Лучшая часть Бронкса 2 page

Ратко видит, что я улыбаюсь, и смеется как Санта-Клаус: ему нравится смотреть на нас с Бриджит.

Я сажусь рядом с ним. Бриджит выходит из ванной в моих джинсах и в моей майке с портретами «Андертоунз». Выглядит она, разумеется, совершенно потрясающе.

Ратко Ялович наливает нам виски. Когда у него хорошее настроение, он обычно наливает мне из бутылки, в которой плавает золотой лист, но сегодня жарко, к тому же жена с утра наехала на него из-за мышей и тараканов, поэтому сегодня мы пьем какой-то мерзкий суррогат. За стаканчиком Ратко рассказывает нам о своих проблемах, которые имеют сугубо личный характер и касаются его жены и ребенка. Строго говоря, это вообще не проблемы. Я делаю попытку решить их оптом с помощью банальнейших советов и избитых фраз, чем Ратко, кажется, остается доволен; во всяком случае, он совершенно искренне меня благодарит.

Некоторое время мы говорим о погоде, потом Ратко начинает расспрашивать Бриджит о ее жизни. Ее ответы нейтральны и носят общий характер, и я понимаю, что они адресованы и мне тоже.

Я спрашиваю Бриджит, не хочет ли она вздремнуть, пока мы разговариваем, но она качает головой. Ей нравятся новые люди. Впрочем, в благодарность за мою заботу она целует меня в щеку.

— Вы замечательно смотритесь вместе. Вам надо держаться друг друга, — говорит Ратко. От выпитого он уже слегка захмелел и сделался сентиментальным, но его слова странным образом отвечают моим собственным мыслям, и мое сердце наполняется нежностью к Бриджит. Быть может, характер у нее и не сахар, но она очень мила, ласкова со мной, и второй раз такую вряд ли встретишь.

— Ее лоно как будто создано для материнства, — говорю я.

Бриджит смеется, мы с Ратко тоже улыбаемся.

— Нет, — возражает Ратко, — вам нужно уехать из города куда-нибудь в деревню, на природу.

— Мы могли бы отправиться в Калифорнию, — говорит Бриджит. — Или на Гавайи. В любое место, где много солнца и близко океан.

— Я не против, — говорю я и смотрю на нее, и Бриджит берет меня за руку.

— Какая она, Югославия? — спрашивает она у Ратко, зная, что вопрос доставит ему удовольствие.

— О, это прекрасная страна! Там есть золотые песчаные пляжи, горы, прозрачные реки… Мои родители родом из-под Ниша, где родился Константин Великий.

— Мы могли бы поехать туда, — задумчиво говорит Бриджит.

— Нет, — твердо отвечает Ратко. — Лучше вам ехать в Ирландию.

Словно для того, чтобы подчеркнуть свои слова, он подается вперед и звякает своим стаканом о мой.

— Да, мы могли бы отправиться в Ирландию! — восклицает Бриджит. Похоже, идея Ратко пришлась ей по вкусу.

— Мне казалось, ты хотела поехать туда, где светит солнце, — замечаю я.

— Неужели в Ирландии никогда не бывает солнечной погоды? — говорит она.

Я качаю головой, и Бриджит снова смеется,

— Никогда-никогда? — спрашивает она.

— Никогда, Мышка. Особенно летом, — говорю я. — Как ты думаешь, почему там все время идет война? Это погода виновата. Действует на психику.

Но она не слушает.

— Я бы хотела побывать в Ирландии, — говорит она. — Там мои корни.

Бриджит морщит носик, и на пару секунд ее лицо становится печальным и задумчивым. В эти мгновения она выглядит такой неописуемо прекрасной, что я даже начинаю на нее злиться.

— Попроси Темного, что ему стоит? — говорю я, подпуская в голос капельку яда, но Бриджит не реагирует.

— О да, — соглашается она самым безмятежным тоном. — На будущий год мы обязательно съездим в Ирландию недельки на три. У одного из знакомых Темного в Донеголе есть настоящий замок. Быть может, нам повезет и дождей будет не очень много.

— Вот у нас в Югославии… — говорит Ратко и начинает рассказывать какую-то длинную историю о своей давно покинутой родине. В этой истории, относящейся к середине семидесятых годов, фигурируют маршал Тито и какой-то исследовательский институт, который ищет способ управлять погодой, потому что решающий матч чемпионата мира по футболу сборной Югославии предстояло играть на своем поле. История совершенно дурацкая и к тому же отдает враньем, но мясистое лицо Ратко вздрагивает от сдерживаемого смеха, и к концу рассказа мы с Бриджит тоже хохочем как безумные.

— …И вот, — рассказывает Ратко, — выпал снег, но сборная Югославии победила западных немцев со счетом 2:0. Сразу после игры маршал Тито произвел директора института из полковников в генералы. Увы, югославы слишком любили маршала, и никто не осмелился сказать ему правду, которая была известна всем, кроме него. Так Тито и умер, считая, что в области управления осадками Югославия оставила все страны мира далеко позади…

Ратко ржет так, что его лицо становится багровым. Он уже не может сдерживаться. От смеха у меня на глаза тоже наворачиваются слезы. Бриджит глядит на меня и целует еще раз, а я думаю, что нам действительно следовало бы убежать, уехать куда-нибудь вдвоем. Тут Ратко прав на все сто.

Потом мы опрокидываем еще по одной. Должно быть, с утра Ратко уже успел принять на грудь, потому что он ни с того ни с сего заводит тоскливую сербскую песню о каком-то Вороньем поле.

— Ты тоже спой что-нибудь, Майкл, — просит Бриджит. Петь мне совершенно не хочется, к тому же сейчас не время и не место для песен, но разве я могу ей отказать?

— Ах, Дэнни-бой, зовут волынки, их голос по долам плывет… — старательно вывожу я. Впрочем, после первых двух куплетов я останавливаюсь, не допев песню до конца. Я зол и разочарован. Почему Бриджит никогда меня не слушает? Ведь я совершенно серьезно предлагал ей уехать куда-нибудь вместе. Что нам здесь делать? Что нас ждет?

Продолжая загадочно улыбаться, Бриджит ложится на диванчик, но Ратко чувствует, что мое настроение изменилось, и в свою очередь мрачнеет. Теперь уже я должен как-то его подбодрить. К счастью, я знаю один верный способ.

— Вот ты всегда говоришь, Ратко, что наш Дэнни-Алкаш гений или что-то в этом роде, — начинаю я. — Так вот, сегодня утром я столкнулся с ним в «Макдональдсе», и он отпустил одно любопытное замечание об императоре Валериане…

— Почему здесь так грязно? — перебивает меня Бриджит, садясь на диванчик. Это еще больше действует мне на нервы, и я обиженно замолкаю. Быть может, думается мне, мы с Бриджит не так уж хорошо подходим друг другу…

Ратко со вздохом встает.

— Я, пожалуй, пойду, — медленно говорит он трагическим голосом, словно он какой-нибудь Тополь или другой советский диссидент, которого под конвоем везут в Сибирь. Я, впрочем, вижу, что ему действительно пора, поэтому я его не задерживаю.

— Ладно, еще увидимся, — говорю я, закрывая за ним дверь.

Потом я возвращаюсь к Бриджит.

— Хорошо посидели, правда? — говорю я.

Она медленно поднимает голову и глядит на меня в упор. За последние несколько минут Бриджит не произнесла ни слова, и я уверен, что она собирается сообщить мне что-то неприятное. Что-то такое, что способно напугать меня до потери сознания. Господи, сделай так, чтобы она не была беременна! В противном случае Темный наверняка на ней женится, но если ребенок окажется похожим на меня… Не попусти, Господи! Только не это.

— Давай уедем в эти выходные, — говорит она. — Вместе, ты и я…

— Куда же мы поедем? — спрашиваю я, подавляя вздох облегчения.

Она пожимает плечами и принимается раздирать спутавшиеся волосы. Сейчас Бриджит действительно похожа на мышь — маленькую рыжую мышку.

— Что произошло вчера вечером, Майкл? — спрашивает она, не глядя на меня.

Я не знаю, то ли Бриджит просто не хочет отвечать на мой вопрос, то ли тема нашего совместного отъезда успела ей наскучить. Не исключено, что она вдруг вспомнила, что всегда предпочитала возможное невозможному, а может быть, ей снова пришел на память тот ужас, который она пережила меньше двенадцати часов назад.

— С Энди? — переспрашиваю я.

— Нет, после… Что вы делали потом?

— Мы все или конкретно я? — Я продолжаю тянуть время.

— И ты, и остальные. Вы решили отомстить за Энди, правда? Когда ты вернулся, у тебя была кровь на рубашке, и… И я кое-что слышала… — Она не договаривает, и я смотрю на нее. Этот детский лепет раздражает меня сверх всякой меры. Он раздражает меня даже больше, чем я ожидал, но я ничего не могу с собой поделать.

— О'кей, Бриджит, если уж мы начали играть с тобой в эту игру, позволь и мне задать тебе один вопрос. Чем, по-твоему, занимается твой распрекрасный Темный?

— Он работает, — небрежно роняет она. — У него свое дело.

— А чем в таком случае занимаемся мы — я, Энди, Скотчи, Большой Боб и его ребята? Да, у нас есть профсоюзные билеты, но я, к примеру, не каменщик, не стропальщик и не сварщик. Кстати, жаль, что я не сварщик — в этом случае я бы получал не в пример больше.

— Я знаю, чем вы занимаетесь. Во всяком случае, мне кажется, что знаю… Темный платит мистеру Даффи, а мистер Даффи дает ему строительные контракты. Потом Темный нанимает вас, чтобы вы следили за соблюдением всяких там правил и инструкций.

Она говорит очень убедительно, но меня не обманешь. Тут что-то нечисто. Бриджит все прекрасно знает, знает во всех отвратительных подробностях, и это снова заставляет меня задуматься, что за игру она затеяла. Зачем ей знать детали наших вчерашних похождений? Нужны ли они ей для того, чтобы дать мне в руки козырь против Темного или, наоборот, дать Темному козырь против меня?

— В общем, ты говоришь верно, — смущенно бормочу я.

— Так что же случилось вчера вечером? — снова спрашивает Бриджит.

— Никто не умер, если тебя это интересует, — говорю я.

Бриджит с шумом выдыхает воздух, и ее строгое лицо сразу становится мягче. Похоже, именно этого она от меня и добивалась. Ей нужно знать, как далеко способен зайти Темный. Убийство — вот граница. И покуда эта черта не перейдена, она будет спать спокойно. Темный еще не самый худший вариант.

— Тебе пора ехать, — говорю я после небольшой паузы. — Поезжай домой. Я тоже поеду в «Четыре провинции», но другим поездом.

Она глядит на меня. Сейчас ее глаза кажутся зелеными. Изумрудными, если точнее.

— Скажи, Майкл, как ты собираешься жить дальше?

— А ты? — отвечаю я.

— Я первая спросила, — говорит Бриджит, накручивая на палец огненно-рыжую прядь.

— Пока не знаю. Видишь ли, мне приходится много ездить в поездах, — неуверенно начинаю я. — В дороге я читаю разные книги, много книг, и…

— Ты читаешь книги?!

— Господи, ну конечно! Что тут такого? Быть может, когда-нибудь я попробую поступить в колледж или еще куда-нибудь. Правда, я так и не получил аттестата об общем среднем образовании, но здесь, я думаю, это не имеет большого значения.

Бриджит зевает.

— А как собирается жить Темный? — едко осведомляюсь я. — Каковы его планы на будущее?

Она мечтательно улыбается. Боже мой, кажется, они это уже обсуждали! Их общее будущее. И, судя по всему, Бриджит это будущее нравится, мать его растак!

— У него много всяких романтических идей, — говорит она.

Романтических идей? У Темного? При одной мысли об этом меня начинает тошнить, но я молчу и смотрю на Бриджит. Она не обращает на меня внимания. Встав с дивана, Бриджит начинает собираться.

— Я возьму такси, — говорит она.

— Везет же некоторым, — отвечаю я, но она пропускает мои слова мимо ушей. Одевшись, она с нежностью целует меня. Я провожаю ее до дверей. На пороге Бриджит поворачивается ко мне и целует еще раз.

— Скажи мне «до свидания» по-ирландски, — просит она.

— Я не знаю, как это будет, — отнекиваюсь я.

— Скажи! — Она настаивает.

— Slan leat, — нехотя говорю я.

— Slan leat, — повторяет она. — Slan leat, Майкл.

— Тот, кто уходит, должен говорить slan agat, — поправляю я.

— Slan agat! — весело говорит она, снова целует меня в щеку, поворачивается и спускается по лестнице. Когда снизу доносится скрип отворяемой двери, я тоже поворачиваюсь и со всех ног бегу на крышу, чтобы посмотреть, не двинется ли за ней один из замеченных мной раньше автомобилей. Бриджит идет по 123-й улице в направлении Амстердам-авеню, потому что там легче поймать такси. Пока я смотрю ей вслед, синий «форд», на который я обратил внимание раньше, запускает двигатель, разворачивается и тоже движется в сторону Амстердам. Это может быть совпадением, говорю я себе. А может и не быть… По улице едет такси, и Бриджит останавливает его взмахом руки. Пока она садится, «форд» прибавляет скорость и проскакивает перекресток, прежде чем на светофоре загорается красный сигнал. Такси проскочить не успевает. Учитывая все обстоятельства, мне хочется верить, что это было все-таки совпадение.

Я снова ехал в подземке. Из-за наплыва пригородных пассажиров, спешивших в Нью-Йорк на работу, обстановка в вагоне была куда более космополитической, чем днем. Найти свободное место тоже было труднее, но я сумел втиснуться в уголок и вытащил из кармана свою книгу в бумажной обложке. Богатые люди, Лонг-Айленд, далекое прошлое… Смерть.

Поезд покидал Манхэттен, и в вагоне стало свободнее. Я вложил между страницами книги фирменную закладку и вдруг заметил, что на обороте что-то написано. «Кто много читает — плохо трахается». Я узнал затейливый почерк Бриджит. Записка меня рассердила. Это было слишком опасно, слишком рискованно. Что, если кто-нибудь в «Четырех провинциях» поинтересуется, что это я читаю, схватит книгу, увидит исписанную закладку, прочтет, узнает почерк? О боже! Я разорвал закладку на мелкие клочки и бросил их на пол.

На последней остановке я вышел из вагона и начал подниматься по ступенькам.

— Раненько ты сегодня, — приветствовал меня Пат.

— Сегодня мне повезло, поезд сразу подошел, — ответил я.

— Сейчас налью тебе кружечку, — сказал Пат.

— Не возражаю, — кивнул я.

Он начал наливать «Гиннесс» в большую кружку. Увы… Пат, да поможет ему Бог, был иммигрантом во втором поколении, да и с «Гиннессом», похоже, что-то случается, стоит ему только покинуть Пейл.[19]Я имею в виду, что правильно наливать стаут может только настоящий профессионал, вышколенный в Ленстере, в непосредственной близости от Лиффи. У Пата, к сожалению, не хватало ни способностей, ни терпения, а главное, ему приходилось иметь дело с ненастоящим «Гиннессом». Для Бронкса и даже для Нью-Йорка он действовал неплохо, но…

Тем не менее я поблагодарил его, сделал из кружки большой глоток и закусил чипсами с сыром и луком. Потом подошли остальные ребята, и я угостил их пивом. В семь мы все отправились на второй этаж, чтобы посовещаться. Темный, по всей видимости, прошел через черный ход — я не видел, как он приехал, а когда поднялся наверх, он был уже там.

Комната на втором этаже была полна табачного дыма, что подействовало на меня особенно сильно, так как с сегодняшнего утра я пытался бросить курить. Темный сидел на своем обычном месте во главе стола. Лучик занимал стул слева от него. По мысли Темного, это должно было означать, что Лучик отвечает за «левые» дела. Впрочем, «левым» делам наш босс уделял внимания нисколько не меньше, чем своему легальному бизнесу, и наша сегодняшняя встреча была самым настоящим производственным совещанием, где Темный был генеральным директором, а мы — исполнителями.

Зал для банкетов, в котором мы разместились, находился над основным баром «Четырех провинций». Надо сказать, что эта комната редко использовалась для чего-либо, кроме наших еженедельных совещаний, продолжавшихся обычно не дольше часа. У Темного хватало других дел, поэтому руководство нашим нелегальным бизнесом он возложил на Лучика.

В подчинении Темного и Лучика находились две небольшие команды. Одна из них включала меня, Фергала, Энди и Скотчи, другая — Большого Боба, Мики Прайса и Шона Маккену. Время от времени в составе команд появлялись новые люди, — например, Дэвид Марли — но они, как правило, надолго не задерживались. Сегодня, впрочем, одного человека у нас не хватало. Я имею в виду Энди, который лежал в Американо-пресвитерианской больнице, приходя в себя после полученных побоев.

Я называю наши маленькие группы «команды» исключительно для удобства; на самом деле мы не были столь жестко организованы. И разумеется, «работали» мы не постоянно, а лишь от случая к случаю. Как правило, Лучику удавалось решать возникающие проблемы самому; наше вмешательство требовалось лишь в особо трудных случаях. Зато и деньги мы тоже получали нерегулярно. Лучик поставил дело так, что наша плата зависела от количества отработанных часов, и я уверен, что если бы он мог, он заставил бы нас отбивать время прихода и ухода. Большого Боба и двоих его парней мы почти не видели, поскольку случаи, когда для выполнения того или иного задания требовались обе бригады, можно было пересчитать по пальцам. Большой Боб, Мики и Шон занимались главным образом тем, что собирали дань с торговцев и мелких предпринимателей, которым покровительствовал Темный. Проделывать это надо было раз в месяц или раз в две недели. Работа, сами понимаете, не пыльная, и я подозреваю, что и конвертики с деньгами ребята получали регулярно. Одевались они, во всяком случае, вполне прилично (Боб — тот даже костюмы носил), и я уверен, что никакой грязной работы вроде нашего вчерашнего дельца им исполнять почти не приходилось. Именно бригада Большого Боба ездила с Темным к мистеру Даффи в Нассау, и это обстоятельство бесило Скотчи больше всего, так как он был уверен, что подобные встречи происходят в каком-то шикарном месте. (Мне довелось побывать в усадьбе мистера Даффи в Трайбеке, и я должен признать, что выглядит она достаточно роскошно.) Что касалось нас, то мы под чутким руководством Скотчи занимались главным образом всяким дерьмом: разборками, охраной, выколачиванием дани и — во многих случаях — просто грубым физическим трудом.

Организация всего дела разительно отличалась от того, что было когда-то у нас на родине. Там шайки рэкетиров четко разделены на звенья или ячейки и действует жесткая командная система. Каждое дело предварительно обсуждается самым подробным образом, и только потом отдается соответствующий приказ. Здесь, в Штатах, все было куда проще, спокойнее и… безалабернее. У меня порой складывалось впечатление, что и самые ответственные решения Темный принимает с кондачка, без подготовки. К счастью, Лучику в большинстве случаев удавалось держать процесс под контролем.

Дома, в Ирландии, я был «быком» или «бойцом», и это стало моей основной специальностью. В Америку мне, однако, ехать не хотелось. С четырнадцати до шестнадцати лет я был членом шайки рэкетиров, действовавшей в Северном Белфасте; за это время мне довелось стать свидетелем нескольких чрезвычайно неприятных происшествий, и когда моя кузина Лес предложила мне поработать в Нью-Йорке у Темного Уайта, я отнесся к ее словам без особого энтузиазма. Я не хотел больше участвовать в насилии, меня от него тошнило. Как только мне исполнилось шестнадцать, я расстался с прежними товарищами и поступил в армию, но из этого ничего путного не вышло. В конце концов я оказался безработным, живущим на мизерное пособие; когда же и эти выплаты прекратились (почему — я уже рассказывал), у меня не осталось другого выхода. Лес обещала подыскать мне работу каменщика, такую, как у ее деверя (многие безработные потихоньку подрабатывали кладкой кирпичей), но Лучику каменщики были не нужны. Оставался только криминальный бизнес. Бизнес, впрочем, оказался не таким масштабным, как я ожидал. Темный занимался двумя основными разновидностями рэкета — «крышевал» мелких предпринимателей и договаривался с профсоюзами, причем дело это было настолько отработанным, что запугивать никого особенно не приходилось. Не брезговал он и ростовщичеством под грабительские проценты, однако этот способ извлечения доходов применялся им исключительно к недавним иммигрантам-ирландцам и не играл сколько-нибудь заметной роли. А с некоторых пор мне и вовсе стало казаться, что наша деятельность для него не важна, почему Темный и сумел, так сказать, перераспределить свои акции, поместив их в другие, более прибыльные области.

Пока я потихоньку дремал, Темный говорил:

— …Итак, в мое отсутствие Скотчи взял инициативу на себя и решил возникшую проблему, а заодно показал всем, что мы настроены серьезно и шутить с нами не стоит. Сейчас мистер Лопата лежит в той же больнице, что и бедняга Энди, однако нельзя сказать, что они в одинаковом положении. Если верить врачам, Энди будет на ногах уже через пару дней. Что касается Лопаты, то при большом везении он сможет выйти из больницы только к Рождеству. Отличная работа, Скотчи!

Последовали кивки и удовлетворенное бормотание. Темный продолжал:

— Если кто-то из вас намерен навестить юного Эндрю, его друзья по достоинству оценят подобный поступок. Я уже побывал у него и должен сказать, что он держится молодцом.

И Темный улыбнулся.

Наш босс был зрелым мужчиной среднего возраста, обремененным к тому же множеством забот, но я не мог не признать, что выглядит он очень неплохо. Темный был склонен к полноте, но он регулярно занимался в гимнастическом зале и красил волосы, что придавало ему вид сенатора с гнильцой, каких иногда показывают в кино. Глаза у него были темно-синими, почти черными, а кожа — смуглой, так что посторонний человек мог принять его за кого угодно, но только не за ирландца. На мой взгляд, он был больше похож на араба. Скотчи, будучи в сильном подпитии, однажды рассказал нам, что мать Темного нагуляла сыночка на стороне и что настоящим отцом Темного был на самом деле какой-нибудь португальский матрос. Каждому из нас было известно, что у Скотчи язык без костей, однако на сей раз в его словах, похоже, была толика истины. Свое прозвище Темный получил, однако, не столько за свою смуглую кожу, сколько за то, что его фамилия была Уайт.[20]Теренс Уайт — так звучало его полное имя, но в глаза его называли только Темным или мистером Уайтом. Интересно, подумалось мне, а как зовет его Бриджит в интимной обстановке?

Темный все говорил; ему, как видно, нравился звук собственного голоса.

— …Хочу еще раз сказать про придурка, который поднял руку на нашего Эндрю. Вы, парни, славно его проучили. Особенно ты, Майкл. Я слышал, ты проделал просто ювелирную работу. Буквально на днях я говорил Лучику, что с негодными инструментами даже лучший мастер ничего не добьется. Так вот, Майкл, ты и Скотчи — мои самые лучшие, самые надежные люди, — сердечно сказал Темный, и я вдруг поймал себя на том, что мой рот сам собой разъехался до ушей. Скотчи, сидевший у противоположного конца стола, повернулся и подмигнул мне.

— Спасибо, мистер Уайт, — сказали мы хором.

Лучик тоже кивнул нам с явным одобрением, а Большой Боб пробормотал что-то вроде «Отличная работа». Из всех сидящих за столом только я, Скотчи и Фергал были настоящими, стопроцентными ирландцами; кроме того, мы были из Северной Ирландии, что прибавляло нам авторитета, хотя в организации мы и занимали подчиненное положение. Нас считали отчаянными парнями, готовыми на все. Привычка Скотчи рассказывать о своих юношеских подвигах или во всеуслышание приниматься вдруг рассуждать о том, как следует начинять гвоздями взрывные устройства или мастерить мины-ловушки, еще подливала масла в огонь, укрепляя нашу репутацию сорвиголов, я же обо всем таком помалкивал, что, по моему мнению, имело чуть ли не больший эффект.

Темный закончил свою вступительную речь, и слово взял Лучик, который заговорил о вещах более прозаических и скучных. Потом Темный решил посвятить нас в подробности выборов в местные отделения профессиональных союзов, но я, честно сказать, слушал его вполуха. В конце речь зашла о каких-то внутренних организационных вопросах, но это продолжалось недолго, так как Лучик никогда не перегружал нас подобными мелочами. У меня в памяти остались лишь слова о том, что переговоры с Дермотом, которые должны были состояться вчера, пришлось перенести на пару дней. Еще Лучик сказал, что сам поедет с нами на разборку, чтобы серьезность происходящего скорее дошла до маленького ублюдка.

После этого повестка дня была исчерпана, и меня, Фергала, Шона и Мики Прайса отпустили, велев отправляться вниз. С нами пошел и Боб, которому понадобилось в туалет. Выйдя оттуда, он окинул нас сердитым взглядом и снова поднялся наверх.

Бар был полон, и Пат усадил нас за единственный свободный столик в углу. По идее, платить за пиво была очередь Мики, но поскольку Фергал углубился в подробный рассказ о наших вчерашних похождениях, я отправился к стойке сам. Когда я вернулся, с трудом неся четыре большие кружки, Фергал уже заканчивал, причем согласно его версии получалось, что на обратном пути мы все съели в «Макдональдсе» по бигмаку — нам, дескать, все нипочем. Мики Прайс слушал его с разинутым ртом, но на Шона Маккену, который побывал в федеральной тюрьме в Техасе и отсидел четыре года то ли в Оссининге, то ли в Аттике, наши приключения не произвели большого впечатления. Судя по его взгляду, он готов был рассказать историю покруче. Я не сомневался, что в его рассказе одному отрежут голову ножовкой, другого выпотрошат при помощи ножниц по металлу, третьего прибьют гвоздями к потолку или будут пытать электросварочным аппаратом, поэтому прежде, чем он открыл рот, я отправился в туалет.

Прежде чем вернуться к столику, я поболтал немного с Патом и миссис Каллагэн и поискал Бриджит, но, по всей вероятности, она ушла куда-то с подругами.

Потом сверху спустился Скотчи. Тронув меня за плечо, он сказал, что Темный и Лучик хотят меня видеть.

«Вот твой последний шанс удрать», — сказал я себе, но мне не хватило смелости броситься к дверям, и я послушно поднялся в банкетный зал.

Когда я вошел, Темный, Лучик и Боб просматривали какие-то бумаги.

— Гхм, — откашлялся я. — Вы хотели меня видеть?

Темный даже головы не поднял. Лучик улыбнулся.

— Да, Майкл, — сказал он. — Садись-ка сюда…

Я сел. Темный повернулся и посмотрел на меня.

Большой Боб поднялся. Зачем? Чтобы удобнее было нанести удар?

— Вчера вечером я говорил с Лучиком о тебе, Майкл… Должен сказать откровенно — мы давно к тебе приглядываемся, и пока нам нравится то, что мы видим. Я вот что хотел сказать тебе, Майкл: если ты не скурвишься и будешь работать как следует, мы тебя не забудем. И тогда ты сможешь добиться многого, — сказал Темный, вручая мне конверт, в котором лежало пять двадцатидолларовых бумажек.

— Спасибо, Темный, — поблагодарил я.

Лучик ухмыльнулся:

— С тобой все. Можешь идти.

Я поднялся и не спеша двинулся к выходу. Меньше всего мне хотелось, чтобы они поняли, как мне хочется поскорее убраться отсюда.

— Да, и навести Энди, — сказал Темный, когда я был уже у дверей.

Четыре моих обычных кружки я уже выпил, поэтому внизу я попрощался с парнями и поехал домой. Путь был неблизкий, к тому же, несмотря на усталость, я решил последовать совету Темного и, не откладывая дела в долгий ящик, побывать в больнице и узнать, как поживает Энди. Речь шла не о посещении — посетителей в палаты наверняка пускали только днем. Я хотел просто навести справки о нашей крошке.

Интересно, почему Темный вообще заговорил об Энди? Может, он хотел, чтобы я своими глазами увидел, что случается с дружками Бриджит? Гм-м…

Больничные корпуса были разбросаны по довольно обширной территории, и мне пришлось четыре раза обращаться к охранникам, прежде чем я узнал дорогу в отделение реанимации, но даже после этого я по ошибке забрел в приют для бездомных.

Разумеется, в реанимацию уже не пускали, а когда дежурная сестра узнала, что я даже не родственник, она буквально вытолкала меня, велев приходить в более приличное (как то считают пресвитериане) время.

С таким напутствием я отправился восвояси. Я собирался покинуть больницу, но снова заблудился. Пока я разыскивал выход, мне попался туалет, я воспользовался случаем, чтобы отлить. Покончив с этим важным делом, я вышел в коридор, раздумывая, как, черт побери, мне отсюда выбраться, когда вдруг увидел… Кого бы вы думали? Миссис Лопата собственной персоной! Она стояла буквально в двух шагах от двери туалета и, сжимая в дрожащей руке пластиковый стаканчик с кофе, с ненавистью смотрела на меня.

Я уверен, что на моем месте Скотчи, не задумываясь, сделал бы ноги. И по-хорошему мне тоже следовало удрать. Это было бы самое разумное, но вместо этого я подошел к ней и сказал:

— Эй, послушайте, я здесь не из-за Лопаты. Я навещал одного приятеля и заблудился, а теперь никак не могу найти выход. Я вовсе не хотел вас пугать. Извините.

Она довольно долго смотрела на меня исподлобья, и я уже думал, что сейчас она вцепится в меня ногтями или обольет своим кофе, но она вдруг заплакала. Плечи ее затряслись, а кофе выплеснулся из стаканчика и потек по руке.

Сначала я растерялся, потом осторожно взял стаканчик у нее из рук и подвел к стоявшим у стены пластиковым сиденьям. Миссис Лопата поплакала еще немного, достала носовой платок, высморкалась, потом всхлипнула еще несколько раз. Через минуту-другую она успокоилась и внимательно посмотрела на меня. Под ее взглядом я чувствовал себя очень неловко, и мне захотелось что-то ей сказать.

— Как он? — спросил я.

— В сознании. Его оперировали четыре часа. Четыре часа под ножом! Ему дали наркоз, накачали болеутоляющими, а он все не спит! Это так на него похоже. Все сиделки были просто поражены — они такого еще не видели.

— Да, Лопата крепкий парень, — сказал я.

— Но с троими ему было не справиться, — ответила она.

— Нет.

Некоторое время мы сидели молча. Потом я снова посмотрел на нее:

— Конечно, от слов мало проку, но я надеюсь, что он поправится.

— Зачем Скотчи понадобилось его калечить? Он бы заплатил. Он всегда платил! — воскликнула она.

Date: 2016-05-25; view: 346; Нарушение авторских прав