поляне появилась одинокая фигура. Первым заметил ее Калисто Гарсиа, находившийся рядом с Че. Они посмотрели через оптические прицелы и увидели, что это солдат. Пока повстанцы его рассматривали, показались еще восемь фигур, все они собрались вокруг хижин на поляне. А потом началась стрельба. Как зафиксировал Че в дневнике, «Фидель открыл огонь и солдат сразу упал с криком "ой, мама"; следом за ним упали еще двое. Внезапно я понял, что во втором доме, всего в двадцати метрах от меня, прячется солдат; я видел только его стопы, поэтому выстрелил в том направлении. После второго выстрела он упал. Луис принес мне гранату от Фиделя, которому сказали, что в доме есть еще солдаты. Луис прикрывал меня, а я вошел в дом, но, к счастью, там никого больше не было».

Че забрал винтовку и патронташ солдата, в которого стрелял, а потом осмотрел тело. «Пуля прошла у него под сердцем и вышла с правой стороны, он был мертв». Это был первый человек, которого убил Че.

VI

В то самое время, когда Че показывал себя в сражениях, Ильда с ребенком гостила в семье мужа в Аргентине. В Новый год Эрнесто-старший позвонил ей, сообщил новости о письмах от «Тэтэ» и прислал билет до Буэнос-Айреса. Так Ильда получила первое настоящее подтверждение того, что в Алегриа-де-Пио Эрнесто выжил, и она была на вершине счастья. 6 января, проведя три недели со своей семьей в Лиме, она с младенцем полетела в Буэнос-Айрес, чтобы впервые встретиться с родней своего мужа.

Семейство Гевара пришло в восторг от малышки и тепло приняло Ильду, но затем ее стали засыпать вопросами. Почему их Эрнесто пошел на риск ради чужой страны? Кто, собственно, такой Фидель Кастро? Ильде вскоре стало ясно, что Эрнесто, или Эрнестито, как по-прежнему звали его тетушки, был любимцем семьи. Ильда как могла постаралась объяснить, каким образом Эрнесто пришел к политике, но лишь повторяла то, что он писал родным в письмах и что им явно было трудно принять.

Более всех нуждалась в утешении Селия. «Я рассказала донье Селии, своей свекрови, о том, какую глубокую нежность питает к ней Эрнесто. Я отнюдь не преувеличивала из желания ее поддержать: я знала, как много она для него значит. Селия страдала каждую минуту…»

Ильда с ребенком провели у Гевар месяц. Был самый разгар знойного лета, поэтому они все вместе поехали в родовую эстансию в Иринео-Портела. Затем от родственников Гевара в Соединенных Штатах пришло письмо, из которого они впервые узнали, что Че в Алегриа-де-Пио был ранен. Переполненный эмоциями, Эрнесто-старший «провозгласил, что, если Эрнесто захватят на Кубе, он отправится туда на корабле и спасет его!» Как это было для него типично!

Вернувшись в Лиму, Ильда обнаружила, что ее ждет письмо от Эрнесто. Оно датировалось 28 января 1957 года. «Дорогая старушка! Отсюда, из кубинских джунглей, живой и жаждущий крови, пишу я тебе эти взволнованные, вдохновленные Марти строки. Как настоящий солдат (по крайней мере, я грязен и оборван), я пишу на оловянной тарелке, рядом лежит ружье, и — нечто новое — во рту у меня сигара».

В том же хвастливом и дружеском тоне он вкратце описывает все, что произошло после «знаменитой теперь» высадки с «Гранмы», делая акцент на опасностях, с которыми они встретились, и трудностях, которые пережили: «Несчастья наши продолжались… Нас застали врасплох… Меня ранили в шею, и я по-прежнему жив только благодаря тому, что жизней у меня как у кошки… Несколько дней я шел по горам в уверенности, что серьезно ранен… Мы заново создали отряд, перевооружились и напали на армейские казармы, убив пятерых солдат… За нами послали войска. Мы отбились, на этот раз это стоило им трех убитых и двух раненых…

Добавь ко всему этому тот факт, что у нас нет потерь, а горы наши, и ты поймешь, как деморализован враг. Мы выскользнули у них из рук, как мыло, в тот самый миг, когда враги думали, что поймали нас. Конечно, борьба еще не выиграна, предстоят еще сражения. Но пока что все идет как надо, и дальше будет только лучше».

Подписав письмо «Чанчо», он послал жене «gran abrazo»,[13]просил поцеловать от него дочку и сказал, что в суете отъезда забыл захватить их снимки, которые сделал в Мехико. Не может ли Ильда их прислать? Эрнесто дал адрес в Мексике, откуда письма потом будут доставлены ему.

Вряд ли Ильде было радостно читать это письмо, которое она приводит в своих мемуарах без пояснений. Она, любящая жена и мать, просто не находила себе места от волнения за Эрнесто, а он явно давал понять, что переживает потрясающее приключение, наслаждается жизнью немытого, курящего сигары и «кровожадного» партизана. Но мужа, похоже, ее переживания нисколько не заботили.

VII

В следующие три недели повстанцы бродили по Сьерра-Маэстре, набирая новых добровольцев и то и дело сталкиваясь со случаями предательства и дезертирства.

30 января место, которое они выбрали для лагеря, на склонах горы Каракас, было подвергнуто воздушной бомбардировке; повстанцы в панике бежали оттуда через лес, однако никто из них не пострадал. Тем временем преследовавшие их военные, возглавляемые известным своей жестокостью майором Хоакином Касильясом — по слухам, у него имелась коллекция ушей отрезанных у жертв, — отправили за ними шпионов, одетых в гражданское. Солдаты Касильяса оставляли за собой сожженные дома и убитых крестьян, обвиненных в пособничестве повстанцам.

Че все больше превращался в отчаянного и дерзкого бойца-герилью. Явно желая показать себя и реабилитироваться за ошибку с потерей винтовки в Алегриа-де-Пио, он постоянно вызывался выполнять самые опасные задания. Во время воздушной бомбардировки горы Каракас, когда все — включая Фиделя — бежали, Эрнесто задержался, чтобы помочь отставшим и забрать брошенные вещи, в том числе оружие и фуражку Фиделя.

В нем обнаруживались и другие черты: Гевара стал все чаще демонстрировать подозрительность и суровость по отношению к новобранцам, особенно к тем, кто пришел из города. Он подвергал сомнению их отвагу, силу духа и преданность борьбе. Не менее подозрителен был Че и к крестьянам, которые им встречались, в дневнике он часто называл их «мошенниками, говорунами» и «нервными типами». Также в нем все больше проявлялась глубокая ненависть к трусам — особенность, которой он вскоре станет знаменит. Особенно Геваре не нравился один из членов их отряда, «Гальего» Хосе Моран, ветеран «Гранмы», которого он подозревал в трусости и считал потенциальным дезертиром.

Теперь Че очень хорошо знал, какую опасность представляют шпионы и чивато, и искал возможности покарать предателя или вражеского лазутчика в назидание другим. Когда повстанцы задержали трех военных-шпионов и они признались, кем являются на самом деле, Че был среди тех, кто выступал за их казнь. Однако Фидель решил проявить милость и отправил задержанных обратно в казармы с предупреждением и личным письмом к командиру. Че хотел, чтобы партизаны стали единой и прочной боевой силой и был обеспокоен терпимостью Фиделя к симулянтам и нарушителям дисциплины. Поэтому он был очень доволен, когда в конце января Фидель ввел-таки закон о наказаниях. С этого времени, объявил он бойцам, смерть полагается за три вида преступлений: «дезертирство, неподчинение и пораженчество». Когда один из дезертиров, Серхио Акунья, погиб страшной смертью от рук поймавших его военных — его пытали, нанесли четыре огнестрельных ранения и потом повесили, — Че охарактеризовал это происшествие как «печальное, но поучительное».

К концу января стало заметно, что небольшой отряд Кастро имеет некоторый вес на Кубе. От Фаустино Переса, человека Фиделя в Гаване, пришло сообщение, что он собрал для повстанцев тридцать тысяч долларов, что городские ячейки «Движения 26 июля» проводят диверсии в городах и что среди солдат растет обеспокоенность нападениями повстанцев. Ходили слухи, что Батиста собирается уволить начальника штаба армии, но тем временем глава страны и его генералы продолжали утверждать, будто повстанцы практически уничтожены, поспешно отступают и не представляют угрозы для армии. Эта пропаганда очень раздражала Фиделя, и он приказал Фаустино Пересу устроить ему интервью с надежным журналистом, который мог бы приехать в сьерру, чтобы подтвердить его существование и подробно рассказать о нем миру. Также он хотел провести встречу с Национальным директоратом и отправил сообщение Франку Паису и Селии Санчес, с тем чтобы они организовали совещание.

В начале февраля повстанцы провели несколько дней на привале, под проливным дождем и ежедневными бесцельными бомбардировками. В период относительного затишья Че даже начал давать Раулю уроки французского. Но они прервались, так как отряд снова выступил в поход и у Че началась диарея и случился тяжелый, но кратковременный приступ малярии. На холме Лос-Альтос-де-Эспиноса военные устроили на них засаду, в результате которой погиб Хулио Сенон Акоста — неграмотный чернокожий гуахиро, которого Че незадолго до этого стал обучать алфавиту. Со времени высадки с «Гранмы» это была первая смерть в бою. Впоследствии Че воспоет Сенона Акосту, которого он называл «своим первым учеником», как одного из «благородных крестьян», ставших сердцем и душой революции.

С течением времени Че и Фидель стали подозревать, что их проводник Эутимио Герра — который то появлялся, то исчезал и чье отсутствие всегда совпадало с нападениями военных — затесавшейся в их ряды предатель. После засады на Лос-Альтос-де-Эспиноса они узнали от осведомленных крестьян, что подозрения их верны: во время одной из отлучек Герру захватили военные пообещали награду за предательство; воздушные бомбардировки и засада были осуществлены по его наводке. Но, даже зная о предательстве, повстанцы ничего не могли поделать, потому что Герра исчез — а сразу вслед за ним испарился и «Гальего» Моран.

В середине февраля часть бойцов чувствовали себя плохо и были деморализованы, поэтому Фидель решил дать им «отпуск на восстановление сил» на ферме гуахиро, оставив на попечение Кресенсио Переса. В то же время курьеры доставили сообщение, что члены Национального директората «Движения 26 июля» уже в пути и что Герберт Меттьюз, известный журналист из «Нью-Йорк таймс», приедет взять интервью у Фиделя. Встретиться они должны были 17 февраля в крестьянском доме.

Не зная, где находится Эутимио Герра, и опасаясь еще одной засады, уменьшившийся отряд Фиделя осторожно двигался по горам к месту встречи. Встрече этой предстояло стать судьбоносной: в следующие три дня произойдут события, которые изменят ход войны, и одно из них выявит новую сторону личности Эрнесто Че Гевары.

Глава 15

Дожди и бомбы

I

Итак, Эрнесто Гевара оказался на войне, куда его привело желание творить революцию. Он пересек невидимую границу и вступил в ту область, где жизнь может быть отнята во имя идеала и где цель оправдывает средства.

Для Эрнесто люди больше не были просто людьми: каждый человек оказывался помещен в общую схему мироустройства, сложившуюся в его уме, после того как он нашел свою духовную пристань в марксизме.

Убежденность Гевары в том, что его поступки продиктованы велением времени, давала ему право судить других, и в его восприятии все люди поделились на друзей и врагов. Любой, кто не попадал в одну из этих категорий, заслуживал недоверия: Гевара вел войну с целью захватить власть и готов был разить врагов до последнего, не боясь погибнуть во имя великого дела.

II

Вот уже второй день повстанцы шли к ранчо, где должно было состояться заседание Национального директората. Во время привала к ним неожиданно вновь заявился Гальего Моран, он объяснил свое исчезновение тем, что, отправившись на поиски пропитания, заметил Эутимио Герру, бежал от него и заблудился. Че записал в своем дневнике: «Трудно сказать наверняка, что на самом деле произошло с Гальего, но мне кажется, он просто струсил и решил дезертировать… Я сказал, что его лучше убить на месте, но Фидель спустил дело на тормозах».

По пути они разграбили лавку друга Эутимио Герры, оказавшуюся «настоящим консервным раем», и затем шли всю ночь, пока на рассвете 16 февраля не добрались до ранчо крестьянина Эпифанио Диаса, предоставившего им место для собрания.

Туда уже прибыли Франк Паис и Селия Санчес; затем к ним присоединились Фаустино Перес и Вильма Эспин, новая активистка движения из Сантьяго; чуть позже — Хайди Сантамария и ее жених Армандо Харт. Эти люди составляли ядро «Движения 26 июля», именно их собрал Фидель летом 1955 г. после своего освобождения из тюрьмы на острове Пинос.

В свои двадцать три года Франк Паис был самым младшим из членов Национального директората, но уже успел стать важной фигурой на политической сцене в Орьенте и немало сделал для организации там подпольной работы. Тридцатисемилетняя Селия Санчес принимала активное участие в кампании по освобождению участников нападения на казармы Монкада и затем сотрудничала с Фиделем, когда тот основал «Движение 26 июля». Именно она привлекла к делу Кресенсио Переса и организовала отряд, который должен был встретить «Гранму». Доктор Фаустино Перес (также тридцати семи лет) был выпускником из Гаванского университета. В 1952 г. он возглавил студенческие волнения в связи с переворотом Батисты. Присоединившись к Фиделю, он приехал к нему в Мексику и затем оказался на борту «Гранмы». Студент-правовед Армандо Харт, двадцатисемилетний сын известного судьи, был активистом Молодежного движения Ортодоксальной партии. Он помогал Фаустино Пересу в организации студенческой оппозиции Батисте и затем участвовал в организации движения Фиделя. Его двадцатипятилетняя невеста Хайди Сантамария была среди напавших на казармы Монкада и провела в заключении семь месяцев; в ноябре 1956 г. она также участвовала в восстании, возглавляемом Франком Паисом. Новым лицом была здесь двадцатисемилетняя Вильма Эспин, активистка студенческой группы Франка Паиса, влившейся в «Движение 26 июля».

Она также принимала участие в ноябрьских волнениях 1956 г. Эти молодые люди, по большей части выходцы из городского среднего класса, взяли на себя обязанности по созданию единой системы подпольного движения в масштабах всей страны, включая вербовку новых членов, приобретение оружия и переправку добровольцев в сьерру, сбор денежных средств и провианта, ведение пропаганды, связь с внешним миром, акции неповиновения в городах и выработку политической платформы.

Для всех собравшихся это был исторический день. Здесь Фидель впервые встретился с Селией Санчес, которой вскоре предстояло стать его ближайшим доверенным лицом и любовницей. А Рауль познакомился с женщиной, которая затем станет его женой, — Вильмой Эспин.

Что касается Че, то он не сомневался в политической узколобости товарищей Фиделя, принадлежавших к среднему классу и учившихся в элитных учебных заведениях. И действительно, их позиции существенно отличались от его взглядов. Не разделяя марксистской установки Гевары на радикальную трансформацию общества, большинство из них полагали, что сражаются ради свержения коррумпированного диктаторского режима и замены его, условно выражаясь, демократией западного типа. «В беседах один на один, — писал Че в дневнике, — я обнаружил у большинства из них, и особенно у Харта, явную неприязнь к коммунизму». Впрочем, на следующий день его мнение немного изменилось. «Из женщин Хайди, кажется, лучше всех ориентируется в политических вопросах; Вильма — самая интересная; Селия Санчес — очень активная, но политически ограниченная. Армандо Харт открыт новым идеям».[14]

Тем временем из бесед с Фиделем активисты движения поняли, что он хочет, чтобы абсолютный приоритет был отдан его повстанческой армии. На их собственные высказывания относительно стратегии дальнейших действий Кастро отвечал, что все усилия должны быть направлены на поддержку и усиление партизанских отрядов как на дело первоочередной важности. Он отклонил предложение Фаустино открыть «второй фронт» ближе к Гаване в горах Эскамбрай в провинции Вилья-Клара, равно как и не согласился с мнением Франка Паиса о том, что ему лучше будет выехать из сьерры и провести пропагандистскую кампанию за рубежом. В конце концов Фиделю удалось переубедить их всех, и они согласились начать организацию общенациональной подпольной сети «гражданского сопротивления»; Франк Паис пообещал в течение двух недель прислать Кастро из Сантьяго дополнительный контингент бойцов. Местом их встречи должно было стать ранчо Эпифанио Диаса, которому суждено было впредь служить секретной базой для переправки партизанов в сьерру.

Че не участвовал в заседаниях, однако был в курсе всего, что на них происходит, и, как свидетельствует его дневник, признаки будущей трещины в отношениях между «сьеррой» (вооруженными повстанцами) и «льяно» (их соратниками в городах) были уже заметны. Да, вначале Фидель смог настоять на приоритете партизанского движения. Но в последующие месяцы, по мере расширения военных действий, эта трещина становилась все более явной на фоне идеологических споров между левыми и правыми и борьбы за власть между лидерами «льяно» и Фиделем, спорившими за первенство в повстанческом движении. В конечном счете Фидель, при неоценимой поддержке Че, сумел выйти триумфатором из этого спора.

Рано утром 17 февраля в лагерь партизан прибыл ведущий корреспондент «Нью-Йорк таймс» Герберт Меттьюз, успевший поучаствовать в гражданской войне в Испании, африканской кампании Муссолини и Второй мировой войне. Интервью длилось три часа, и его содержание Фидель вкратце пересказал Че, который в своем дневнике отметил наиболее существенные моменты. Так, Фидель посетовал на то, что США оказывают военную помощь Батисте, а в ответ на вопрос Меттьюза, является ли он антиимпериалистом, Кастро осторожно ответил, что если под этим имеется в виду его желание освободить свою страну от экономических цепей, то да, он таковым является. Это не означает, поспешил добавить Фидель, что он испытывает ненависть к Соединенным Штатам или американскому народу. Как Фидель сказал Че, «гринго был доброжелателен и коварных вопросов не задавал».

«Гринго быстро уехал, — писал Че в дневнике. — Когда я был в дозоре, мне сообщили, что следует удвоить бдительность, поскольку Эутимио замечен в доме Эпифанио». Хуан Альмейда возглавил патруль, направившийся схватить предателя, не подозревавшего о том, что о его измене стало известно. Вскоре чивато предстал перед Фиделем. Тот показал Эутимио попавшую в руки повстанцев охранную грамоту, выданную ему военными и свидетельствовавшую о его связи с врагом.

«Эутимио опустился на колени и стал просить, чтобы его просто расстреляли, и дело с концом, — писал Че. — Фидель попытался обхитрить предателя, заверив, что может даровать ему жизнь, однако Эутимио помнил сцену с Чичо Осорио и не дал себя обмануть. Тогда Фидель заявил, что ему предстоит казнь, а Сиро Фриас прочитал ему прочувствованную проповедь… Эутимио ждал смерти в молчании и даже с некоторым достоинством. Начался чудовищный ливень, и тьма заволокла все вокруг».

Подлинная картина того, что произошло затем, на целых сорок лет превратилась в тщательно оберегаемую государственную тайну Кубы. Ни один из прямых свидетелей казни Эутимио Герры — первого предателя, расстрелянного кубинскими повстанцами, — не назвал публично имя человека, который совершил смертельный выстрел. Причина понятна. Однако ответ содержится в личном дневнике Че.

«Ситуация была неприятной для всех, так что я решил проблему, выстрелив предателю в голову сзади из пистолета 32-го калибра, пуля вышла через правый висок. Некоторое время Эутимио тяжело дышал, а потом умер. Когда я освобождал его от личных вещей, у меня не получалось снять часы, прикрепленные к поясу цепочкой, и тогда он сказал мне твердым голосом, напрочь лишенным страха: "Оторви ее, парень, чего уж теперь…" Я так и сделал, и теперь его имущество перешло ко мне. Мы плохо спали, было сыро, у меня опять разыгралась астма».

Рассказ Че столь же страшен, сколь и важен для понимания его личности. Сухая точность при описании казни свидетельствует о его удивительной отстраненности от совершенного им акта убийства. Для Че решение выстрелить в Эутимио было продиктовано желанием, как он выразился, покончить с «неприятной ситуацией». Что же касается его упоминания о посмертных «последних словах» Эутимио, то они просто необъяснимы и добавляют сюрреализма всей этой жуткой сцене.

Запись в дневнике резко контрастирует с тем, что было опубликовано Че впоследствии. В статье, названной «Смерть предателя», он превращает картину казни в мрачную революционную притчу об искуплении через жертвоприношение. Описывая эпизод, когда Эутимио упал на колени перед Фиделем, Гевара пишет: «В этот момент он показался мне сильно постаревшим; на его висках стала отчетливо видна седина, которой мы не замечали раньше».

По поводу «проповеди» Сиро Че пишет: «Это была долгая и трогающая сердце речь, которой Эутимио внимал молча, со склоненной головой. Мы спросили его, есть ли у него какие-нибудь желания, и он ответил, что да — он хочет, чтобы Революция, или, вернее, мы, позаботились о его детях». Революция выполнила свое обещание Эутимио, пишет далее Че, но имя его «уже забыто — и, возможно, даже его собственными детьми», которые носят другую фамилию, ходят в кубинские государственные школы, где с ними обращаются так же, как со всеми остальными, и готовят себя к лучшей жизни.

«Впрочем, однажды, — добавляет Гевара, — им придется узнать, что их отец был казнен именем революции за предательство. Также они должны узнать, что их отец — крестьянин, который позволил себе поддаться искушению мамоной и собирался совершить тяжкое преступление, движимый желанием славы и богатства, — тем не менее признал свою ошибку и ни единым словом не обмолвился о прощении, которого, как он прекрасно понимал, он не заслужил. Наконец, им следует узнать, что в последние мгновения жизни Эутимио вспомнил о своих детях и попросил, чтобы с ними обошлись достойно».

Че завершает свою притчу пассажем, полным почти религиозного символизма: «Сразу затем началась страшная гроза и небо потемнело; под шум ливня, когда небо, испещренное молниями, объятое страшным грохотом, разразилось очередной молнией, за которой последовал очередной громовой раскат, жизни Эутимио Герры был положен конец, и даже те товарищи, что стояли рядом с ним, не слышали звука выстрела».

Как утверждают мои кубинские источники, которые предпочли остаться неизвестными, Че взял на себя убийство Эутимио, только когда стало понятно, что никто другой не хочет проявить инициативу. По всей вероятности, это относится и к Фиделю, который, распорядившись казнить Эутимио, не назначил исполнителя и просто ушел, чтобы спрятаться от дождя.

Один из гуахиро хотел водрузить деревянный крест на могиле Эутимио, но Че не дал своего разрешения на том основании, что это могло бы скомпрометировать семью, на чьей земле они находились. Поэтому крест был вырезан на дереве рядом с могилой.

Date: 2016-05-25; view: 261; Нарушение авторских прав