Двумя месяцами раньше 2 page

Отдохнув и немного подумав, ученый вынужден был признать, что он совершенно озадачен. Столь исключительному поведению не было причин. Будь пес просто любопытен, он вел бы себя гораздо осторожнее и не приближался бы к нему. Если же Дамиан — домашний пес, то почему не реагирует на дружелюбные жесты профессора?

Каковы бы ни были мотивы собаки, профессор, дрожа от холода, был признателен живому существу, которое так преданно вело его сквозь абсолютную тьму. Хоть собака и небольшая, уверял себя Хоффман, вид крепыша Дамиана заставит медведей и пум держаться от них подальше. Они снова двинулись вперед, но меньше чем через час Хоффману опять пришлось остановиться. Он был весь покрыт испариной и не имел ни малейшего понятия о том, где находится. Просто шел за мелькающей впереди собакой. У него был компас, но в темноте стрелку не разглядеть, а спичек он с собой не взял, рассчитывая только на дневной переход.

— Я бы сейчас отдал пять — нет, семь лет жизни за чашку кофе, — произнес он в темноту, обращаясь к собаке. Дамиан подошел и улегся в ожидании так близко, что Хоффман мог видеть его очертания. Пес вздохнул и удобно пристроил голову на сложенных передних лапах.

Не устраивайся слишком уютно, дружок, мне надо идти.

Остывающий пот блестящим инеем холодил кожу. Где-то вдалеке слышался шум реки. Обнадеживает. Если река поблизости, можно идти вдоль русла и к утру добраться до лагеря.

Отдохнув несколько минут, он поднялся, и пес опять побежал вперед, указывая путь. Еще около часа они двигались во мраке, ученый был весь в поту, но держался изо всех сил; пес терпеливо ждал его, затем медленно шел дальше, и так — снова и снова.

Где-то далеко за полночь подлесок, сильно затруднявший путь, внезапно кончился, и профессор пошел быстрее. Осторожно ступая на больную ногу, он ощутил странное прикосновение к бедру — что-то вроде ветки, но тверже, ощупал предмет руками и понял, что это туго натянутая веревка. Он громко рассмеялся.

— Сукин сын! — воскликнул он.

Он в лагере. Возле собственной палатки. Здесь его фонарь, трубка, кофе, аспирин и спальный мешок. Невероятная удача. Профессор оглянулся — где Дамиан? Прислушался, но ничего не услышал. Собака исчезла.

— Дамиан? — позвал он в темноту. — Эй, парень, с меня причитается, — пробормотал он, забираясь под тент.

Хоффман не видел собаку до следующего вечера. Он решил дать отдохнуть своей лодыжке дня три-четыре, прежде чем снова отправляться на поиски, и теперь сидел у костра, вытянув больную ногу, наслаждаясь одиночеством своей временной тюрьмы. Кроме коротких болезненных вылазок за дровами, ему больше нечего было делать — только сидеть, пить кофе и курить трубку. «Случаются вещи и похуже, чем вынужденный отдых», — думал он. Время тянулось медленно. Иногда пес приходил, фыркал, метил территорию вокруг костра, и Хоффман был благодарен ему за компанию. Дамиан приближался к костру шагов на двадцать и ложился, как сфинкс, щурясь сквозь оранжевое пламя на человека: Следя за ним, Хоффман поражался сходству этой сцены с представлениями теоретиков, согласно которым современные представители семейства псовых — потомки волков, одомашненных человеком дюжину тысячелетий назад. Раньше он часто об этом задумывался. Но волки не подходили к кострам, так что подобная версия всегда казалась ему слишком примитивной. Что-то произошло — тридцать, сорок, может, даже пятьдесят тысячелетий назад — между человеком, сидевшим у огня, как он сейчас, и собакой, вышедшей из непроглядного леса, как Дамиан. Что бы там ни случилось, в результате у двух видов сложились уникальные взаимоотношения, которые продолжаются много веков. Дамиан, размышлял он, с его острыми купированными ушами и гладкой короткой шерстью, так же не похож на доисторического пса, как стареющий, лысеющий биолог, потягивающий кофе и дымящий трубкой, не похож на первобытного человека. Но сама сцена заставляла задуматься о происхождении дружбы между человеком и собакой. Правда ли, что волки вышли из ночи, как эта собака, и постепенно свыклись с шумом, запахами и поведением приматов у костра? Или то были какие-то другие собачьи предки? Возможно, человек вел себя активнее, ловил диких собак и насильственно приручал их? Или их сплотило некое явление природы, о котором люди пока не подозревают?

Виктор Хоффман как никто другой был знаком со всевозможными свидетельствами приручения собаки человеком и все-таки вынужден был признать, что не знает ответа. Проявления симпатии со стороны дикого пса оставались для него загадкой.

На следующую ночь пес пришел снова и снова лег у огня. На этот раз он смотрел на Хоффмана всего несколько минут, затем деловито свернулся клубком и уснул под моросящим дождем. Хоффман решил не спать всю ночь, если потребуется, и непременно узнать, останется ли пес здесь до рассвета или уйдет раньше.

Ему нравилось сидеть подле веселого пламени и курить. Туманная морось не в новинку опытному путешественнику. Искорки костра медленно уплывали в окружающую пустоту, к величественным серым стволам, окружавшим небольшую поляну. После полуночи дождь перестал, и воздух сделался таким прозрачным и тихим, что дым трубки Хоффмана парил в нем, словно серенькое северное сияние. Дамиан лежал, свернувшись клубком и уткнувшись носом в лапы.

В очередной раз потянувшись за кофе, Хоффман заметил, как пес медленно приподнимает голову и пристально всматривается в черноту леса. На несколько долгих секунд оба замерли: человек, чья рука застыла на полпути к термосу, и пес, еще лежащий клубком, но уже вытянув шею, с напряженным взглядом, неподвижный, внушающий суеверный страх. Затем из собачьего горла вырвалось рычание — звук был такой низкий, что Хоффман скорее ощутил его, чем услышал. Он прислушался — что же так встревожило пса? — и вскоре безошибочно различил сквозь треск сухих поленьев медвежье шарканье и кашель.

Дамиан взвился. Он залаял, шерсть на загривке встала дыбом, хвост вытянулся, напрягся и стал похож на указку.

Хоффман улыбнулся, расслышав беспокойство в голосе молодого животного. Будь Дамиан старше или имей он свою, строго определенную территорию, которую нужно охранять, он бы очертя голову бросился и на гораздо более крупного и сильного противника, подчинившись духу предков-охотников. А так он только предупреждающе лаял.

Хоффман увидел, как на границе света и тени мелькнул медведь. Подросток. На мгновение ученый тревожно вперился в темноту в поисках его матери — с ней могли быть проблемы, — но других зверей видно не было. Его беспокойство улеглось: он сознавал, что едва ли черный медведь попытается причинить ему вред. Однако зверь мог перевернуть все в лагере вверх дном в поисках еды.

— Так, Дамиан, так, покажи ему, — тихо подбодрил он пса, — гони его отсюда.

Дамиан взглянул на человека, затем вскинул голову и снова принялся лаять и рычать. Медведь убрался в гущу леса, прочь от странных запахов горящего дерева и табачного дыма, подальше от вонючего, шумного человека и его ужасной собаки. Наконец питбуль умолк, застыл и прислушался с явным вниманием. Из его горла вырывалось только глухое ворчание, словно он бормотал про себя угрозы, которые не успел высказать. Немного погодя он уселся, все еще настороженно поглядывая туда, где скрылся медведь, затем лег, но уши продолжали шевелиться — он охранял лагерь. И только ранним утром, холодным и сырым, когда первые солнечные лучи забрезжили в тускло-сером небе, Хоффман, замерзший и усталый, увидел, как пес встал, встряхнулся и потрусил в утренние сумерки. Ученый вернулся в палатку и проспал до полудня.

Через четыре дня Хоффман решил, что может ходить. Развесив запасы еды на ветках, повыше от земли, он покинул лагерь, опираясь на большой еловый сук, — пришло время идти встречать студентов. Дамиан отсутствовал, как бывало обычно, если Хоффман не спал, но минут через десять ученый заметил собаку ярдах в ста позади себя. В миле от лагеря Дамиан остановился и уселся на тропе, глядя вслед уходящему Хоффману. Биолог мысленно отметил, что нужно будет сравнить местоположение собаки с границами ее территории, когда появятся такие данные, и, подняв на прощание руку, ушел за своими студентами.

Хоффман вернулся три дня спустя — за ним вереницей брели по тропе под непромокаемыми накидками четыре студента с огромными рюкзаками. Стояла обычная для полуострова Олимпия погода — чудесный рассеянный сумрак и мелкий теплый дождик, что едва проникал сквозь заросли. Конец сезона полевых исследований.

Поставив палатки и укрыв чувствительные приборы от дождя, Таг, Сьюзан, Сет и Девон первым делом собрали и установили ловушку для собаки. Животное следовало поймать, усыпить, взвесить, измерить, надеть ошейник с радиопередатчиком и пометить светящейся оранжевой краской, чтобы проще было наблюдать за ним в густом лесу. Хоффман предложил установить силки возле лагеря, где пес обязательно появится и где за ним легче будет присматривать. К тому же часто в силки попадали другие животные — еноты, например, или скунсы, а они близко к лагерю подходить побоятся.

Когда закончилось обустройство лагеря, приготовили дрова для костра, собрали и установили силки, для Хоффмана началась самая приятная часть полевых работ. Лодыжка все еще побаливала, он сидел у огня, курил трубку и слушал споры студентов. В пляшущем свете костра разгорались дебаты о том, как настраивать программное обеспечение для вычисления границ ареала, кому какая достанется работа и какова статистическая достоверность связи между сумеречной активностью и лунным циклом. Профессор редко вмешивался в дискуссии — он получал удовольствие уже от того, что помогает ребятам развивать способности, от их энтузиазма, который с возрастом так трудно сохранять. Счастливый брак Хоффмана, к величайшему сожалению обоих супругов, был бездетным, так что теперь Виктор сдержанно тешил себя надеждой, что эти юные создания когда-нибудь добьются успехов отчасти благодаря его чуткому руководству. Серьезные, вежливые, дружелюбные, они были его детьми. Наверняка они бы понравились Хелен.

Пес появился поздно, часов в десять вечера. Первым заметил его мерцающие отраженным светом глаза Таг, ассистент Хоффмана, самый многообещающий его студент. Он был вспыльчив, склонен к лидерству, многие студенты недолюбливали его за то, что он был любимчиком профессора. Как всегда, он сидел рядом с Хоффманом и теперь слегка прикоснулся к его руке, указывая на собаку.

— О да, — тихо сказал Хоффман, — это он.

Понимая, что не следует разговаривать слишком громко в присутствии настороженного зверя, Сьюзан тем не менее не сдержала удивления:

— Ого, да это же питбуль!

Хоффман кивнул. Никто не ожидал, что собака этой породы может выжить в лесу.

Таг и Девон установили ловушку в семидесяти пяти футах от лагеря и положили туда сырого мяса. Устройство представляло собой длинную и узкую проволочную клетку, открытую с одной стороны. Войдя, пес наступит передними лапами на чувствительную пластину защелки. Дверца захлопнется, и он окажется в западне.

Дамиан подошел к незнакомому предмету с любопытством, без страха, свойственного диким животным. Обошел его и приблизился к клетке сзади. Учуяв мясо, нетерпеливо ударил лапой по прутьям. С резким металлическим лязгом механизм сработал; и дверца захлопнулась. Очевидно, голодный, Дамиан принялся энергично рыть лапами землю под ней, пока, наконец, не сдвинул устройство на несколько дюймов и не добрался до выпавшего из-за прутьев гамбургера. Объев всю наживку, питбуль вопросительно взглянул в сторону лагеря, а затем ушел.

Несколько мгновений все молчали, потом Девон заключил:

— По крайней мере, он не боится этой штуки.

— Нет, не боится, — засмеялся Хоффман. — Привяжи к задней стенке пластиковый мешок, чтобы он не видел, что внутри. Попробуем еще раз.

Девон так и сделал, положил внутрь мясо и снова открыл дверцу. Идея сработала: пес кружил в поисках еды, запах которой его привлек. Найдя вход, осторожно влез внутрь. Люди наблюдали, как он тянул короткую мощную шею, пытаясь добраться до пищи без лишних движений.

Шаг, второй. Они видели, как он смотрит себе под ноги — наверняка на металлическую пластину, закрепленную под углом на полу клетки. Пес медленно подался вперед, вытянул шею и слизнул мясо, не делая ни шага дальше. Покончив с едой, он так же осторожно покинул клетку и уселся рядом, глядя на исследователей, будто ждал дальнейшего развития событий.

— Эй, Девон, не заставляй его ждать, а то он не оставит тебе ни кусочка, — пошутила Сьюзан.

Юноша фыркнул.

— Он хорош, надо признать, чертовски хорош.

Девон носил причудливую кожаную шляпу — для полного сходства с Робин Гудом ему не хватало только фазаньего пера на тулье. Теперь он решительно сдвинул шляпу на затылок так, что остальные, сидя у костра, только диву давались, как она еще держится у него на голове. Парень ушел, недовольно бормоча что-то, вернулся с куском мяса и крепко прикрутил его проволокой к задней стенке клетки.

— Теперь мы знаем, что у него будет на ужин, а? — пошутил Хоффман, когда Девон вернулся в лагерь.

Ждать пришлось совсем недолго. Дамиан снова вошел в круг света и приблизился к клетке. Осторожно переступив через металлическую пластину защелки, он задумчиво сжевал плохо закрепленные куски и аккуратно выбрался наружу.

— Жаль, что наша экспедиция обходится без полевой кухни, а то бы мы устроили здесь отличную благотворительную столовую.

Все засмеялись. Девон снова ушел и возвратился с большим куском вяленого мяса. Ему велели закрыть металлическую пластину листьями папоротника и еловым лапником. Стоя на четвереньках в клетке, молодой человек заметил мерцание собачьих глаз неподалеку и понял, что пес наблюдает за ним.

— Доставка еды в номер, — сообщил он, — я освобожу ваше место через секунду, сэр.

Девон выполз наружу и заново установил механизм, уверенный, что на этот раз он сработает при малейшем движении.

Все смотрели, Девон — затаив дыхание, — как пес неторопливо подошел к клетке и сунул туда голову. Он учуял запах мяса, вошел внутрь и отпрянул назад, ощутив под лапой еловую ветку. Задел стенку клетки, и дверца с грохотом закрылась, стукнув его по голове и шее, пока он пятился. Дамиан посмотрел на клетку, на ученых, снова на клетку, затем подошел к задней стенке ловушки и стал раздирать пластиковый пакет, пока не вытянул из-под него мясо. За ним наблюдали молча — всем было и без слов понятно, что пес заслужил свой кусок.

В тишине Девон поднялся, снова поправил шляпу (на этот раз сдвинув ее на лоб так, что ему пришлось запрокидывать голову, чтобы видеть), взял из рук Тага последний кусок мяса и направился к клетке.

— Почему бы тебе просто не отдать ему мясо? — спросил Таг. — Избавишь себя от проблем.

Когда юноша приблизился к клетке, пес встал и отступил на несколько шагов.

— Мы умнее тебя — я хочу, чтобы ты это знал. Неважно, что сейчас тебе так не кажется.

Пес внезапно развернулся и исчез в темноте. В эту ночь он больше не приходил.

— Ушел переваривать непривычно обильный ужин, — заключил Хоффман.

Хотя на следующий день пес держался поодаль от ловушки, профессор и студенты без труда наблюдали за ним. Морось сменилась медным светом осеннего солнца, оно совсем не согревало воздух, день был восхитительный, но холодный. Из своего импровизированного укрытия они видели поваленное дерево, которое пес, похоже, считал своим домом. Они наблюдали, как Дамиан наслаждался жизнью, или, как называл это Таг, «документировали его поведение». Дамиан отдыхал, свернувшись у бревна, когда внезапный порыв ветра швырнул сухой кленовый лист прямо ему под нос. Он резко дернул головой и сел. Лист замер, закружился на месте и быстро улетел. Пес бросился за ним, схватил и тут же потерял, сделал кувырок через голову, развернулся и кинулся в погоню снова. Казалось, он нарочно промахивается, позволяя листу ускользнуть, а затем опять ловил его зубами и лапами.

— Он ведет себя как котенок, играющий с клубком, — заметила Сьюзан.

Без видимых причин игра закончилась. Пес поймал кружащийся лист, схватил его и понесся бешеным галопом, выписывая неровные восьмерки. Лист потерялся в дикой скачке. С безумным оскалом, подобрав задние ноги, питбуль, казалось, убегал от невидимого преследователя, вычерчивая зигзаги по полю. Все прекратилось так же внезапно, как и началось, пес уселся и принялся чесать себя за ухом.

Для людей, которые наблюдали за действиями собаки, стараясь оставаться незамеченными, время тянулось медленно, но для молодого пса это был долгий чудесный день: он играл, охотился, спал, растянувшись под деревом в слабом свете солнца, снова охотился. Целый час провел в исступлении, выкопав четырех полевок — свою основную пищу, угостился останками оленя, попировал над мертвым ястребом, а после полудня отправился проверить речную отмель на предмет чего-нибудь съедобного.

В тот вечер Дамиан бродил вдалеке от команды исследователей, без всякой цели. Он нашел останки оленя, брошенные охотниками, наелся до отвала и медленно двинулся к своему логову. Вот почему он выжил в диком лесу. Уделом собак, потерявшихся или брошенных хозяевами, почти всегда была голодная смерть, но юный питбуль по счастливой случайности наткнулся на тушу убитого браконьерами оленя — так и выжил в первое время, а потом научился охотиться на мышей-полевок. Поздно ночью пес вернулся в окрестности лагеря и снова показался возле ловушки. Он не был голоден, но все же вошел в клетку, зная, что пищу нужно съедать всякий раз, когда ее находишь.

Дверь клетки захлопнулась за ним, и он подпрыгнул, напуганный шумом. Он не паниковал — это не свойственно натуре питбуля, — но, когда понял, что заперт, на мгновение оцепенел. Затем огляделся, обнюхал клетку и, не зная, чем еще заняться, смиренно вздохнул и улегся, ожидая, что же будет дальше.

На рассвете первые лучи солнца пробились сквозь ветви и косыми полосками расчертили лужайку. Дамиан сел, заслышав звуки из палаток. Через некоторое время показались люди. Увидев его в клетке, стали показывать на него и звать друг друга, и по их голосам он понял, что они взволнованы. Человек, которого Дамиан определил как лидера группы, тоже вышел из своей палатки, и немного погодя все направились к ловушке.

Дамиан чувствовал себя очень неловко. Люди приближались. Голос, Древний Голос крови и обычаев предков убеждал пса, что люди не причинят ему вреда, неким странным образом он принадлежит им. От какого-то очень глубокого чувства, однако, больно было, как от раны; он хотел к ним, хотел слышать Их голоса, отдающие команды, хотел, чтобы они гладили его. Голос говорил, что он должен быть с ними. Они позаботятся о тебе, — шептал Голос.

Но голос опыта говорил иначе — громко, пронзительно и настойчиво. Напоминал обо всем, чему научился пес: людей нужно избегать, они внушают страх и могут причинить боль. Исследователи подходили все ближе, а он не мог убежать и вертелся волчком, вспоминая прошлые столкновения с людьми. Они пугались его широкой пасти и внушительного вида, швыряли в него камни, кричали, даже иногда стреляли. Все его попытки сблизиться с людьми ни к чему не привели. Поэтому теперь он смотрел на людей, разрываясь между страхом и желанием быть с ними.

Люди окружили клетку, и он поднялся, глядя на них. Его бульдожья душа не позволяла рычать и огрызаться. Он был напуган, но не смел причинить вреда человеку, чтобы защитить себя. Его древний род всегда преданно служил людям. Он вжался в угол клетки и ждал, что они будут делать.

Девушка достала шприц и попыталась ввести в бедро псу транквилизатор. Пробовала несколько раз, но Дамиан вздрагивал, игла гнулась. Ему опять делали больно. Псу было страшно. Люди все-таки причиняют боль. Он бросился к выходу, пытаясь проломить клетку. Ему хотелось одного — сбежать и впредь держаться от людей подальше.

После нескольких неудачных попыток Сьюзан передала шприц Хоффману. Тихий голос профессора не успокоил Дамиана: он видел, как тот опять заносит над ним эту ужасную палку. Пес не ожидал, что этот человек может причинить ему боль, но теперь запомнил, что Виктору Хоффману доверять нельзя. Быстрым движением Хоффман ввел иглу в бедро собаки. Дамиан извернулся и вцепился в жалящий прут, но было поздно.

Когда снотворное подействовало, студенты осторожно вытащили собаку из клетки. Обмякшее тело уложили на брезент и взвесили на маленьких рыболовных весах, которые держали Сет и Девон.

— Шестьдесят два фунта, — записала Сьюзан.

Дамиана уложили на землю, измерили и тщательно осмотрели. Сет сходил в лагерь и вернулся с радиоошейником. Теперь они всегда будут знать, где находится пес. Широкий ошейник с тяжелым блоком питания едва уместился на короткой шее питбуля. Пока Сет закреплял ошейник, Таг обрызгал бока питбуля оранжевой флуоресцентной краской, чтобы тот не терялся из виду в густом подлеске.

— Отлично, закрываем закусочную, — скомандовал Хоффман, — пусть собачка живет своей жизнью.

В тот же вечер, когда солнце опускалось за темные силуэты гор, Дамиан сидел у реки, втянув голову в плечи, и думал. Люди, наблюдавшие за ним, усомнились бы, что к псу применимо слово «думать», но он тем не менее пребывал в задумчивости. Ученые разбирались в собаках не так хорошо, как им казалось.

Дамиан не приближался к лагерю. Он был питбулем, его род славился храбростью, но сегодняшние события потрясли его до глубины души. Когда снотворное лишило его возможности двигаться, но не сознания, он впал в настоящую панику. Люди смеялись и разговаривали, распоряжаясь его телом. Наркотическая дезориентация только усилила его ужас. Так что теперь, вдали от человеческих рук, он печально размышлял о том, чему научился за этот день.

Держаться подальше от людей.

Эта мысль опустошала его душу. Он нагнул голову к воде, но не смог до нее дотянуться. Ужасный тесный ошейник мешал ему. Пришлось встать и войти в воду по плечи, чтобы окунуть морду. Он уже пытался снять ошейник, потратил много часов, но только натер шею. Теперь он просто смирился, хоть и не мог привыкнуть к неудобствам.

Утолив жажду, он постоял еще немного в сгущающихся сумерках, вглядываясь в сине-зеленую воду. Он не помнил своего детства, но в глубине памяти еще теплились радостные воспоминания о том, как он бежал вслед за человеком. Но там было и другое — приступ ледяного ужаса, что сковал его, когда он понял, что потерял тех людей. Теперь, стоя в ледяной проточной воде, Дамиан чувствовал дрожь в желудке и пытался излить боль одиночества в безмолвном вое. Он не мог, не мог примириться с тем, что должен избегать тех, к кому стремился всем своим существом.

Он стал плохо спать и уже не мог охотиться. Иногда удавалось выкапывать полевок, но большинство грызунов ускользали от его челюстей. Прыжки, прежде легкие и стремительные, стали теперь неуклюжими. Первую неделю он продержался, доедая останки оленя, но не он единственный в лесу питался падалью. Через некоторое время от оленя ничего не осталось, кроме разбросанных костей, и пес испытал голод — настоящий, впервые с того дня, когда очутился в лесу один. Каждый вечер после неудачной охоты он тщетно пытался уснуть, свернувшись клубком, — ошейник мешал изгибать шею, и пес лежал, раздраженно моргая.

Когда голод усилился, Дамиан решился вернуться к лагерю. Страшные, непредсказуемые, люди все-таки были источником пищи. Он был истощен. За пятнадцать дней жизни с ошейником он сильно потерял в весе. Теперь пес часто сидел с горящими глазами, изможденный и безмолвный, в дюжине ярдов от кухни, истекая слюной.

Отчаяние добавило ему дерзости. Ночью под проливным дождем, когда капли молотили по брезентовым тентам, заглушая прочие звуки, он вошел в лагерь. Студенты и профессор спали.

Он направился прямиком туда, где люди готовили пищу, и набросился на тщательно уложенные Сетом припасы — жадно проглотил брусок масла и несколько яиц, разгрыз пластиковый контейнер, съел сухую овсянку и ушел, только когда уже ничего не смог найти. Той ночью он уснул возле своего бревна, довольно облизываясь.

Когда утром в лагере обнаружили разрушения, произведенные Дамианом, никто не заподозрил, что причиной тому был ошейник. Хотя по крайней мере один исследователь, Таг, мог бы догадаться. До встречи с Хоффманом он целый год изучал популяцию диких гусей на Великих озерах. Дюжину птиц окольцевали, надев им на шеи пластиковые цилиндры с номерами. Десять гусей погибли в первую же зимнюю ночь: болото затянуло льдом, и цилиндры примерзли. Ученые нашли мертвых птиц в окружении стаи — гуси не хотели бросать погибших товарищей. Эта история завершилась скандальной статьей в местной газете, и Таг старался ее не вспоминать.

И вот теперь, когда люди заметили, что пес голодает, они решили, что жизнь его приближается к естественному концу. Они с сожалением говорили о скором завершении проекта. Всем было жаль собаку, но они же ученые, «нельзя позволять излишней сентиментальности нарушать естественный ход вещей». Поэтому студенты спрятали подальше запасы еды и продолжили наблюдение.

Прошло несколько дней. По утрам уже шел резкий холодный дождь со снегом. Дамиан питался в основном оленьим пометом и травой. Он весил всего пятнадцать фунтов, шкура на выступающих ребрах и бедренных костях натянулась, голова походила на череп. Пес быстро уставал и большую часть дня просто сидел поблизости от лагеря и смотрел на людей. Когда рези в животе становились нестерпимыми, он в полном отчаянии уходил искать олений помет.

Наконец пришло время, когда Дамиан, как многие домашние (и некоторые дикие) животные, понял, что должен идти к людям. Он не был знаком с концепцией «невмешательства в естественный ход вещей», он только знал, что ему очень плохо, а интуиция подсказывала, что люди могут помочь. Голос звучал недвусмысленно, хоть и без объяснений. Дамиан знал, что люди в лагере, если захотят, могут накормить его и согреть. И дать еще кое-что, обещал Голос. Что-то неуловимое, чего Дамиан еще не мог понять.

Твое место рядом с людьми.

И он пошел к ним. Он не знал, как его примут, и пошел из темноты на свет угасающего костра с опаской, но и с достоинством, свойственным лишь немногим собакам. Таг заметил его первым и обратил внимание Хоффмана — все остальные уже разошлись по своим палаткам. Сквозь огонь Дамиан видел их лица: суровый пожилой мужчина с высоким лбом и тонким прямым носом и молодой человек, коренастый, с круглым лицом и Соломенными волосами. Пес смотрел на старшего и медленно приближался к нему. Он шел робко, на полусогнутых лапах, но смотрел Хоффману прямо в глаза.

Дамиан хотел сказать ему, что болен, голоден, умирает. В том, что случилось с ним, виноваты эти люди, но Дамиан их почему-то не осуждал.

Пес подошел к профессору на пять футов, сел. Его спокойные карие глаза не отрывались от человека. Хоффман встретил его взгляд и снова увидел Доисторического Пса — и вспомнил, как Дамиан вывел его из леса в ту ночь, когда профессор подвернул ногу.

Таг смотрел по очереди на обоих. Как всякий любимчик, он решил, что должен спасти проект. Он заметил, как нахмурился профессор, когда встретился взглядом с собакой. Все трое замерли, словно в немой сцене, костер мягко шипел и потрескивал, а едва моросивший дождь, казалось, что-то шептал величественным серым деревьям. Наконец Таг решился. Он вскочил, закричал на пса и пошел, угрожающе размахивая руками, прямо на него. Дамиан развернулся и мгновенно растворился во влажной холодной тьме.

Таг почувствовал, что немедленно должен что-нибудь сказать.

— Нужно получше спрятать еду.

Профессор на Тага рассердился, но взял себя в руки и только очень тихо вздохнул.

— Ты прав, — ответил он. Они просидели в молчании еще четверть часа, затем Хоффман, поняв, что Таг не даст ему побыть одному, ушел к себе в палатку.

Дамиан проснулся прозрачным морозным утром. Его разбудило какое-то странное, непривычное ощущение. Он не заметил ничего необычного — ни звуков, ни запахов, — но беспокойная дрожь в теле заставила его подняться. Как всегда, первая мысль была о еде. Свежий воздух доносил запахи костра, кофе и готовящейся каши. Он бессильно поплелся к лагерю.

Его ожидал сюрприз. Он уселся на привычное место, тупо глядя на людей. Они сворачивали лагерь. За какой-то час они собрались, сложили оборудование под брезент возле поваленных деревьев и ушли. Дамиан, слишком ослабев, чтобы следовать за ними, просто смотрел, как они уходят. Он и раньше натыкался на брошенные стоянки и знал, что нужно делать. Дождавшись, когда последний человек скроется в чаще, он принялся исследовать каждый дюйм лагеря. Искал еду, но ничего не нашел, кроме горстки рассыпанного кофе. Он обнюхал ее с сомнением, но все же слизал. Потом уселся посреди пустого лагеря и глубоко вздохнул.

Он сидел так довольно долго, пока к нему не вернулось то странное ощущение. Воздух налился тяжестью, словно небо давило на него. Пес беспокоился и не знал, что делать. Стоял прекрасный ясный день, но он чувствовал, что должен найти укрытие. Однако ощущение было смутным, муки голода возобладали. Сначала нужно найти еду.

По радио сообщили о приближении урагана — из-за этого Хоффман и свернул лагерь. При шквальном ветре, довольно редком в этой части штата, в лесу становилось небезопасно. Профессор решил прервать наблюдение, пока опасность не минет. Они пополнят запасы еды и вернутся.

После полудня Дамиан добрался до того склона, где Хоффман наблюдал за его потешной охотой на сурков. Ветер налетал с горы резкими холодными порывами. Сурки свистели и насмехались, но пес какое-то время не двигался, тупо уставясь на них. Затем с явным усилием заставил себя сдвинуться с места и направился к ним.

Сунув голову между камнями, где только что исчез сурок, он учуял дразнящий запах грызуна. Если бы пес мог пролезть немного дальше, он бы его достал. Его дыхание участилось от мысли о теплой крови, стекающей с языка, о мягкой, податливой плоти. Он должен его поймать. Дамиан просунул голову глубже, развернув плечи, коробка на ошейнике с резким скрежетом царапнула гранит. Бесполезно, до зверька не добраться. Запах дразнил пса, приводил в бешенство. Он дико извивался, пытаясь проникнуть в расщелину еще хоть на несколько дюймов. Но ничего не получалось — слишком широкие плечи. Дамиан в изнеможении принялся пятиться, выгибая спину, скреб задними лапами по скользким камням, пытаясь найти опору, — все тщетно. Он застрял. Громоздкий ошейник попал в проем между камнями, и когда пес развернулся, ошейник заклинило.

Date: 2016-05-25; view: 292; Нарушение авторских прав