Проблема оснований науки

Как правило, политические теоретики работали, не выходя за рамки определенной философской системы, устанавливающей познавательные основания. Это ясно видно на примере Платона, Гоббса, Гегеля или Милля. Эти мыслители занимались, в том числе, и поиском познава­тельных оснований политической теории. Несмотря на значительные различия между ними, их объединяло непризнание субъективистских утверждений, основанных исключительно на предпочтениях и чувствах отдельного индивида. Все они сходились во мнении, что существуют определенные истины, которые могут быть утверждены в качестве фун­даментальных политических проблем, и выдвигали собственные эпи­стемологические основания для подтверждения истинности своих ут­верждений.

Разумеется, тот факт, что выводы разных теорий противоречили друг другу, вызывал изрядные сомнения в самих эпистемологических предположениях, на которых они строились. Вряд ли легко выбрать какую-то политическую теорию в качестве истинной при отсутствии какого-либо критерия определения адекватности их познавательного основания. По-видимому, не существовало никакого независимого эпи­стемологического критерия, с помощью которого можно было бы при­мирить утверждения разных политических теорий. Сами теории уста­навливали для себя стандарты познавательной истины, которые затем включались в саму теорию. Таким образом, нельзя было говорить о возможности существования независимого принципа или критерия.

Наиболее сильное влияние на изменение направления развития по­литической теории оказал, вне всякого сомнения, логический позити­визм. Эта философская доктрина нанесла сокрушительный удар по по­знавательному статусу «классической» политической теории и создала весьма основательные предпосылки для рассмотрения ее как совокуп­ности субъективных взглядов и подходов отдельных мыслителей, то есть псевдонауки

Хотя логический позитивизм получил распространение в 1930-е го­ды, то есть в период острого экономического и политического кризиса всей капиталистической системы, сторонники теории (члены так назы­ваемого Венского кружка), например, Шлик, Карнап, фон Нейрат, Айер не особенно интересовались политическими вопросами. Их радикальная критика познавательных оснований явилась косвенным следствием их эпистемологических представлений. Для того, чтобы понять, в чем смысл этой критики, необходимо предварительно остановиться на при­роде и характере логического позитивизма как философского течения.

ВИТГЕНШТЕЙН, ЛЮДВИГ (1889—1951) — родился в Вене. По образова­нию инженер. В 1912—1913 гг. работал с Бертраном Расселом в Кембридж­ском университете. Во время первой мировой войны служил в австрийской армии и даже попал в плен. Считается, что идея будущего «Логико-философского трактата» появилась у него еще в 1914 году, и все годы войны он носил фрагменты рукописи в своем походном мешке. В плену, видимо, он и закончил трактат, опубликованный в Германии в 1921 году. Предисловие к трактату, написанное его учителем Бертраном Расселом, показалось ему слишком поверхностным. Обидевшись, он бросил Вену, и уехал учительст­вовать в деревенскую школу. Витгенштейн фактически не участвовал в дис­куссии, развернувшейся вокруг его трактата в академических кругах. Трак­тат Витгенштейна не просто произвел сенсацию в научном мире, а вызвал настоящую философскую бурю.

В 1929 году он переехал в Англию, в Кембриджский университет. В 1939 году он сменил известного философа Г.Мура на посту профессора филосо­фии Кембриджского университета. Во время второй мировой войны, стре­мясь внести свой вклад в победу союзников, он оставил философию и пошел работать в Лондонский госпиталь. В 1947 году он вышел в отставку. Умер в 1951 году.

Тория логического позитивизма сформировалась прежде всего под влиянием трудов Витгенштейна и, в особенности, его «Логико-философского трактата»³. Эта, написанная в форме афоризмов, совсем небольшая книжечка (около 100 страниц), довольно трудная для пони­мания, однако, оказала огромное влияние на все развитие методологии науки XX столетия.

Витгенштейн начинает с того, что строит плюралистическую карти­ну мира. Мир обладает атомарной структурой и состоит из фактов («Мир есть совокупность фактов, а не вещей» 1.1.). Факт, по Витген­штейну, — это все, что случается, все, что имеет место. Атомарные факты могут объединяться в более сложные молекулярные факты. Но

³ Wittgenstein L. Tractate Logico-Philosophicus. London: Routledge and Kegan Paul, 1961.

самое главное, и здесь он повторяет Рассела, факт — это все то, что де­лает предложение истинным. Если в мире какой-то факт имеет место, то предложение истинно, если же нет — ложно. Атомарные факты никак не связаны друг с другом, поэтому в мире нет никаких закономерных связей. «Вера в причинную связь есть предрассудок», — пишет Витген­штейн (5.1361).

Однако интерес Витгенштейна направлен не столько на факты, сколько на язык и его отношение к миру фактов. Бертран Рассел пола­гал, что структура логики, как основа идеального языка, должна быть такой же, как структура мира. Витгенштейн развил эту мысль дальше, утверждая, что предложение — это образ, логическая фотография фак­та. То, что отожествляет образ и факт, и есть структура предложения и факта. Поэтому предложение, если оно истинно, само показывает свой смысл.

У Витгенштейна мысль и предложение фактически совпадают друг с другом, поскольку оба они — логический образ факта. В то же время и образ — это всего лишь один из фактов, то есть образ — это такой факт, который изображает другой факт.

В своей книге философ выдвинул три тезиса, представляющих инте­рес для нашей темы:

1. логика и математика состоят из тавтологий;

2. язык обладает истинно-функциональной структурой, и его ос­новными элементами являются имена существительные;

3. никакие этические или моральные утверждения не могут содер­жать познавательной информации.

Последнее утверждение вытекает из первых двух и представляет особый интерес с точки зрения критики политических теорий. Все эти три тезиса тесно взаимосвязаны между собой.

ТАВТОЛОГИЯ — понятие, употребляемое в трех смыслах: 1) логическая ошибка, когда нечто определяется или доказывается тем же самым; 2) сино­ним понятия логический закон для обозначения общезначимых формул, ин­вариантных к возможному и действительному положению дел в мире; 3) формулы, которые при любом наборе из принятой «обобщенной» системы значений переменных сохраняют одно и то же отмеченное значение.

Витгенштейн полагал, что структура математического знания может быть выведена из логики и что в каком-то смысле математические ис­тины являются скорее условными, нежели отражающими «факты» чи­словых отношений. Таким образом, из определений основных терминов и при условии правил вывода заключения можно вывести всю структу­ру математических истин. Получается, что математические истины за­висят от терминов и правил. В каком-то смысле они истинны по опре-

делению. Предложения логики и математики являются абсолютно ис­тинными, так как ничего не изображают и не выражают никакой мысли. Строго говоря, они — даже не предложения в полном смысле этого по­нятия. Математические истины скорее носят тавтологический характер, фиксируя отдаленные (и иногда удивительные) последствия определе­ния и правил вывода заключения, а не реальные отношения в мире не-ощущаемых объектов. Условный характер математики не означает, что она становится от этого менее полезной. Математика и логика, равно как и законы мышления, не открывают для нас доступ в неэмпириче­ский мир идей как противоположной группе тавтологий.

Теперь обратимся ко второму тезису Витгенштейна относительно того, что язык обладает структурой, трудно поддающейся логическому анализу. С точки зрения Витгенштейна, подобный анализ вскрыл бы тот факт, что язык является истинно-функциональным. Иными словами, в огрубленной форме можно сказать, что сложные предложения в языке, которые мы используем, чтобы передать информацию, могут быть под­вергнуты анализу с точки зрения составляющих их предложений. Оче­видно, что в какой-то момент этот процесс анализа должен остановить­ся, и мы встречаемся с основными строительными блоками языка — элементарными предложениями⁴. Вся многообразная действитель­ность рассматривается мыслителем как совокупность фактов как бы лежащих в одной плоскости. Параллельно им находится плоскость, за­полненная элементарными предложениями. Иными словами, структура фактов является проекцией структуры предложений. По Витгенштейну, в качестве таких элементарных предложений следует рассматривать имена существительные.

Но почему это так и какое значение имеет для науки? Если наш язык состоит из элементарных предложений, то необходимо найти ответ на вопрос, каким образом они обретают свой смысл. Это имеет важное значение, поскольку они придают смысл всем другим частям истинно-функциональной структуры. По-видимому, существуют два альтерна­тивных пути, по которым элементарные предложения обретают свой смысл:

1. Смысл элементарного предложения придается ему другим пред­ложением, которое объясняет или развивает его смысл. Однако это неверно, ибо если элементарное предложение нуждается ради обретения смысла в другом предложении, то оно не может счи­таться основополагающим, а объясняющее его предложение ско­рее окажется более фундаментальным. Но тогда снова возникает вопрос: как же именно это предложение обретает свой смысл? Ясно, что такой путь не ведет к выводу, более того, он утвержда-

⁴ Tractates. Prep. 4.221.

ет зависимость смысла от самого языка, а не от внешнего мира. «Если мир не обладает субстанцией, тогда имеет ли одно пред­ложение смысл, будет зависеть от того, является ли истинным другое предложение», — утверждал Витгенштейн⁵. 2. Для того, чтобы разрешить проблемы смысла в языке, и таким образом объяснить, как он соотносится с истиной, мы должны определить главные лингвистические единицы, которые будут удовлетворять двум требованиям:

1. Их смысл должен быть получен непосредственно, а не посред-

ством других положений.

2. Они должны быть прямо связаны с окружающим миром.

С точки зрения Витгенштейна, только имена существительные отве­чают этим требованиям. Таким образом, элементарные предложения — это прежде всего имена существительные. Имена существительные дей­ствительно разрешают проблему, поскольку имя обретает смысл без посредничества других предложений. Имена существительные также прямо связаны с окружающим миром, поскольку имена определяют объекты, а объекты придают им смысл. Следовательно, если осмыслен­ное использование языка в конечном счете устанавливает, что имена существительные — это основные единицы смысла, прямо связанные с объектами, то это имеет вполне понятные последствия для мораль­ных и политических теорий.

Если предложения, содержащиеся в нормативных политических тек­стах, не могут быть подвергнуты подробному анализу, то они не имеют смысла. Витгенштейн не поясняет, о каких именно объектах идет речь. Но если принять позитивистскую точку зрения, то такими объектами могут быть либо материальные объекты, либо чувственный опыт. Но тогда очевидно, что весь политико-теоретический язык подвергается сомнению. С каким чувственным опытом или материальными объекта­ми могут быть связаны такие понятия как общее благо, права человека, потребности, интересы, справедливость и др.?

В заключительном тезисе «Трактата» этот вывод сформулирован вполне прозрачно. Язык морали и ценностей трудно анализировать в функциональном ключе. В знаменитом параграфе 6.42 и, особенно, в 6.421 «Трактата» говорится:

Поэтому и невозможны предложения этики. Высшее не выразить предложениями.

Понятно, что этика не поддается высказыванию. Этика трансценден­тальна.

'' Ibid. Prep. 2.0211.

Еще более ясно это выражено в параграфе 6.53.:

Правильный метод философии, собственно, состоял бы в следующем: ничего не говорить, кроме того, что может быть сказано кроме высказы­ваний науки, — следовательно, чего-то такого, что не имеет ничего об­щего с философией. — А всякий раз, когда кто-то захотел высказывать нечто метафизическое, доказывать ему, что он не наделил значением определенные знаки своих предложений. Этот метод не приносил бы удовлетворения собеседнику — он не чувствовал бы, что его обучают философии, но лишь такой метод был бы безупречно правильным.

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНЫЙ — перешагивающий, выходящий за пределы. ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЙ — все, что выходит за пределы чувственного опыта, эмпирического познания мира; предмет религиозного и метафизического по­знания.

Сказанное, впрочем, не означает, что ценности вообще не имеют ни­какого значения, наоборот, они имеют огромное значение, но в наших привязанностях, в том, как мы проживаем свою жизнь, а не в отражении какой-то теоретической структуры, пытающейся сказать истину в от­ношении природы этих ценностей. Для Витгенштейна единственной формой связи человека с окружающим миром, как природным, так и социальным, является язык. Картина мира, которую человек осмысли­вает, теоретически определяется языком, его структурой, строением и особенностями.