Мальчик со множеством прозвищ 12 page

В этом были и определенный символизм, и свои стратегические резоны: близость сьерры ко второму по величине кубинскому городу — Сантьяго. Там у Фиделя имелся толковый помощник — двадцатилетний студент по имени Франк Паис. Планировалось, что, когда люди Фиделя высадятся на берег Кубы и уйдут в горы, Сантьяго станет источником средств, разведданных, оружия и рекрутов для ведения военных действий.

Селия Санчес, дочь работавшего на плантации врача, недавно присоединившаяся к движению, достала подробную карту побережья, в которой очень нуждался Кастро, и передала ее Педро Мирету. Мирет, старый университетский друг Фиделя, отвечал за подготовку к вторжению на месте и сам отправился на побережье с целью найти подходящие пункты для высадки; в сентябре он прибыл в Мехико, чтобы передать Кастро карту местности и обсудить дальнейшие действия. Тем временем активисты движения занимались набором людей в повстанческие отряды, и еще одной задачей Мирета было доставлять их в Мексику для прохождения военной подготовки.

Для руководства этим обучением Фидель подыскал опытного человека — им стал одноглазый кубинец, ветеран гражданской войны в Испании и профессиональный военный, генерал Альберто Байо.

Затем Кастро начал готовиться к турне Флорида-Нью-Йорк — Филадельфия-Нью-Джерси, он намеревался провести кампанию по сбору средств на нужды своего движения среди кубинских эмигрантов. Для этого ему потребовалось прибегнуть к помощи своего друга Хуана Мануэля Маркеса, лидера Ортодоксальной партии, имевшего связи в США. Одновременно Фидель продолжал заваливать указаниями членов Национального директората, остававшихся на Кубе, требуя от них прилагать все силы к изысканию необходимых средств, а также вводил новые правила, касающиеся задач и обязанностей участников движения.

К этому времени кубинские товарищи уже достаточно хорошо знали Гевару, чтобы иметь представление об особенностях его характера. Надо сказать, что некоторые из них у многих вызывали раздражение. Когда в Мехико из Гаваны приехала молодая жена Хесуса Монтане — Мельба Эрнандес, также принимавшая участие в захвате казарм Монкада, — тот повел ее в больницу, чтобы познакомить с Че. Бросив взгляд на юную красавицу, только что вышедшую из самолета, в элегантной одежде и с украшениями, Гевара недолго думая заявил, что она едва ли может быть революционеркой, если на ней столько драгоценностей. «Настоящие революционеры украшают себя изнутри, а не снаружи», — сказал он. Ничего удивительного, что у оторопевшей от такого приема Эрнандес первое впечатление от Че было негативным. Но, узнав его ближе, она изменила свое мнение. Так же как все остальные, она увидела, что, хотя Эрнесто пристрастен и даже груб по отношению к другим, к себе он строг в еще большей мере. В конце концов, рассказывает Эрнандес, обдумав замечание Че, она пришла к выводу, что он прав, и стала носить меньше украшений.

Тем временем Эрнесто продолжал закалять здоровье и в середине октября вновь попытался взойти на Попокатепетль. На сей раз, с третьей попытки, ему удалось дойти до самой вершины, и он водрузил там аргентинский флаг (по случаю Дня государственного флага Аргентины). На покорение горы у него ушло шесть с половиной часов.

В последнее время, занимаясь своими научными исследованиями, Гевара стал экспериментировать на кошках, и Рауль Кастро иногда ассистировал ему в лаборатории. Под впечатлением от этих сеансов Рауль шутил, что, увидев, как Эрнесто делает несчастным животным инъекции, потерял всякую веру в медицинские способности своего аргентинского друга и теперь никогда не позволит ему сделать себе укол. Также Эрнесто продолжал ходить в библиотеку Института советско-мексиканских культурных связей, и частенько ему составляли компанию Рауль, Хесус Монтане и его жена Мельба.

В середине ноября Эрнесто и уже заметно раздавшаяся Ильда поехали в штат Чьяпас и на полуостров Юкатан, чтобы посмотреть на развалины индейцев майя. Одним из главных событий пятидневного пребывания в Веракрусе стало то, что в порту они увидели аргентинское судно и Геваре удалось выпросить у моряков несколько килограммов мате. «Можете представить радость Эрнесто, — писала Ильда. — Ведь его привычка к мате была поистине неистребима; он и шагу не мог ступить, не имея при себе бомбильи, бокильи и двухлитрового термоса с горячей водой».

По пути на юг, к храмам майя в Паленке, расположенном в тропически знойной части Чьяпаса, у Эрнесто неожиданно вновь разыгралась астма, которая совсем не тревожила его в Мехико, находящемся высоко над уровнем моря. Когда Ильда предложила сделать мужу укол, то получила в ответ «первый пинок» за все путешествие. «Эрнесто в бешенстве отказался. Я поняла, что ему нестерпима мысль о том, что в минуту болезни он может нуждаться в чьей-то заботе или помощи. Я сохранила спокойствие и не ответила на грубость, хотя и была уязвлена».

Гевара был пленен пирамидами Паленке. Он заполнял одну страницу дневника за другой, осматривая Паленке и комплексы майя в Чичен-Ице и Ушмале. Эти записи сочетали подробные описания памятников с экскурсами в историю создавших их древних цивилизаций. Он в возбуждении лазил по развалинам, повсюду таская за собой уставшую Ильду. «Эрнесто с охотой карабкался на каждое сооружение, — писала она. — На последнем из них, самом высоком, я сдалась. Я остановилась где-то посередине, отчасти потому что устала, отчасти потому что опасалась за ребенка. Он же приказывал мне не дрейфить и лезть за ним».

После посещения Ушмаля они по воде вернулись в Веракрус на маленьком судне «Ана Грасиэла». Ильда не хотела плыть по морю, но Эрнесто переубедил жену, пошутив, что по крайней мере они «умрут вместе». Вояж начался вполне мирно, но на второй день пути поднялся сильный северный ветер и, как радостно писал в дневнике Эрнесто, устроил им «хорошую пляску». Ильда вспоминает об этом куда менее оптимистично: «Почти всех пассажиров укачало. Мне тоже пришлось несладко. А Эрнесто вел себя как мальчишка. Он расхаживал в плавках по палубе, прыгал из стороны в сторону, рассчитывая при этом силу качки судна, чтобы не потерять равновесия, щелкал затвором фотоаппарата и смеялся над другими».

Подтекст этих слов Ильды очевиден: Эрнесто был невнимателен к другим и безответственен, что ей было крайне неприятно.

Перед Рождеством Фидель вернулся в Мехико. Его турне по Соединенным Штатам имело огромный успех. Он ездил по восточному побережью в течение двух месяцев, много общался с людьми, убеждал их и давал смелые обещания. «В 1956 году мы или будем свободны, или примем муки», — провозглашал он, а в ответ получал аплодисменты и деньги, которых в итоге скопилось достаточно, чтобы создать повстанческую армию. В нескольких городах из тех, что он посетил, открылись отделения «Движения 26 июля» и так называемые «Клубы патриотов». Вернувшись в Мексику, Фидель Кастро излучал энергию и был полон решимости начать боевые действия.

В сочельник он приготовил традиционный кубинский обед, состоявший из жареной свинины, бобов, риса и юкки. Че с женой были среди приглашенных, и Фидель, по словам Ильды, говорил о своих планах относительно будущего Кубы с «такой уверенностью, что на миг мне показалось, будто война уже выиграна».

V

Итак, революция Фиделя Кастро должна была начаться в 1956 г. Поддерживая форму, Эрнесто продолжал заниматься восхождениями, однако теперь он обратил свой взор на Истаксиуатль — вулкан чуть ниже Попокатепетля, взобраться на который, однако, было значительно труднее. Он сделал несколько попыток покорить вершину, но все они оказались неудачными.

В январе и феврале в Мехико из Гаваны начали прибывать ополченцы, для которых по всему городу было снято с полдюжины домов (получивших название каса-кампаменто). К середине февраля в распоряжении Фиделя имелось около двадцати человек. Они приступили к обучению. Сначала оно заключалось в ходьбе по городу на марафонские дистанции. Затем под руководством упоминавшегося выше Арсасио Ванегаса они стали укреплять выносливость, совершая походы по горам в окрестностях мексиканской столицы. Во время одной из тренировок Ванегас увидел, что Че задыхается от нехватки воздуха и судорожно пытается впрыснуть себе лекарство от астмы. Когда же Че оправился от приступа, он попросил Варгаса никому, даже Фиделю, не говорить об увиденном. Очевидно, Гевара опасался быть исключенным из отряда из-за болезни, пребывая во власти иллюзии, будто товарищи о его недуге не догадываются.

Также Ванегас давал уроки самообороны в спортивном зале на улице Букарелли, принадлежавшем одному из его друзей. «Я был очень требователен к ним, — говорит Ванегас. — Я показывал Че и остальным, как ударить человека, чтобы причинить ему максимальную боль, как пнуть по яйцам, как схватить за одежду и повалить на землю».

Альберто Байо взял на себя занятия по тактике ведения партизанской войны, а в феврале группа избранных, включая Эрнесто Гевару, стала посещать стрелковый клуб «Гамитос», где их научили обращаться с оружием. По договоренности между Кастро и владельцем «Гамитоса», клуб закрывался по определенным дням, так что бойцы Фиделя могли заниматься без посторонних.

VI

Эрнесто с Ильдой отметили День святого Валентина, переехав в более просторную квартиру на другом этаже того же дома по улице Наполес. В ту же ночь у Ильды начались схватки, и на следующий день она родила девочку.

«Много времени миновало, много изменений произошло в моей жизни, — писал Эрнесто в дневнике вскоре после этого. — Отмечу только самое главное: 15 февраля 1956 г. я стал отцом; дочку мы назвали Ильда Беатрис. <…> Мои планы на будущее неясны, но я надеюсь закончить пару научных проектов. Этот год может оказаться важным для моего будущего. Я ушел из обеих больниц. Подробнее напишу потом».

Но своего намерения Гевара не осуществил. Это были последние строки, которые Эрнесто занес в свой дневник, начатый за три года до того — когда он сдал медицинские экзамены и отправился в путешествие вместе с Каликой Феррером. Тогда он намеревался приехать к своему другу Альберто Гранадо и начать работать в больнице для прокаженных в Венесуэле. А в итоге отклонился совсем в другую сторону, оказавшись на пути к революции.

Глава 13

«Священное пламя внутри меня»

I

Словно выброшенный на необитаемый остров моряк, увидевший вдруг на горизонте спасительный корабль, вдохновленный Эрнесто бросил все силы на дело кубинской революции. Чтобы скинуть вес, он отказался от всегдашнего бифштекса на завтрак и сел на диету, состоявшую из вареного мяса, салата и фруктов на ужин. Днем он стал ходить в спортзал.

Но физических нагрузок ему было недостаточно. К тому великому дню, когда революция победит, он хотел как следует изучить политическую и экономическую теорию. Гевара погрузился в изучение экономики и начал штудировать труды Адама Смита, Кейнса и других экономистов, изучать Мао Цзэдуна и советские книги, которые брал в Институте советско-мексиканских культурных связей. Кроме того, он скромно присутствовал на собраниях мексиканской компартии. Большинство вечеров Эрнесто проводил с кубинцами на конспиративных квартирах, где обсуждалась ситуация на Кубе и в других странах Латинской Америки.

Гевара все глубже постигал марксизм. Он взял свои старые дневники, где делал выписки и замечания по поводу философских трудов, и перепечатал их, убрав лишнее и сократив их до одной книжки. В ней триста машинописных страниц, и эта «философская тетрадь» демонстрирует сужение круга интересов Гевары и показывает, насколько серьезнее он стал изучать работы Маркса, Энгельса и Ленина. Последняя запись, посвященная понятию «я», взята из сборника Фрейда «Клинические случаи» и представляет собой цитату из Джалаладдина Руми, знаменитого персидского поэта: «Там, где просыпается любовь, умирает мрачный деспот "я"».

Гевара стал жить двойной жизнью, избегая общения со всяким, кому не мог полностью доверять. Он неоднократно просил Ильду быть осторожнее в разговорах с друзьями, чтобы не раскрыть его причастности к повстанческому движению Фиделя. В итоге он потребовал, чтобы жена разом прекратила общаться со всеми своими знакомыми перуанцами из АНРА — которым не доверял. Теперь он мало с кем виделся помимо кубинцев.

Все свободное время Эрнесто проводил с ребенком. Он был очень счастлив и 25 февраля написал своей матери о рождении дочки. «Дитя просто ужасно, и, взглянув на нее, понимаешь, что малышка ничем не отличается от прочих младенцев, она плачет, когда хочет есть, часто писает… ее беспокоит свет, и она все время спит; но все же есть нечто резко отличающее девочку от других детей: ее папу зовут Эрнесто Гевара».

Тем временем в другой своей ипостаси — начинающего партизана, Че — он проявлял замечательные способности стрелка. 17 марта Мигель «Кореано» Санчес — ветеран корейской войны, нанятый Фиделем в Майами в качестве инструктора по стрельбе — дал такое заключение о его успехах: «Эрнесто Гевара посетил 20 занятий. Является отличным стрелком. Произвел около 650 выстрелов. Отличная дисциплина, отличные лидерские качества, выносливость отличная. Был наказан (отжимания) за неверное истолкование приказов и дерзкие ухмылки».

Уже тогда Че выделялся из толпы. Его сильная личность, близость к Фиделю и Раулю и быстрое выдвижение на ведущие позиции в группе, несомненно, подогревали то чувство обиды, которое некоторые кубинцы и раньше ощущали по отношению к этому «иностранцу», пробравшемуся в их среду. Большинство из них предпочитало безлично называть Гевару аргентинцем, и только те, кто знал его очень хорошо, использовали прозвище Че.

Позже Фидель вспоминал об одном «неприятном инциденте», который произошел после того, как он — «за серьезность, ум и характер» — назначил Че главой одной из явок в Мехико. «Там было двадцать-тридцать кубинцев, — рассказывал Кастро, — и некоторые из них… решили оспорить его лидерство, так как Гевара был аргентинцем, а не кубинцем. Мы были против такой позиции… против неблагодарности к тому, кто, не будучи рожден на нашей земле, готов был пролить за нее свою кровь. И, я помню, этот случай очень меня задел. Думаю, он задел и самого Че».

Вообще-то, Гевара был не единственным иностранцем в группе. Помимо него там имелся молодой мексиканец Гильен Селая, с которым он шапочно познакомился несколькими месяцами ранее: на встрече гондурасских изгнанников их свела Элена Леива де Хольст. Селае было лишь девятнадцать лет, он убежал из дома, чтобы присоединиться к силам Фиделя, и его приняли. Со временем появятся и другие иностранцы: доминиканец-эмигрант и итальянский моряк с торгового судна. Но с их появлением Фидель подведет черту, сказав, что «калейдоскоп национальностей» ему не нужен.

По письмам Эрнесто домой видно, что революция приобретала для него все более серьезное значение. Это отражают даже его шутки. В письме к Селии от 13 апреля, рассказывая о маленькой дочери, он по-новому выразил свою отцовскую гордость: «Все мое коммунистическое существо торжествует. Она стала похожа на Мао Цзэдуна. Уже можно увидеть намечающуюся лысину на макушке, сострадательные глаза вождя, толстые щеки; пусть пока малышка весит меньше его, только пять килограммов, но со временем обязательно его догонит».

В то же время росло раздражение Эрнесто по отношению к Ильде, которое он сдерживал, пока она была беременна. В письмах к матери он вел бесконечные разговоры о том, что новое аргентинское правительство сдалось на милость американским корпорациям, и попутно старался съязвить по поводу жены.

«Меня утешает мысль, что помощь наших великих соседей распространяется не только на этот регион и моя страна тоже может ее получить… похоже, они протянули руку помощи и АНРА; вскоре все вернутся в Перу и Ильда сможет спокойно поехать туда же. Как жаль, что безрассудный брак с пылким приверженцем красной чумы лишит ее удовольствия жить на достойную зарплату депутата нового парламента…»

Эрнесто говорил жене, что оба они должны принести жертвы революции, первой из которых станет длительная разлука. Ильда утверждала, что чувствует и боль, и гордость от того, что он уходит на войну, но, скорее всего, она была крайне расстроена таким поворотом событий. Хотя она сама внесла некоторый вклад в революционное движение, повлиять на Эрнесто она не могла. Если бы Ильда сделала такую попытку, это только позволило бы мужу заявить, что она мелкобуржуазна и исповедует центристскую политическую философию АНРА.

Тем временем Фидель искал место за пределами Мехико, где его люди могли бы в полной секретности завершить военную подготовку. К нему понемногу стали поступать деньги от союзников в США и на Кубе. У него уже были пулеметы, и он ждал поступления новых от мексиканского торговца оружием Антонио дель Конде. Кастро отправил его на закупку оружия в США и попросил найти подходящий корабль, на котором его «армия» могла бы переправиться на Кубу, когда придет время.

Совершенно очевидно, что Фидель надеялся так рассчитать нападение, чтобы оно совпало с третьей годовщиной взятия казарм Монкада, то есть пришлось бы на 26 июля. Кастро не только дал публичное обещание начать революцию в 1956 г., но и убедился на примере последних событий, что, если он хочет сохранить за собой козыри, действовать нужно быстро. У него появлялись все более сильные конкуренты.

Среди потенциальных соперников Фиделя Кастро был бывший президент Карлос Прио Сокаррас. Получив первый революционный опыт — он помогал недавно сформированной подпольной студенческой группировке «Революционная директория» осуществить план убийства Батисты, — Прио воспользовался всеобщей амнистией, благодаря которой освободился и Фидель, и вернулся на Кубу. Он публично отрекся от насилия как метода борьбы и теперь пытался увеличить количество своих сторонников, провозглашая, что намерен составить оппозицию Батисте на законной демократической основе.

Осень 1955 г. оказалась беспокойной для Кубы: уличные беспорядки и жестокие ответы полиции, вооруженные нападения на полицию со стороны «Директории». В конце года произошла забастовка трудящихся сахарных заводов, которую поддержали сразу несколько оппозиционных группировок, включая и «Движение 26 июля». За ней последовали новые беспорядки. Хотя дух протеста рос и креп, в оппозиционных кругах было еще мало организованности и единства, и пока что Батиста одерживал верх.

К моменту, когда равновесие сместится, Фидель хотел оказаться впереди всех. В марте 1956 г. он открыто разорвал отношения с Ортодоксальной партией, обвинив ее руководство в том, что оно не поддерживает «революционную волю» рядовых своих членов. Это был умный ход, он развязал Кастро руки: отныне он мог заниматься революцией и не демонстрировать притворной верности политической партии, которую хотел обойти. Теперь все антибатистовские силы на Кубе должны были решить, чью сторону принять, и Фидель мог яснее увидеть, кто ему друг, а кто враг.

Но он не забывал о возможности предательства и уже давно принял предупредительные меры, создав в Мексике определенную структуру организации своих людей: они были разделены на группы, встречались только для прохождения обучения и не имели права расспрашивать друг о друге. Только Фидель и Байо знали, где расположены все явки. И наконец, Фидель составил перечень наказаний за несоблюдение правил. Участники его движения жили теперь по законам военного времени, и наказанием за предательство была смерть.

Основания беспокоиться за свою безопасность у Фиделя были. Он знал, что, если Батиста захочет его убить, у него найдутся способы и средства сделать это, даже в Мексике. И Фидель очень скоро в этом убедился. В начале 1956 г. кубинская Служба военной разведки (СВР) раскрыла заговор Кастро и провела серию арестов среди его последователей на Кубе. Вскоре шеф СВР прибыл в Мексику, и Фидель узнал, что эта организация планирует его убийство. Кастро дал понять, что знает о плане, и они отказались от своих намерений, но агенты кубинского правительства и оплачиваемые им мексиканские агенты продолжали слежку и докладывали о его действиях Батисте.

Политическая ситуация на Кубе продолжала накаляться. В апреле полиция разоблачила заговор военных, собиравшихся свергнуть Батисту. Группа активистов «Директории» совершила попытку захвата радиостанции в Гаване, в результате чего погиб один из ее членов. Несколькими днями позже, следуя примеру нападения Кастро на казармы Монкада, военизированная группировка Аутентичной партии, относившая себя к сторонникам Прио, напала на военные казармы в провинции. Так они пытались вынудить своего лидера отказаться от «мирной оппозиции». Эта попытка окончилась их полным поражением. Впоследствии власти устроили разгром партии Прио, и он вынужден был бежать в Майами.

Тем временем в Мексике число соратников Фиделя достигло примерно сорока человек. Теперь Фидель уже ясно видел, насколько Эрнесто выделяется среди своих товарищей, и однажды привел его в пример другим, упрекнув их в недостатке самоотдачи. В мае всех бойцов попросили оценить успехи друг друга, и Эрнесто был единодушно признан способным «на лидерство или руководящую роль». Для Эрнесто это было важной вехой. Он получил уважение, которого так жаждал.

II

В мае Эрнесто наконец выдалась возможность проявить свои актерские таланты, правда отнюдь не в кино. Байо и Сиро Редондо, один из главных помощников Фиделя, нашли выставленное на продажу ранчо, которое располагалось примерно в тридцати пяти милях от города Чалько. Называлось оно «Сан-Мигель» и по размерам было огромно. Там были и пастбища, и покрытые кустарниками холмы — идеальная местность для военных учений. Сам дом был не слишком велик, но его территорию окружала почти крепостная стена из камня, по углам которой имелись караульные башенки с бойницами. Однако имелась одна сложность: за ранчо просили почти четверть миллиона долларов. Владелец ранчо, Эрасмо Ривера, в юности сам сражался в войсках Панчо Вильи, однако революционное прошлое не мешало ему быть скрягой.

В разговоре с Риверой Байо назвался представителем «одного богатого полковника из Сальвадора», который хотел бы приобрести большое ранчо за пределами своей страны. Предвкушая выгодную сделку, Ривера поверил Байо, после чего тот представил ему в качестве «полковника» Гевару. Речь Гевары выдавала в нем иностранца, но, сальвадорец он или аргентинец, Ривера не мог определить — либо же побоялся задавать вопросы, которые могли обидеть богатого покупателя. И обман сработал. Ривера согласился принять символическую арендную плату в восемь долларов в месяц за то, чтобы, прежде чем состоится покупка, в доме был сделан необходимый ремонт и он стал полностью удовлетворять пожеланиям «полковника». Ремонтные работы должны были осуществлять несколько десятков «сальвадорских рабочих», которых специально привезут для этой цели.

Как только эта договоренность была достигнута, Фидель приказал Байо отобрать первую группу бойцов для отправки на ранчо. Байо был высокого мнения об Эрнесто и, признавая таланты своего аргентинского ученика — позже он назовет Гевару «лучшим партизаном из всех», — назначил его «командующим личным составом». В конце мая первая группа прибыла на ранчо. Эрнесто попрощался с Ильдой, сказав, что, возможно, не вернется. (Фидель нашел в Делавэре выставленный на продажу американский торпедный катер, он рассчитывал купить его и переправить в Мексику, чтобы в июле тот отплыл на Кубу. Планировалось, что они завершат тренировки на ранчо и прямо оттуда отправятся к месту стоянки корабля, а затем на Кубу.)

Учения в Чалько были напряженными. Штаб-квартира располагалась в доме за каменной стеной на ранчо «Сан-Мигель», но большую часть времени бойцы проводили, тренируясь на прилегающих холмах, иссушенных солнцем и заросших кустарником. Так они готовились к трудным условиям, с которыми могли столкнуться на Кубе. Воды и пищи было немного, а Байо и Че устраивали им пешие марши на выносливость и ночные переходы, длившиеся от сумерек до рассвета.

Впервые Че постоянно жил среди кубинцев. Некоторые из них по-прежнему были против его присутствия, считая Гевару лезущим не в свое дело иностранцем, а теперь он еще и стал их непосредственным руководителем. Эрнесто был очень требователен, но сам участвовал в переходах и занятиях, исполняя к тому же обязанности врача.

Должно быть, кубинцы были ошарашены, узнав, что этот образованный и родовитый аргентинский врач является порядочным неряхой. Еще в городе он отличался этой чертой, потому что вечно ходил в старом, потрепанном коричневом костюме, который явно не соответствовал представлениям кубинцев о том, как должен выглядеть «человек с высшим образованием». Хоть эти парни и были революционерами, внешний вид был для них очень важен: в социально расслоенной Латинской Америке 50-х ухоженность и хороший костюм считались обязательными для каждого уважающего себя горожанина. Теперь же, «в полевых условиях», они выяснили, что Че к тому же не любит мыться. Ильда вспоминала: «Эрнесто всегда забавляла страсть кубинцев к чистоте. После работы каждый из них обязательно принимал ванну и менял одежду. "Все это очень мило, — говорил Эрнесто, — но что они будут делать в походе? Вряд ли там будет возможность принять ванну и переодеться"».

Один из кубинцев, Хуан Альмейда, описывает в своих воспоминаниях случай, продемонстрировавший суровость Че. Во время перехода какой-то боец отказался идти дальше, «сев прямо на тропе и открыто демонстрируя, что он против руководства Испанца [Байо] и Аргентинца [Гевары]».

Увидев, что происходит, Че приказал всем двигаться обратно в лагерь. Неподчинение считалось серьезнейшим нарушением дисциплины и каралось смертью. Фидель и Рауль были незамедлительно оповещены об инциденте и быстро приехали из Мехико, чтобы провести заседание трибунала. Среди кубинских революционеров не принято распространяться о подобных нелицеприятных случаях, и Альмейда не упоминает имени смутьяна. Однако Альберто Байо в своих мемуарах рассказывает о взволновавшем всех суде над партизаном по имени Калисто Моралес. По словам Байо, братья Кастро требовали смертного приговора, называя Моралеса «заразной болезнью», которую нужно «искоренить», дабы ею не заболели его товарищи. Хотя на суде Байо выступил с просьбой сохранить Моралесу жизнь, того все-таки приговорили к смерти, но позже Фидель простил его и Моралес получил возможность искупить свою вину, участвуя в партизанской войне. По сведениям кубинского историка Марии дель Кармен Арье, несмотря на то что именно Че был инициатором трибунала над Моралесом, он выступал против казни.

Казнить Моралеса должен был Универсо Санчес, помощник Фиделя, отвечавший в то время за контрразведку. В беседе с Тедом Шульцем, автором наиболее полной биографии Фиделя Кастро, Санчес поведал о том, что имели место и другие трибуналы и по меньшей мере один из них — суд над обнаруженным в их рядах шпионом — действительно завершился казнью. Шульц пишет: «Этот человек, имя которого нам неизвестно, был приговорен трибуналом и под руководством Универсо казнен одним из бойцов. Тот говорит, что его "застрелили и похоронили в поле"».

В наши дни местные жители, обитающие поблизости от ранчо «Сан-Мигель», рассказывают, что за крепкими стенами там покоятся три тела. Однако, как уверяет Универсо Санчес, эти слухи не более чем легенда. На Кубе любое упоминание об этих событиях запрещено.

К началу июня группа Альмейды вернулась назад в город, и для учений на ранчо прибыла следующая. Четырнадцатого числа Че отметил свой двадцать восьмой день рождения. Казалось, все идет хорошо. Но 20 июня агенты мексиканской полиции арестовали Фиделя с двумя товарищами на одной из улиц в центре Мехико. В течение нескольких дней были захвачены буквально все члены движения, находившиеся в городе. На явочных квартирах были проведены обыски, изъяты все документы и тайники с оружием. Байо и Рауль, узнав о событиях, скрылись в тайном убежище, а Че остался командовать на ранчо. Ильда также была арестована, но успела спрятать письма Фиделя (ее адресом он пользовался для секретной переписки) и самые опасные политические записки мужа. Ее несколько раз допросили о деятельности Эрнесто и Фиделя, и затем она с ребенком была освобождена, проведя в тюрьме одну ночь.

Фидель и его товарищи были обвинены в том, что совместно с кубинскими и мексиканскими коммунистами создали заговор в целях убийства Батисты. Гавана потребовала их экстрадиции. 22 июня Фиделю было позволено выступить с публичным заявлением, в котором он, аккуратно подобрав слова, отрекся от приписываемых ему связей с коммунистами. Он указал на то, что был в тесных отношениях с покойным лидером Ортодоксальной партии, антикоммунистом Эдуардо Чибасом. Тем временем Рауль с товарищами пытались найти адвокатов для защиты Фиделя.

Гевара в это время готовился к неминуемому налету полиции на ранчо. Опасаясь возможного столкновения, Кастро поспешил приказать Че и его людям сдаться. Че повиновался и вскоре присоединился к своим товарищам в тюрьме Министерства внутренних дел на улице Мигеля Шульца.

III

На снимках, сделанных мексиканской полицией, Эрнесто предстает молодым человеком с решительным выражением лица, чисто выбритым, но с нечесаными волосами. На снимке в фас он глядит прямо в камеру. На снимке в профиль хорошо видны его выпуклый лоб, упрямо сжатый рот, задумчивое выражение лица.

Под фотографией указаны его имя, дата и место рождения, адрес в Мексике и физические характеристики, а также официальная причина ареста: превышение сроков визы. Ниже еще одна строчка: «Утверждает, что является туристом».