Глава двадцать первая. Но Сидорин не думал сдаваться

Спорят ли о вкусах?

Но Сидорин не думал сдаваться. Следующий его вопрос был очень оригинальным:

- Как тебя зовут?

Девочка удивленно посмотрела на незнакомого дядю.

- А разве вам Зинаида Васильевна не сказала?

- Вообще-то сказала, но... Хочется самим познакомиться. Вот меня зовут Асинкрит, дядя Асинкрит. А это тетя Лиза. Вы тезки, представляешь?

Судя по лицу Сидорина, сей факт доставил ему величайшую радость, однако девочка оставалась безучастна.

- Лиза, а ты знаешь, что такое тезка? – не сдавался Асинкрит.

И вновь – быстрый, почти неуловимый взгляд синих глаз.

- Знаю. Когда у двух людей одинаковые имена.

- Молодец! Скажи, а как зовут твою куклу? Хочешь, угадаю? Даша! Угадал? Что, нет? Тогда Маша?

Сидорин назвал еще пять-шесть имен, после чего девочка еще раз удостоила его взглядом:

- Не угадали, его зовут Вова. Как папу.

Лиза-старшая, не выдержав, засмеялась:

- Ты думал это платье?

- А разве нет?

- Длинный свитер, - пояснила девочка. И – без перехода:

- Дядя, вам же, наверное, сказали, что я больна? Зачем вы со мной разговариваете?

Сидорин и Толстикова переглянулись.

- Видишь ли... даже не знаю, что тебе сказать...

- Мой папа говорил: когда не знаешь, что сказать, говори правду.

- Какой мудрый твой папа.

- Его уже нет. И мамы нет. – Впервые за все время разговора девочка оставила куклу. Посмотрела – куда-то вдаль, вздохнула – и вновь стала примерять своему Вове крошечные игрушечные ботиночки.

- С ними что-то случилось? – не удержался от вопроса Сидорин и получил кулаком в бок от Алисы.

- Их наш сосед, дядя Леша убил. Он у папы все время деньги занимал, на водку. Занимал, а потом не отдавал. Однажды папа ему не дал денег, дядя Леша обиделся. Пришел на следующий день... и убил.

- А ты... ты это видела? – Сидорин был потрясен.

- Как он папу ножом? Слышала. А мама меня успела в коробку из-под телевизора спрятать.

- Господи! – только и смогла вымолвить Толстикова.

Замолчали. Пауза становилась слишком долгой. Неожиданно Асинкрит наклонился к самому уху девочки.

- Лиза, мне нужна твоя помощь.

- Моя помощь? – удивилась девочка.

- Что ты на меня так смотришь? Я серьезно: взял, и пообещал твоей тезке, что сумею развеселить тебя.

- Зря обещали.

- А еще я обещал разговорить тебя...

- Что сделать?

- Сумею втянуть тебя в разговор. Сказал, что я лучший в мире разгово-вы-ри-ватель, - произнес по слогам Асинкрит, - маленьких грустных девочек. Будь ты на моем месте, что бы спросила?

- У себя?

- Ну да.

Лиза задумалась.

- Для разговора?

- Для душевного разговора.

Две маленькие живые искорки появились в синих глазах девочки.

- А вы не будете смеяться?

- Ни за что!

- Я бы спросила: Лиза, что ты любишь больше всего, не считая папы, мамы, Вовика и Зинаиды Васильевны?

- Лиза, - спросил Сидорин, - что ты любишь больше всего, не считая папы, мамы, Вовика и Зинаиды Васильевны?

- Мороженое, - улыбка у девочки была очаровательна. Малышка заговорщически посмотрела на Асинкрита и добавила, вздохнув:

- Но мне его нельзя: могу заболеть ангиной, а для сердца это плохо.

- Что значит нельзя? – возмутился Сидорин. – Знаешь, лучшее лекарство от сердца?

- Аспирин?

- Дудки! Мороженое.

- Не может быть!

- Может, - уверенно сказал Асинкрит. – Знаешь, кто лучший в мире знаток сердечных дел?

- Вы?

- Правильно. Только есть один секрет.

- Секрет? Какой?

- Мороженое надо есть с умом. Конечно, лизать его приятно, особенно в жару...

- Приятно, - согласилась девочка, - мне однажды папа купил. Мама стала ругать его, а он сказал: «Под мою ответственность»...

- Но ведь можно и по-другому кушать. Берешь мороженое, кладешь его на блюдце, и пусть оно тает, тает потихонечку. Что растаяло – берешь ложечкой – съела. Опять ждешь. Вот увидишь, еще вкуснее, чем просто лизать. А можно сверху вареньем полить, орехов добавить...

- Зачем? – удивилась девочка, - оно же и так сладкое.

- Кашу маслом не испортишь.

- Не испортишь, - мечтательно согласилась Лиза.

В этот момент на весь дворик разнеслось зычное:

- Строимся по парам и в корпус! - Зинаида Васильевна подошла к скамейке, где сидели две Лизы и Асинкрит. И добавила, уже совершенно иным тоном:

- Лиза, уходим. – Девочка не заставила себя ждать. Взяла Вовочку, какие-то тряпки и пошла к ребятам. И вдруг, обернулась:

- Я сегодня перед сном буду о мороженом мечтать. – А потом, покраснев, добавила:

- Приходите еще. Мы с Вовиком будем ждать. – И помчалась к другим детям.

- Лиза, не беги, - крикнула ей вдогонку воспитательница, а затем добавила, удивленно, обращаясь к Толстиковой и Сидорину:

- Да вы настоящие волшебники, ребята.

- Зинаида Васильевна, - Алиса легонько тронула женщину за рукав, - а это правда, что родители Лизы...

- Правда. История громкая была, на всю область, я думала, вы знаете.

- Нет.

- Дети, идите потихоньку, сейчас я вас догоню... Этого подонка признали невменяемым – и в психушку. Сидит сейчас, жирует на казенных харчах, а людей не вернуть... Мама молодец, спрятала девочку в самый последний момент...

- Как же она все пережила? – Алиса чувствовала, что готова расплакаться.

- Вот так и пережила. Месяца четыре кричала по ночам, все родителей звала, а потом замолчала. Будто створки раковины закрылись.

Сидорин стоял немного в стороне, обдумывая что-то.

- Зинаида Васильевна, а у Лизы кто-нибудь есть? Родственники, друзья родителей?

- Я простая воспитательница, ребята. Может, есть, а может, нет. Второе вернее, а так разве девочка у нас оказалась бы? Вы извините, мне пора. Маленькие они, за ними догляд постоянный нужен.

- Зинаида Васильевна, последний вопрос, - Асинкрит извинительно прижал руку к груди.

Воспитательница улыбнулась:

- Если только последний, а то меня с работы уволят.

- У вас... есть такая практика... Одним словом, можно ребенка взять на выходные?

Зинаида Васильевна вмиг стала серьезной.

- Практика-то есть... Только, ребята, думайте хорошенько. Я ведь когда вас увидела, все поняла.

- Что поняли? – покраснела Алиса.

- Да вы не смущайтесь. Два-три года детей нет – и сразу в панику. Вот увидите, все получится. Детдомовского малыша на выходной взять можно. Только, как бывает? Раз возьмут, другой, а потом пропадают. А ребенок себя винить начинает, думает, плохой он, если от него отказались. Придешь, бывало, в спальню, а у него вся подушка мокрая... Подумайте. – И, попрощавшись, быстро направилась к корпусу.

Обратно они шли молча. Каждый сосредоточенно думал о своем. Первой не выдержала Лиза.

- Нет, почему она решила, что мы...

- И не говорите. Словно у нас на лице написано, что мы – это не мы.

- Вы... ты опять со своими шуточками. Я серьезно.

- И я тоже. Думаю, что мороженое мы с Лизой поедим, и уже через три дня.

- Хочешь сказать...

- Хочу.

- Тебе ее не дадут. Лучше возьму я, а ты присоединяйся.

- Вот это здорово! Кто первый предложил?

- А я женщина. И не смей мне говорить про опыт! Одна про него говорит, теперь второй.

Сидорин остановился.

- Лиза, Елизавета Михайловна.

- Что?

- Жизнь проста, когда ее не гонишь...

- Нечестно, это совсем другое дело.

- Лиза, повторяю: жизнь проста, когда ее не гонишь...

- Хорошо, хорошо. А идешь, идешь себе, как дождь...

- Правильно. Я с тобой согласен.

- С чем?

- Лизу возьмешь ты.

- Думаешь?

- Конечно. А я присоединюсь...

В благодарном порыве Толстикова поцеловала Сидорина в щеку. Но потом, словно испугавшись своих эмоций, сказала:

- Только ты не подумай ничего.

- А если подумаю?

- Ну и напрасно. Я однолюбка. И вообще, ты не в моем вкусе. Что ты смеешься?

- Все-таки удивляюсь я вашему брату. Только-только на шею бросалась...

- Что я делала?!

- Бросалась, а потом тут же гадости: «Не в моем вкусе». Да что я, картошка, чтобы быть в чьем-то вкусе? И, кстати, у тебя завышенная самооценка, Елизавета Михайловна. Или мания величия.

- Это почему же? Я честно сказала, что ты не в моем вкусе, я оценила твое благородство...

- Остановись. Пожалуйста. Ничего не заметила? Жаль. Процитирую: «я честно сказала», «я оценила». А может так быть, что ты – не в моем вкусе?

Лиза растерялась. Она посмотрела на Сидорина, чьи глаза пылали праведным гневом, а уста готовились произнести нечто еще более праведное и обличительное. Толстикова опустила голову, вздохнула, как нашкодивший ребенок, и сказала тихо:

- Жизнь проста, когда ее не гонишь...

- Ну... проста. Только мы сейчас о другом.

Лиза продолжала стоять, опустив голову. Сидорин вздохнул.

- Твоя взяла: а идешь, идешь себе, как дождь...

Вечером мобильный телефон Сидорина неожиданно встрепенулся, огласив тишину холостяцкой квартиры мелодией из кинофильма о Шерлоке Холмсе.

- Слушаю.

- Это я. Добрый вечер. Узнал?

- Добрый. Конечно узнал.

- Ты все сердишься на меня?

- Честно?

- Да.

- И без обид?

- Конечно.

- Не сержусь.

- Я что звоню... Спасибо тебе – день был замечательный. Я последний год выходные просто ненавидела. Не знала, куда себя деть...

- И тебе спасибо. День и впрямь удался.

- О чем думаешь? О Лизе?

- И о ней тоже. А еще вспоминаю, говорил или нет?

- Что говорил?

- Какой у тебя красивый голос. Только ты не подумай чего-то такого... Это я так, констатирую факт.

- А все-таки вредный, Сидорин!

- Есть грех.

- Я тоже вспоминаю: говорила или нет...

- Что я чертовски красив, умен и обаятелен?

- Нет, другое. – Лиза почему-то не поддержала шутливую интонацию Сидорина. – Асинкрит, хочу спросить. Ты... Короче, я совсем не в твоем вкусе? Если не хочешь, можешь не отвечать.

- Отчего же? Отвечу. Совсем наоборот.

И вновь разговор закончился для Сидорина неожиданно. Торжественным голосом Лиза заключила:

- А вот ты, Асинкрит Васильевич, не в моем. Абсолютно. – И нажала на кнопку «отбой».

Date: 2016-05-25; view: 358; Нарушение авторских прав