Проза. Реализм. Братья Ceniza. Последняя любовь Миши Боцмана

Девушку Миша приметил на второй день командировки. Она работала официанткой в кафе, где он обедал и ужинал. Закусочная располагалась в ста метрах от пляжа и была рассчитана на постояльцев Прасковеевского дома отдыха и «дикарей», снимающих жилье в самой Прасковее, маленькой приморской деревушке.

Нельзя сказать, чтобы Ольга так уж понравилась Боцману. Она была слишком молода — лет восемнадцать-девятнадцать против его сорока пяти, — задумчиво-серьезна и болезненно худа. Миша любил совершенно других женщин. Его жена, смуглая брюнетка, с которой он находился в состоянии вялотекущего развода, отличалась взрывным темпераментом и обладала выразительными формами. От брака с ней у Боцмана были сын-старшеклассник и очень красивая дочь, которая уже два года вместе с супругом жила во Франции. Судя по намерениям молодой пары, Миша совсем скоро мог стать дедом.

Правда, Боцману пришлась по душе русая коса девушки. Кончик ее, перехваченный резинкой, был совсем светлый, цвета золотистой соломы. Каждый раз, когда Ольга, проходя между столиками, пересекала луч света, по волосам пробегали солнечные блики.

— Добрый день. Сегодня у нас борщ из свежей капусты, — это были первые слова, которые Боцман услышал от Ольги.

— Давайте борщ, — несмотря на жару, Миша был голоден. — И на второе что-нибудь.

Он быстро и жадно ел «первое», не ощущая вкуса: мысли о предстоящих переговорах полностью завладели им. Миша приехал спасать сделку, которую провалил коммерческий отдел.

«Нам не поверили, тебе, инженеру до мозга костей, поверят», — настаивал шеф.

Поддавшись на уговоры, Боцман был вынужден заниматься не своим делом: выгадывать, как взять с клиента больше — это вызывало ощущение неправильности происходящего. Миша даже был рад тому, что встреча откладывается. Андрон, владелец Прасковеевского дома отдыха, с которым фирма должна была заключить контракт на установку систем вентиляции, задерживался в городе и должен был появиться только завтра.

Миша успел переговорить с управляющим Фронбергом, но тот ничего не решал.

— Вы инженер, который приехал вчера вечером? — спросила Ольга, когда Боцман, допив чай, достал бумажник.

— Быстро здесь новости распространяются, — он встал, отодвигая стул.

— Это потому что народа не так много. У нас ведь не город, даже отдыхающих узнают в лицо.

Боцман вдруг заметил на крыльях носа и скулах девушки бледные, словно затаившиеся под кожей веснушки, и это показалось ему красивым. Наверное, он слишком долго рассматривал лицо Ольги. Перехватив его взгляд, она насмешливо приподняла брови.

— Так откуда вы? — в ее вопросе не было чувственного интереса, желания поощрить его на знакомство.

Скорее, он был задан для того, чтобы поддержать разговор, и это неожиданно сильно задело Боцмана. Сходясь с женщинами легко и так же легко расставаясь, он знал, когда нравится им, а когда нет. Последнее бывало редко; патологическая неприязнь со стороны жены не в счет.

Боцман назвал город; от него до приморской деревушки с красивым именем Прасковея было два часа езды на автомобиле. Так он сюда и добрался.

— У вас там нет моря, — сказала Ольга. — Вы уже купались?

Миша Боцман вдруг почувствовал себя старым: он не только не ходил на пляж, но даже и не думал об этом. Собираясь в Прасковею, он взял все, что нужно, кроме пляжных принадлежностей.

В душевой номера Боцман, обливая мощное тело холодной водой, вспоминал желтый кончик косы, и в голову лезли мысли о тонких, почти невидимых волосках на теле Ольги. Миша набросил на плечи купальный халат, который висел на крючке рядом с полотенцами, и, оставляя мокрые следы на полу, направился на балкон.

С высоты пятого этажа кафе на пляже казалось игрушечным. Под синий тент, натянутый над кирпично-чугунной оградой, заходили поодиночке и семьями, чтобы купить мороженое или пообедать. Чуть дальше трепетали на ветру палатки, в которых продавались сланцы, шляпы, купальники и надувные игрушки.

Море рокотало, обрушивая на галечный берег волну за волной. У причала стояла девятиметровая яхта, на которой, как уже знал Боцман, хозяин дома отдыха выходил рыбачить в открытое море. Над мачтами кружила чайка.

«Не дури, Боцман, — подумал инженер, когда взгляд его вернулся к синему тенту кафе. — У тебя шерсть на груди седая, а она, быть может, еще дитя».

Плавки он все же купил, и сланцы, и огромное с темно-синим дельфином полотенце. Когда, наплававшись вдоволь, просоленный, с приятной усталостью в теле, Боцман возвращался с пляжа, уже темнели ранние южные сумерки. Вдоль дощатой набережной светили похожие на маленькие луны фонари. В кармане льняных брюк лежал гладкий прозрачный камешек, который Миша выловил в море.

— Это обточенное волнами стекло, — сказала Ольга, когда, зайдя в кафе, он дал посмотреть ей находку. — Говорят, такой морской самоцвет приносит удачу.

Девушка улыбнулась широко и радостно, отчего веснушки на скулах разбежались к вискам. Боцману захотелось рассказать ей о том, как недалеко от берега видел двух дельфинов, как, доплыв до буйка, сорвал с него ракушку и после отдал на пляже мальчишкам.

Пиликнул телефон, и на экране высветилась физиономия шефа. Ольга направилась к другим посетителям. Боцман, чувствуя досаду от того, что она ушла, нажал на кнопку приема вызова.

— Завтра, — ответил он на вопрос о том, была ли встреча. — Думаю, получится. Купался.

Боцман сел за освободившийся столик и взял наугад первое попавшееся блюдо. Ему было все равно, что есть. Вечерний бриз чуть заметно шевелил занавес, сквозь который просматривался черный, фантастический по красоте скалистый пейзаж. Мир, утративший в темноте границы, навевал мысли о грозной вечности, равнодушной к человеку.

Сознание Боцмана, отвергавшее любую метафизику, переместилось в кафе, где все было конечно, измеримо, и потому наполнено смыслом: горел свет, негромко работал телевизор, люди спешили взять от гаснущего дня все, что еще могли взять.

За столиком в углу, над которым был укреплена парчовая штора, огромный мужик в пропотевшей тенниске недовольно ковырял вилкой в тарелке, поминутно стирая бумажной салфеткой пот со лба. Отодвинув блюдо, он вдруг закричал:

— Оля! Мясо в пельменях переперченное! Дай воды!

«Местный какой-то», — подумал Боцман и почувствовал неприязнь к потеющему типу.

Ольга вынимала из миксера емкость с молочным коктейлем; рядом стояли десертные стаканы, которые она собиралась наполнить.

— Живее! — в голосе мужика звучало возмущение.

Поставив емкость, она взяла из холодильника бутылку «Аква Минерале» и направилась к беспокойному посетителю. Налив воды, принялась собирать приборы, в том числе и тарелку с пельменями.

— Правильно, — кивнул мужик. — Отдай это на кухню. Кто там сегодня? Иваныч? Пусть попробует, что приготовил. Я зайду после спросить, как оно ему. Кстати, салфетки в держателе заканчиваются.

«Ну, еще бы! Ты же извел их на свой лоб», — Боцман ощутил напряжение в плечевых мышцах.

Ольга скрылась в дверях, ведущих на кухню, а мужик продолжал выражать недовольство:

— Я не пью холодную минералку в жару, ты же знаешь. И принеси все-таки что-нибудь поесть.

Получив пачку бумажных салфеток и новую «Аква Минерале», мужик заставил Ольгу смешать воду из двух разных бутылок. Наконец нужная температура была достигнута, и Ольга получила возможность уйти. Прихватив меню, на котором тип обнаружил жирные отпечатки, она пошла к стойке, где мальчик в матросском костюмчике ждал молочный коктейль. Прозрачные, как вода, глаза девушки скользнули по Боцману, и он увидел в них усталость.

Боцман на дух не переносил свинячество и отдавал себе отчет в том, что иногда оно прячется под фразами, выстроенными без единого грязного слова, чтобы невозможно было придраться, даже если сильно захочешь. Он давно научился воспринимать такие человеческие проявления отстраненно, но сейчас ощутил потребность вмешаться.

— Что? — мужик выкатил бычьи глаза на возникшего перед ним инженера.

Боцман нащупал обточенное волнами стеклышко, совершенно точно зная, как поступит в последующую минуту. Кто-то тронул его за плечо.

— Удачно вы встретились, — прозвучал голос Фронберга, управляющего домом отдыха. — Андрон Александрович, знакомьтесь. Михаил Боцманов, инженер, которого мы ждали. А это владелец дома отдыха «Прасковея». Кстати, кафе тоже принадлежит ему. А как здесь кормят!

— Вы еще ухи не пробовали, — произнес Андрон, обращаясь к Мише. — Любите рыбалку?

Он привстал и протянул Боцману руку. Пожимая потную ладонь, Миша ощутил кисловатый привкус на языке, словно съел что-то гадкое. Пришло осознание того, что переговоры, которые он не хотел проводить, неизбежны, заключать сделку придется с человеком, вызывающим отторжение. А то, что он вынужден предлагать Андрону грабительский вариант, делало ситуацию еще неприятней.

«Жаль, что Фронберг не пришел на пять минут позже», — Боцман выпустил морской камешек, который тут же потерялся в складках кармана.

На Ольгу Боцман старался не смотреть и очень обрадовался, когда спустя час ее смена закончилась. Столик обслуживал смуглявый официант.

Остаток ночи Боцман провел без сна. Он курил прямо в номере и слушал, как рокочут волны. Морю было плевать на Мишины проблемы, оно просто было. Боцман думал о том, что в таком бездумном существовании больше правды и красоты, чем в его, Мишиной, жизни.

Рядом с этими мыслями, словно луна в облаках, плыл образ светловолосой Ольги.

«Поздно, хотя бы лет пять назад», — вдруг произнес Боцман.

Если бы кто-нибудь спросил, для чего поздно, вряд ли бы Миша смог ответить. Он лишь чувствовал, что упускает нечто важное.

Утром зазвонил телефон; приложив трубку к уху, Боцман услышал голос шефа:

— Говорят, у тебя все на мази с Андроном. Договор у нас в кармане.

— Кто говорит? — Боцман сел на кровати.

— Да, Фронберг же… Он процент со сделки имеет. Не зря я тебя, Боцман, отправил к ним. Есть в тебе нечто такое, что заставляет людей верить твоим словам. Ладно, я отвлекся. Если этот жиртрест будет звать тебя порыбачить на своей яхте, съезди. Он любит похвалиться. Командировочные я оплачу.

— Иди в жопу, — сказал Боцман.

— Что? — удивленно прозвучало в трубке.

— Договор прихвати, — повторил Миша и нажал «отбой».

Через час Боцман, умытый и выбритый, вошел в кафе. Пластиковые столы, еще влажные после утренней уборки, отражали солнце. Занавески были подняты, и от этого зал казался особенно просторным. Вчерашний фантастически-черный пейзаж превратился в земной.

Андрон, сидя под парчовым балдахином, пил кофе. Он обильно потел, хотя воздух еще не успел нагреться и здесь, вблизи моря, был особенно свежим.

Ольга звенела стаканами за барной стойкой. Светло-русая коса, подчиняясь движениям хозяйки, подрагивала на плече. Увидев девушку, Боцман ощутил в районе солнечного сплетения странное движение, почти радостное, если бы не мысль о том, что он куда-то опоздал.

Андрон вытащил из держателя две салфетки и промокнул шею.

— Оля! Отнеси завтрак Иванычу! Если это омлет, то я — Роберт де Ниро, — крикнул он. — Шевелись давай. Скоро посетители пойдут.

Девушка обогнула стойку и подхватила порционную сковороду, на которой дымилось посыпанное свежей зеленью блюдо. Мимо Боцмана, она шла, не поднимая головы. Ее поникший взгляд послужил толчком для последующего Мишиного поступка. Забрав у Ольги посудину, Боцман произнес:

Забрав у Ольги посудину, он произнес:

— Уходи отсюда прямо сейчас, никогда не возвращайся. Даже если в вашей Прасковее больше негде работать.

Девушка залилась болезненным румянцем. Повесив фартук на стойку, она спешно скрылась в дверях, откуда всегда выносила подносы с заказами.

— Ты что делаешь, обезьяна? — сказал Боцман. — Ты же на человека давно не похож!

— Что такое? — взвизгнул Андрон.

— Твой завтрак, Роберто, — Миша поставил омлет на стол.

Выйдя из кафе, Боцман отправился на поиски Ольги. Покинуть Прасковею мешало странное чувство, связанное с девушкой. За миг до того, как Миша увидел Ольгу, он понял, чтобы избавиться от этого чувства, он должен спросить ее: «Поедешь?». Вопрос пришел внезапно и был чем-то вроде глотка свежего воздуха.

Ольга тихо плакала на заднем дворе, сидя на пустом деревянном ящике. Парнишка, который возил на старом фургоне продукты, неловко обнимал ее за плечи.

Боцман остановился, не зная, как поступить. Ольга убрала с лица прядь волос и взглянула на приятеля. Бледные, как северные озера, глаза светились такой нежностью, что сразу стало ясно: никуда она не поедет и все у нее будет хорошо.

Стараясь не привлекать внимание, Миша вернулся за угол и оттуда, громко насвистывая, направился к морю. Он хотел искупаться перед тем, как сядет в машину и рванет домой.

Стоя на берегу, он забросил в воду отполированный кусочек стекла. Может быть, сегодня волны вынесут его обратно на берег и кто-нибудь поднимет его.

«Наворотил дел, ловелас», — Боцману стало смешно; в кои-то веки почувствовал что-то настоящее, и на тебе — не нужен.

По пляжу, загребая сланцами гальку, ковылял Андрон. Он сел подальше от волнореза, чтобы остаться сухим. В нагрудном кармане тенниски белели бумажные салфетки. Андрон протянул пару штук Боцману и сказал:

— Лучше купаться в открытом море. Хочешь, поплыли на яхте?

Боцман уклонился от морской пены, взлетающей фонтаном, и покачал головой. Андрон немного помолчал и спросил, отдуваясь, его мучила одышка:

— Я, правда, похож на обезьяну?

Чайка, парящая над волнами, с криком упала вниз. Миша проводил ее взглядом и, обернувшись, заглянул в слезящиеся от солнца глаза Андрона. На душе у Боцмана было спокойно и светло.

Стихи

Businka MR

***

Мы уйдём на рассвете к распутью безлюдных дорог,

Оставляя ключи в тишине полусонной прихожей.

Я в дверях задержусь, ты на миг остановишься тоже,

Мы как небо с землей — далеки, но зеркально похожи.

Ты такой же, как я… Не один, но в душе одинок.

Неприветливый город укутан в молочный туман,

По асфальту бегут беспокойных ручьёв переливы.

Предначертан маршрут, но отсутствуют ориентиры,

Нас, незрячих, судьба к горизонту ведет инстинктивно,

Констатируя горько — экзамен на прочность не сдан.

Мы уйдем на рассвете, разрушив запретов гранит.

Даже в самоиронии глупой достигнув предела,

Выживает частичка надежды заполнить пробелы

Неполученной нежности. Губы дрожат онемело,

Повторяя как мантру — что умерло, то не болит.

Ты готов мне навстречу идти, не пугаясь преград,

Я готова тобой быть невстреченной целую вечность.

В унисон раздаются удары сердец омертвевших,

Их в пути окружает теплом в возрождение вера.

Мы уйдём на рассвете…

Чтоб вместе вернуться назад…

Туда

Не торопись… Дорога в «никуда» —

Не самая прямая из возможных.

Высоковольтно воют провода

Тревогой, резонируя под кожей.

Танцуют тени верстовых столбов,

Дробя нещадно линию разметки,

И плечи перекошенных крестов

Встречают скорбью визитеров редких.

Мерцают мрачно звёздные стада,

Вылизывая блеском серебристым

Асфальта гладь, а я хочу туда,

Где небесами горизонт расхристан.

Где сумерки седые ярче дней,

Прожитых в обездвиженном смятенье.

Туда, где забываются быстрей

Безмолвием воздвигнутые стены.

На выдохе, на вдохе, налегке,

Без тормозов, ремней и обязательств.

Вперёд, по предначертанной дуге

Пустынных трасс. Чтоб быть, а не казаться

Свободною от гула голосов,

От слов заиндевело-безразличных,

От прокаженных злобой языков

И затяжного непогоды клинча.

Поехали, но только не забудь,

Что если в паре станем одиноки,

Мы в наказанье превратим свой путь,

Но не свернём с блуждающей дороги.

Не скоростью едины, но в отрыв

Ушли одновременно. Нам навстречу

Неслась колонна тех, кто супротив —

Бежал из рая в мир противоречий…

Михаил Ездаков

Оставайся

Долгие ночи линяют чешуйчатой шкурой

Осени. Блики восхода шуршат облаками.

Город щетинится. Странно, уныло и хмуро.

В бледные улицы ливень бросается камнем.

Окна открыты. Блуждающий ветер не дремлет,

Ловко ныряя в углы полусонной квартиры.

Чёрные тени домов зарываются в землю,

Гром огрызается басом свирепой мортиры.

Свет не погашен, разгневанно прыгает чайник,

В тёмной прихожей висит дискомфорт от прощаний.

Хочется выбросить к чёрту секреты и тайны —

Жить без претензий к судьбе, не скуля о пощаде.

Август усыпан пустыми страницами жизни —

Просто и сложно впервые вернуться к началу

Смятой главы… Посмотри на лиловые брызги

Нашей заветной грозы — признавайся: скучала?

Знаешь, банально смотреть на роскошную алость

Вдрызг надоевших душе поэтичных рассветов.

Дождь… оставайся! — Сегодня нам чудом досталось

Редкое счастье: обняться с заплаканным летом.

Анна Пан

***

Макну свою кисточку в каплю росы

И прямо поверх всех проблем и напастей

Легко нарисую большие часы,

Что нам отмеряют мгновения счастья.

Потом я немного на кисть наберу

Тех струй водопада, что шепчут басами,

Добавлю седого дождя на ветру —

И вот, нарисую тебя под часами.

А после я кисть не спеша обмакну

В зелено-соленую воду морскую

И, фоном слегка набросав тишину,

Я рядом с тобою себя нарисую.

***

Не повернуть назад, ну хоть ты плачь!

Жизнь катится приливною волною.

И монстр-время, вечный враг — и врач

Смыкает челюсти всё ближе за спиною.

Приехать можно в тихий городок,

Где дни когда-то шли, а не летели,

Но вот обратно в юность нет дорог.

И в старом парке — новые качели.

А монстр чавкает, и рушатся мосты,

Дороги рвутся серпантином старым —

Дороги в мир, где были я и ты,

Весна, фонтаны, море и гитары…

Но попадались всякие пути.

И где-то было горько, страшно, больно…

И счастье, что обратно не пройти.

Я отдаю их монстру — добровольно.

А он безостановочно жуёт —

И грусть мою, и радость — без разбору.

Вздохну, расправлю плечи — и вперёд.

Меня получит он ещё не скоро.

***

Твоя любовь — огонь, слепая страсть,

Лесной пожар, бушующий на воле.

Чтоб ненароком в пекло не попасть,

Я убегаю прочь, как всё живое.

Смири пожар. Пускай горит в ночи

Лишь нежный свет. Прошу, не надо ада.

К теплу любви слетятся светлячки.

И я поверю. И останусь рядом