Глава 13. Посланник правительства

Религиозные церемонии в честь дней рождения и смерти Будды, проводимые в четвертый месяц тибетского года, постепенно стерли из памяти воспоминания о восстании. Осенью правительство предложило нам составить новый план города. Ауфшнайтер прервал свою работу, и мы приступили к съемкам местности. Точного плана Лхасы никогда не существовало. В прошлом столетии индийские секретные агенты привезли с собой домой некоторые его наброски, составленные по памяти и очень неточные. Теперь нам представилась возможность воспользоваться теодолитом Царонга и пройтись по всем закоулкам Священного города с нашими измерительными веревками. Работали мы с раннего утра. Потом улицы наполнялись людьми, и нам мешали толпы любопытных. Правительство послало двух полицейских опекать нас: самостоятельно мы не могли избавиться от зевак. Но трудностей меньше не стало. Прохожим нравилось заглядывать в измерительный прибор Ауфшнайтера с обратной стороны, без умысла осложняя нашу работу. Бродить по грязным улицам на обжигающем утреннем морозе удовольствия нам не доставляло, а ведь предстояло провести всю зиму, собирая необходимые материалы. Приходилось взбираться на крыши, чтобы разметить отдельные блоки домов. Я собрал более тысячи различных имен домовладельцев и записал их по-тибетски. Когда мы изготовили для далай-ламы и важных правительственных чиновников копии плана, появилась новая салонная игра: читать его и находить на нем свой собственный дом.

Потом правительство решило создать в городе систему современной канализации и электроснабжения. К этому проекту тоже привлекли нас с Ауфшнайтером. Мы никогда раньше ничем подобным не занимались, но мой друг прекрасно знал математику, которую изучил, готовясь стать сельскохозяйственным инженером. Сомнения, возникавшие у нас по ходу работы, разрешались с помощью справочников. Ауфшнайтер уже получал ежемесячное жалованье в рупиях, а мне начали платить официальный оклад в 1948 году. Я до сих пор с гордостью храню письмо о моем назначении.

Через несколько месяцев после аудиенции у далай-ламы меня вызвали ночью в Норбулингка и сообщили, что под угрозой затопления оказался Летний дворец. Муссонные дожди превратили местный спокойный ручей в ревущую реку шириной в некоторых местах более мили. Прибыв туда, я увидел: берег вскоре обвалится. Под страшным ливнем в тусклом свете ламп телохранители, руководимые мною, приступили к сооружению новой дамбы. Мы также укрепили старую дамбу, и некоторое время она сдерживала напор воды. На следующий день я скупил все джутовые мешки на базаре. Мои работники наполнили их глиной и землей. Пятьсот солдат и кули ценой огромного напряжения успели воздвигнуть надежную преграду воде, прежде чем она прорвала прежнюю.

Из Гандонга вызвали оракула погоды. Несколько последующих дней он соседствовал со мной, проживая в одном из домов на территории дворца. Перед нами обоими стояла одна задача – сдержать наводнение. К счастью, я не надеялся только на колдовские чары, больше доверяя тысяче рабочих рук. Едва завершились земляные работы, оракул просеменил на берег реки и начал свой танец. В тот же день дождь прекратился, сила потока ослабла, и мы оба получили благодарность от далай-ламы.

Потом мне предложил возвести постоянную дамбу для защиты от наводнений, каждый год угрожавших Летнему дворцу. Я с радостью согласился, надеясь с помощью Ауфшнайтера найти способ контролировать воды реки. Традиционные тибетские дамбы отличались крайней ненадежностью, представляя собой просто перпендикулярные стены. Проблема явно требовала иного решения.

Мы начали строительство весной 1948 года, собираясь управиться до сезона муссонных дождей. В мое распоряжение предоставили пятьсот солдат и тысячу кули. До сих пор ни один подрядчик в Тибете не располагал таким количеством рабочих рук. Я ввел еще одно новшество, убедив правительство отказаться от принудительного труда. Поэтому каждый рабочий ежедневно получал зарплату и старался оправдать ее. Но производительность все же оставалась низкой. Физически тибетцы гораздо слабее европейцев. Однажды я в нетерпении схватил лопату и стал показывать своим подчиненным, как надо копать. Они лишь пораженно таращали глаза. Кроме этого, возникало много заминок и перерывов. Если кто-то замечал червя на лопате, тотчас раздавался крик, землю отбрасывали в сторону, а червя относили в безопасное место.

Впрочем, я понимал причины хилости моих землекопов, они с рождения плохо питались. Обычный рацион бедняка включал цампу, масляный чай, небольшое количество редиски и перца. Суп варили раз в день.

Кроме солдат и кули, в моем распоряжении находился целый флот, состоявший из сорока лодок, обтянутых шкурами яков. Лодочники, имевшие дело со шкурами животных и таким образом нарушавшие заветы буддизма, считались гражданами второго сорта, подобно кожевникам. Приведу один пример. Направляясь в монастырь Самье, кто-то из далай-лам пересек тропу, по которой лодочники всегда спускались к реке. С тех пор дорогу стали считать священной, и лодочникам запретили ходить по ней. Взвалив лодки на спины, они были вынуждены добираться до реки по крутому перевалу, тратя понапрасну время и силы. Лодки обычно весили более двухсот фунтов, а высота перевала составляла не менее 16 000 футов. Вот какую роль играла религия в повседневной жизни тибетцев! Я всегда с грустью наблюдал за мучениями людей, перетаскивающих лодки на спине. Медленным и размеренным шагом они брели по берегу вверх по реке, не имея сил грести против течения. За каждым лодочником следовала овца с грузом на спине. Выдрессированная как собака, овца шла без поводка и сама запрыгивала в лодку, когда хозяин спускал ее на воду.

Сорок лодок, занятых на строительстве дамбы, привозили гранит из каменоломни, расположенной выше по течению реки. Борта лодок приходилось укреплять досками, чтобы камни не прорвали шкуры. Лодочники имели хорошую физическую подготовку, получали за свой труд больше, чем простые рабочие, и держались с несвойственным другим гражданам «второго сорта» достоинством. Они даже создали собственную гильдию и гордились принадлежностью к ней.

По счастливому стечению обстоятельств моим компаньоном был бонпо из Традуна. В его обязанности входило каждый вечер выдавать зарплату рабочим. Мы отнюдь не забыли друг друга и часто беседовали об ужасном для меня и Ауфшнай-тера времени жизни в Традуне. Нынче оно.вызывало смех. Впервые судьба свела нас с бонпо, когда он в сопровождении двадцати слуг совершал инспекционную поездку. Кто бы мог тогда подумать, что нам придется работать бок о бок и в определенной мере я стану его начальником? Потрясающий факт – с момента нашей первой встречи уже прошло четыре года! Четыре года, за которые я наполовину превратился в тибетца! Я часто ловил себя на типично тибетских жестах, много раз виденных и подсознательно имитируемых мною. Поскольку задача строительства заключалась в защите сада его святейшества, моими начальниками были монахи высшего ранга. Правительство тоже проявляло большой интерес к моей деятельности. Несколько раз кабинет в полном составе, с секретарями и слугами, приезжал посмотреть на состояние работ, поздравлял нас обоих с достигнутыми успехами, дарил почетные шарфы и деньги. При этом рабочие тоже получали денежные вознаграждения и полдня отпуска. Дамбу закончили уже в июне, и как раз вовремя: вскоре начались первые паводки. В тот год уровень воды поднялся очень высоко, но беды не случилось. На защищенной от разлива реки земле мы посадили ивы; их свежая зелень сделала Летний сад еще более прекрасным.

Занимаясь возведением дамбы, я часто получал приглашения высоких монастырских чиновников поужинать и провести ночь у них. Мне, первому европейцу, имевшему право оставаться в Потале и резиденции Летнего сада, выпала возможность вдоволь полюбоваться великолепными фруктовыми и хвойными деревьями, привезенными со всех концов Тибета. Главный садовник следил за цветами и деревьями и поддерживал дорожки в чистоте. Парк окружала высокая стена, но посетителей, одетых по-тибетски, туда пускали. Два охранника осматривали гостей у ворот, чтобы ни одна европейская шляпа или ботинок не оказались в саду. Стража вежливо дозволила мне не соблюдать это правило в обычные дни; и лишь когда проводились приемы, я потел под отороченной мехом тибетской шапкой. Знатным людям четвертого ранга охранники салютовали оружием; меня тоже удостаивали такой чести.

В середине парка располагался личный сад Живого Будды, обнесенный высокой желтой стеной. Вооруженные солдаты бдительно стерегли два входа, через которые, кроме его святейшества, пропускали только настоятелей монастырей, назначенных его опекунами. Туда не допускались даже министры кабинета. Сквозь листву виднелись позолоченные крыши храмов, доносились крики павлинов. Никто не знал, что делалось внутри святилища. Многие паломники истово кланялись ему и проходили по тропе, огибавшей святое место. На близком расстоянии друг от друга размещались встроенные в стену собачьи будки. Длинношерстные псы поднимали неистовый лай, если кто-нибудь подходил слишком близко. Поводки, сплетенные из шерсти яков, не позволяли собакам наброситься на людей, но хриплый лай звучал диссонансом в этом спокойном мире. Позже, получив разрешение входить в секретный сад, я подружился, насколько возможно, с его зубастыми сторожами.

Ежегодно на огромной каменной сцене за пределами внутреннего сада устраивали театральные представления. Посмотреть пьесы собиралось огромное количество народа. Спектакли играли семь дней, с восхода до заката, труппы актеров-мужчин. Практически все пьесы посвящались религиозным темам. Актеры не являлись профессионалами. Это были выходцы из самых разных слоев населения. По окончании театральной недели они возвращались к повседневной жизни. Год за годом ставились одни и те же пьесы. Слова пелись речитативом, а оркестр, состоявший из барабанов и флейт, задавал ритм танцам. Только комические роли читались на обычный манер. Красивые и богатые костюмы принадлежали правительству и хранились в Летнем дворце.

Одна из семи трупп актеров – Джумалунгма – выделялась своими пародиями. Ее игра мне действительно понравилась. Лицедействовала она весьма правдоподобно. Способность шутить над своими слабостями и даже религиозными обычаями свидетельствовала о юморе и здравомыслии тибетцев. На сцене изображали даже оракула с его танцем, трансом и прочими атрибутами колдовства. Зал покатывался со смеху. Мужчины переодевались монахинями и очень весело изображали, с каким пылом женщины выпрашивают милостыню. Когда на сцене монахи начинали заигрывать с монахинями, зал трясся от хохота и слезы бежали по щекам самых суровых настоятелей монастырей, присутствовавших в зале.

Далай– лама наблюдал за представлением из-за прозрачного занавеса в окне первого этажа павильона, расположенного во внутреннем саду за желтой стеной. Официальные лица сидели под навесами с обеих сторон сцены. В полдень, направляясь на обед, приготовленный на кухне далай-ламы, они строем проходили под окном правителя.

Театральная неделя в Летнем саду заканчивалась, и актеров приглашали играть в дома знати и монастыри. Таким образом, театральный сезон продолжался примерно месяц. Представления посещало большое количество людей, и полиции часто приходилось вмешиваться, чтобы поддержать порядок.

В этом году мое положение значительно улучшилось. Я полностью обеспечивал себя и подумывал о приобретении личного жилья. Безмерной была моя благодарность Царонгу – он открыл перед нами двери своего дома и помог обустроиться в Лхасе. Начав зарабатывать деньги, я платил ему ренту.

В последнее время мне поступало много предложений воспользоваться домами и садами друзей, временно отбывших в провинции. В итоге я решил поселиться в одном особняков министра иностранных дел Сургханга. По тибетским меркам здание считалось едва ли не самым современным в городе. Оно имело массивные стены, множество небольших окон и чрезмерное количество комнат. Я запер ненужные и расположился в остальных. Спальню устроил в комнате, где раньше всего появлялось солнце. Там возле кровати стояло радио, а стены украшали иллюстрации из альпийского календаря, вероятно попавшего в Лхасу в качестве рекламы швейцарских часов. Ярко раскрашенные резные шкафы и сундуки напоминали мебель в доме европейского крестьянина. Каменные полы дома слуги с удовольствием полировали до блеска, смазывая жиром от свечей и катаясь потом по комнатам в шерстяной обуви, соединяя приятное с полезным. Каждую комнату украшали цветные ковры – небольших размеров, поскольку в Лхасе потолки поддерживали колонны. В городе жили известные изготовители ковров. Мастеров приглашали к знати, и те прямо на месте, сидя перед деревянной рамой, ткали яркие цветные изделия нужной величины и формы, с классическими рисунками: драконами, павлинами, цветами и различными орнаментами. Созданные умелыми руками, ковры передавались из поколения в поколение. Шерсть – очень прочный материал, а краски, изготовленные из коры деревьев, зеленых орешков и растительных соков, не теряли цвет столетиями.

Для своего кабинета я заказал письменный стол и чертежную доску. Местные столяры прекрасно реставрировали старую мебель, но в ответ на просьбу изготовить что-нибудь новое они терялись. Творческая инициатива не приветствовалась ни в одной профессии или ремесле. Эксперименты не поощрялись ни в школах, ни в частных предприятиях.

В столовой находился алтарь, который слуги обхаживали с особой тщательностью. Каждый день семь кувшинов наполнялись свежей водой для богов, а масляные лампы никогда не гасли. Я жил в постоянном страхе ограбления: на идолах были диадемы из чистого золота и бирюзы. К счастью, мои слуги оказались весьма преданными, и ни разу у меня ничего не пропало.

По всем углам крыши моего дома стояли деревья для вывешивания молитвенных флагов. На одном из них нашлось место для радиоантенны. Очаг для благовоний и другие приносящие удачу атрибуты любого лхасского жилища я старался сохранить в нетронутом виде, не нарушив ни одну из тибетских национальных традиций.

Вскоре дом стал для меня родным, и я всегда с удовольствием возвращался туда после работы или посещения друзей. Меня ожидали слуга по имени Нийма, теплая вода и чай, а также чистота, спокойствие и уют. Иногда мне хотелось уединения, но тут возникали проблемы: в Тибете слуги обычно сидели рядом с хозяевами, ожидая приказаний, либо без стука входили в комнату, подавая чай. Однако Пийма уважал мои чувства, а его преданность не знала границ. Если я уходил куда-нибудь вечером, он, боясь нападения на меня по дороге домой, всегда ждал у ворот, игнорируя приказ идти спать. Вооруженный револьвером и саблей, Нийма готовился положить жизнь за господина. Часто ли встречается подобная преданность?

Его семья тоже жила в доме, демонстрируя мне, какова тибетская любовь к детям. Если один из них заболевал, Нийма не скупился пригласить лучшего ламу-лекаря. Со своей стороны, я делал все возможное, чтобы мои слуги чувствовали себя хорошо. Мне нравилось видеть вокруг жизнерадостных людей. Я направлял их в Индийскую миссию для вакцинации и лечения и держал под постоянным присмотром: на собственные болезни взрослые тибетцы внимания не обращали.

Кроме личного слуги, получавшего в месяц около пяти фунтов, правительство выделило мне посыльного и конюха. Поскольку я работал в Норбулингка, мне полагалась персональная лошадь из королевских конюшен. Точнее говоря, мне полагался новый скакун каждый день. Смотритель конюшен внимательно следил за тем, чтобы ни одна из лошадей не переутомлялась: он мог лишиться должности, если какое-либо животное теряло форму. Как вы понимаете, мне не нравилась ежедневная смена коней. Они постоянно паслись на красочных пастбищах Норбулингка и, попав на узкие улицы города с их интенсивным движением, очень пугались всего и вся. Наконец мне разрешили пользоваться тремя определенными лошадьми, каждой в течение недели, и мы привыкли друг к другу. Сбруя моих жеребцов была желтого королевского цвета, и теоретически я имел право въехать во дворец По-тала или проскакать по кольцу, запретному даже для министров.

Конюшня, кухня и помещение для моих слуг находились рядом с домом, в обширном саду, окруженном высокой стеной. Я разбил в нем много цветочных клумб и грядок для овощей. Во дворе хватало места для бадминтона и крокета. Там же я установил стол для пинг-понга. В небольшой теплице выращивались овощи, служившие хорошей добавкой к моему столу в начале года. Все посетители восхищались моим огородом, очень меня радуя.

Господин Ричардсон поделился со мной садоводческим опытом. По утрам и вечерам я возился в земле, и мои усилия вскоре оправдались. В первый год мне удалось снять урожай помидоров, цветной и кочанной капусты, зеленого салата. Овощи вырастали удивительно большими, не теряя вкусовых качеств. Объяснялось это весьма просто: хорошая поливка, сухой воздух и теплое солнце создавали в теплице благоприятную атмосферу для быстрого созревания плодов. Но с поливом возникали сложности. Отсутствие водопровода не позволяло использовать шланг. Грядки располагались таким образом, чтобы между ними оставался канал для воды. В работах по саду мне оказывали огромную помощь две женщины: они постоянно боролись с сорняками. Меня радовали цветы и фрукты. С грядки размером семьдесят квадратных ярдов я собирал четыреста фунтов томатов, некоторые из которых весили целый фунт. Другие овощи тоже давали хороший урожай. Думаю, несмотря на короткое лето, все виды европейских овощей могли бы прекрасно плодоносить в Тибете.

Вскоре влияние мировой политики стало ощущаться даже в мирной Лхасе. Гражданская война в Китае принимала все более угрожающие размеры, и возникла опасность волнений среди китайского населения Лхасы. Демонстрируя независимость Тибета, правительство предложило китайскому посланнику покинуть страну! Вместе с ним предстояло уехать еще примерно сотне человек, но никаких возражений не последовало, ибо тибетские власти прибегли к хитрости. Они выбрали момент, когда китайский телеграфист играл в теннис, и захватили его передатчик, после чего он уже не мог связаться с Пекином. Лхасские почта и телеграф закрылись на две недели. Мир думал, Тибет переживает еще одну гражданскую войну.

К изгнанным китайским дипломатам относились со всем почтением и приглашали на прощальные приемы. Им позволили поменять тибетские деньги на рупии по выгодному курсу и предоставили бесплатный транспорт до индийской границы. Китайцы не могли понять, что произошло, и очень сожалели о случившемся. Большинство из них вернулись в Китай или на Формозу (Тайвань), некоторые – в Пекин, где уже воцарился Мао Цзэдун.

Таким образом, столетняя ссора Китая и Тибета разгорелась с новой силой. Коммунистический Китай воспринял изгнание своего посланника и его сотрудников как вызов, а не как демонстрацию нейтралитета, чего добивались тибетцы. В Лхасе все хорошо понимали, что красный Китай представляет собой огромную опасность для независимости Тибета и его религии. Люди повторяли пророчества оракула и указывали на различные естественные приметы, подтверждавшие их страхи. Наблюдавшаяся в 1948 году огромная комета считалась символом опасности. Мне тоже было неспокойно, но я исходил из трезвой оценки ситуации. Будущее Азии представлялось безрадостным.

Примерно тогда же правительство решило направить четырех высокопоставленных чиновников в мировое турне. Члены группы тщательно подбирались по уровню культуры и прогрессивности взглядов. Миру хотели показать, что Тибет цивилизованная страна.

В группу вошли возглавивший ее секретарь министерства финансов Шекабра, монах по имени Чангкиймпа, богатый купец Пангдацанг и генерал Суркханг, сын министра иностранных дел. Двое последних немного говорили по-английски и имели некоторое понятие о западных привычках и обычаях. Правительство предписало посланникам одеваться в лучшие европейские костюмы. Взяли они с собой и великолепные шелковые наряды для официальных приемов, поскольку играли роль национальных представителей. Сперва делегация направилась в Индию, затем в Китай. Пробыв несколько дней там, тибетцы вылетели в Сан-Франциско через Филиппины и Гавайи. В Америке делегация останавливалась во многих местах и посетила многочисленные заводы, особое внимание уделив тем, которые работали па тибетском сырье.

В Европе посланцы придерживались аналогичной программы. Поездка продолжалась примерно два года, и каждое полученное от них письмо возбужденно обсуждалось в Лхасе. К моменту возвращения делегаты нашли новых покупателей тибетской шерсти и привезли с собой массу проспектов сельскохозяйственного, ткацкого и другого оборудования. В их багаже находился также разобранный джип, который шофер тринадцатого далай-ламы собрал вновь. Правда, после одной-единственной поездки машину убрали подальше от людских глаз. Многие знатные люди уже тогда хотели приобрести автомобиль, но время еще не пришло. В Америке делегация приобрела несколько золотых слитков – их доставили в Лхасу под надежной охраной.

Пока делегация разъезжала по миру, политическая ситуация в Азии значительно изменилась. Индия получила независимость. Коммунисты захватили власть в Китае. Однако это мало отразилось на Лхасе, где традиционное посещение монастырей далай-ламой считалось более важным событием, чем вся мировая политика.

Каждый молодой далай-лама перед официальным совершеннолетием посещал монастыри Дребунг и Сера, где в доказательство своей зрелости участвовал в религиозных диспутах. Подготовка к этой поездке несколько месяцев являлась главной темой разговоров в Лхасе. Естественно, аристократам полагалось сопровождать Живого Будду. Монахи Дребунга построили дворец специально для него и его.свиты.

В один прекрасный день блестящая процессия отправилась в пятимильный поход к монастырю, где четыре главных настоятеля с почетом встретили и сопроводили божественного посетителя в палаты. В тот день я тоже отправился в Дребунг: один из моих знакомых монахов пригласил меня на торжества. Мне всегда хотелось увидеть жизнь монастыря изнутри, а удавалось только мельком взглянуть на храмы и сады. Теперь же Пема, готовившийся вскоре сдавать выпускные экзамены и уже имевший учеников, стал моим гидом. Много интересного узнал я от него! Нельзя проводить сравнений между любым нашим религиозным учреждением и тибетским монастырем. Там стрелки часов остановились тысячу лет назад. За толстыми степами, пропитанными запахом прогорклого масла и немытых монашеских тел, отсутствовали приметы прогресса.

В каждом из многочисленных каменных домов, разделенных на крохотные кельи, проживало от пятидесяти до шестидесяти человек – в условиях поистине спартанских. На любом этаже имелась кухня с достаточным количеством продуктов – единственная поблажка естественным потребностям. Средний монах не знал мирских удовольствий. Наиболее интеллектуально развитые надеялись достичь высокого положения посредством усердных занятий. Кроме масляной лампы, иконы и амулета, монаху не полагалось личных вещей. Единственным утешением в жизни служила скромная койка. Абсолютное повиновение являлось законом. Ученики поступали в монастырь еще детьми и незамедлительно облачались в красные одежды – уже навсегда. В течение первых пяти лет монахи выполняли самую грязную работу для своих учителей. Самые способные учились читать и писать, после чего допускались к экзаменам. Лишь немногим удавалось перейти из одного класса в другой. Большинство же всю жизнь оставалось в услужении. Те, кто после тридцати или сорока лет штудирования учения Будды сдавал выпускные экзамены, считались избранными. Они могли претендовать на самые высокие посты. Монастыри представляли собой институты религиозного образования. Из их выпускников набирался персонал для всех чисто религиозных учреждений. Монахи – чиновники правительства получали образование в школе Цедрунга.

Выпускные экзамены монашеских школ проводились публично раз в год в храме. К экзаменам допускались только двадцать два кандидата со всего Тибета. После строгого устного экзамена, проводимого при участии личных учителей далай-ламы, пяти лучшим кандидатам присваивалась наивысшая монашеская степень. Студент, сдавший экзамен первым, становился отшельником и посвящал свою жизнь религиозному совершенствованию. В противном случае он мог заняться общественной деятельностью и в один прекрасный день стать регентом. Такое случалось редко: сей высокий пост обычно занимали реинкарнированные. Но были случаи, когда на него назначались и простолюдины, например в 1910 году; тогда тринадцатый далай-лама спасался в Индии от нашествия китайцев, и пришлось подбирать заместителя, представлявшего его интересы.

Десять тысяч монахов Дребунга подразделялись на группы с собственными храмом и садом. Там они сообща проводили утренние часы в религиозных занятиях, после чего получали масляный чай, суп и расходились по домам для послеобеденных дел. Монахи имели достаточно свободного времени для прогулок и незатейливых игр. Им также разрешалось самостоятельно готовить дополнительные блюда из продуктов, полученных из родных мест. По мере возможности группы объединялись по принципу землячества. В некоторых домах жили только монголы, или непальцы, или студенты из одного конкретного города, например Шигаце.

Внутри монастыря, естественно, запрещалось лишать жизни любое живое существо, однако в холодном климате необходима мясная пища, и земляки поставляли монахам сушеное мясо яков. Свежее мясо служители культа приобретали в близлежащих деревнях.

Кроме бесплатного питания и проживания, монахи получали небольшие деньги на карманные расходы из правительственных грантов и пожертвований паломников. Однако если студент обладал выдающимся даром, он обычно находил покровителя среди знати или зажиточного купечества. Церковь в Тибете обладала исключительным богатством. Ей принадлежали обширные земли, доходы от использования которых шли на нужды монастырей. У каждого монастыря имелся собственный дилер, занимавшийся поставками продуктов и всего необходимого. Трудно себе представить, какие огромные деньги тратились на содержание профессиональных буддистов! Однажды, помогая в составлении финансовых отчетов, я заметил, что в первый месяц года, проведенный всеми монахами в Лхасе, правительство предоставило им три тонны чая и пятьдесят тонн масла плюс сумму на карманные расходы, составившую около сорока тысяч фунтов.

Однако облаченная в красные одежды братия далеко не вся состояла из обходительных и образованных людей. Скорее наоборот: большей частью – из необузданных, неотесанных детин, послушных только кнуту. Самые плохие из них принадлежали к неофициальной, но незапрещенной организации воинствующих монахов Доб-Добз. Они носили на рукавах красные повязки и красили лица сажей, в поясах прятали огромные ключи, использовавшиеся как кастет или дротик, а в карманах – острые сапожные ножи. Многие из них – известные хулиганы с тяжелой поступью – никогда не задумывались, прежде чем нанести удар. Простые люди обходили их стороной. Во время войны с китайскими коммунистами подобные ребята создали батальон, прославившийся храбростью. В мирное время они также находили возможности выпустить наружу неистощимую энергию. Между членами Доб-Добз различных монастырей постоянно происходили стычки. Справедливости ради надо отметить: свои споры парни не всегда решали с помощью насилия. Боевой дух они проявляли и в спортивных соревнованиях между соперничающими монастырями. Имея более широкий выбор атлетов, Дребунг обычно оставался победителем. Как бывший тренер, я часто посещал Дребунг, и монахи всегда радовались моему участию в их тренировках. Это было единственное место в Тибете, где встречались мужчины со спортивными фигурами и накачанными мускулами.

Великие храмы Дребунг, Сера и Ганден определяли политическую жизнь Тибета. Их настоятели вместе с восемью правительственными чиновниками возглавляли Национальную ассамблею. Ни одно решение не принималось без согласия указанных церковников, естественно интересовавшихся прежде всего доминирующим положением своих монастырей. Их вмешательство препятствовало реализации многих прогрессивных идей. Одно время они воспринимали меня и Ауфшнайтера как занозы в пальце, но, убедившись в отсутствии у нас политических амбиций, в соблюдении нами обычаев страны и в полезности нашей работы также и для монахов, изменили свое мнение.

Как я уже говорил, храмы представляли собой высшую церковную школу. Каждый реинкар-нированный лама, а их в Тибете насчитывалось более тысячи, должен был получить образование в монастыре. Ламы представляли большой интерес для паломников, тысячами приходивших к ним за благословением.

Во время визита далай-ламы в Дребунг реинкарнированные присутствовали на всех церемониях и сидели в первых рядах. Их поведение напоминало соревнование богов. Между тем в тенистых садах храма ежедневно проходила религиозная дискуссия между молодым правителем и кем-то из настоятелей – одна из наиболее секретных церемоний в ламаизме. Мне так и не удалось понаблюдать за пей.

Но однажды я завтракал с Лобсангом, и он предложил пойти с ним в запретный сад. Я удостаивался чести стать свидетелем драмы вступления Живого Будды во власть – чести, не оказанной больше ни одному иноверцу в мире. Меня сопровождал брат далай-ламы, и никто не посмел преградить нам дорогу. Моему взору открылась странная картина. На площадке перед деревьями расположились около двух тысяч одетых в красное монахов, а далай-лама с высокого постамента вещал им о Священном Писании. Я до сих пор не слышал его чистого мальчишеского голоса. Он говорил с уверенностью взрослого человека, без тени сомнения, хотя впервые выступал публично. Четырнадцатилетний юноша учился много лет, и теперь его знания проходили проверку у строгой аудитории. Первое выступление Бога-Короля могло иметь плачевные последствия. Конечно же он не мог никогда отказаться от предписанной ему карьеры, но от его речи в этот день зависело, станет ли он игрушкой в руках монахов или их повелителем. Не все предшественники далай-ламы были такими же способными, как пятый и тринадцатый. Многие из них всю жизнь оставались марионетками своих учителей, а судьбу страны решали регенты. Люди считали нынешнего Живого Будду фантастически умным. Говорили, стоит ему прочитать книгу один раз, и он запомнит ее наизусть. Все знали: Бог-Король интересуется любыми событиями в стране, критикует или комментирует решения Национальной ассамблеи.

Когда дело дошло до дискуссии, я убедился: высокая оценка умственных способностей мальчика – не преувеличение. Далай-лама сел на землю, дабы не демонстрировать свое врожденное превосходство. Настоятель Дребунга встал перед ним и начал задавать вопросы, сопровождая их обычными жестами. Далай-лама отвечал с готовностью и хорошим чувством юмора, не теряясь ни на миг даже в самых сложных случаях.

Через некоторое время они поменялись местами, и теперь далай-лама спрашивал сидящего на земле настоятеля. Это был не спектакль, предназначенный для демонстрации способностей молодого Будды, а настоящее соревнование умов, в котором настоятелю пришлось туго.

Наконец дебаты закончились, и Бог-Король снова уселся на золотой трон. Его мать, единственная женщина на этом собрании, поднесла ему чай в золотой чашке. Он бросил на меня дружеский взгляд, будто спрашивая мое мнение о своем выступлении. Глубоко потрясенный всем увиденным и услышанным, я просто восхищался поразительными умственными способностями мальчика-бога из простой семьи. Он почти убедил меня: реинкарнация действительно существует. Потом все хором читали молитву. Она походила на литанию и продолжалась довольно долго. После далай-лама в сопровождении настоятелей вернулся во дворец. Меня всегда удивляла его божественная походка. Теперь я узнал: отточенные движения Бога-Короля являются частью ритуала. Мальчик должен копировать походку Будды и одновременно демонстрировать достоинство далай-ламы.

Конечно же мне очень хотелось заснять на пленку уникальную церемонию, по, как выяснилось, мне очень повезло, что камеры с собой не оказалось. На следующий день поднялся большой шум, когда Вангдула (я об этом совершенно ничего не знал) попытался сфотографировать далай-ламу во время его прогулки по одному из монастырей. Моему другу уже удалось сделать одну хорошую фотографию, но какой-то ретивый монах поймал его за руку. Вангдулу привели к секретарю регента и строго допросили. В наказание понизили в чине. И ему еще повезло. Его вообще могли исключить из монашеского ордена. Вдобавок камеру конфисковали, хотя Вангдула и был знатным человеком пятого ранга, племянником бывшего регента. Некоторое время монахи только и говорили о происшествии, однако мой друг воспринял все довольно спокойно. Он хорошо знал: официальная жизнь состоит из взлетов и падений.

Следующим пунктом программы далай-ламы было восхождение на гору Гомпе-Уце высотой в 17 000 футов, расположенную возле Дребунга.

Ранним утром огромный караваи, состоявший из тысячи людей и нескольких тысяч лошадей, отправился в дорогу. Первую остановку сделали в селении на полпути к вершине. Лошадь далай-ламы вели под уздцы два старших конюха. Несколько мест отдыха для Живого Будды приготовили заранее. В каждом установили трон, покрытый коврами. К вечеру караван достиг пункта привала. В честь счастливого прибытия зажгли благовония и читали молитвы. Путешественники провели ночь в шатрах. Для следующего перехода привели свежих яков, и еще до рассвета далай-лама с блестящей свитой отправился к вершине горы. Монахи Дребунга тщательно расчистили путь для паломничества повелителя. Когда караван оказался на вершине, прозвучали молитвы. Богам сделали подношения.

Внизу, в долине, люди ждали появления над горной вершиной дыма благовоний. Они знали: правитель сейчас молится об их благополучии. Сам я забрался на гору за день до далай-ламы и наблюдал церемонию с почтительного расстояния. Поблизости волновались стаи ворон и галок, почувствовавших запах жертвенной цампы и масла. Они галдели и ждали своего часа, чтобы полакомиться.

Большая часть свиты далай-ламы в первый раз поднималась на горную вершину. Молодым, похоже, очень нравилось восхождение, и они показывали друг другу различные красоты открывшейся панорамы. В противоположность им пожилые, толстые монахи и чиновники оставались равнодущными к прелестям природы и сидели в изнеможении, пока толпа слуг суетилась вокруг них.

В тот же день караван проделал весь путь назад к монастырю. Через несколько дней далай-лама посетил монастырь Сера и принял участие в аналогичной общественной дискуссии. У его советников возникали определенные опасения по поводу посещения Сера из-за недавних волнений среди монахов. Однако радушный прием, устроенный Богу-Королю в монастыре, доказал (если такие доказательства вообще требовались): он выше любых клик и партийных распрей.

Между тем моя жизнь текла почти без изменений. Находясь на службе у правительства, я переводил различные газетные материалы, время от времени сооружал небольшие дамбы и ирригационные каналы. Мы регулярно встречались с Ауфшнайтером, строившим канал за городом. В ходе земляных работ ему удалось сделать несколько интереснейших находок. Землекопам попадались глиняные черепки; Ауфшнайтер их тщательно собирал и складывал кусок к куску. В результате у него появилась целая коллекция прекрасных ваз и чаш, не имевших ничего общего с современной глиняной посудой. Он награждал рабочих за каждую находку, просил копать очень осторожно и тут же звать его, если в земле обнаружится что-нибудь интересное. Находки попадались каждую неделю. Среди них были могилы с хорошо сохранившимися скелетами и горшками, наполненными полудрагоценными камнями. Так у моего друга появилось новое хобби. Он тщательно обрабатывал свои экспонаты, возраст которых насчитывал тысячи лет. Ауфшнайтер вполне обоснованно гордился собой: ему первому удалось найти доказательства существования древней тибетской цивилизации. О ней не слышал ни один из лам, и ни в одной исторической книге не упоминалась эпоха, когда тибетцы хоронили усопших и оставляли подарки в их могилах.

Ауфшнайтер хотел выставить найденное в археологическом музее в Индии, но после вторжения китайцев в Тибет тщательно упаковал коллекцию, и мы увезли ее с собой.

Мне неожиданно представилась возможность выбраться из Лхасы и увидеть незнакомый район страны. Друзья попросили провести осмотр и сделать предложения по реконструкции их поместий. Для меня выхлопотали у правительства отпуск, и я отправился в поездку по деревням. Условия жизни там напоминали средневековые. Крестьяне пахали землю деревянным плугом с железным наконечником. В качестве тягловой силы применялись дзо (помесь коровы и яка, великолепное тягловое животное, похожее на яка, но дающее молоко, ценное и жирное).

Тибетцы уделяли недостаточно внимания орошению полей. Весна, как правило, приносила с собой сушь, но никому не приходило в голову взять воду для полива из переполненных талой водой ручьев и рек.

Владения знати занимали порой довольно обширные пространства. Иногда, чтобы пересечь их верхом, требовался целый день. К каждому поместью прикреплялось множество крестьян. После обработки нескольких полей, выделенных им в личное пользование, пахари отрабатывали определенное время на своего помещика. Из числа верных людей последний назначал управляющего, чувствовавшего себя среди односельчан маленьким королем. Хозяин же обычно жил в Лхасе, где работал на правительство, и у него не оставалось времени заниматься имением. Однако за свою службу чиновники часто награждались наделами земли: некоторым за время карьеры дарили до двадцати участков. Если же чиновник попадал в немилость, он мог лишиться всего состояния – оно возвращалось в ведение правительства. Многие семьи жили в родовых замках веками и носили фамилии, соответствующие названию местности. Их предки строили эти крепости обычно на скалистых возвышенностях, господствовавших над долинами. Поместья на равнине обносили рвами, но потом они высохли, заброшенные. Хранившееся в замках древнее оружие свидетельствовало о боевом духе древних лордов, постоянно отражавших атаки монголов.

Я обрадовался представившейся возможности покинуть Лхасу и проводил дни и недели в разъездах по незнакомой местности. Путешествовать приходилось верхом. Часть пути я проделал в обтянутой шкурой яка лодке, спускаясь вниз по течению полноводной Брахмапутры, останавливаясь только для того, чтобы посетить приглянувшийся монастырь и сделать несколько фотографий.

Я вернулся в Лхасу уже зимой. Небольшой приток реки Кийчу покрылся льдом, натолкнувшим меня на новую идею. Вместе с группой друзей, включая брата далай-ламы, мы организовали конькобежный клуб. Раньше в Тибете на коньках катались только сотрудники Британского представительства, изумляя местных жителей. В наследство от англичан нам достались коньки, подаренные ими слугам при отъезде. Первый наш опыт многих позабавил. Посмотреть на нас собралась большая толпа зевак, смеявшаяся и спорившая, кто следующий упадет или провалится под лед. Родители с ужасом узнавали о решимости их детей обязательно научиться кататься на коньках. Старомодные и далекие от спорта знатные семьи не могли понять, как кому-то может прийти в голову привязать к подошве нож и скользить на нем по льду.

Date: 2016-05-25; view: 284; Нарушение авторских прав