Двумя месяцами раньше 1 page

Дайана Джессап

Пес, который говорил с богами

В ПАМЯТЬ О ТРЁХ:

Стрела — желтый Лабрадор, который научил меня многому, но более всего — тому, что Дамиан существует, и дружба между человеком и собакой — среди самых крепких уз на земле;

Отто — доберман, который научил меня всему, что мне нужно было знать о душе;

Сакс — доберман, преданное доверие; он понял, почему я должна была написать эту книгу;

и Единственный:

Дрэд — питбуль, с которым у нас одна душа.

Предисловие автора

Эта книга — среди прочего, о том, как мы, люди, общаемся с уникальным видом, нашим спутником — собакой. Ни одному животному, кроме собаки, человек не доверяет охранять в свое отсутствие дом и близких. Нигде в природе не встретишь такого абсолютного доверия, с каким женщина позволяет своему ребенку бродить по лесу под защитой крупного плотоядного зверя — собаки. Невиданное, поистине уникальное отступление от естественного закона взаимоотношений хищника и жертвы.

Не во всех культурах собака высоко ценится. Кое-где фамильярность в обращении с ней порождает презрение, иногда собака — униженный раб, низведенный до роли убойного животного, употребляемого в пищу. В иных случаях она бывает избалованна, изнежена и совершенно бесполезна — а это столь же несправедливая и несчастная участь. Без сомнения, многие эксплуатируют собак, зачастую с ними обращаются жестоко или равнодушно, и все же самая серьезная для собаки угроза исходит сегодня от тех, кто занимается охраной животных или общественной безопасностью. Эти люди пытаются разорвать древние узы между человеком и собакой в угоду своим ограниченным интересам — а это всего лишь еще одна форма эксплуатации. Удивительно немного людей, способных увидеть в собаке то, что есть на самом деле: драгоценный дар нашему виду, существо, которое не просит ни о чем, кроме позволения всегда быть рядом, помогать, оберегать, делить с нами радости и печали. Дар, чей источник неизвестен. От кого он был послан нам? И когда? Мы не знаем, и в каждой культуре мифы по-разному отвечают на этот вопрос. Но, похоже, преданная собака — божественного ли она происхождения или ведет свой род от волков — всегда с нами, наш спутник, защитник и помощник. Наш близкий друг.

Место собаки — ничейная земля между человеком и животным. В отличие от кошки, свиньи, овцы или лошади, собака не может при случае вернуться к дикой жизни. В некотором смысле собака уже не настоящее животное, как верно и то, что ее мозг не сравнится с нашим мозгом примата, отчего собака навечно обречена на недооцененность, пренебрежение. Мы пытаемся измерить собачий интеллект с точки зрения собственных умственных способностей, но это невозможно. Собака не может писать и читать. Она говорит телом и глазами. Она не пользуется инструментами, однако настолько проницательна, преданна и терпелива, что мы даже не можем этого оценить. Собака способна разделить любые наши эмоции: она может плакать от страха, грустить или смеяться хорошей шутке. Мы скорее похожи, нежели различны. И сходство в том, как мы думаем и чувствуем, таково, что человек и собака могут прийти к идеальному взаимопониманию, решать вместе трудные задачи, как единый организм. Одного взгляда между собакой и ее партнером-человеком достаточно, чтобы передать очень тонкие и сложные эмоции и значения, и это несомненно доказывает, что общего между нами больше, чем различий. Есть подтверждения тому, что дружба человека и собаки может быть так же крепка или даже крепче, чем многие отношения между людьми. Прислушайтесь к вашей собаке.

Все медицинские и психологические исследовательские протоколы и процедуры, упомянутые в этой книге, существуют на самом деле.

Использование электрических ошейников — реальное и все более распространяющееся явление во всех областях дрессировки собак.

Пролог

Виктор Хоффман вошел в комнату первым, придержал дверь, пропуская Севилла и его ассистента, который внес на руках истощенное собачье тело.

— Клади его сюда, Том.

Хоффман подошел к стальному смотровому столу и замер, дожидаясь, пока высокий молодой человек уложит тело. Собака слабо пошевелила лапами, словно пытаясь бежать, голова ее слегка приподнялась над столом, карие глаза остекленели и отрешенно застыли.

— Том, — тихо сказал Севилл, кивнув на стол. Помощник быстро прижал собачью голову к поверхности, стараясь не прикасаться к изъязвленной и кровоточащей шее. Доктор Джозеф Севилл тем временем надевал перчатки, скептически разглядывая полосатого питбуля, чьи короткие обрезанные уши торчали треугольными клинышками по обе стороны широкой головы. Яркая золотистая шкура с тонкими черными полосками придавала ему сходство с маленьким тигром. На боку виднелись следы огненно-рыжей краски.

— Итак, что все это значит? — Севилл приподнял губу пса, проверяя цвет десен.

— Спасибо тебе, Джо, что подоспел так быстро, — сказал Хоффман. — Я занимаюсь дикими собаками, мои студенты наблюдали за этим псом. На прошлой неделе был ураган, и мы потеряли его след. Потом выяснилось, что ошейник с передатчиком зацепился за камни и пес на нем повис. Похоже, так и висел, пока мы его не нашли. Здорово отощал, но он и раньше не был особенно упитанным — когда я его впервые увидел.

Пес снова чуть шевельнулся. Он был совершенно истощен.

— Весит не больше двадцати пяти — тридцати фунтов, — тихо сказал Том. Его рукам, казалось, еще было зябко от изможденного тела.

— Раз уж ты вытащил меня сюда, значит, хочешь его спасти. С чего бы, Виктор?

Хоффман пожал плечами, смущенно улыбнулся.

— Ну, глупо, конечно… — Он поднял голову и встретил вопросительный взгляд Севилла. — Я понимаю, звучит несколько театрально, но не могу отделаться от чувства, что я перед ним в долгу. Он помог мне однажды ночью в горах. Я был совсем один, и он спас меня от переохлаждения.

Если бы не он… В общем, я хочу отблагодарить его за услугу. — Он посерьезнел и показал на питбуля. — Ты сможешь его вылечить? Или уже слишком поздно?

Невыразительные серые глаза Севилла скользнули по телу собаки и остановились на приятеле.

— Я вот что думаю, Виктор, по-моему, у тебя какая-то новая разновидность помешательства. — Он тряхнул головой и продолжил осматривать пса. — Процентов двадцать даю, не больше, что выживет, — заключил он, разогнувшись. — И начинать нужно прямо сейчас. — Севилл, неодобрительно хмыкнув, покачал головой. — Где ты думаешь его держать?

Хоффман посмотрел на часы.

— Катарина будет здесь с минуты на минуту. Я не могу за ним ухаживать, пока он в критическом состоянии. Посмотрим, что она сможет сделать.

Дверь открылась, и в комнату вошла Катарина Новак. На нее смотрели все трое, но изящная блондинка отметила лишь оценивающий взгляд Севилла. Он всегда так на нее смотрел: оглядывал с головы до ног, словно впервые видел, и каждый раз его взгляд вызывал приятный острый холодок — ее словно пробирала дрожь. Она, помедлив, надела очки и посмотрела на стол. Новак была исключительно красива, однако в очках выглядела строго и официально.

— О господи, Виктор, что это?

— Катарина, я только что объяснял Джо: мы наблюдали за этим псом в лесу. Его сигнальный ошейник зацепился за камни. Он очень плох, но я хочу спасти его. — Голос Хоффмана звучал нарочито бодро. — Если получится. Джо согласился мне помочь — осталось выяснить, найдется ли для него отдельная клетка.

Новак подошла к столу, и Том вежливо кивнул. Он хорошо знал эту женщину — директор Центра исследований ресурсов животного мира и любовница его босса.

— Конечно, Виктор, я позабочусь о формальностях. Это бродячее животное?

— Да, я привез его с полевых исследований, не от заводчика.

— Очень щекотливое положение. Мы должны быть весьма осторожны с бродячими животными, крайне осторожны. Но я посмотрю, что можно сделать. — Она повернулась к Севиллу. — Джо, что тебе потребуется?

— Начинать следует немедленно. Мне нужны стол, желудочный зонд, питательный раствор и капельница. Раствор нужно подогреть.

Новак кивнула.

— Хорошо. Кажется, у нас есть запасные каталки, они подойдут лучше всего. Пусть Том пойдет со мной и привезет одну. К четырем будет готово, — сказала она, взглянув на часы. — Да, и пришлю кого-нибудь из отдела питания, чтобы все, что нужно, у вас было.

Том взглянул на Севилла, тот кивнул, и ассистент вышел из комнаты следом за Новак. Севилл немного отступил, прислонился к столу и вытащил сигарету из пачки во внутреннем кармане халата. Пес лежал совершенно неподвижно, как мертвый. Профессор Хоффман подошел к столу и положил руку на костлявую, похожую на череп собачью голову.

— Не волнуйся, Дамиан, мой мальчик, теперь о тебе будут хорошо заботиться. Все твои беды позади.

Глава 1

…Вы спрашиваете о моих друзьях.

Холмы, сэр, и закат солнца, и собака,

ростом почти с меня…

Эмили Дикинсон [1]

Двумя месяцами раньше

Виктор Хоффман поморщился, отложил бинокль и вздохнул. После многих часов неподвижного наблюдения зверски болела спина. Ему хотелось встать и размяться, но он себе этого не позволял — собака могла его заметить. Он вытянул руки и напряг мышцы.

Объектом его пристального внимания был полосатый питбуль по ту сторону лощины. Молодой пес был далеко, в густых зарослях, но обрезанные уши и прекрасная шкура выдавали в нем домашнее животное. Лежал он тем не менее очень спокойно, чувствуя себя в вечнозеленом лесу как дома. Домашний пес в диком лесу — именно то, что искал ученый.

Хоффман снова вздохнул. Темно, слишком темно. На юге собирались облака.

Осторожно, чтобы собака не заметила, он шагнул прочь от дерева, за которым прятался, и вышел на поляну.

Остановился, глядя, как над долиной от края до края нависают черные грозовые тучи, роняя тяжелые капли на верхушки деревьев. В такие минуты он думал, что пора оставить полевые работы студентам-выпускникам. В его шестьдесят два, несмотря на здоровье и хорошую форму, чтобы неделями жить в палатке каждое лето и осень, требовались все большие дозы ибупрофена.

По дороге в лагерь у него сложился, по крайней мере, один план действий.

Кофе.

Он вошел под брезентовый тент полевой кухни и взял канистру для воды. Поглядывая на темнеющее небо, прикинул: времени хватит, чтобы дойти до реки и вернуться, прежде чем все эти чертовы тучи разверзнутся. По пути он заметил, как тихо стало вокруг. Лес замер в ожидании надвигающегося ливня. В западной части штата Вашингтон грозы и ливни — дело обычное, но здесь, в прибрежных скалах, они нередко приобретали эпический размах.

Несмотря на сгущающуюся темноту, солнце в последний раз пробилось сквозь тучи, выстрелив бледными лучами сквозь ели, кедры и заросли болиголова по берегам реки. Золотые лучи были почти осязаемы, словно их подвесили на перекладинах между древесными стволами. Хоффман вышел на «пляж» — полоску песка фута в два шириной между скользкими черными скалами вдоль берега реки. В дюжине футов отсюда, на другой стороне, между водой и деревьями оставалась полоса песка и гальки, но здесь берег обрывался очень круто, а река была быстрой и глубокой. Отличное место: можно набрать чистой воды, не зачерпнув песка. Наполняя канистру, Хоффман бросил взгляд вниз по течению на противоположный берег.

Собака стояла по колено в воде в сотне ярдов, тоже пристально глядя на него. Солнце освещало ее сзади, ярко очерчивая силуэт. Хоффман затаил дыхание — он не хотел, чтобы пес его видел. Последний раз Хоффман встретил его между поваленными гниющими деревьями, которые, похоже, и были собачьим домом, и теперь не ожидал найти пса у реки. Канистра, наполнившись, начала погружаться, затягивая руку Хоффмана в ледяную воду. Он быстро выпрямился и недовольно заметил, как пес поспешно выскочил из воды и скрылся в густом лесу.

Виктор Хоффман, биолог-исследователь, изучал домашних животных в условиях дикой природы. Его интересовала продолжительность жизни таких одичавших собак: домашних животных, лишенных связи с человеком. В отличие от кошек, которые относительно легко возвращались из домашней обстановки к своей природной независимости, собаки редко выживали без прямого или косвенного вмешательства людей. И хотя требовались изрядные усилия, чтобы найти собак, живущих без поддержки человека, тема давала Хоффману определенные преимущества. Дикие собаки попадались редко, но, несмотря на критику коллег, которые сомневались в статистической достоверности его наблюдений, уникальные доклады биолога привлекали много слушателей, и он считался авторитетом в своей области.

Сейчас объектом его исследований были собаки-одиночки, живущие в глухих местах, где у них не было возможности охотиться группами или питаться на свалках.

Десять дней он осторожно расспрашивал лесорубов и лесников вдоль Западного побережья Соединенных Штатов, и расспросы принесли плоды; а в этом году случились еще две удачные находки.

Хоффман приехал на пару дней раньше, чтобы осуществить первую, сложнейшую фазу исследования — определить статус животного. Чаще всего собаки, названные дикими, оказывались либо брошенными домашними животными, либо теми, кого хозяева выпускали на свободный выгул. Судя по купированным ушам, этот пес родился не в лесу, но, похоже, его щенком потеряли или почему-то бросили. В ближайшие несколько дней Хоффман должен будет внимательно понаблюдать и определить его истинное состояние. Если собака действительно живет независимо от людей, биологи поставят вопрос: может ли домашнее животное выжить в дикой природе без помощи человека? Если это возможно, то как? Если нет, что этому причиной? Ошейник с радиопередатчиком и визуальное наблюдение дадут возможность узнать мельчайшие подробности жизни животного. Предыдущий пес, за которым они наблюдали в этом году, довольно быстро умер от голода.

Лесник, обративший внимание Хоффмана на эту собаку, уверял, что животное дикое. Питбуль сопротивлялся любым попыткам заманить его к жилью и, как все дикие животные, боялся людей. Хоффману такой кандидат подходил идеально. Если собака будет крутиться вокруг лагеря и выпрашивать пищу, она уже не сможет считаться дикой, и придется исключить ее из исследования.

На следующее утро, заваривая кофе, Хоффман заметил питбуля в пятидесяти футах от костра: он разглядывал человека из зарослей волчьей ягоды. Лишь кончик носа двигался, втягивая запах пришельца. Ученый замер, внимательно наблюдая за реакцией пса. Но беспокойство было напрасным: как только пес заметил человеческий взгляд, он тут же прыгнул в заросли и исчез.

Хоффман навел порядок в лагере и вернулся под тент — пить кофе и наслаждаться уединением. Через неделю или около того, если животное пройдет проверку, приедут его студенты — тогда и начнется настоящая работа.

Собаку нужно поймать, измерить, взвесить, осмотреть и надеть ошейник. Затем пойдут наблюдения — десять показаний в день; кроме того, раз в неделю все передвижения пса будут отслеживать каждые четверть часа в течение суток. Область обитания животного будет математически вычислена, его экскременты возьмут на анализ, суточную активность и ритмы сведут в таблицы.

Допивая третью чашку кофе, Хоффман, задумавшись, откинулся назад и уставился на кроны кедров и елей. Он глубоко втягивал холодный воздух, и аромат хвои вдруг вспыхнул беспощадным воспоминанием: Сочельник, они с Хелен держатся за руки, сидя на диване перед камином, слушают хоралы и смотрят на мерцающие огоньки гирлянды. И — Сочельник уже в одиночестве: жена умерла два месяца назад, он сидит на диване и смотрит в остывший камин, вдвоем с рождественской елью они стараются держаться и не терять мужества.

По-правде говоря, в этот раз Хоффман не взял с собой студентов, желая побыть несколько дней в одиночестве. Он любил общаться с ними, но иногда нуждался в уединении. Наедине с собой он мог вспоминать Хелен такой, какой она была в те дни, когда они только поженились. Пока его не отвлекали студенты, он мог оживить в памяти первые экспедиции, снова увидеть, как они ищут место для лагеря; вот она склоняется над костром, вот смеется, раздувая огонь под упорным дождем; вот они прячутся от ливня в палатке. Таких путешествий у них было несколько. Сколько лет прошло с тех пор? Тридцать восемь? Ее образ виделся ему так ярко, что казалось — не больше пяти-шести.

Глубоко вздохнув и чуть улыбнувшись самому себе, Хоффман встал и принялся за работу. Целый день он не мог найти собаку, хотя намеревался собирать о ней информацию. Вернулся в лагерь во второй половине дня, когда термос с кофе опустел. А вечером пес появился. Его присутствие выдавали только глаза, ярко светившиеся в темноте. Сидя у огня, Хоффман надеялся, что от такого близкого соседства вреда не будет — по крайней мере, он до сих пор был достаточно осторожен и всегда прятал еду, покидая лагерь. То, что пса привлекали костер и присутствие человека, не удивляло Хоффмана. В конце концов, это же собака, а не настоящий дикий зверь. Даже дикие собаки интересуются чужаками на своей территории. Однако условия исследования были строгими: не вмешиваться в жизнь пса, насколько это возможно.

Вечерело. Хоффман сидел на маленьком походном табурете, рядом — чашка кофе, на коленях — традиционная послеобеденная трубка. Протянув ноги к огню, он наблюдал, как глаза медленно приблизились и остановились футах в сорока. Прошло еще немного времени, и огоньки глаз будто бы прыгнули вниз и прижались к земле. Хоффман представил себе, как пес лежит, положив голову на лапы и глядя на человека у огня.

Ночью ветер подул с севера, и следующий день занялся ясным и холодным. Снаружи палатки все обындевело, вода и грязь за ночь замерзли и трещали под тяжестью его шагов. Хоффман выбрался из палатки, весь дрожа, и в очередной раз пообещал себе бросить полевые работы. Но день был свеж, и вся его решимость сошла на нет.

Сегодня он продолжит наблюдения, поищет, где еще может прятаться пес, и попытается найти место повыше, откуда сможет работать его сотовый телефон. Хоффман позавтракал, выпил кофе, прихватил с собой обед и ушел.

«Волос немного осталось, и те седые, — думал он, продираясь сквозь густые заросли, — но я все еще в чертовски хорошей форме для моего возраста». После трех часов безостановочной ходьбы он был доволен, что дыхание у него все такое же ровное и легкое. Хоффман знал, что без радиоошейника они не смогут следить за передвижениями пса, и продолжал искать высокие точки, где без помех работали бы видеокамеры и радиопередатчики.

Он прошел по склону, выбрался из леса. Теперь нужно преодолеть высокую гряду валунов. Взобравшись по скользким камням почти до вершины, он присел передохнуть на плоскую плиту. Развернул обед, достал термос с кофе. Небо над головой было того особенного оттенка темно-синего, какой увидишь только высоко в горах. Древняя каменная осыпь тянулась вниз ярдов на семьдесят и обрывалась на границе леса.

Глаз уловил какое-то движение, и его сердце вздрогнуло, как молодая кобылка. Вспышка рыжевато-коричнево го золота переместилась вниз и влево — неужели пума? Хоффман досадливо усмехнулся, радуясь, что никто не видит его испуга: это всего лишь пес, явно следует за ним, держась поодаль. Молодой зверь, потеряв след, сердито фыркал где-то в расщелине между скалами. В следующий же миг, услышав резкий, тревожный свист сурка, Хоффман понял, почему тот свистит. И весь следующий час с удовольствием наблюдал представление, которое разыгрывали юный хищник и его умудренный противник. Несколько крупных сурков беспокойно оглядывались по сторонам, вытянувшись во весь рост на виду у незваного гостя, затем ныряли под камни, у пса под самым носом. Своим свистом они дразнили питбуля. И снова ученый отметил, что пес, несмотря на голод, похоже, был вполне доволен жизнью. Хвост его бешено метался, пес, казалось, наслаждался каждой новой погоней. Абсолютно не отчаивался, все больше входя в азарт, и остановился, только когда совершенно выбился из сил. Язык вывалился наружу, морда покрылась хлопьями белой пены. Он лег на живот, вытянул задние лапы и прикрыл глаза в блаженной усталости. Немного погодя поднялся и вскоре скрылся за деревьями под насмешки сурков.

Хоффман потратил остаток дня, отмечая слепые зоны и места для передатчиков. От лагеря он успел отойти мили на три и уже приятно утомился. К вечеру похолодало, он откатал рукава рубашки. У небольшого живописного ручья, сбегавшего вниз по камням среди папоротников, остановился зачерпнуть воды. Хоффман пил, как всегда изумляясь ледяному холоду горной речки и наслаждаясь ее свежестью: за долгие годы его многострадальный язык измучили черный кофе и трубочный табак. Убрав термос, он двинулся через ручей, легко перешагивая с камня на камень. И вдруг поскользнулся, на секунду восстановил равновесие и оступился снова. Ботинки скользили на гладких мшистых камнях. Левая нога попала между двумя валунами, и Хоффман скривился от внезапной острой боли. Попытался выбраться на берег, но не смог и упал на спину, прямо в воду. Хуже и быть не могло — рюкзак и одежда моментально вымокли.

Хоффман попытался освободить левую ногу, но боль не давала пошевелиться. Холодея от дурного предчувствия, он потянулся и поднял ногу обеими руками. Боль была нестерпимая. Он выбрался из воды и несколько мгновений бессильно лежал на земле, укачивая вывихнутую лодыжку и молча проклиная себя за чудовищную неуклюжесть. Лечение потребует времени, так что на всю следующую неделю прогулки по пересеченной местности придется отменить. Но мысль о том, как трудно было найти эту собаку, безжалостно привела его к твердому решению: травма не должна мешать работе. Как только доберется до лагеря, займется ногой, несмотря на боль. Можно просто позвонить Тагу, студенту-выпускнику, и попросить его приехать пораньше, чтобы закончить с определением статуса собаки…

О нет!

Ему пришло в голову проверить рюкзак. Хоффман притянул его к себе уже без особой надежды. Собирался он для однодневной пешей прогулки, без расчета на дождь, и все промокло. Хоффман с жалостью смотрел на телефон, прикидывая, во сколько обойдется его замена. Отложив рюкзак, он оглядел себя с головы до ног. Лагерь далеко, а осеннее солнце уже спускалось к верхушкам ближних гор. В таком виде ночевать в горах вообще не стоит, а теперь он еще и промок насквозь. Он обязан вернуться. И следует поспешить, потому что в темноте ему ни за что не найти дорогу.

С величайшим трудом, сильно дрожа, он закинул на спину рюкзак и встал на ноги. Стоя на одной ноге, он смотрел на скалистую тропу перед собой. Будь местность чуть поровнее, можно было бы взять палку вместо костыля, но в камнях и густом подлеске посох бесполезен. Хоффман двинулся вперед, подпрыгивая на одной ноге, отдыхал и прыгал снова. Через пятнадцать минут, несмотря на холодную ванну, он был весь в поту. Остановился и осмотрел лодыжку. Она побагровела и угрожающе распухла.

Хоффман скинул с плеча рюкзак и порылся, ища телефон. Он просто обязан попытаться. Чудеса иногда случаются. В глубине души Хоффман, конечно, знал, что телефон не работает. И тем не менее… «Скверное дело», — подумал он мрачно. Неудача не удивила его.

Еще четверть часа ползком и вприпрыжку — и он увидел, что отошел от ручья не более чем на сто ярдов.

Солнце садилось между вершинами, сумерки сгущались. Хоффман был не новичок в науке выживания — он знал, что должен идти, пока не доберется до лагеря. Высоко в горах, насквозь мокрому, ему грозит переохлаждение, он может даже замерзнуть до смерти, если остановится.

Подпрыгивая, он двигался к лагерю в навалившейся темноте. Подлесок превратился в темно-серую массу, и Хоффман понял, что теперь не сможет разглядеть даже свои метки на пути. Пришло время принять решение. Можно построить здесь шалаш и, съежившись, в мокрой одежде, переждать ночь, но это слишком опасно. Он опустился на землю, морщась от боли и отчаяния. Тело стремительно остывало, Хоффман весь дрожал. Нужно двигаться. Пересиливая боль, двигаться, даже если придется блуждать всю ночь между деревьев. Хоффман был ученым, он, в отличие от многих, не боялся ночевать в лесу. Однако мысли его вертелись вокруг недавней статьи в одном журнале о здешних популяциях медведей и пум. Проще говоря, лес кишел хищниками. Хоффман постарался думать о чем-нибудь другом.

Оглядываясь по сторонам, пытаясь разглядеть хотя бы одну свою метку, краем глаза он уловил какое-то движение. Пес стоял в дюжине ярдов и смотрел на него.

«Так, — вздохнул про себя Хоффман, — только этого не хватало».

Объект, за которым он следил, изо всех сил пытаясь остаться незамеченным, теперь смотрел на него в упор. Виктор замер, надеясь, что животное испугается и убежит, как раньше.

Но пес не ушел. Он с интересом наблюдал за человеком.

— Ну что же, спасибо, по крайней мере, что не смеешься, — обратился Хоффман к зверю. Пес опустил голову и вытянул шею. Профессор фыркнул. Он испытывал что-то вроде благодарности к этому псу — один в темноте, среди мрачных гор. — Ты не очень-то похож на Лэсси, — заметил он. Заостренные, похожие на рожки уши и плоский череп придавали псу сходство скорее с демоном, нежели с ангелом-хранителем. — Ты похож на средневековую горгулью, — пошутил ученый, — на демона.

Пес уселся, свел вместе передние лапы и слегка наклонил голову, отчего стал похож на древнюю тварь еще больше.

— Демон. Да, имя Дамиан тебе подойдет, — решил Хоффман.

Уже слишком стемнело, чтобы отыскивать метки, а до лагеря еще далеко. Ничего не оставалось — только надеяться на лучшее.

«Теперь я знаю, что имеют в виду, говоря «ты еще из лесу не вышел», — угрюмо подумал Хоффман. Далекие призрачные облака скрыли звезды. Удрученно вздохнув, он прислонился к дереву, злясь на себя. Опытный следопыт, в этой ситуации он чувствовал себя так, словно его застали со спущенными штанами. Он откинул голову и закрыл глаза, пытаясь прийти хоть к какому-то решению.

Кажется, единственная возможность — следующие несколько часов пробираться сквозь лес, превозмогая боль и холод. В темноте найти дорогу не удастся, одна надежда, что к утру он окажется не слишком далеко от лагеря. Он опустил голову и с изумлением обнаружил, что пес стоит всего в нескольких ярдах от него и продолжает за ним наблюдать.

На какое-то мгновение ученому стало беспокойно — у него нет оружия, а пес как-никак питбуль. Они одни в диком лесу, и человек понятия не имел, каковы намерения пса.

Ты ранен, Виктор, и ты — очень легкая добыча.

Он отогнал эти пугающие мысли и упрекнул себя. Пес просто любопытен и, возможно, чувствует, что человек для него не опасен.

«Продать бы эту историю желтой прессе и удалиться от дел», — подумал он с горькой иронией, представив себе первую полосу таблоида, свой портрет с костылем на фоне леса, где его подкараулила «собака-убийца»: На вкладке должна быть собачья голова (подойдет любая порода), жуткий оскал, кровь со слюной вперемешку. Каков же будет заголовок? «Чудовищная пытка: раненого профессора преследует в горах кровожадный питбуль!» Может, его даже пригласят на ток-шоу. Хоффман тряхнул головой — его совсем не радовал этот черный юмор.

Пес подполз поближе и лег на землю, как домашняя собака, терпеливо ожидающая хозяина. В голове у Хоффмана прозвенело что-то похожее на предупреждающий сигнал. Как ученый, он жаждал воспользоваться моментом и установить, наконец, что пес ведет независимую жизнь. Но пес действовал не как дикая собака, и Хоффман спрашивал себя: неужели он прошел через все это только для того, чтобы узнать, что собаку просто кто-то потерял?

— Иди ко мне, мальчик. — Хоффман протянул руку, как будто в ней была еда, и призывно посвистел. — Иди сюда.

Он говорил мягко, ободряюще, но пес попятился. Очевидно, испуган и недоверчив, и Хоффман подумал, что пес сейчас сбежит.

— Ты боишься меня, да? Я тебя не обижу. Давай, иди ко мне.

Несколько секунд он продолжал говорить, но пес не двигался: поза выражала подозрение и неуверенность, он смотрел на человека, не прижимая ушей и не виляя хвостом, давая понять, что понимает слова. Когда наконец Хоффман отступил назад, у него не оставалось сомнений — это не чей-то питомец. Это домашняя собака, живущая независимо от людей, от их пищи, крова и привязанностей. Пес просто любопытен, вот и все. Дамиан идеально подходит для его исследования.

Вскоре совсем стемнело, и Хоффман мысленно вернулся к собственному удручающему положению. Он поднялся — нужно двигаться, бороться с Холодом, который уже проникал внутрь. Какой-то шорох — где же пес? Яркий золотой окрас в темноте превратился в серый — собака стала почти невидимкой. Хоффман отступил в испуге.

Что за черт!

Пес исчез. Затем вернулся. Затем снова пропал. Стараясь держаться подальше от человека, он куда-то вел его. Профессор на мгновение растерялся, но что еще оставалось делать — он пожал плечами и двинулся за собачьей тенью. Пес возникал из темноты снова и снова, всегда останавливаясь в нескольких шагах от человека. В полной темноте, под затянутым тучами небом идти Хоффману было очень тяжело. Через несколько минут он остановился перевести дух, опершись на ствол дерева.

Да, попал я в переделку.

Поблизости возник темный силуэт питбуля. Через секунду он прилег где-то в стороне от профессора. Хоффман, конечно, слышал истории о собаках, которые чувствовали, что человек в беде, и помогали ему. Как бихевиорист, он слушал такие истории несколько отстраненно. Не отвергал их, но был далек от мнения, будто собаки — те же люди, только маленькие и покрытые шерстью. Действия собаки могут помогать человеку, это несомненно, но его интересовали подлинные мотивы такого поведения.

Date: 2016-05-25; view: 296; Нарушение авторских прав